Текст книги "Баба ЕГЭ и другие"

Профиль Пушкина

Новенький закончил читать сочинение. В классе воцарилась тишина.

– Серёжа, ты это сам написал? – не поверила Вера Владимировна.

– Да, по-любому, списал, – подал голос с последней парты Вова Захаров.

– Вова, я не к тебе обращаюсь, – взглянула на него классная.

– Серёжа?

– Сам! – Серёжа Старостин посмотрел на учительницу и почувствовал, что она ему не верит.

К неверию и недоверию учителей он привык. Во всех школах, где Серёжа учился, стоило только сделать что-то хорошо, как сразу начинались вопросы и подозрения. Конечно, не от всех учителей. Были такие, кто просто закрывал глаза на списывание, как химик по прозвищу Колба в прошлой школе. А ещё была Майя Георгиевна, на уроках которой не списывали. Майя Георгиевна преподавала русский язык и литературу и относилась к ребятам с большим уважением. Серёжа вспомнил Майю Георгиевну, поднял глаза на Веру Владимировну и вздохнул. Вера Владимировна, впрочем, истолковала этот вздох по-своему.

– Сдаём работы! – Она постучала указкой по первой парте. – Всё проверю через программу «Антиплагиат». Кто списывал, получит двойку. – Она многозначительно посмотрела на Серёжу.

Тот пожал плечами и сел.

До проверки работ Вера Владимировна добралась только в субботу вечером. Она вовсе не собиралась проверять все работы с помощью «Антиплагиата»: ни сил, ни времени на это не было. Да и давно известно, кто регулярно списывает, а кто работает самостоятельно. Вот, например, Юля Глаголева, чья тетрадка лежит первой в стопке. Но Серёжа Старостин пришёл в класс недавно. Работа, которую он сдал, была посвящена анализу стихотворения в прозе Ивана Тургенева. Причем парень выбрал стихотворение «Деревня», которое не входило в школьную программу. Вера Владимировна открыла старенький ноутбук и стала набирать Серёжин текст: «Стихотворение в прозе „Деревня“ Иван Сергеевич Тургенев написал в феврале 1878 года. Наверное, долгим зимним вечером он заскучал по лету, вспомнил места, в которых был когда-то и которые ему, понятно, нравились, иначе не стал бы он с таким теплом описывать этот пейзаж: „Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали, на конце-крае земли и неба – синеватая черта большой реки…“ Всё вроде бы просто, много похожих мест в России, но такое, как в стихотворении Ивана Сергеевича – всё равно одно – им увиденное, запечатлённое в его памяти…»

Работа была небольшая, но, действительно, толковая. Единственное но: никак она не увязывалась в сознании учительницы с общим литературным уровнем класса. «Не читают! Не хотят думать, анализировать, – думала она. – Вот недавно задала "Тараса Бульбу". Прочла Глаголева, и то лишь половину повести. Пришлось читать вслух на уроке. По цепочке. Как в первом классе. А потом пересказывали. Так ведь и пересказывать не умеют! Двух слов связать не в состоянии!» Она никак не хотела признаться себе, что не может организовать урок так, чтобы ребятам стало интересно. Или не хочет. Пока проверишь работы, выставишь оценки в электронный дневник, ответишь на бесконечные родительские сообщения, заполнишь все бумаги, времени не остаётся даже на то, чтобы приготовить ужин. Она нажала кнопку «ПРОВЕРИТЬ». «Уникальность текста – 98 %», – сообщила программа. Вера Владимировна хмыкнула и подумала, что списать можно из какой-нибудь книги. Или попросить кого-то написать. Сейчас ведь полно сайтов, предлагающих услуги по выполнению контрольных, написанию сочинений и рефератов. Только плати. А Серёжа – мальчик из семьи обеспеченной, сразу видно. Она снова хмыкнула и поставила оценку. «Надо спросить, что у него было по литературе в той школе», – промелькнула у неё мысль, и она стала проверять другие работы.

– И какая же уникальность у моей работы? – спросил Серёжа в понедельник. Вера Владимировна уловила в его голосе иронию.

– 98 %, – учительница не глядя протянула парню тетрадь.

– Четыре с минусом? – удивился он. – Но почему?

– Ни по чему, – раздражённо ответила Вера Владимировна, и почти одновременно раздался звонок. – Итак, где мы остановились? Продолжаем чтение! – потребовала она.

Класс зашелестел страницами.

– Вы так всего «Тараса Бульбу» хотите прочесть? – раздался чуть осипший голос.

– А что ещё остается, Старостин?

– Можно я тогда в библиотеку пойду? – неожиданно спросил Серёжа.

– Что значит в библиотеку? – не поняла Вера Владимировна.

Двадцать девять пар глаз уставились на них.

– Скучно тут у вас. А Гоголя я дома прочитал, ещё в прошлом году.

– Скучно? Ну, знаешь, я и не развлекать вас пришла. Вы же не хотите читать дома.

– Я хочу! И читаю! – громко сказал Серёжа. – И могу говорить о прочитанном. Только с вами не хочу! – голос у него немного дрожал. Серёжа почувствовал в горле ком и взялся за рюкзак. – Я пойду, можно?

– Интересно, вот ты пришёл из другой школы. У вас там что, все такие читающие?

– Не все, – просто сказал Серёжа. – Но думать приходилось всем. Майя Георгиевна хотела, чтоб мы выросли личностями. И отвечали за свои слова.

– И что же, – едва сдерживаясь, чтоб не повысить голос, поинтересовалась Вера Владимировна. – Ваша Майя Георгиевна как-то по-другому преподавала?

– По-другому, – кивнул Серёжа.

И вдруг стал рассказывать. Он не верил, что это как-то повлияет на Веру Владимировну, но хотел показать всем, что есть другие учителя.

– В прошлом году она попросила нас создать профиль Пушкина Вконтакте…

– Что?

– Страницу Пушкина ВКонтакте, – повторил Серёжа. – Мы должны были наполнить его профиль музыкой, разными видео и постами. Потом мы создали страницы Гоголя и Лермонтова и нескольких современных авторов. А потом разбились по группам и сочиняли переписку авторов…

– Но это же, – перебила его Вера Владимировна, – это же неуважение…

– Почему? – недовольно загудел класс.

– «Я вас любил, любовь ещё, быть может, в душе моей угасла не совсем» – статус Пушкина ВКонтакте! – засмеялся Богдан Пряшников.

– Тихо-тихо! – Вера Владимировна постучала указкой по столу. – Продолжаем урок. А ты, Серёжа, всё-таки останься. На уроке я несу за тебя ответственность. А на перемене подойди, пожалуйста, ко мне… Богдан, начинай читать…

Цыганка

Ритка опоздала. В класс она постучала, когда прошло минут двадцать первого урока.

– Таисья Максимовна, можно?

– Иванченко? – классная посмотрела на Ритку с удивлением. За все почти девять лет учёбы девочка опоздала первый раз. – Что случилось?

– Ничего, Таисья Максимовна. Простите, пожалуйста, – забормотала Ритка.

Классная недовольно покачала головой:

– Проходи. Садись, – сухо сказала она.

Ритка тихо прошмыгнула мимо её стола и села за свою парту рядом с Сашкой Дёминым, достала из сумки учебник, положила на край стола, полезла за тетрадью, задела учебник локтем, тот упал.

– Иванченко, да что с тобой сегодня? – воскликнула математичка. И двадцать четыре пары глаз уставились на одноклассницу.

– Простите, – снова забормотала Ритка.

Сашка внимательно посмотрел на соседку. Глаза у нее были припухшие.

«Плакала она что ли?», – подумал Сашка.

– Ты чего? – спросил он шёпотом.

– Ничего, – сердито буркнула Ритка.

Сашка пожал плечами и отвернулся.

Потом был английский по группам, потом медосмотр и школьная олимпиада по биологии. Сашка потерял Ритку из виду. Но когда он выходил из школы, то увидел одинокую фигурку на спортивной площадке. Ритка сидела на скамейке, низко опустив голову.

Вообще-то Сашка торопился: тренировку по футболу перенесли на час раньше, но дойдя до школьных ворот, остановился. Постоял немного и решительно направился к спортивной площадке. Сел рядом с Риткой.

– Чего надо? – не слишком дружелюбно посмотрела на него Ритка. Глаза у неё были красные.

– Ну-у-у, – протянул Сашка. – Мне, наверное, ничего. Я… это… может, помочь чего?

– Чем ты мне, Дёмин, можешь помочь? – Ритка шмыгнула носом.

Ритку в классе недолюбливали. Считали слишком принципиальной и несовременной. Списывать она не давала. Даром что отличница. К школьным вечерам относилась с презрением, считала их напрасной тратой времени. Риткина принципиальность и несовременность Сашке тоже не слишком нравились, но ему был симпатичен этот упрямый светлый завиток на шее. Сашка знал, что у Ритки красивая улыбка, и то, что она не красилась, как большинство девчонок, Сашке тоже нравилось.

– А чем надо? – вопросом на вопрос ответил Сашка.

– Мне деньги нужны, – вдруг сказала Ритка и неожиданно расплакалась.

– Много? – глупо спросил Сашка. Он совсем не знал, как обращаться с девчачьими слезами.

– Тысяча… Понимаешь, – нерешительно продолжила она, – у папы сегодня день рождения… У меня была тысяча. Я хотела после школы купить ему книгу, которую он давно хотел. – Девочка снова всхлипнула.

Сашка поёрзал на скамейке, придвинулся к Ритке почти вплотную.

– И? Ты потеряла деньги? – поинтересовался Сашка, потому что Ритка надолго замолчала.

– Если бы просто потеряла, – вздохнула Ритка. – Я в школу шла. Через парк. А тут она. Эта женщина.

Сашка совсем запутался:

– Какая женщина?

– Она назвала имя, но я не запомнила, – махнула рукой Ритка. – Наверное, цыганка, чёрная такая. Взяла меня за руку, дай, говорит, погадаю, а сама так смотрит своими глазищами. Я не хотела. – Ритка подняла глаза на Сашку. – Но я отдала ей тысячу. Не знаю, как так получилось. Мама меня убьёт. Как я скажу ей, куда деньги дела? Она не поверит про «потеряла». Я же никогда ничего не теряла. И папа останется без подарка… Ой, Дёмин. – Ритка прикрыла рот рукой. – Ты только не рассказывай никому, пожалуйста…

– Не буду, – машинально пообещал Сашка.

Он осмыслил Риткин монолог и сказал:

– Знаешь, у меня есть тысяча. Мне на день рождения недавно деньги подарили. Если хочешь, я тебе дам. Купишь папе подарок.

– Ой, Дёмин, – Ритка подняла глаза на Сашку. – Спасибо, конечно. Только я не смогу тебе их быстро вернуть. Но я обязательно верну, – и она взяла его за руку.

Рука у Ритки была холодная. Сашке захотелось согреть её в своих ладонях, но он не решился.

– Только деньги дома, – невпопад сказал Сашка. Пойдём ко мне. А потом я тебя провожу.

– Пойдём, – Ритка убрала руку, но Сашка всё продолжал чувствовать её ладонь на своей. Он встал, решительно взял Риткин рюкзак.

– Слёзы-то вытри, – буркнул он, искоса взглянув на неё. – Пойдём.

Дизлайк

Классная всё же позвонила маме. Мама говорила по громкой связи на кухне, а я был в коридоре.

– Знаете, Людмила Петровна, я разочаровалась в Славике. – Это классная. – Вы, наверное, не в курсе, не хотела вам говорить, думала сами разберёмся, но ситуация складывается очень и очень серьёзная.

– Если вы о Тимофее, то, в общих чертах, я знакома с ситуацией, – это мама.

– Ах, вот как?

– Да, но мне хотелось бы, конечно, узнать и вашу точку зрения.

Я замер с кроссовкой в руках.

– Да они же совсем затравили новенького мальчика! Они же ему проходу не дают! Они же…

Тут мама перебила:

– А вы, собственно, в курсе, с чего всё началось?

– Я-то в курсе, – в голосе классной появилось раздражение, – но сейчас обсуждать это с вами не стану. Это не телефонный разговор. И вообще…

Дальше они стали договариваться о встрече, а я натянул кроссовку и, стараясь сильно не шуметь, вышел из квартиры.

Я шёл по улице, сжав кулаки, и пинал жестянку от колы. Новенький-хреновенький. Маменькин сынок.

А началось всё с пустяка. Я случайно нашел аверкинский канал на ютубе. А там такие дурацкие видосы. Про компьютерные игры. Я тоже играю, но аверкинские видосы, они больше о том, какой крутой у Аверкина комп и какой крутой сам Аверкин. Ютуб, вообще, это тема. При хорошем раскладе там и зарабатывать можно. Димка, например, сейчас пытается свой канал раскрутить, но у него там о том, как нарастить мышечную массу, какие упражнения делать, чем питаться. Про спортзалы и тренажёры. Всё по делу.

Когда я рассказал Димке про аверкинский канал, мы поржали, а потом Димка ему дизлайков наставил.

Так этот болван с утра в школе подходит и просит эти самые дизлайки убрать.

Димка ему говорит:

– А если мне не нравятся твои видосы?

А Аверкин:

– Тогда можно ничего не ставить, – и глупо так улыбается.

– А может, я не хочу, чтоб такие идиотские видосы популяризировались?

– Ты выражения-то выбирай, – разозлился Аверкин, – почему это мои видосы идиотские?

– Да смысла в них ноль, – сказал Димка.

– Сам ты ноль, – окончательно завёлся Аверкин.

– Я ноль? Я тебе такой ноль покажу! – Димка поднялся, но в этот момент зашла классная.

– Ноль, ноль, – сразу осмелел Аверкин, и тут Димка крепко сжал ему плечо и прошипел в ухо:

– Придёшь после школы за гаражи, там и выясним, кто из нас ноль. Ты со мной? – посмотрел на меня Димка.

– Конечно, – кивнул я, потому что, куда Димка без меня? А я без него?

– И я, – сказал Пашка Лапшин, который всё слышал.

– Я тоже приду, – поддакнул Лёвка Курц, злейший Пашкин друг.

За гаражами мы прождали полчаса.

– Струсил, – Лёвка подобрал с земли плоский камешек и кинул его в огромную лужу. – Семь.

– Чего семь? – Не понял Димка.

– Блинчиков семь, – пояснил Лёвка, – айда по домам, не придёт ваш Аверкин.

А на следующий день началось:

– Романченко, Дёмин, Лапшин и Курц останетесь после уроков.

Остались. Куда деваться?

– Я хочу знать, что происходит? – начала классная.

– А что происходит? – подал голос Димка.

– Это я и хочу знать, – классная посмотрела на Димку поверх очков. – Что вы вчера делали за гаражами?

– А откуда? – начал было я и осёкся. И так понятно было, откуда.

– А что, нельзя? – одновременно со мной сказал Димка.

– Играли, – пожал плечами Лёвка.

Пашка промолчал.

– Хорошо, – кивнула классная и поправила очки, – я спрошу прямо: зачем вы позвали за гаражи Тимофея Аверкина?

– Нажаловался, – процедил сквозь зубы Лёвка.

– Поговорить хотели, – ответил Димка.

– О чём?

– Татьяна Арнольдовна, а вам не кажется, что это не ваше дело? – между прочим, Димка сказал это абсолютно спокойно, но классная взвилась.

– Это. Именно. Что. Моё. Дело. Дёмин, – отчеканила она, сверля Димку взглядом.

– Ну я же не спрашиваю вас, о чём вы вчера вечером с Алексеем Михайловичем разговаривали.

Это было дерзко. Вся школа знала, что физрук неравнодушен к Татьяне Арнольдовне, но та не принимает его ухаживания. Я пихнул Димку локтем в бок, но он не обратил на меня никакого внимания.

Классная сжала губы:

– Вот это, Дёмин, как раз не имеет отношения к жизни нашего класса. А ваша, так называемая «стрелка» имеет.

– Ну разобраться хотели, – Димка смотрел на классную. – А кто-то не пришёл.

– И правильно сделал, что не пришёл. Я хочу сказать, то, что вы делаете, называется травля. Есть ещё такой термин буллинг.

– О чём вы вообще, Татьяна Арнольдовна? – я решил вступить в разговор. – Мы только хотели поговорить с Тимофеем…

– Такие разговоры обычно заканчиваются драками.

– Не закончились же, – пробурчал Лёвка.

– Профилактика. Есть такое слово – профилактика. Проще предупредить, чем иметь дело с последствиями. Будем считать, что я вас предупредила. Можете быть свободны.

– Можете быть свободны, – передразнил Димка, когда мы шли по коридору. – Профилактика, – хмыкнул он.

– Интересно, что Аверкин ей наговорил? – спросил я.

– Да что наговорил, – повернулся ко мне Лёвка, – «Татьяна Арнольдовна, мальчики мне дизлайков наставили. Татьяна Арнольдовна, а мальчики хотят меня побить за гаражами», – пискляво произнёс он.

Все рассмеялись.

У ворот мы разошлись. Пашка с Лёвкой – направо, а мы с Димкой – прямо. Димка долго молчал, а потом говорит:

– А Аверкин, он же в твоём доме живёт?

– Ну да, а ты что задумал?

– В каком подъезде?

– Во втором.

– А квартира?

– Кажется, семьдесят вторая. А ты чего хочешь-то?

– Идём, – Димка решительно направился в сторону второго подъезда. Через пару минут он уже звонил в семьдесят вторую квартиру.

Только Аверкин открыл дверь, Димка, ни говоря ни слова, врезал ему кулаком по челюсти.

– За что? – заскулил тот.

– Ябедничество у нас не приветствуется. Запомни, – пояснил Димка. – Пошли, – кивнул он мне, – и запомни, ты ничего не видел и ничего не знаешь.

– Ты думаешь, стоило вот так? – засомневался я.

– Ты со мной или как? – покосился на меня Димка.

– С тобой, с тобой, – успокоил я его. – Просто думаю.

– А чего тут думать-то?

На следующий день, когда мы пришли в школу, то у входа в класс стояли классная и аверкинская мама. Самого Аверкина не было.

– Здравствуйте, – совершенно невозмутимо сказал Димка и хотел пройти к своей парте. Я тоже поздоровался.

Классная не ответила на наши приветствия.

– Дёмин и Романченко, остановились! – потребовала она.

– Что? – Димка встал перед классной по стойке смирно.

– Ты вчера ударил Тимофея. Так?

– Не так. Я его не ударял.

Мне стало не по себе. Я не люблю врать. Вот прямо терпеть не могу. Но не выдавать же друга.

– Романченко? – повернулась ко мне классная.

– Да, – я заставил себя поднять глаза.

– Вы вчера заходили к Тимофею?

– Нет, – выдавил я и для убедительности помотал головой.

Аверкинская мать запыхтела, как паровоз:

– У Тимочки вот такой синяк! Мы ходили в больницу. И он сказал, что это вы!

– Врёт ваш Тимочка, – мрачно сказал Димка и потянул меня, – пошли.

Это было в пятницу. А сегодня воскресенье, и я иду по улице, пинаю жестянку и думаю о звонке классной. Хотя нет, больше я думаю о том, что Аверкин – гад и ябедник. А ещё о том, был ли прав Димка, когда съездил Пахолкину по челюсти. Я бы точно не смог.

– Романченко, – заорали сзади, и на плечо мне опустилась тяжёлая рука. Лёвка с Пашкой.

– Привет!

– Предкам классная звонила, – сказал Лёвка.

– И моим, – Пашка пожал мне ладонь.

– Да, и моя мама вот только с ней говорила.

– Слушай, а это правда, что Димка Аверкину по челюсти двинул?

– В общем, да, – кивнул я. – Только об этом – никому.

– Да что мы, не понимаем что ли? – чуть обиженно пробурчал Лёвка.

– Чего делать-то будем? – спросил Пашка. – На меня мать с утра так наехала. Мол, как я мог участвовать в травле такого мальчика.

– Какого «такого»? – фыркнул я. – Не понимаю, почему вообще все носятся с этим Аверкиным? Пришёл месяц назад и создал кучу проблем.

– А вдруг ты, Слава, – тоном строгой учительницы начал Лёвка, – нанесёшь мальчику травму? А отвечать кому? Правильно, Татьяне Арнольдовне. А ей оно надо? – Он махнул рукой. – Ладно, хватит уже об этом. Не дрейфь, Пашка, обойдётся, не первый раз. Пошли лучше мяч кидать.

И мы побежали на баскетбольную площадку.

Все обязательно спросят: чем закончилась эта история? На мой взгляд, ничем. Собрались в нашем кабинете: классная, завуч, соцпедагог, родители, мы. Часа два разговаривали на тему «Бедный Тимофей и плохие мы». Формально нас заставили помириться и пожать друг другу руки. Димка категорически отказался.

Да, ещё предупредили, что в следующий раз могут на учет поставить. За что, спрашивается?

Аверкин по-прежнему выкладывает в сеть дурацкие ролики. Димку он заблокировал, но дизлайков наши одноклассники ему всё равно понаставили. Ещё и комментов малоприятных понаписали.

Говорят, Аверкин доучится год и уйдёт в другую школу. Что ж. Может, ему там повезёт больше.

Клетка

Я пришёл первым. Клетка уже была в классе.

«Сейчас начнёт», – подумалось с отвращением. И Клетка начала:

– Головин, между прочим, все, кроме тебя, пришли. А ты нет. Пиши объяснительную.

– Хорошо, – спокойно кивнул я, хотя внутри всё кипело. Я был уверен, что поступил правильно, но классная этого не понимала.

Клетка положила передо мной белый лист:

– На имя директора.

– Знаю, – огрызнулся я.

И вспомнил вчерашний день.

Долго было тихо. Наконец, послышались шаркающие шаги и такое знакомое покашливание. Щёлкнул замок, и вот дед стоит в дверном проёме, подслеповато щурится, одёргивает старую рубашку. Худой, всклокоченный, совсем седой.

Я протягиваю ему букет тёмно-красных гвоздик.

– Поздравляю, – говорю я и прохожу в квартиру.

Мама обнимает деда, папа жмёт сухую дедову ладонь:

– С праздником, Михаил Антонович, – кивает он.

Дед не особенно эмоционален, но я-то знаю, что он рад. Дед суетится, помогает маме снять пальто, пытается забрать у отца мешок с продуктами.

– Куда вы столько накупили-то? – сокрушается он. – Это же год кормиться можно!

Мама смеётся:

– Это тебе, дед, год, а Кирька с Вовой умнут всё за вечер и скажут, что не наелись.

– Растущие организмы, что ж, – кивает дед.

– Ага, особенно Вовин, – мама легко хлопает отца по наметившемуся животу.

Это всё дежурные разговоры. Я слышу их едва ли не всякий раз, как мы приходим в эту скромно обставленную однушку, куда дед переехал после смерти бабушки пару лет назад.

Как-то я спросил:

– Зачем каждый раз говорить одно и то же? Это же скучно.

Мама притянула меня к себе, чмокнула в щёку:

– А в шахматы с дедом не скучно играть?

Я посмотрел на неё удивлённо:

– Ну ты сравнила. В шахматах всегда всё по-разному.

Шахматами дед увлёкся ещё школьником.

«В безоблачном довоенном детстве», – как говорил он сам. С шахматами он связал свою жизнь. Известный на весь Союз шахматист, он почти полвека тренировал ребят в городском Дворце пионеров, когда дворец закрылся, не растерялся, организовал кружок в ближайшей к дому школе. Ездил с мальчишками и девчонками на соревнования. Без призовых мест не возвращались.

Папа рассказывал, что на мой первый день рождения, не обращая внимания на скептические реплики родителей, дед подарил мне шахматы.

– Смейтесь-смейтесь, – говорил он, – а я знаю, что Кир будет шахматистом.

– Кирька будет кататься на горных лыжах, – отвечал на это папа.

– Это мы ещё посмотрим! – улыбался в усы дед. – Ни Юрик, ни Оленька шахматами не интересовались. А Кир будет.

Папа, вспоминая эту историю, признавался:

– В то время я считал деда сумасшедшим. Но ведь он оказался прав!

Лет с трёх шахматы увлекли меня. Дед радовался, как ребенок.

Я всегда звал деда просто – дед. Привык. На самом деле Михаил Антонович приходился мне прадедом. Дедом он был маме, которую воспитал, когда разбились сын Юрик, мой дед, которого я никогда не видел, с невесткой, моей бабушкой.

В свои девяносто три дед был бодр и рассудителен. Он бегал по утрам и читал книги по философии. Я как-то взял одну полистать, ничего не понял, но проникся к деду ещё большим уважением. Каждые выходные я приходил к нему с ночёвкой. Дед живо интересовался моими школьными делами и, в отличие от многих, никогда не ругал современную молодёжь.

– Прикинь, дед. – Сказал я ему, когда мы расположились с шахматами на диване.

Дед вопросительно посмотрел на меня.

– Клетка требовала, чтоб я пошёл на парад. А я сказал, что девятого мая мы всегда поздравляем тебя. А она всё равно не отстала. Мол, приказ директора. Тогда я предложил прийти на парад с тобой…

Дед оторвался от доски, где медленно расставлял фигуры:

– Кир, ты же знаешь, не люблю я вот этого. Весь этот пафос. Парады. Тьфу.

– Ну надо же было мне что-то сказать, – пожал я плечами. – Я не знал, как от неё отвязаться. Только она запретила приходить на парад с тобой.

– Как это? – крякнул дед, и его густые брови сдвинулись к переносице.

– Ну, вот так, – развёл я руками. – Она сказала, что от школы должны идти учащиеся. Бред! – убеждённо закончил я.

Дед на какое-то время помрачнел. Белая и чёрная армии на доске были готовы к сражению. Я двинул в бой пешку. Е2-Е4. Дед потрепал меня по рыжим вихрам. Сделал ответный ход. Улыбнулся каким-то своим мыслям.

Из кухни донёсся запах жареных котлет. Вошёл папа со стопкой тарелок.

– Играете, шахматисты? – папа стал расставлять тарелки на столе. – Да, Михаил Антонович. Тринадцать лет назад кто бы мог подумать, что Кирька будет увлечён шахматами? Только вы.

Прозвенел звонок с урока. Передо мной по-прежнему лежал чистый лист. В тетради за всё занятие я не написал ни слова.

– Головин? – Клетка пошла в мою сторону. Я поспешно захлопнул тетрадь. – И где твоя объяснительная, Головин?

Я встал. Выпрямился и посмотрел на классную. Та стояла передо мной в своем неизменном костюме в крупную клетку и выжидательно смотрела.

– Головин? – в третий раз повторила она.

Я смял белый лист.

– Не будет никакой объяснительной, – сказал я и вышел из класса.