Текст книги "Лес великого страха"

ЭПИЛОГ

Волхв Степан был старшим причетником Ящера вот уже пятнадцать лет. Пятнадцать лет он прожил в уютной комнате под самой крышей башни. Окна комнаты выходили на тот берег острова, что был обращен к морю. Когда солнце село и ушла дневная духота, сонная, ленивая, Степан попытался поработать над отчетом. Главный волхв Ящера, Дренадан, уже несколько месяцев хотел его прочесть.

Но вскоре по железной крыше башни цепами яростных струй замолотил дождь. Чернушка, кошка причетника, мяукнула и забилась под кровать. Дождь бил усердно, как старательный крестьянин. Причетник при каждом ударе грома подпрыгивал в кресле. Чернушка нервно мяукала в своем укрытии. Поняв, что сегодня у него ничего не получится и он только напортит, Степан отложил отчет. Причетник решил выманить кошку и успокоить ее, но Чернушка орала из-под кровати дурным голосом и выходить не собиралась. Волхв выглянул наружу и застыл у окна, завороженный мрачной красотой и силой грозы.

Ветер выл, загоняя воду обратно в устье Нудая. Океан ревел, распарывая свою грудь об острый, как спица, утес. Бледные кривые сабли молний полосовали брюхо туч. С земли, навстречу стрелам Перуна били рукотворные стрелы – алые, синие, золотисто-коричневые и голубые. Это послушники Радагаста, будущие боевые маги, развлекались на утесе. Если, конечно, можно назвать развлечением отработку приема «Отдача», военной разновидности Зеркала Анцира.

«Надеюсь, это последняя гроза в этом году», подумал Степан. Он всегда любил тепло и покой. И, находясь под крепкой крышей в моменты неистовства стихий, старший причетник Ящера испытывал острое наслаждение. Причетник понял, что кружка грога сейчас будет очень кстати, и сделал шаг к камину, где тихонько потрескивали дрова.

В этот момент Степан понял, что в дверь его комнаты стучат, стучат требовательно и, судя, по всему, давно.

– Кого там Позвизд принес? Я же просил! – зарычал причетник, поспешно раскладывая на столе бумаги. – Никогда не дадут поработать! Что у вас опять?

Стук повторился. Для убедительности засунув перо за ухо, Степан подошел к дверям и открыл. Увидев, кого ему принес ночной ветер, старший причетник от изумления несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Незнакомая эльфка в роскошном, но насквозь мокром сюрко была последним живым существом, которое он ожидал увидеть на пороге своей комнаты. Причетник всплеснул руками – и эльфка ловким движением надела на запястье волхва четки.

Четки из обсидиана редкого цвета – черного в белых снежинках.

– Проходите, – промямлил Степан.

Эльфка вошла в комнату. Волхв увидел за ее спиной Дарика, одного из послушников Радагаста. Форменный плащ юноши потемнел от воды. Лицо послушника пересекал лиловый зигзаг. Степан хмыкнул. Очевидно, столкнувшись в ночи с невесть откуда появившейся эльфкой, Дарик попытался ударить ее своей Чи. После чего прочувствовал на своей собственной шкуре, как работает Зеркало Анцира.

– Ну, я пошел? – буркнул юноша и, не дожидаясь ответа, стал спускаться по узкой винтовой лестнице.

– В следующий раз сначала поздоровайся, прежде чем лезть в драку, – бросила эльфка ему вслед. – Драться с незнакомцем – это верх неприличия.

Обернувшись, причетник увидел, что гостья успела произвести множество весьма практичных действий. Эльфка сбросила сюрко, повесила его на приколоченные к стене рога и поставила у стены свою огромную сумку. Сейчас она сушила оранжевый кертль на себе заклинанием – гостью окутывало облачко пара.

– Присаживайтесь, – указывая на кресло-качалку у камина, дружелюбно произнес Степан.

– Напоминает пыточное кресло, – подозрительно ответила эльфка.

Волхв уселся в него и качнулся туда-сюда, продемонстрировав, что конструкция рассчитана не на причинение мук, а как раз наоборот. Эльфка, все еще колеблясь, осторожно присела. Степан прошел к резному поставцу в дальнем углу комнаты, по дороге стыдливо набросив покрывало на разворошенную постель. Волхв собирался угостить гостью вином. Но кинув взгляд на лужу, которая натекла с ее сюрко, изменил свое решение. Причетник извлек из прохладных глубин поставца бутыль с водкой, два стакана и полпалки славной колбасы, которую неречь называют «вайсфляйш». Эльфка с ногами забралась в кресло. Сбросив мокрые сандалии, она чуть покачивалась в нем, глядя на огонь. Кошка уже как-то очутилась у нее на коленях. Степан заметил, что глаза гостьи сузились точь-в-точь как у Чернушки, и понял, что перед ним авари, дитя Лихого Леса. Волхв пристроил стаканы на каминной полке и разлил.

– Это чтобы вы не простудились, – сказал он, подавая стакан гостье.

Причетник опасался, что эльфка презрительно сморщит носик. Но та лихо опрокинула стакан, даже не моргнув глазом – своим чудным глазом с желтой вертикальной трещиной зрачка. Степан тут же заботливо протянул ей колбасу. Эльфка впилась в нее зубами. Отломив кусочек колбасы, она подала его Чернушке – как ревниво заметил Степан, угощение было принято с благодарностью. Остатки палки гостья вернула волхву.

– Со знакомством, – сказал Степан, выпил и закусил.

Эльфка чихнула.

– Не помогает ваше лекарство, – сказала она мрачно.

Голос у нее оказался мелодичный, богатый обертонами, как вечерний перезвон колоколов.

– Ну, не все сразу, – ответил волхв.

Придвинув к камину стул, Степан сел рядом с гостьей. Сняв с запястья четки, он задумчиво перекинул несколько бусин.

– Я обязан предоставить вам отдельную комнату, – сказал волхв после непродолжительного молчания. – Но честно признаюсь вам, что могу сделать это, только предоставив вам свою.

– Я согласна на общий барак, – пожала плечами эльфка.

– Ну, барак – не барак, – смутился Степан. – Поживете пока в соседней башне, в комнате с двумя соседками. Одна из них тоже эльфка, так что вы не будете чувствовать себя одиноко. А после Коляды у послушников Авсеня выпускные экзамены пройдут, разъедутся по храмам, мы вас и расселим…

– Пойдет, – бодро откликнулась гостья.

– На ваше содержание в Капище Всех Богов из имперского бюджета будет выделяться тринадцать гривен в месяц, – продолжал причетник. – Примерно столько же, сколько уходит на содержание одного воспитуемого в воспитательном лагере. Вы хотите, чтобы мы вас кормили-одевали на эти деньги, или чтобы эти деньги переводились на счет в банке? Но тогда вам придется участвовать в работах в капище.

Гостья поразмыслила с минуту.

– Я не привыкла сидеть без дела, – ответила она. – Я бы лучше поработала. Но ни в каких ритуалах участвовать не буду.

– А к мандреченским ритуалам сидхи и не допускаются, – кивнул Степан. – В случае, если между нашими народами будет заключен мир, в тот же день вам будет оплачен из имперской казны бросок через телепорт до Келенборноста.

Эльфка покачала головой и восхищенно присвистнула.

– Что же, добро пожаловать к нам, уважаемая….

Волхв запнулся – он еще не успел узнать эльфки.

– Энедика, – лениво сказала гостья и протянула стакан. – Налейте мне еще, я промокла как лягушка…

– А у нас говорят – как собака, – заметил Степан, наполняя ее стакан. Подумав, он налил и себе. Волхв и эльфка чокнулись.

– За собак и лягушек! – мрачно сказала Энедика.

Башня содрогнулась от очередного удара грома. Чернушка мяукнула. За окном светящимся ветвистым деревом взметнулась к небу совместная рукотворная молния послушников Радагаста.

Перед Храмом Синергистов находилась небольшая площадка, в центре которой стоял дуб. Это было очень старое дерево. Морана телепортировала в храм Зарину, Сабрину, двух экен и старшую крыла «Змей» а так же целительницу, но обхватить этот дуб они не смогли бы – даже если бы суккуб встала в их круг. Под дубом находился фонтан с круглой чашей. Вода в фонтане лилась из кувшина, который держала в руках мраморная статуя женщины. Взглянув на статую, Карина поняла, что скульптор был лично знаком с Матерью Рябиной – лет двести назад.

Светлана сидела на бортике фонтана и пристально смотрела на воду, словно надеялась увидеть там самого Ёрдмунганда. Карина же принялась разглядывать дуб. Все равно больше делать было нечего.

Жрец Храма Синергистов был первым толстым темным эльфом, которого увидела мандреченка. «Кому война, а кому мать родна», неприязненно подумала ведьма. Клятва Синергистов пользовалась большой популярностью среди боевых магов. Она позволяла в бою пользоваться всей Чи партнера, что улучшало положение волшебника в схватке.

Неприязнь оказалась взаимной. Выяснив, что только Крюк с Сабриной и Гёса с Зариной собираются связать себя Клятвой, жрец потребовал, чтобы все остальные, то есть Карина и Светлана, убирались вон. Причина была проста. Полностью убрать чужие Чи и Цин, которая в момент смерти переходила от жертвы к убийце, мог убрать только волхв Ящера. Светлана подчистила ауру Карины, как смогла, но часть жизненной энергии Ринке еще крутилась по каналам Чи мандреченки. И эльфийский жрец это видел. Старшая крыла «Змей» ответила, что не намерена оставлять двух лучших своих воительниц в самом сердце Лихого Леса одних. Неизвестно, что ответил бы ей сидх – губы его начали нервно подергиваться, но Морана не дала ему вымолвить ни слова. Суккуб сказала, что, конечно, во время ритуала посторонним нечего делать в храме. Но они вполне могут подождать во дворе.

– Долго придется ждать, – заметил второй жрец.

– Ничего, нам последнее время очень не хватало этих спокойных минут, когда можно просто сидеть и ничего не делать, – ответила Светлана.

Темные эльфы разом посмотрели на Морану. Суккуб рассеянно разглядывала причудливую лепнину на потолке.

– Храм основан мандреченкой, – произнесла Морана, не отрывая глаз от фигуры огромного зверя – то ли волка, то ли пса. – Я думаю, что если две ее соплеменницы посидят во дворе, это не будет святотатством.

Таким образом Светлана, Морана и Карина очутились под дубом. Плитки, которыми была выложена площадка перед храмом, во многих местах вздыбились, поднятые мощными корнями дерева. Выглядело это так, словно дорогим, в алых прожилках, голубоватым истлинским мрамором прижало огромных змей. Перед тем, как застыть в каменном плену, они извивались и бились в последней попытке сопротивления. Еще одна змея – змея чудовищной, глубокой трещины, расколовшей дерево до самой сердцевины – петляла по коре самого дуба. Карина осторожно коснулась краев. Ведьма поморщилась, почувствовав под рукой противную мягкость гнили.

– Сидхи бы дуб хоть побелили, что ли, – сказала мандреченка рассеянно. – Или подкормили чем. Он же за века высосал всю почву вокруг, да на полверсты вглубь…

– Скажи, Карина, – осведомилась Морана. – Когда ты видишь в зеркале морщины на своем лице, разве ты накладываешь пудру на зеркало?

Мандреченка смутилась и замолчала.

– Вы уверены, что хотите подождать своих подруг здесь? – спросила суккуб.

Ведьмы кивнули.

– Я вернусь за вами к закату, – вежливо сказала суккуб и поставила на бортик фонтана объемистую корзинку. Карина сначала думала, что в ней – подношения для жрецов. Но те, как выяснилось, брали только деньгами. Правда, они принимали любую валюту, имеющую хождение в обитаемом мире. Цена ритуала оказалась вполне приемлемой для ведьм. Глава отряда, присланный воеводой Бьонгарда за остатками груза, щедро расплатился с небесными воительницами. Он предлагал доставить ведьм в город, но Карина отказалась. Старшая крыла «Змей» не хотела перевозить еще не пришедшего в себя Гёсу. Да и мандреченка знала, что в таверне они будут ничуть не в меньшей безопасности, чем в столице Лихого Леса.

А возможно, и в большей.

– Здесь пирожки с рыбой, вино, немного строганины, – сказала Морана. – «Порох с перчинкой», яблоки, помидоры, огурчики малосольные…

– Ой, спасибо, – обрадовалась Светлана.

Карина протянула руку к поясу, за кошельком, но суккуб сказала:

– Это вам привет от Сташи.

Хозяйка таверны сплела руки в сложном жесте. Суккуба охватила черная сфера. Когда она беззвучно лопнула, Мораны внутри уже не оказалось. Светлана присела над корзинкой, сняла крышку и запустила руку внутрь.

– За пирожки Сташи можно родину продать, – заявила целительница, доставая два аппетитных пирожка – себе и подруге.

– Я не хочу пока, – сказала Карина и прислонилась спиной к дубу. – А ты ешь.

Некоторое время они молчали. Света уплетала пирожок, Карина смотрела на воду, льющуюся из кувшина Матери Рябины.

– Этот лес, это лето дали нам многое. Зарина нашла себе Синергиста, Сабрина – тоже, а я… – тихо сказала мандреченка.

Светлана перестала жевать.

– Что – ты? – мягко спросила она.

Номер Ринке оказался залит кровью, словно в нем разделывали свинью. Но тела сидха в комнате не было. Целительница до сих пор не понимала, что Карина сделала с любовником. Ведьма не рассказывала, а спрашивать Света не рискнула.

– Я убила мужчину, который меня любил, – ответила Карина.

– Тела не нашли, – произнесла Светлана осторожно. – Кто-то вытащил Ринке из таверны… Может, его спасут. У Ежей сильные маги.

Карина грустно улыбнулась:

– Не надо меня утешать, Светик…

Мандреченка отошла от дуба, развела руки, словно собираясь сплести заклинание. Но целительница поняла, что Карина подыскивает слова. Возможно, впервые в жизни, потому что подруга была очень остра на язык.

– Ты знаешь, это было странно, так необычно, – с трудом начала Карина. – Это совсем не походило на роман. Но только теперь, когда все кончилось, я поняла, что это была любовь.

Светлана смотрела на нее и думала, что еще никогда еще не видела у подруги такого лица.

Это было неудивительно – подруги говорили о многом, но никогда – о любви. Об игре с мужчинами, которой Карина научила свое крыло – да. О наслаждении, которое дает секс – тоже. Но не о любви.

Этим боевые ведьмы не занимаются.

– Мы привыкли, что у любви есть схема, – продолжала Карина. – Знаки внимания, более или менее материальные, тщательно высаживаются на холмах чувств и пересчитываются, как елочки вокруг капища Ящера. Взвешиваются – придирчиво, как рыба на базаре. Затем идут слова любви, а потом и сам акт. В супружеской жизни, как известно, не до любви. Но мы перестали видеть лес за деревьями. А рыба, которую мы так тщательно взвешиваем, давно протухла. Отблески той самой сильной магии, что зовется любовью, остались лишь на чешуе, разметанной под ногами покупателей вместе с кровавой требухой.

Светлана поежилась.

– Сильный образ, – пробормотала она. – Тебе надо сложить песню.

Всех боевых ведьм учили пению – это было одним из способов овладеть Чи Воздуха.

– Я не смогу петь об этом, – ответила Карина.

Мандреченка присела на бортик рядом с подругой.

– Я думала, что знаю любовь, – сказала Карина. – Когда еще была жива моя наставница, станичная ведьма Кертель, к ней в избушку часто приходил один… маг. Мне Тенквисс казался очень красивым, да и вообще он был солидным мужчиной. Он оказывал мне знаки внимания, и он был щедр на них. Кертель его резко осаживала. Я думала, что старуха ревнует меня к своему давнему ухажеру. И мне было очень приятно. А потом, когда Кертель умерла в старом капище, Тенквисс приполз в избушку. Его здорово отделали… А Кертель успела меня многому научить. Я воображала себя принцессой, которая ухаживает за раненным рыцарем… В этом не было любви. Была жажда обладания, гордость оттого, что мой первый любовник – благородный господин, а не Ясек, парнишка из станицы. Фантазии Ясека хватало только на то, чтобы опрокинуть меня на сеновал, тогда как Тенквисс был весьма оригинален в выдумках. И Тенквисс был, я думаю, тоже очень доволен. Потому что он хотел сыграть со мной именно в такую игру.

Здесь все было иначе, – продолжала мандреченка. – Нам с Ринке некогда было флиртовать, ну, разве что самую малость. Сидхи, они такие – они скажут пару комплиментов самой Моготе, когда она за ними придет. Что-нибудь вроде, «как вам идет черное с серебром…».

Карина невесело улыбнулась:

– У меня в ногах валялись маги, герцоги и только что не императоры, и я думала, что я знаю любовь и что я пресыщена ею, как… Но я ошиблась. Я совсем не знала любви, Света, и поэтому не узнала ее, когда она пришла.

– Так что же, по-твоему, любовь? – спросила целительница.

– Может быть, воевать вместе?

– Возможно, – задумчиво ответила Светлана. – Наконец-то это случилось и с тобой. Ну почему наша первая любовь всегда несчастная?

– Прости меня, Светик, я так упивалась болью, что даже не подумала, что ты тоже страдаешь, – сказала Карина. – Так и Арга…ну… не просто нравился тебе? Ты его любила?

На глазах целительницы выступили слезы. Светлана всхлипнула. Карина обняла ее.

– Но если бы не Ринке, – мокрым голосом сказала Света. – Я не смогла бы заниматься сексом с Аргой, несмотря на то, что я очень его хотела. А ведь сидх не любил меня. Ринке играл со мной, потому что тебе это было приятно.

– Поэтому я могу представить, хотя и отдаленно, как хорошо с ним было тебе, – добавила она более твердым голосом.

– Давай тогда помянем их, Ринке и Аргу, – сказала Карина и достала из корзинки вино.

Светлана подумала, что капитанов Армии Мандры редко поминают вместе с Ежами, но ничего не сказала. Карина заметила вдруг, что тесто на пирогах сверху замято в косичку, как это делалось на поминальных пирогах мандречен. Вампирка, как выяснилось, была знакома с обычаями людей и, как и Морана, обладала некоторым даром предвиденья. Карина открыла бутылку, отхлебнула, протянула подруге и откусила от пирога. Сташи, несомненно, была гением кулинарии. Пирог был именно таким, каким должен быть поминальный пирог – сочным, но немного соленым и горьким. Светлана сделала большой глоток из бутылки и спросила:

– Но почему же ты убила Ринке? Он на тебя напал? А почему не отравил, как это сделали другие Вилли и Лайруксал? Или ты поняла, что Ринке должен убить тебя, прочла его мысли?

– Помнишь, ты думала, что я издеваюсь над мужчинами в силу проклятия, которое лежит на мне? – сказала мандреченка. – Ты была права, это все из-за него. Оно, это проклятие, набирает силу. Мне захотелось не ругаться с Ринке, а убить его. Это было не отвращение, как обычно, а мучительное желание, понимаешь? Честно скажу тебе, Света, я боюсь самой себя теперь. Боюсь того, что во мне… Меня еще не охватывала жажда убийства после занятий любовью. Это в первый раз. Что же будет дальше?

Целительница хотела спросить, почему же тогда проклятие не действовало во время похода, но вспомнила более важную мысль.

– На тебе Проклятие Ледяного Сердца, Карина, – сказала Светлана. – Оно наведено с помощью Цин, и я ничего не могу здесь сделать. Где-то в твоем теле есть артефакт, наполненный мертвой силой. Осколок Льда. Я видела искривление каналов в твоей ауре, когда ты появилась перед нами в ту ночь, и узнала его. Просто не успела сказать, столько было хлопот с раненными… А снять чары может тот, кто тебя проклял.

– Знать бы еще, кто это, – мрачно ответила мандреченка.

Светлана кашлянула, отвела глаза.

– Пожалуйста, не обижайся на мой вопрос, – сказала целительница. – А что это за старое капище, где умерла твоя наставница? Ты была там с ней?

– Это было капище Ящера. Да, мы были там вместе, – кивнула Карина. – Она умерла у меня на руках. Подожди! Ты думаешь, что это она…?

– Ящер управляет мертвой силой, и проклятие закреплено именно ею, – ответила подруга.

Поняв, что Карина все еще не верит ей, Светлана добавила:

– Если не передать кому-то проклятие, наведенное с помощью Цин, дух проклятого не сможет перейти мост между миром живых и мертвых. Он будет вечно скитаться по нашей земле. Кстати, расскажи мне, что за обряд Кертель совершила над тобой.

– Понимаешь, у меня врожденно очень слабая способность управлять Чи, – пробормотала мандреченка. – Кертель пообещала передать свои способности мне, а она была могучей колдуньей. Что она один раз сделала со сборщиками податей…

– А не могло быть так, что эта могучая колдунья подавила твои способности, чтобы ты попросила у нее поделиться ее силой? – спросила Светлана.

Мандреченка озадаченно посмотрела на подругу.

– Мне подобное не приходило в голову, – сказала Карина. – Кертель хорошо ко мне относилась. По крайней мере, мне казалось, что она ко мне хорошо относится, – добавила она уже менее уверенно.

– Что значат чувства, когда можно навеки застрять в мире живых? – возразила Светлана. – Продолжай.

– Да я уже почти ничего не помню, – пробурчала подруга.

… Огромные медвежьи челюсти, вбитые в дуб на развилке… алая полоска неба над лесом, стремительно сереющая… холодное, гнилое дыхание болота, тропки, которые выдержали старуху и подростка, черная вода, заполняющая их следы…

…Суровый голос Кертель: «По доброй ли воле ты принимаешь мой дар?». Девушка была в полусне, в полубреду, под влиянием трав, что дала ей выпить старая ведьма, но помнила, что нужно ответить «Да». Карина так сказала. Грудь и низ живота пронзила обжигающая боль. Карина начала задыхаться и одновременно испытала могучие позывы к тошноте. Тогда в жертвенник ударила молния и расколола его. Гроза собиралась еще с вечера. Ведьмам пришлось переждать ее в контине, которую Кертель назвала храмом Отчаявшихся. Утром, когда девушка проснулась, тело наставницы было уже холодным. Карина заплакала. Она любила старую, ворчливую Кертель. Карина с трудом разжала руку – умирая, наставница держалась за ладонь своей воспитанницы. Но измученная девушка не почувствовала этого. Юная ведьма знала, зачем Кертель искала ее руку в миг расставания с этим миром. Кертель не хотела остаться одна. За вторую руку старую ведьму держала сама статуя Моготы. В этой части своих воспоминаний Карина была уверена меньше всего. Когда девушка взглянула на идола, в глазах у нее все поплыло. А когда взгляд Карины прояснился, статуя уже стояла в той позе, которую ей когда-то придал скульптор. Но в тот же миг с глухим стуком рука Кертель ударилась об пол. Карина отнесла тело наставницы на кладбище. Кертель не обманула ученицу. С той ночи дар в Карины расцветал все пышнее…

– Да, так и есть. Этот вопрос, согласна ли ты принять ее дар – вот тут ты и попалась, – сказала Светлана. – Твоя наставница прокляла тебя. Тебе надо вызвать ее духа и поговорить.

Карина покачала головой:

– У меня не осталось вещей, в которых была бы запечатлена Чи Кертель, а без этого ритуал не проведешь. Хотя можно поискать в избушке. Кертель тоже оставила мне, я там теперь живу зимой…

– Поищи, – сказала Светлана. – По крайней мере, теперь ты знаешь, что искать. И даже знаешь, где.

Карина посмотрела на лес, обступавший храм со всех сторон. Сюда не вело ни одной дороги – гости приходили в храм только через телепорт. Осень уже щедро разбросала золото и бронзу по скромным зеленым платьям деревьев. Лес принаряжался перед тем, как сменить яркое разноцветье на пышную, но однотонную зимнюю шубу.

– Мы многое потеряли здесь, – сказала мандреченка. – Но многое и нашли. И мы хотим сказать спасибо богам Лихого Леса за все их дары. И за боль, и за знание.

Целительница засмеялась:

– А одно без другого не бывает.

Светлана наклонилась и наудачу вытащила что-то из корзинки. Это оказался бутерброд с маслом и строганиной.

– Не знаю, как тебя, – произнесла целительница. – А у меня все беседы за жизнь вызывают дикий аппетит.

Карина усмехнулась.

– Оставь хоть немного девочкам, – сказала она. – Такие мощные магические ритуалы, как Клятва Синергистов, должны пробуждать аппетит ничуть не меньше бесед за жизнь.

Светлана отломила подруге половинку бутерброда, подала ей. Карина откусила.

Так они и сидели, мандреченка и оборотень, старшая крыла «Змей» и целительница. Солнце рассыпалось бликами от бронзовых заколок в рыжих волосах Светланы и тонуло – в черных волосах ее подруги.

Императорский дворец был расположен на холме. Искандер стоял на балконе, курил, и смотрел на раскинувшуюся внизу Кулу. Ночная столица казалась неведомым чудовищем, покрытым колючей шерстью башен, замков и храмов, со светлой проплешиной на месте торговой площади и черной – на месте выгоревшего Приморского квартала. На пепелище тут и там теплились огоньки костров, разведенных погорельцами – слабая замена домашнего очага.

Искандер никогда не любил Кулу.

Этот город был слишком старым, слишком помпезным, слишком крикливым и вычурным. Меж каменных стен и дощатых заборов император чувствовал себя зверем, попавшим в ловушку. В лабиринт, построенный хитроумным охотником специально для столь умного и опасного противника. Иногда Кула напоминала императору ярмарочную карусель. Но эта карусель была сделана сумасшедшим. Вместо лошадок и лебедей на стальном кругу были только острые, изголодавшиеся по крови мечи и косы, насаженные торчком. Искандер знал, всегда знал, что он может спрыгнуть с карусели.

Но он хотел не этого.

Император Мандры хотел остановить это безумное вращение. Он думал, что нашел людей, которые мечтают о том же. Он понял, что ошибся, и теперь страдал.

На балкон вышел Крон. Маг обнял Искандера за плечи, заглянул в лицо императору и увидел, что по щекам Искандера текут слезы. Крон опустил руки и отошел от императора. Некоторое время они оба молчали. Искандер курил, выпуская колечки дыма. Маг ковырял ногой мраморный пол балкона.

– Дело не Энедике, насколько я понимаю, – сказал Крон наконец. – Но почему же ты тогда плачешь?

Искандер потер переносицу.

– Я никак не могу понять, почему… – сдавленным голосом сказал он. – Если бы сидхи прихватили Маковца на компромате; если бы он сделал это из-за денег; но…

Маг тихо засмеялся. Император обернулся к нему. Крон обнял Искандера и поцеловал.

– Вот поэтому ты стал маршалом, – сказал маг. – А Маковец так и не стал даже генералом.

Светлана зашила раны Шэда и оставила немного снадобий. Путешествие по Лихому Лесу опустошило ларчик целительницы с декоктами и травами. Также целительница объяснила, что еще может понадобиться раненному. Магнус съездил за остальными лекарствами в Бьонгард.

Первый раз Шэд поднялся с постели незадолго до Альбан эилер. А накануне Самхайна Сташи уговорила его устроить праздничное представление. Оборотень не смог отказать вампирке, которая, как выяснилось, родилась именно в эту ночь.

Вечером того дня, когда зима вступает в свои права, украшенные цветами и лентами гросайдеч и вампирка поднялись над таверной. Шэд показал парочку классических приемов воздушной охоты. Сташи, разойдясь, так и крутила «мертвые петли» и «бочки» вокруг оборотня. Маневры закончились «пике смерти», которое вампирка и гросайдеч выполнили синхронно. Когда стемнело, в небо запустили множество брызжущих разноцветными искрами петард. Шэд огонь выдыхать не стал. Не потому, что не мог. Оборотень не хотел снова испытывать неконтролируемую ярость, что охватывала его, когда он дышал огнем.

На следующий день после празднества Шэд сказал Магнусу:

– Ты самый смелый гоблин из всех, кого я видел. Как ты можешь жить без ворот? Ведь в нашем лесу идет война.

– Я живу без ворот, потому что у меня нет денег заплатить лесорубам и плотникам, – ответил гоблин. – Мне хватило лишь на лицензию для вырубки.

– Дай ее мне, – сказал Шэд. – И я отнесу тебя туда, где растут отличные дубы.

Вздохнув, оборотень добавил:

– Я их цеху бьонгардских столяров хотел загнать, да уж ладно…

– Ты знаешь, я не романтик, – доверительно сообщил Магнус. – Небо никогда не манило меня… Мне не усидеть на драконе, тем более, у нас и упряжи для тебя нет.

Оборотень потемнел лицом и ответил:

– Я не беру всадников. Никогда. Запомни это. Ты будешь сидеть в корзине, которую я понесу.

На это Магнус согласился. С ними напросился и Андерет, крича, что с такой мордой, как у него сейчас, только лесовичек и соблазнять, а места в корзине для него хватит. Пока эльф и гоблин валили лес, дракон гордо сидел в сторонке. Перекидываться, равно как и брать в руки топор, Шэд отказался. Оборотень напомнил, что ему еще тащить обратно все, что они сейчас нарубят. Как и дракон, гоблин и эльф все время чувствовали на себе пристальные взгляды с соседних ветвей. С той особой их пристальностью, которую дает только необходимость смотреть поверх оперения стрелы. Магнус и Андерет спилили два мощных дуба и повалили топорами еще три дерева поменьше, хотя по лицензии были оплачены всего три дерева. Но гоблин решил в случае появления Ежей напомнить, по чьей вине он лишился ворот. А в присутствии дракона вряд ли бы партизаны стали спорить. Но Ежи никак не обнаружили себя. Магнус и Андерет обвязали срубленные деревья веревками, и Шэд отнес все на холм, где стояла таверна.

Ранним утром, когда в воздухе уже чувствовалось дыхание наступающей зимы, гоблин сидел во дворе, верхом на бревне. В руках у него был острый клин – Магнус искал подходящий паз, чтобы расколоть кряж повдоль. Под нос себе хозяин таверны мурлыкал старую гоблинскую песню, сложенную в одну в из особенно суровых зим:

 
Голод по лесу гуляет,
Голод жертвы собирает.
Шевельнулся, глянь, медведь
И как начал он реветь:
"Ой, зверюшки, помираю,
Съел сейчас бы караваю,
Сделал бы из вас рагу,
Да подняться не могу"[20]20
  «Песня гоблинов» (с) Евгений Гирный»


[Закрыть]…
 

Магнус поежился от холодного ветра, поднял голову и увидел Морану. А гоблин и не заметил, когда суккуб материализовалась рядом с ним. Суккуб молча слушала – ей всегда нравилась эта песня. В последнее время Морана оживилась, стала более доброй и веселой – как и всегда при приближении зимы.

Но еще ни разу с той памятной ночи Магнус не слышал ее смеха.

– Подай-ка мне топорик, вон там, – сказал гоблин.

Морана протянула ему инструмент. Магнус легонько вколотил клин в паз и слез с бревна.

– Ты думаешь о нем? – спросил гоблин.

Морана молча кивнула. Магнус отметил про себя, что она даже не переспросила, о ком «о нем».

– И что ты о нем думаешь?

– Я думаю, что Квалмэхтар должен был родиться богом, – ответила суккуб. – Я даже знаю, кто мог бы быть его отцом…

Магнус ударил топором по клину. Бревно с тяжким стоном распалось пополам.

– Тогда он был бы горгульей, но не богом, – сказал гоблин, не глядя на Морану.

– Я испытываю к нему совсем другие чувства, – рассеянно произнесла хозяйка таверны.

Магнус несколько мгновений смотрел на отблеск тусклого зимнего солнца в стали топорища.

– Почему же тогда ты прогнала Квалмэхтара? – поинтересовался гоблин.

– Небо должно отражаться в земле, а не в огне, – ответила Морана. – Иначе Железный Лес сгорит.

Магнус криво усмехнулся, но промолчал.

– Одно время Пес жил с Лилит, – продолжала суккуб задумчиво. – Их ребенок был бы богом, и одним из сильнейших богов… Как это потом и случилось с другим ее сыном. Но Лилит тогда не хотела детей. Она хотела Пса целиком, для себя. А теперь-то уж что. Но есть и другие боги. А Квалмэхтар почему-то родился смертным.

– А ты не думаешь, – сказал гоблин. – Что эльфам… да и мандреченам… пора уже стать богами для самих себя?

Морана засмеялась. Магнус хмуро посмотрел на нее.