Текст книги "Племянница"

Племянница
Мария Кафанова

© Мария Кафанова, 2024

ISBN 978-5-0051-9323-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Наяву ли всё? Время ли разгуливать?

Лучше вечно спать, спать, спать, спать

И не видеть снов.

Борис Пастернак

Этой фатальной ночью Тая уснула не сразу. Первые часа три прежде мягкая постель казалась твёрже камня. В голове то и дело крутились мысли, что требовали внимания. Их забываешь, стоит только утром открыть глаза. Но, когда долгожданный сон всё же наступил, лучше не стало.

Тае снился кошмар. Очередная жуть, которую по ночам выдавал воспалённый мозг, измотанный недосыпом и стрессом. Каждое сновидение было ярким и причудливым, как обычно это и происходит, да только поначалу ничего не предвещало беды. Тая попадала в какое-нибудь приятное место – на берег моря или цветочный луг – и слышала ласковый голос. Он звал к себе, манил, обещая радость и утешение. Зачарованная, она шла на этот голос, и дорога длилась часами, пока в конце концов она не проваливалась во тьму. Смертью оканчивался каждый сон, заставляя Таю просыпаться от собственных криков.

Но даже ночные кошмары были лучше, чем реальность, в которую не хотелось возвращаться. Реальность не щадила Таю. Реальность так и ждала момента, чтобы подставить очередную подножку.

Всё началось 26 июня 2000 года. В этот злосчастный день Тая пошла на осмотр к врачу, который позже сообщил, что она никогда не сможет родить. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Врач пыталась её утешить: «Бесплодие – не трагедия. Вы можете усыновить ребёнка». Но если Тая и попыталась прислушаться к ней, то Рик, её теперь уже бывший парень, делать этого не стал. Он решил, что не будет «терять своё время на пустоцвета».

Всё разбилось вдребезги. Мир утратил цвета и краски. Люди вокруг занимались своими делами, пока Тая гуляла на краю пропасти. Вера в лучшее стёрлась так же быстро, как разметка на городских магистралях.

Но всё же, несмотря ни на что, слабая струна радости в душе оставалась тихо звенеть и вскоре зазвучала громче. Тая не сразу смогла выбраться из этой трясины. «Что бы ни случилось, всё к лучшему», – убеждала она себя, хоть и не сразу поверила в это. Забылась в работе, приходила домой под ночь и замертво падала на кровать. Руководитель, оценив усердие Таи, как назло, отправил в отпуск, хотя она и отпиралась что есть мочи.

И вот она проснулась посреди ночи после очередного кошмара. Она будто оказалась в поезде, бесконечно следующем по кругу – просыпалась в холодном поту, чтобы вновь уснуть для просмотра нового фильма ужасов. Висящий над кроватью ловец снов с пышными перьями, когда-то подаренный старым другом, так и не смог ничего поймать. Какой же наивной нужно быть, чтобы поверить, что эта штуковина может защитить от кошмаров!

Но сегодняшний кошмар ей запомнился на всю оставшуюся жизнь.

Тая шла по длинному пустому коридору в старинном замке. Как и в других снах, прогулка продолжалась не один час, но сейчас никто не звал Таю, и она следовала в неизвестность по собственному порыву. Единственным попутчиком была тишина – мертвецки-холодная, она скрывала в себе некое зло, и узнавать какое совсем не хотелось.

Коридор наконец закончился, и Тая остановилась у двери, настолько изведённой временем, что, кажется, прикоснись к ней – и та разломается в щепки. Стоило только приоткрыть её, как раздался негромкий, но противный скрип. Правда, он был меньшим из зол. Потому что ни одна дверь не могла привести туда, куда привела эта.

Во всём своём ужасающем величии распростёрся ад. Но не тот, каким его обычно представляют. Ни кипящих котлов, ни языков пламени, ни рогатых демонов, всячески измывающихся над грешниками – нет, здесь всё было серо и покрыто едким дымом. А запах стоял самый что ни на есть омерзительный: это аромат смерти, гнили и разложения, заставляющий зажать нос и поскорее убраться отсюда. Пелена дыма поначалу скрывала весь этот кошмар, но не прошло и нескольких мгновений, как он исчез и среди этой ужасающей картины проступили вдруг чьи-то очертания.

Это оказалась женщина. Она была неестественно худой и высокой и наверное, голодала не один день, что выдавали её впалые щёки, бледная кожа и сухие тонкие губы. Сальные чёрные волосы с проявлявшейся сединой падали на костлявую спину. Женщина молчала, пронизывая взглядом, в котором ощущалось знание чего-то, что простым смертным понять не дано. Но всё же во взоре улавливался некий призыв – она хотела, чтобы Тая пошла за ней. И, вопреки здравому смыслу, та покорилась этой немой просьбе вместо того, чтобы бежать без оглядки.

Всё стало ещё причудливей, появилась ещё одна дверь. Сон всё путал, сцеплял в единое целое то, что в реальности не скрепишь, и Тая вдруг попала в комнату с колыбелькой. Само пространство совсем не выглядело удручающе, напротив, казалось даже уютным. Стены были обклеены голубыми обоями с нарисованными облачками, на которых сидели весёлые амуры; на потолке висела маленькая люстра, что создавала приятное, расслабляющее освещение. Женщина подошла к люльке и стала аккуратно покачивать.

Тая робко приблизилась, опасаясь, что, сделай она шаг, спутница тут же на неё набросится, защищая дитя, но она смотрела только на колыбельку. В этой женщине крылось нечто странное, неестественное и даже ужасное, она словно утратила всё человеческое. Она покачивала люльку, сжимая деревянную спинку так крепко, что побелели костяшки её длинных худощавых пальцев. И вдруг резко отпустила кроватку, потянулась к спящему младенцу и взяла на руки.

Лицо её изменилось, стало враждебным. Кожа приобрела жуткий болотистый цвет, как будто на неё вылили старую краску. Свет лампы начал переливаться из белого в ярко-красный, и у Таи зарябило в глазах. Улыбки на лицах амуров превратились в гримасы боли, тела их покрылись кровоточащими ранами, и в комнате застыл крик:

– Не-на-ви-и-и-и-жу! – с какой-то болезненной злобой протянула женщина. Звук её голоса напоминал скрежет металла по стеклу, и Тае захотелось закрыть уши, чтобы его не слышать, или закрыть глаза, чтобы не видеть, но она замерла в изумлении, не в силах ничего исправить. Тело не слушалось. Ребёнок громко заплакал, но его рыдания были совсем не младенческими – он плакал по-взрослому, будто всё понимал.

– Ненавижу! – прошипела женщина с ещё пущей яростью. Острые когти разорвали тонкую распашонку и вонзились малышу в спину, оставляя на нежной коже продолговатые следы, из которых тут же стала сочиться кровь. Не знала пределов ненависть этой ужасной женщины – если её вообще можно было назвать человеком. Но ребёнок, вопреки всему, не умер. Выжил каким-то немыслимым чудом. И всё кричал и кричал так, что мог даже глухого заставить зажмуриться и приложить ладони к ушам. Тая бессильно наблюдала за этим кошмаром, как если бы смотрела отвратительный фильм, и сердце разрывалось от боли, от невозможности помочь и исправить хоть что-то.

Равнодушная к страданиям малыша, женщина положила его обратно в люльку и вдруг посмотрела на Таю. Это был полный отвращения, но в то же время снисходительный взгляд – так заносчивые богачи глядят на смердов, так грифы таращатся на будущую добычу, так толпа взирает на жертву осуждения и беспощадной травли. Эта женщина… нет, это чудовище, оно наслаждалось тем, что творит! Приближаясь к Тае, оно захлёбывалось от смеха, как псих-убийца, только что сбежавший из лечебницы для душевнобольных.

Но вдруг Таю что-то схватило и с немыслимой скоростью потянуло назад, унося прочь от этой бессердечной твари и от страдающего младенца, от дымной преисподней, от замка… Сон покинул её.

Проснувшись, Тая нервно осмотрелась по сторонам, проверяя, не спит ли ещё. Ущипнула себя за ляжку – да, точно проснулась. Слезла с кровати, дрожащими руками набросила тёплый халат. По сравнению с этим все прежние сны – просто сказки!

Что хуже – эти кошмары или реальность? Как же Тае хотелось уснуть однажды без сновидений, чтобы не мучиться хотя бы во сне… Но её никто не спрашивал.

Спускаясь с лестницы, она крепко держалась за перила. Тело ломила дрожь, и пот каплями стекал по лицу, как после затяжной тренировки. Тая поставила чайник на плиту и стала листать газету в поисках чего интересного, но ни один текст не принёс радости.

Чайник наконец вскипел, известив об этом пронзительным свистом, и Тая поспешила снять его с плиты. Но внезапно раздался громкий звонок в дверь, нарушив тишину столь внезапно и неожиданно, что она вздрогнула и едва не ошпарилась. Не сдержав ругательств, осторожно поставила чайник на стол и поплелась к двери. Да вот только, взглянув в глазок, никого не увидела.

– Идиоты! – выругалась она, но открывать дверь и осыпать хулиганов проклятиями не стала. Какими же странными иногда бывают подростки… Ну что в этом смешного? А… может, рассыльный решил позвонить в дверь вместо того, чтобы бросить газету у входа. Но зачем? На всякий случай Тая ещё раз глянула в глазок – по-прежнему никого. Распахнула дверь, и утренний осенний холод пронзил её, но Тае не было до этого дела.

– Какого…

У дверей лежал свёрток, в котором мирно сопел младенец. Тая едва сдержалась, чтобы снова не выругаться. Где это видано, чтобы грудничка бросали под дверь кому попало? Какими моральными уродами нужно быть?!

Сон как рукой сняло. Тая опустилась на корточки, обречённо размышляя о том, что теперь делать с несчастной малюткой. Нужно позвонить этим, как их… органам опеки! Ох, ну почему он оказался именно у её дверей? О чём только думали его родители?!

Взглянув на младенца, Тая смягчилась – милое розовощёкое личико так и хотелось поцеловать прямо в лоб. Она взяла малыша на руки, но тут послышалось шуршание бумаги. В пелёнках лежал конверт.

Тая поспешила открыть его. В правом углу над текстом красовалась четырёхконечная звезда. Буквы были начертаны неровно, скакали и косились так, будто писались в спешке.

Дорогая Рейна!

Мне невыносимо больно оставлять её, но выбора у меня нет.

Белладонна мертва. Она погибла по моей вине… Я не смог её уберечь… Теперь же не могу оставить у себя дочь, иначе и ей грозит смерть. Ты единственный для неё родной человек. И с тобой ей ничего не грозит. Прошу, помоги!

Я бы хотел, чтобы она росла как все обычные дети, не зная печали, не боясь за свою жизнь, которую могут отобрать в любую минуту. Пусть она ни о чём не узнает, пусть это обойдёт её стороной!

Пожалуйста, не говори ей о том, кто она, утаи правду, сожги письмо! Так будет лучше. Может, однажды она обо всём узнает, но оттягивай этот момент как можно дольше. И если ты смогла ужиться там, где ты сейчас, значит, и Деймона тоже сможет. Я верю в вас обеих.

С благодарностью и печалью,

О. Б.

Тая перечитала это письмо несколько раз, пытаясь осознать, что всё это и впрямь произошло. Она оглянулась – но никого не увидела, улица была пуста и тиха. Лишь утренний туман лоснился по дорогам, врезался в стволы деревьев и постепенно растворялся. На глаза навернулись слёзы. Боль, пропитанная воспоминаниями о прошлом, боль потери и разлуки снова ворвалась в сердце, обжигая его калёным ножом. Хотелось закричать, но крик застрял в горле. Почему, почему, почему это всё случилось? Как?.. За что?..

Выбора не осталось. Тая забрала малышку в дом и заперла дверь, словно боясь, что её тут же отнимут. А девочка вдруг проснулась и заплакала.

– Ч-ш-ш-ш, милая… – прошептала Тая, но это не помогало. Малышке не хотелось ни пить, ни есть, а уснуть она не могла. Видимо, пора сменить подгузник.

«Вот блин!» – всполошилась Тая. Пришлось срываться с места и вместе с младенцем бежать в круглосуточный магазин за детскими принадлежностями. И только позднее, когда всё нужное уже было куплено, Тая поняла, что с ребёнком что-то не так.

Чутьё не подвело. Освободив девочку от пелёнок, Тая увидела на её спине четыре продолговатые раны – точь-в-точь как те, что оставило чудовище малышу в её сне.

Часть первая

Давно уже две жизни я живу,

одной — внутри себя, другой — наружно;

какую я реальной назову?

Не знаю, мне порой в обеих чуждо.

Игорь Губерман

Глава 1. Первая встреча

Гудки автомобилей, разговоры прохожих, лай собак сливались в единую сумбурную массу в городе-миллионнике под названием Мэрилин. Даже здесь, на Майер-стрит, было по-обычному шумно, хотя в разгар дня машины редко проносились здесь так же быстро, как на Грейс-авеню. Но девушка, стоящая под козырьком здания, к этим звукам не прислушивалась. Она была погружена в свои мысли.

Пару часов назад, ещё на уроке, хлынул ливень. Но сейчас дождь отступил, тяжёлые кучевые тучи высвободили небосвод из плена и изредка проезжающие автомобили хлюпали колёсами по лужам. Воздух наполнился свежестью, и настроение приподнялось, несмотря на сонливость. Это вдохновляло. И девушка делала зарисовку в блокноте. Её тёмно-русые волосы, вьюнком тянущиеся до лопаток, переливались в лучах полуденного солнца.

Ребята, которые учились вместе с ней, почти не обращали на неё внимания. Они привыкли, что она не жаждет общения и никогда не даёт посмотреть свои альбомы, а уж о том, чтобы кого-то нарисовать…

«Ну вот…» – подумала девушка разочарованно. Листы блокнота кончились так же быстро, как почти все другие, что были у неё прежде. Скетчи и наброски появлялись на листах бумаги почти регулярно. Вдохновение редко покидало даже в самые неприятные мгновения. Она рисовала одноклассников, прохожих или персонажей любимых книг и фильмов чаще, чем что-то другое, ведь именно портреты получались лучше всего.

– Эй, что ты там малюешь? – раздался голос одноклассника. Он выхватил из рук девушки блокнот и принялся усиленно листать его. – О-о-о, только посмотрите, Браун втюрилась в учителя физики! Тебе нравятся чёрные, да?

– Меня зовут Эстер! – крикнула девушка, пытаясь отнять блокнот, но Стэн бросил его в сторону, и тот упал в лужу. Увидев это, приятели Стэна громко и мерзко расхохотались. Эстер тут же кинулась спасать свою вещь, но в кармане джинсов завибрировал смартфон. Подобрав размокший блокнот, она ответила на звонок:

– Я уже скоро буду, дождись меня, – произнёс женский голос в трубке.

– Скорее, пожалуйста! – рявкнула Эстер и нажала кнопку сброса.

– Теперь все знают о твоей тайной любви, Браун! – захохотал Стэн.

– Завидуешь, что ли? На твою-то рожу можно только шаржи рисовать! – попыталась парировать Эстер, но подкол, увы, вовсе не задел одноклассника, и тот продолжил насмехаться. Тут к зданию школы подъехал красный ниссан-«жук», и Эстер, вздохнув с облегчением, молниеносно села в машину.

– Привет, – сухо поздоровалась она. Стоило только ей закрыть дверь, как «жук» тут же тронулся с места.

– Что стряслось? Тебя обидел кто-то? – забеспокоилась её тётя. Эстер раздражённо вздохнула:

– Да, Стэн опять прикопался. Придурок.

– Не расстраивайся из-за него.

– Он постоянно надо мной издевается! Трогает мои вещи, толкается, плюётся жёваной бумагой! Ни дня в школе не проходит без его идиотских шуток! Быстрее бы в колледж…

Эстер закинула ноги на панель машины.

– Эй, что я тебе говорила? – осадила её тётя, и племянница, цокнув, сменила позу. – Слушай, ну, может, ты ему нравишься… Мальчики обычно любят подтрунивать над девочками, в которых влюблены.

– Делать… что?

– Подтрунивать. Ну, это значит издеваться.

– Фигня какая-то.

– Ладно, забудь. У меня для тебя кое-что есть… – сказала тётя и попросила племянницу заглянуть в бардачок. Там, рядом с пачкой влажных салфеток и таблетками от мигрени, лежал флаер. На нём был напечатан один из рисунков Эстер – портрет светловолосой девушки, которая смотрела на надпись жирным шрифтом – «Взгляни». Так называлась выставка картин молодой художницы Эстер Браун, организованной в «Бахусе», одном из арт-кварталов города – небольшом районе с невысокими кирпичными домиками.

– С днём рожденья, детка! – сказала Тая, предвосхищая реакцию племянницы. Поразившись увиденному, Эстер бросилась обнимать тётю:

– Это… нет… этого не может быть! Ох, Тая, я тебя обожаю! Спасибо тебе!!!

– Эй, я же за рулём!

– Прости-прости! Я просто не могу поверить! Я ведь так давно об этом мечтала!

– Ну, теперь одна твоя мечта сбылась – надо бы и новую придумать.

Вскоре машина остановилась возле небольшого здания, чьи серо-чёрные стены кто-то изрисовал необычными надписями в стиле «Мама, где папа?» и «Давай помолчим вместе».

В Бахусе всё – от кафе с незамысловатыми названиями до просторных выставочных залов – было наполнено жизнью, своей атмосферой, стремлением молодёжи себя показать и на людей посмотреть. Здесь встречались самые разные персонажи: от чопорных выпускников бизнес-колледжей до творческих бунтарей. Основная экспозиция располагалась в двухэтажном здании из красного кирпича, некогда служившем обувной фабрикой.

У входа в здание бывшей фабрики Эстер и Таю встретила миловидная девушка. В глаза сразу же бросились её волосы кроваво-алого цвета. Но, впрочем, в Бахусе люди с яркими волосами встречались едва ли не на каждом шагу.

– Здравствуйте! Я Голандора, координатор этой выставки. Мисс Хиггинс…

– Прошу, зови меня Таей.

– Да… Тая показала мне копии твоих рисунков, и вместе мы отобрали лучшие. Гости уже подходят, идёмте скорее! – ресницы Голандоры запорхали, как крылышки стрекозы.

Эстер кивнула, тепло улыбнувшись, потирая запотевшие руки. Одна только встреча с координатором выставки заставила её нервничать. Сердце ускорило ритм, ноги стали ватными. Боже, ну почему это так пугает!..

Впервые в жизни её картины выставлены на всеобщее внимание! Их увидит не только Тая… Понравятся ли они гостям? Захотят ли купить хотя бы одно полотно?

Выставка проходила на втором этаже здания, в одном из основных залов. Тая с Голандорой постарались на славу: здесь и правда были представлены лучшие работы Эстер – зарисовки сценок, увиденных на улице или в метро, портреты любимых учителей, случайные образы, внезапно пришедшие в голову.

Но Тая выбрала ещё один труд, который Эстер долго не решалась кому-то показывать – пейзаж, написанный год назад. Эта картина разительно отличалась от других – хотя бы тем, что на ней нет людей. Завершив работу, Эстер поспешила тут же спрятать её, такой безобразной она ей показалась. Но, видимо, Тая нашла её, когда прибиралась.

– Вы – автор? – обратился к Эстер посетитель. – Почему именно портретные зарисовки?

– Мне нравится этот жанр. Каждый художник пишет то, что ему больше по душе, разве нет?

– Это да! Но среди ваших картин лишь один пейзаж. Это была проба пера?

– Можно и так сказать.

– Что ж, очень мило. Но, по моему скромному мнению, вам ещё многому нужно поучиться.

– Приму к сведению, – уязвлённо произнесла Эстер, не горя желанием продолжать разговор. Но посетитель продолжил:

– Вы, похоже, пишете свои картины наспех, потому что мазки очень неровные, не хватает деталей… Очевидно, вы пытаетесь подражать Веласкесу, но получается скверно. Ищите свой стиль, мисс Браун.

– Я…

Вокруг скопилось несколько человек, которые то и дело задавали разные вопросы, высказывались, говорили о недостатках работ. Подавленная, Эстер уже готова была развернуться и уйти, как вдруг появились Голандора и Тая, которые отлучились ненадолго, чтобы решить какой-то организационный вопрос.

– Я считаю, вы несправедливы! – вмешалась тётя, показывая на одну из картин, тот самый пейзаж. – Да, Эстер ещё молода и неопытна, но у неё большой потенциал! Несмотря на то, что основной жанр её картин – это портрет, она отлично пишет пейзажи. Вот, к примеру, «Утро». Только взгляните на реку, над которой навис едва заметный слой тумана. Её объяли зелёные берега с цветами, тянущими стебли в небеса. Другие цветы только просыпаются от сна, чуть распуская лепестки, и тянутся к солнцу. Реализм картины завораживает! Этот пейзаж полон жизни – река течёт, журчит, трава колышется, птицы поднимают и опускают крылья.

Эстер улыбнулась, мысленно поблагодарив Таю.

– В эту картину вложено столько души! – присоединилась Голандора. – Я в восторге! Как долго ты работала над ней?

– Около года.

– Что же тебя вдохновило?

Эстер покраснела.

– Ну… э… я иногда беру идеи из своих снов. Звучит глупо, да?..

– Конечно нет! Сны – один из источников вдохновения всех творческих людей. Как думаешь, хотела бы ты оказаться в том месте, которое сама же написала?

– Ну… наверное, – растерялась Эстер. Глаза Голандоры засверкали странным огнём, как будто она что-то задумала, и на миг почудилось даже, что она пытается проникнуть в мысли и что-то оттуда выудить.

Но разговор прервал человек в чёрном плаще, который ворвался в толпу, бесцеремонно расталкивая людей. На нём были тёмные очки, но привлекали внимание его тонкие усы, похожие на рога жука-оленя. Почти как у Сальвадора Дали, хотя и не настолько длинные.

– Сколько стоит эта картина? – нервно спросил он. Увидев его, Голандора напряглась, как будто не желала видеть этого человека.

– Простите, она не продаётся, – ответила Эстер. Это была единственная работа, с которой ей не хотелось расставаться. Даже за очень большие деньги.

– Меня устроит любая цена.

– Картина не продаётся, мистер, – вмешалась Тая.

– Может, всё же согласитесь? Я бы повесил этот шедевр у себя в гостиной. Уверен, он станет достойным украшением интерьера!

– Вы можете выбрать любую другую картину.

– Другая мне не нужна. Просто скажите цену, какой бы та ни была, я торговаться не стану.

– Спасибо вам. Но картина не продаётся, – сохраняла твёрдость Эстер.

– Неужели вы не хотите заработать? Что вас останавливает?

– Потому что… мне дорога эта картина. Да, это мой первый пейзаж, но именно с ним я бы сравнивала другие свои работы. Надеюсь, вы меня поймёте, – ответила Эстер так уверенно, что посетители даже восхитились её твёрдости. Но настойчивого незнакомца этот ответ лишь рассердил.

– Тогда пеняйте на себя, – пригрозил он и был таков. Подобное заявление хоть и напрягло, но Эстер не придала ему особого значения. Через несколько мгновений её окружили гости выставки, завалившие её вопросами. Неудачливый покупатель только услужил Эстер: гости смягчились и, как по команде, стали обсуждать именно эту её картину. Девушка вскоре позабыла об этом инциденте, отвечая на вопросы и выслушивая разные отзывы.