Текст книги "Восьмерка"

Глава 22

Все поменялось. Папа теперь вставал рано утром, и маме не приходилось будить его по десять раз до самого ухода на работу. Он шел на кухню и, напевая, готовил завтрак. «Снег не пойдет, ибо у нас его и так полно, а вот пустыня точно образуется», – говорила бабушка, которая теперь заходила очень часто и обязательно приносила бананы, орехи или еще что-нибудь вкусненькое. Но вообще она стала поглядывать на папу гораздо добрее и один раз даже притащила ему вязаную подушку для компьютерного кресла, чтобы «сидел как король».

Первые дни я вообще забыла обо всем и обо всех. Все время торчала в капсуле и ждала, пока экранчик позволит мне посмотреть, что там происходит у родителей. Было так здорово снова увидеть их квартиру, синие занавесочки на окнах, мамин кораблик на шкафу, маленькую елку, которая стояла на кухне в углу («Что уж теперь убирать, пусть стоит до следующего Нового Года», – ворчала бабушка). И в доме теперь было так уютно, когда родители не ссорились и не молчали.

Было так весело, так радостно, так тепло. И все это не имело ко мне никакого отношения.

А потом они стали обустраивать детскую.

– Конечно, нужно подождать, – говорила мама извиняющимся тоном, – но когда я увидела эту подушечку…

Мама каждый день видела что-то такое. А еще бабушка заваливала дом вязаными вещами, которые она, видимо, давно припасла для такого случая. И даже папа однажды вечером притащил какого-то огромного грустного слоненка и, смущаясь, объявил, что именно такой был у него в детстве.

Поэтому прошло всего несколько дней, а детская была уже завалена самыми разными игрушками, книжками и одеждой.

Это должен был быть мой слоненок, моя книжка со сказками Андерсена (я как раз начала читать грустную и такую красивую историю про Русалочку до того, как не Появилась, да так и не узнала, чем все закончилось, из-за этой кутерьмы). И это для меня бабушка вязала крошечные бежевые кеды с розовыми и голубыми шнурочками («На выбор», – говорила она, вручая их маме, сияя). Я с недоверием смотрела на свои ноги – я же должна стать совсем маленькой, как Алиса в стране чудес, чтобы поместиться в такие!

Они все так любили друг друга, были так счастливы. И во всем этом счастье совсем ни капельки не было меня.

Глава 23

– Давно же тебя не было видно, Восьмерка, – Смотритель как всегда внезапно возник рядом с Риткиной капсулой и устроился рядом со мной. Кроме обычных светлых брюк и рубашки сегодня было и кое-что новенькое – маленький голубой цветок, выглядывающий из кармашка.

– Ребята играли, нарвали целый букет и бросили, а мне жалко, – улыбнулся он, погладив пальцем бледные лепестки.

Смотритель всегда был таким спокойным, таким добрым. И мне хотелось, чтобы он поскорей забыл, какой я была в самую первую нашу встречу на этом месте. Очень хотелось, чтобы и меня он считал хорошей.

– Ты чего опять приуныла?

Нет, похоже, не судьба мне казаться правильной и доброй. Я тяжело вздохнула и, стараясь не смотреть на Ритку в капсуле, призналась:

– Я не могу порадоваться за Риту и маму с папой. У них там теперь такое творится. А ведь это все должно было быть для меня – и подушки, и игрушки…

– Погремушки и ватрушки, – закончил Смотритель, улыбаясь. – Может, ты все-таки будешь поэтом, Восьмерка?

Он молчал так долго, и я уж было подумала – совсем рассердился, сколько можно выслушивать мои вечные обиды и недовольства.

– Сейчас я расскажу тебе одну маленькую историю, которая случилась когда-то давно, – начал Смотритель, разминая ладони и похрустывая пальцами. – В одном небольшом городе жила замечательная семья – мама, папа и мальчик. Мама с папой очень любили мальчика, на ночь читали ему сказки и пели чудесную колыбельную о волшебных мирах, в которых жили феи и эльфы. А по воскресеньям водили его гулять в парк с аттракционами, где больше всего мальчику нравился «Вихрь» – крепко вцепившись в папину руку и визжа от восторга, он взлетал и в этом сумасшедшем полете, видел с высоты маму, которая махала им с земли.

Но однажды мама не пошла с ними в парк. Папа водил его по тем же самым аллеям, где они гуляли втроем, и объяснял, что скоро мама вернется, а еще привезет сюрприз – маленькую хорошенькую сестричку, с которой потом можно будет играть. Какая-то маленькая девочка не интересовала мальчика. Он просто хотел, чтобы мама вернулась домой. В этот день они не катались на «Вихре», а вместо этого отправились домой, и папа весь день собирал и ремонтировал старую кроватку мальчика, которая раньше стояла на балконе.

А потом мама вернулась. Она была немножко другая, но совсем как раньше целовала мальчика, щекоча ему щеку своим пушистым шарфиком. В этот вечер мама не пришла петь колыбельную. Папа объяснил, что она должна убаюкать сестричку, а с мальчиком он посидит сам. Через несколько дней колыбельную не пришел петь папа, он остался в спальне с девочкой, зато мама как обычно заглянула с огромной книжкой сказок. Но мальчик хотел, чтобы все было по-старому! Он с нетерпением ждал выходных, надеясь, что прогулка все вернет на свои места. Но они не пошли в парк аттракционов ни в эти, ни в следующие выходные. Вместо этого всей семьей они спускались в скучный садик за домом, и папа все следил, чтобы коляска не слишком тряслась…

А еще девчонка постоянно пищала как маленький котенок, который жил у бабушки. Целыми днями и особенно – ночами. И в одну из таких ночей мальчик понял, что нужно сделать. Нужно унести этот кричащий сверток из дома подальше, и тогда все станет, как было. Мальчик потихоньку встал и прокрался к кроватке. Он уже протянул руки к кряхтящему существу, когда услышал спокойный мамин голос:

– Ты хочешь покачать сестру, сынок? Какой же ты молодец, я знала, что ты будешь во всем мне помогать.

И мама крепко обняла его, а потом они долго сидели втроем – сестра у мамы на руках, а мальчик рядом, прижавшись к теплому маминому боку…

– Я люблю вас больше всего на свете, – шептала мама. – Вы самое дорогое, что у меня есть.

А потом она тихонько запела свою волшебную колыбельную.

Прошло пять лет. Взбираясь на сиденье «Вихря», мальчик покровительственно посмотрел на сидящую рядом сестренку, от страха вцепившуюся в его руку.

– Не трусь, – сказал он строго, – здесь совсем невысоко.

А снизу им махали мама с папой… И мальчик ни капли не жалел, что однажды темной ночью не успел унести сверток из дома.

– А что было потом? – нетерпеливо спросила я, завороженная рассказом.

– А потом они оба выросли, и однажды эта малявка спасла ему жизнь. Но это уже совсем другая история. Понимаешь, Восьмерка, каждый из нас должен пройти через все это – ревность, любовь, предательство, дружба, разочарование. Только так и станешь человеком. В сказках пишут правду. И для каждого свое время. Сейчас тебе трудно, потому что кажется, что весь мир кружится вокруг Риты. А когда ты Родишься, ей придется уступать тебе игрушки и делить маму и папу с какой-то новой, непонятной девочкой.

Об этом я никогда не думала. Но кроме мыслей о Ритке в голове с бешеной скоростью крутилось и еще кое-что.

Смотритель встал, потянулся и неспешно пошел по дорожке.

– Ведь Вы и есть тот мальчик? – набравшись храбрости, спросила я вслед.

Он повернулся и улыбнулся мне своей обычной светлой и печальной улыбкой.

Глава 24

По дороге к Лизке я думала. Разве можно поверить, что наш Смотритель когда-то был маленьким мальчиком и тоже переживал из-за всяких разных вещей? Значит, он так же, как и мы, когда-то выбирал родителей, жил в капсуле, ждал Появления, а какой-то совсем другой Смотритель прогонял его из Сада Появившихся? Значит, он знает, как это – Родиться, жить в своей семье, вырасти. И это значит, что он уже… умер?

Я остановилась как вкопанная. Что же это выходит? Все наши Старшие и преподаватели уже прожили свою жизнь? Все они умерли и теперь помогают нам Появиться?

Все это не укладывалось у меня в голове. Было бы хорошо обсудить это с Лизой, но тут все было сложно.

До Лизкиного Появления оставалось всего несколько дней. И с приближением этого события она становилась все задумчивей. И все больше времени проводила с Сережей. Я старалась не обижаться на Лизу за это, потому что помнила, что мне сказал Смотритель: «Это самое важное, что может быть». Но виделись мы теперь почти всегда втроем, а мне не хотелось обсуждать при Сереже все подряд.

Вообще-то он оказался совсем не таким занудой, как показался сначала. Они были чем-то похожи с Лизой, но в отличие от нее он совсем не умничал, а всегда высказывал свое мнение очень спокойно. И чем больше я с ним разговаривала, тем чаще на ум приходило любимое бабушкино выражение «врожденная интеллигентность».

И я больше не думала, что Сережина ситуация – это сплошные глупости. Как это – ждать Появления, зная, что твои родители даже не хотят жить вместе? Нет, честно, я не могла этого понять! Как можно встретить друг друга, а потом без конца ссориться? Мои родители, конечно, тоже часто ругались раньше, но я даже не могла представить, что папа просто возьмет и станет жить в другом месте, отдельно от мамы. Какой в этом вообще смысл? А Сережин папа, похоже, решил поступить именно так. Экранчик редко показывал Сереже маму. Она почти все время читала или рисовала, сидя у окна. А еще реже Сережа видел папу – тот всегда был на работе, сидел за компьютером и печатал.

Лиза с Сережей были в своей любимой беседке. Лиза читала вслух. Я немного послушала, не особо вникая, а потом все-таки не выдержала:

– Как вы думаете, что чувствуешь, когда умираешь?

Лизка вздрогнула и посмотрела на меня с возмущением:

– Мне сейчас надо думать, как я буду Появляться, а не умирать! И почему ты вообще спрашиваешь?

– Просто.

Я еще немного посидела в беседке, но снова почувствовала себя лишней и побрела дальше по саду. В эту часть – без беседок и игровых площадок – редко заглядывал кто-то из ребят. Поэтому я уселась прямо на траву, прислонилась к большому, прогретому солнцем дереву и стала рассуждать вслух, чтобы как-то собрать в кучу все, что знала:

– Значит, мы живем здесь, в своем Управлении, где выбираем родителей и дату Появления. Если выбрать получается правильно, то сразу попадаем к маме с папой, если нет, то после второй неудачной попытки, попадаем на Распределение, где нас могут уже к любым людям отправить. Но, как выясняется, даже если ты сам выбрал родителей, еще не факт, что ты у них Родишься. От тебя могут отказаться, или выбираешь ты маму с папой, а пока Появишься, папа девается непонятно куда. И получается, что выбрал ты одну семью, а Рождаешься все равно уже немножко в другой. А когда поживешь, нужно умирать и присматривать за другими, кто только выбирает себе жизнь.

И еще одна мысль не давала мне покоя. Когда Лизка сказала, что все как-то устроено и заранее придумано, я вспомнила свой первый день в Управлении. Нас тогда целой группой водили по всем отделам, учебным кабинетам, показывали капсулы, выдавали экранчики… А вот до этого дня я не помню ничего. Вообще ничего, ни одной минутки… Но ведь где-то я раньше была?!

Наверное, последнюю фразу я опять сказала вслух и громко, потому что неподалеку от меня кто-то рассмеялся.

Темноволосый мальчик с мячом в руках вышел из-за деревьев.

– Ты, наверное, будешь великим философом, – улыбнулся он и стукнул мячом об землю. – А меня зовут Олег.

Если бы я была уверена, кто такой философ, то немедленно поставила бы этого мальчишку на место.

– Меня называют Восьмеркой, – хмуро представилась я, как предписывали правила этикета, который прямо-таки преследовал меня в последнее время. – И я буду ученым-изобретателем.

Он снова рассмеялся:

– Сомневаюсь. А вот имя тебе подходит. Шустрая и любишь порассуждать. А ты знаешь, что «восьмерка» – это то же, что знак бесконечности? Но я буду звать тебя Философом.

Он точно слишком много о себе воображал, но вот что странно – любому другому я бы уже дала отпор, а этот Олег, хоть и был совсем невысоким, казался мне каким-то взрослым, и нагрубить ему не получалось.

– А ты откуда тут взялся? – спросила я.

Нет, что за манера улыбаться по любому поводу?! Ужасно раздражает.

– Я же говорю – Философ. И вопросы у тебя соответствующие: «Откуда ты тут взялся?» и «Где мы все были?».

– Ты по-человечески говорить умеешь? – наконец вспылила я.

– Не злись, Философ. Это вредно, – и он внезапно кинул мне мяч, так что я еле успела его поймать. – А пришел я из Управления по Распределению. У нас мячик далеко улетел.

Значит, он один из этих. Тогда еще более непонятно, чего он так веселится. Мне в последние дни все время хотелось наведаться к распределенцам и расспросить их – как это вообще? Но было страшновато, да и не принято как-то с ними дружить и ходить в другие Управления. И если уж расспрашивать, то точно не у этого задаваки.

– Ладно, я пойду, меня ребята ждут. Увидимся, Философ!

И он исчез так же неожиданно, как появился. Но через секунду снова высунулся из-за дерева:

– Не думай слишком много. Тоже вредно.

Ага, увидимся. Как же. Делать мне больше нечего.

Размышлять больше не хотелось.

Глава 25

Лиза сидела на кровати, бледная и непривычно ссутулившаяся. Рядом беспорядочно валялись тетрадки и отдельные скомканные листы бумаги.

– Ты чего? – испугалась я, даже засомневавшись на минутку – точно ли это моя подруга.

Появление Лизы было назначено на завтра, и по мере приближения этого дня я все меньше ее узнавала. Особенно если вспомнить, как совсем недавно она скакала по капсуле от радости.

– Я подумала, может быть, отменить завтрашнее Появление? – с усилием сказала Лиза, не отрывая взгляд от пола.

– Почему? Что случилось? Родители поссорились?

Лиза отрицательно помахала головой и вдруг расплакалась. Я еще никогда не видела, чтобы кто-то так плакал – не канючил и не ныл, как наши ребята, а как-то по-взрослому, как будто случилось что-то очень плохое.

Я обхватила Лизку за плечи и потрясла, перепугавшись уже не на шутку:

– Ну ты что? Ты боишься, что тебя вернут, да? Что откажутся, как от Женьки? Они же тебя любят! Папа же говорит, что ты подарок… Или они сейчас передумали?

– Нет, нет, они меня ждут, – пробормотала Лиза сквозь всхлипывания. – Просто Сережа не может сейчас Появиться, а я его бросаю здесь, и вдруг мы потом не встретимся?

Я отпустила Лизу и села на кровать. Наша антропологичка очень любила говорить, что ее что-нибудь «потрясло до глубины души». Кажется, я впервые почувствовала, где эта глубина души у меня находится.

– То есть ты из-за Сережи готова отказаться от своих родителей?

Лиза впервые подняла на меня глаза и ответила дрожащим голосом:

– Не совсем отказаться, просто подождать еще немного, пока Сережины родители помирятся…

– Но ты же говорила, что именно сейчас самый благоприятный период! Ты же строила всякие графики, все подсчитывала… А теперь из-за своего Сережи…

– Да знаю я все, Восьмерка, – Лиза с досадой отшвырнула лежащую рядом тетрадку. – Но что толку в этих конспектах! У Сережи, как ни считай, сейчас не время для Появления! Даже считать ничего не нужно, если твои родители просто не хотят больше жить вместе.

– Лиза, – сказала я, – может быть, я чего-то не понимаю, но по-моему, ты сама всегда утверждала, что наша самая главная задача – правильно выбрать родителей, Появиться и Родиться. А потом уже все остальное. А еще ты говорила, что все как-то само устроится или благодаря кому-то, кто за нами следит и все про нас знает. А значит, тебе не о чем беспокоиться, и если вы с Сережей должны встретиться, то обязательно встретитесь.

Но Лизка продолжала упрямо поджимать губы, и мне на секунду показалось, что мы и в самом деле поменялись местами: это Лиза объясняет мне очевидные вещи, а я спорю и горячусь.

Из Лизкиной капсулы я направилась прямиком к Сереже. Может быть, это было жестоко, но я выложила ему все как есть.

– И если потом что-то пойдет не так, она будет очень сильно об этом жалеть. И ты тоже, – закончила я.

– Я этого не допущу, – голос у Сережи был как обычно ровный и спокойный. – Спасибо, Восьмерка. Ты настоящий друг.

Я шла к себе в капсулу уставшая, как будто отсидела пять занятий по антропологии подряд. Я чувствовала уважение и к Лизе, и к Сереже. Чувствовала, что я не умею и не знаю чего-то, чему научились они. А еще в той самой глубине души что-то противно царапалось и немножко побаливало: ведь из-за меня Лизка не готова была отказаться от Появления…

Глава 26

Не знаю, что такого Сережа сказал Лизе, но к вечеру она уже сидела в беседке и, раскрасневшись, фантазировала, как папа будет встречать их с мамой. И что, может быть, мама даже сочинит в ее честь красивую музыку. И будет играть ее очень часто. А Лизка будет слушать – сначала в животе у мамы, а потом перед сном, засыпая в кроватке.

Лиза и нас заразила этим настроением. И мы начали втроем придумывать, как здорово нам заживется, когда мы все Родимся и станем самыми лучшими друзьями. И можно будет в любой момент обнимать и целовать маму сколько хочется и есть вдоволь мороженого и всяких других вкусных штук, о которых мы пока только читали или которые иногда видели на экранчиках.

Все вместе мы сходили к Смотрителю. И он тоже поддержал наше веселое настроение. И обещал Лизе тщательно протирать ее капсулу каждое утро, зная, как она любит чистоту и порядок.

Так мы смеялись и гуляли до самой ночи. Стало совсем темно, и нужно было расходиться по капсулам, но мы все сидели в беседке, потому что уже наступал тот самый день, в который Лиза должна была уйти от нас к маме с папой. И мне все время хотелось сказать что-то важное, самое важное, чтобы Лиза все поняла. Но у меня не получалось. И у Лизы, и у Сережи, кажется, тоже, потому что мы все перестали смеяться, а наоборот, притихли. И во всем Управлении вдруг стало очень-очень тихо. В саду кроме нас больше никого не было. Тут Лиза вспомнила, что не взяла с собой экранчик, а ей очень хотелось напоследок еще раз взглянуть на родителей:

– Я знаю, что теперь всегда буду с ними, – виновато пояснила она, – но мне хочется еще посмотреть на них вот так, со стороны.

– Я схожу с тобой, – сказал Сережа, поднимаясь.

– Нет, я быстро, – ответила Лиза. – Давайте посидим еще в беседке. Мне не хочется идти в капсулу.

И она со всех ног умчалась по темной дорожке. А мы с Сережей долго сидели молча и разглядывали еле различимые деревья, наши капсулы и вспыхивающие вдалеке огоньки Сада Появившихся. Пока не сообразили, что Лизы нет слишком долго.

В капсуле было пусто и тихо. Кровать застелена новым красным покрывалом. Ни Лизиных тетрадей, ни маленького цветочного венка, который мы как-то сплели в саду, ни самой Лизы.

Сережа сел на землю около капсулы:

– Я ведь даже с ней не попрощался.

Глава 27

Уверена, что это Смотритель все устроил: Лизина капсула стояла ровно напротив Риткиной. Моя скамейка немножко сдвинулась в сторону, и теперь я сидела между двух капсул, чтобы видеть обеих. Иногда они смешно одновременно переворачивались во сне или вдруг принимали одинаковые позы, или укладывались лицом друг к другу так, что издалека казалось, будто они спят нос к носу.

Но вообще было не очень-то до смеха. Ритку я совсем не знала и то немножко скучала по ней, а Лиза… Вот она была, прямо передо мной, живая и настоящая. А все-таки поговорить с ней было нельзя. И неизвестно, когда еще мне придется снова услышать ее наставления. И будет ли такое вообще?

– Все грустишь, Восьмерка?

Мы еще ни разу не говорили вот так со Смотрителем с тех пор, как он рассказал мне свою историю. Сейчас он сидел совсем близко, и я увидела маленькие морщинки около глаз, которые складывались в сеточку, когда Смотритель улыбался.

– Умирать страшно? – решилась я задать самый главный вопрос из тысячи тех, что крутились у меня в голове в последнее время.

Около глаз снова появилась сеточка:

– Не страшнее, чем рождаться. В общем-то, это одно и то же.

– Как это? – удивилась я.

– Вот ты сидишь здесь и печалишься, девочка. Смотришь на свою подругу, которая скоро Родится, и все думаешь – удастся ли вам когда-нибудь снова увидеться? И еще размышляешь, как это странно – только что она была рядом, а теперь уже нельзя поговорить с ней, посоветоваться. И даже по ее поучениям теперь скучаешь.

Мне иногда кажется, что Смотритель умеет читать мои мысли. Ну, или я все время говорю вслух, как тогда, когда этот Олег меня подслушал.

– А когда у человека умирает кто-то близкий, он точно так же горюет, приходит в памятное место, чтобы подумать о своем друге. И больше всего печалится от мысли, что в каком-то другом мире они могут больше не встретиться.

– А что такое «памятное место»? И как сделать так, чтобы этот человек обязательно еще встретил своего друга? Где он, этот другой мир?

– В том-то и дело, Восьмерка. Видишь, как все похоже. Здесь – там, рождение – смерть. Может быть, главное, что и нет его, никакого другого мира. Все устроено по одним законам.

– Вот и Лиза так говорила, – вздохнула я, глядя на подругу, «плывущую в капсуле», – что все устроено, как надо.

– Лиза – мудрая девочка, – с уважением отозвался Смотритель. – Некоторые не понимают этого, прожив всю жизнь. А она поняла, даже еще не Родившись.

– Я бы тоже хотела быть мудрой, – призналась я. – Чтобы всегда делать все сразу правильно.

– Это не мудрость, – улыбнулся Смотритель. – И кроме того, так жить неинтересно. Мудрость в том, чтобы совершать ошибки и учиться на них. Первому ты уже научилась, осталось освоить второе. А сразу только сказка сказывается.

И Смотритель как всегда молча поднялся и не спеша направился вглубь Сада. Правда, в этот раз он ненадолго вернулся:

– Рождаться и умирать немного страшно, но несложно. Самое трудное – жить. А памятное место – это там, где происходило что-то важное, плохое или хорошее, но заставившее тебя запомнить это мгновение. И в это место хочется приходить, чтобы привести мысли в порядок.

И он скрылся среди капсул.