Текст книги "Восьмерка"

Глава 28

Мне очень захотелось, чтобы у меня тоже было какое-то памятное место. Только где его взять? В моей капсуле ничего особо интересного не происходило. В Саду Появившихся я и так торчала все время. Беседка была местом Лизы и Сережи. Теперь он там сидел один целыми днями и все время читал. Без Лизки разговор у нас как-то не клеился, и я старалась поменьше показываться в Саду.

Конечно, оставалась еще полянка в лесу. Раньше я часто туда наведывалась, но после появления этого Олега, она перестала быть только моей. Правда, можно было найти другую, но ведь она бы уже не была памятным местом? А мне очень нужно было привести мысли в порядок, как говорил Смотритель.

Я все-таки отправилась в глубь сада – в конце концов, Олег сказал, что прибежал туда за мячом. Не прилетит же его мяч два раза в одно и то же место.

И кто там сидел на бревнышке и с задумчивым видом чертил что-то в тетради?

– Привет, Философ! – обрадовался он. – Чего не приходила?

– А ты зачем пришел? – с досадой спросила я.

– Будешь так злиться, разжалую. Где твое философское отношение к жизни?

Я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Когда Настя начинала меня дразнить, я сразу же выходила из себя и была готова кинуться на нее с кулаками. А вот на Олега почему-то так злиться не получалось. Хотя он все время говорил так, как будто хотел меня подразнить.

– Ладно, не дуйся как хомяк. Ты, кстати, видела в Хранилище хомяков? Знаешь, сколько они всего умеют прятать за щеки? – Олег быстро пощелкал по экранчику пальцем и показал мне забавного зверька с раздутыми щеками. – Видишь, похожа! Давай, садись сюда и рассказывай мне, чего ты такая злющая.

Не знаю, почему, но я послушалась и села рядом с ним. И все ему рассказала. Про маму с папой, Риту, Лизку и Сережу, про то, как Смотритель хотел унести свою сестру из дома. И как он подбирает брошенные сорванные цветы. И про морщинки вокруг глаз. И про маминых учеников и бабушкины вязаные носки. И про папу и Интернет. И про то, как я поняла, что такое счастье, а теперь как будто опять забыла. И еще о смерти, которая, оказывается, такая же, как рождение. И как мама трет имбирь и бросает его в горячий чай. А папе нравится потом подносить мамины руки к лицу и дышать. А я даже не знаю, как он пахнет, этот имбирь. И узнаю еще очень нескоро.

Не знаю, сколько я говорила. Но Олег ни разу меня не перебил. Только все время чертил что-то в своей тетрадке. Но я видела, что он слушает меня внимательно. И не делает вид, как написано в книжке про этикет, а ему взаправду интересно.

Потом я замолчала. И он тоже молчал. Мне стало стыдно, что я так разболталась, и я спросила, чтобы хоть что-нибудь спросить:

– А ты что там рисуешь?

– Это мост, – он показал мне красивый рисунок огромного моста с башенками, а под ним – какой-то чертеж со стрелочками и цифрами. – Я хочу построить самый большой мост в мире.

– Ого, – сказала я.

– Я понял, кто ты, – Олег перелистнул страницу блокнота. – Ты не философ. И уж тем более не изобретатель лекарств. Наверное, ты Родишься и станешь писателем. Здорово у тебя получается рассказывать разные истории.

Честно говоря, я и сама давным-давно забыла про свое лекарство. Уже даже не помню, что я там собиралась лечить. Просто на одном из занятий нам сказали, что каждый человек способен сделать что-то великое – сочинить прекрасную музыку, прекратить войну или подарить человечеству лекарство от смертельной болезни. Музыка, которую я в основном слышала, – пиликанье Лизиной мамы. И, честно говоря, никакого желания становиться музыкантом оно у меня не вызывало. Как прекращать войны, я не очень представляла. Я даже не поняла, зачем их вообще начинают. А вот про лекарство мне понравилось. Я даже кое-что почитала об этом. Правда, не про то, как собственно их изобретать. А про то, что все начнут тебя уважать и, может, даже дадут специальную награду.

– А разве это кому-нибудь интересно будет читать? – спросила я у Олега. – Ведь никто не знает моих родителей и Лизку…

– Я тоже не знаю, – Олег выводил ровные и четкие линии на листе, – но вот сейчас послушал тебя и теперь как будто познакомился. В этом и есть весь смысл. Разве ты знаешь лично героев книжек, которые читаешь? Но ведь тебе интересно.

– А где ты всему этому научился? – я не могла оторваться от рисунка, так ловко у Олега все это выходило.

Он пожал плечами:

– Я еще и не научился толком, так нашел кое-какие книжки в Хранилище. Но я точно знаю, что хочу придумывать и строить мосты.

– А я, наверное, еще не знаю, чего я хочу.

– Ничего, Философ, раз хочешь узнать, обязательно узнаешь, когда Родишься. А кое-что и сейчас знаешь – ты хочешь к своим родителям, которых выбрала, хочешь найти Лизу… И я думаю, раз ты их всех так любишь, то у тебя обязательно получится.

Мне с самого начала ужасно хотелось спросить, но я не решалась. Олег искоса взглянул на меня и улыбнулся:

– Ну, чего ты мнешься? Все равно ведь скажешь, что думаешь. У тебя все на лбу написано.

Я недоверчиво потрогала лоб.

– Что у меня там написано?

– Все твои мысли, – рассмеялся Олег. – Это выражение такое. Так что ты хотела спросить?

– Ну… ты ведь из этих, из… распределенцев, да? Ты только не обижайся, но как это, вообще?

Олег отложил рисунок и внимательно посмотрел на меня:

– А почему ты думаешь, что распределенцы – какие-то особенные? Да, нам просто помогли выбрать родителей, но в остальном мы такие же, как и вы.

– Разве ты не скучаешь по маме с папой, которых выбрал сам?

– По первым или по вторым? – Олег часто улыбался и этим напоминал мне Смотрителя. – Нет, Философ. У меня не так, как у тебя. Я пришел в Управление, мне стали показывать разных людей. Я не очень понимал, чем они друг от друга отличаются. Показал на тех, которые гуляли по какому-то мосту. Выбрал дату. Не Появился. Снова пришел в Управление, выбрал других… И опять не Появился. Так и попал на Распределение.

– И? – у меня даже голос стал другим от волнения. Мне всегда казалось, что на Распределении отправляют к каким-то злым и страшным родителям, похожим на мачеху Золушки или Белоснежки.

– И теперь я знаю, что такое полюбить свою маму по-настоящему. Остается только ждать назначенной даты Появления, чтобы Родиться, вырасти и защищать ее.

– От чего защищать?

– Ото всего, – твердо сказал Олег.

– А папа разве ее не защищает? – удивилась я.

– А папы у меня нет, – Олег снова вернулся к своему мосту.

– Как это – нет? Так не бывает! Вот даже у Сережи папа редко, но все-таки приходит домой… А у меня…

– А у меня – нет, – вот сейчас Олег совсем не улыбался. – Зря ты, Восьмерка, думаешь, что знаешь все на свете.

Я, наверное, что-то совсем не то сказала, потому что он первый раз назвал меня Восьмеркой, а не Философом…

Я встала и отряхнула коленки, стараясь не показывать, что мне ужасно обидно.

– Я пойду.

– Приходи еще. А когда соберешься надуться в следующий раз, сразу вспоминай хомяка. Договорились?

– Ладно, – буркнула я.

Глава 29

Когда я возникла на пороге с тетрадками и экранчиком, брови у нашей антропологички смешно поднялись аж к самому верху лба.

– Если мне не изменяет память… – начала она.

– Не изменяет, – быстро ответила я, испугавшись, что меня выставят с занятий. – Но ведь не запрещено заново прослушать курс лекций? Можно я останусь?

Кажется, ей это не очень-то понравилось, но она не сказала «нет», и я быстро юркнула за парту на втором ряду, открыла тетрадку и потихоньку осмотрелась по сторонам. Никого из этих ребят я, конечно, не знала. Все они были новенькими, наверное, только вчера или позавчера попали в Управление. Кто-то скучал, глядя в окно, кто-то сидел примерно, приготовившись слушать. Прямо передо мной сидели два абсолютно одинаковых мальчика. Я даже глаза протерла, но так и есть – пухленькие, голубоглазые, они беспрерывно пихали друг друга локтями и хихикали, а их соседка с темной длинной косой и очень прямой спиной (совсем как Лиза…) поглядывала неодобрительно.

Не знаю, как эта идея пришла мне в голову. Только когда я вернулась из леса, как всегда заглянув по дороге к Рите с Лизой, поняла вдруг, что мне нужно чем-то себя занять на несколько долгих-долгих месяцев. И мне впервые стало ужасно одиноко. Захотелось уйти из капсулы, чтобы просто поболтать с кем-нибудь, а еще – очень захотелось учиться. Может быть, этот Олег во всем виноват. Со своими хомяками и мостами. А я почти ничего и не знаю. Конечно, в Хранилище можно найти что угодно, только вот я не уверена, что именно должна искать. Лизка говорила, что нужно самообразовываться, но у меня с этим не очень выходило. Обычно я долго бессмысленно тыкала в разные странички, в основном разглядывая разные милые и забавные картинки. И что-то мне подсказывало, что мудрее я от этого не становилась.

И, несмотря на то, что антропологичка казалась мне очень скучной, все-таки я часто вспоминала в последнее время ее фразочки. Она была не очень похожа на всех остальных в Управлении. Старшие гладко зачесывали волосы, ходили в строгой одежде и халатиках, а у нее из прически всегда торчали рыжие завитушки, очки часто сползали на кончик носа, а свободная блузка была такой пестрой, что у меня перед глазами как будто начинали мелькать попугаи, когда я долго на нее смотрела.

Занятие она как всегда начала с того, что прошлась между рядами, строго оглядывая каждого из нас. У нее из папок вечно вываливались какие-то карточки и обрывки листочков, но от нас она требовала порядка на столах.

– Итак, тема сегодняшнего занятия: «Человек и основные виды его деятельности». Скажите мне, какой основной вид деятельности у вас сейчас?

Я снова посмотрела по сторонам. Никто из ребят, кажется, не собирался отвечать на вопрос. Я знала, о чем они думали после вчерашней экскурсии по Управлению. Увидев кабинеты, где можно было выбрать себе родителей, и получив личные экранчики, каждый мечтал только о том моменте, когда можно будет отправиться в Отдел по Выбору, а потом увидеть заветное окошко на экранчике…

– Узнавать и думать! – громко сказала я, забыв, что нужно поднять руку.

Несколько ребят посмотрели на меня с удивлением, а антропологичка – как-то очень пристально. И вздохнула.

Глава 30

Не знаю, почему раньше занятия казались мне такими скучными. Сейчас я с радостью бежала на каждую лекцию, удивляясь, сколько же всего, оказывается, пропустила, когда училась первый раз. Я даже на всякий случай сходила на занятия по алгоритму выбора. И как можно было пропустить мимо ушей, что при нереализованной дате Появления нужно подтверждать заявку на родителей еще раз? Ведь все могло быть совсем по-другому… Но Смотритель на это сказал мне, что совершенно бессмысленно просто так жалеть о том, что уже случилось. Надо сделать выводы и стараться не повторять своих ошибок.

Я старалась вовсю. Если раньше я могла целыми днями просто так болтаться по Управлению, заглядывая во все уголки нашего сада, или копаться в Хранилище без определенной цели, теперь мне еле хватало дня, чтобы успеть сделать все, что хотелось. Утром я бежала на занятия, потом к Рите с Лизкой и рассказывала им все, что удалось узнать. Конечно, они меня не слышали, но Смотритель сказал, что, во-первых, не факт, а во-вторых, даже если кто-то не может тебя услышать, это не значит, что ты не имеешь права с ним говорить. Последнее я не очень поняла, но все-таки мне нравилось делиться своими новостями.

Сережа тоже иногда приходил к Лизе. Но я заметила, что он больше любит сидеть в Саду Появившихся один, и старалась ему не мешать.

В капсуле я обычно несколько часов делала «домашнее задание». Нам, конечно, никто не говорил, что нужно специально что-то учить или читать дома, но мне нравилось чувствовать себя как мамины ученики, тетрадки которых она проверяла каждый вечер. Поэтому и я тоже завела себе специальную тетрадочку, в которую записывала самые интересные мысли из книжек. А еще выписывала новые слова. Одним из первых я выписала слово «философ». Оказывается, ничего обидного в нем и не было, хотя мне все-таки казалось, что этот Олег посмеивался надо мной. Да и вообще, по-моему, философы – это в основном бородатые дядечки, разве нет? Еще я почитала кое-что про мосты и лекарства… Но больше всего мне нравилось читать разные книги, а еще – статьи в Хранилище об их авторах.

Ну и жизнь была у некоторых из них. Мне даже иногда казалось, что почти все они сразу неправильно выбрали себе родителей. Разве может быть все настолько сложно, если у тебя правильно выбранные мама с папой? Но что меня удивляло больше всего – как они умудрялись писать такие хорошие книжки, когда у самих в жизни происходили ужасные события?

Я задала этот вопрос антропологичке. На занятиях она с самого начала вздыхала, когда видела мою поднятую руку. И чем больше вопросов возникало, тем громче и чаще она вздыхала. А после одного занятия она попросила меня остаться и предложила задавать все свои вопросы во внеучебное время, потому что, как она пояснила, они «лежат за гранью нашего основного курса». Так что теперь раз в неделю я бегала в учебную часть еще и вечером, чтобы поспрашивать антропологичку обо всем, что было мне непонятно.

В остальные вечера я болтала со Смотрителем, когда у него было время, или смотрела через экранчик на родителей.

Теперь мама приходила с работы гораздо раньше, да и тетрадей у нее, кажется, стало поменьше. Мне очень нравились эти часы, когда папа еще не вернулся с работы и мы с мамой как будто сидели вдвоем. Она научилась вязать, и я тоже вместе с ней осваивала все эти петельки и столбики. Иногда она читала вслух. Я сначала не очень поняла, зачем. А потом только догадалась, что она читает для Ритки. Но мне нравилось думать, что мама читает и для меня тоже.

Так слушать книжки было еще интересней! Даже те сказки, которые я читала миллион раз, мама рассказывала по-особенному. Иногда она включала музыку. Вот это была действительно музыка! Я даже засомневалась – может быть, все-таки я хочу сочинять разные мелодии, раз так красиво получается?

Потом приходил папа. Родители ужинали, рассказывали друг другу новости. И я тоже слушала про папину работу, про рассеянного начальника, который постоянно терял очки и проливал кофе на важные документы. А мама говорила про своих учеников и про какие-то комбинезоны на распродаже, которые «конечно, еще рано, но скидка хорошая и обязательно надо брать».

Так проходили целые дни. Пока однажды экранчик не отказался показывать родителей целых 3 дня подряд.

Глава 31

В этот раз все было по-другому – никаких надписей, никаких ограничений. Просто изо дня в день не было подходящего времени, чтобы мне показали маму с папой. Когда нам объясняли, как пользоваться кнопкой «Родители», говорили, что мы не всегда можем на них посмотреть. Что-то про частную жизнь, про то, что каждый человек имеет право на личное пространство. И что это то же самое, как когда мы уходим в свою капсулу, если хотим побыть одни, отдохнуть от других людей.

Но мне кажется, дело было не только в этом. Например, я заметила, что экранчик часто прерывает сеанс, если родители долго ссорятся или говорят о чем-то грустном. Так было в самом начале, когда я только получила разрешение на родителей – они часто говорили о мамином папе, моем дедушке, разными непонятными словами, и экран отключался. А однажды и вовсе не показывал целый день. И после этого мама была грустная, а бабушка часто приходила к нам – готовила и плакала потихоньку. А дедушку я так ни разу и не увидела.

Честно говоря, я теперь кое о чем начала догадываться… Вспоминала свой разговор со Смотрителем об уходящих людях и памятных местах, и о тех, кто потом тоскует и не знает, удастся ли встретить тех, кто умер…

Тогда экран не показывал всего лишь день. А теперь – уже целых три. Я сходила в Управление, он был совершенно исправен. И в конце концов я поняла, что случилось что-то страшное.

Я забросила свои занятия, целыми днями проверяла экран и нажимала на кнопку «Родители». Ничего.

И постоянно бегала к Ритке. Нет, родители, конечно, очень ждали ее Рождения, но вдруг… Вдруг я опять что-то упустила?

Ритка была на месте, как всегда плавно поднимались и опускались косички в воздухе. Разве что раньше она постоянно вертелась в своей капсуле. Я даже пугалась вначале, вдруг с ней то же самое, что и с Женькой? Пока Смотритель меня не успокоил:

– Ты, Восьмерка, любишь сидеть на одном месте? Вот и Рита не любит, ей интересно все новое, потому и крутится, чтобы разведать, что к чему.

А теперь Рита чаще лежала смирно, не размахивала руками, не крутила головой… Но главное, она была тут.

А вот Смотритель как назло не появлялся уже несколько дней. За последнее время в Саду Появившихся прибавилось столько капсул, что даже конца этим поблескивающим рядам не было видно. Наверное, и работы у него прибавилось, хотя он никогда не рассказывал, что делает, кроме того, что обходит все капсулы по несколько раз в день.

Бабушка часто говорила, что у папы от сидения за компьютером голова треснет. Я первый раз даже испугалась, представив себе эту картинку. А теперь, кажется, поняла, что это такое. Я так долго таращилась на свой экранчик днем и ночью, что перед глазами начали плясать звездочки, а в голове что-то противно загудело… Мне захотелось разбить этот дурацкий экран, который не хотел показывать родителей.

И что-то случилось. Что-то точно случилось.

Глава 32

Уже начало темнеть, но я все-таки проскользнула на свою полянку. Наверное, вот что такое памятное место. Как только я села около своего любимого дерева, прислонившись к нему спиной и закрыв глаза, сразу стало немного легче. В лесу было совсем тихо. И я стала вспоминать все самое хорошее, что со мной происходило, чтобы убедить себя, что все хорошо.

Во-первых, сами мама с папой. Настя как-то сказала, что родители у меня самые обыкновенные. Пришлось дернуть ее за тощую косичку. Сейчас-то я понимаю, что это не очень хорошо, но по-прежнему считаю, что она говорила глупости, и я могла хоть за обе косички ее оттаскать, потому что нет в них ничего обыкновенного. Они такие, такие… что и не объяснишь. На последнем занятии по антропологии мы опять говорили о предназначении каждого человека. Так вот, может, мои родители и не спасут человечество, зато они очень любят друг друга. А это, по-моему, важнее.

Во-вторых, кроме родителей я уже встретила столько хороших людей. И Лизу, и Смотрителя, и Сережу, и Старшую по выбору, которая хотела мне помочь, и нашу антропологичку, которая оказалась совсем даже не занудной. Она столько интересного рассказала мне за последнее время, что теперь я бы знала, что ответить даже этому Олегу…

И если подумать, он тоже, в общем-то, совсем неплохой. Вот я бы не смогла так полюбить свою маму по Распределению. А он любит и тоже хочет поскорей Родиться, чтобы помогать ей во всем.

В голове опять начало путаться. Я пыталась вспомнить один вечер, когда к родителям пришла бабушка, и они все вместе играли в какую-то игру и громко смеялись. Но вместо бабушки там откуда-то взялся Олег. И я тоже оказалась за столом на кухне. Сначала обрадовалась, что я вместе с родителями, но Олег начал трясти меня и все повторял, чтобы я проснулась. А я все смеялась и смеялась над какой-то папиной шуткой, пока не открыла глаза.

– Проснись, Философ. Что с тобой? – передо мной сидел взаправдашний Олег. Ни мамы, ни папы. И я совсем не смеялась. По крайней мере, все щеки были мокрые.

Несколько дней назад мне очень хотелось доказать Олегу, что я совсем не такая глупая и обидчивая как хомяк. А теперь вот он опять увидел меня не в очень-то хорошем состоянии – сплю посреди леса да еще и реву во сне.

Но в этот раз он не стал надо мной смеяться. Вместо этого вытер рукой слезы с моего лица и помог подняться с земли.

Глава 33

Сначала мы шли молча. И я даже не сразу заметила, что идем мы совсем не в сторону Управления и не туда, где живут распределенцы. В этой части леса я никогда не бывала. Здесь совсем не было протоптанных тропинок, деревья росли гораздо гуще, чем в нашем саду и в знакомом мне лесу.

Но мне было так грустно и тоскливо, что даже совсем не страшно. И все равно, куда идти. Лишь бы не возвращаться в капсулу.

Наверное, мы шли очень долго, потому что я опять начала засыпать прямо на ходу. Я привыкла ложиться вместе с родителями. Мама в последнее время стала ложиться рано, когда только начинало темнеть. Иногда она засыпала прямо на диване в кухне с книжкой или тетрадками. Папа укрывал ее красным пледом и ходил по комнате тихо-тихо.

А последние ночи я очень плохо спала. И сейчас хотелось лечь прямо на землю. Но тут Олег остановился, и я чуть не врезалась в него (все-таки одна еле заметная тропинка в этом лесу была, но такая узкая, что приходилось идти за Олегом). А потом я подняла голову. И протерла глаза, думая, что все еще сплю. Прямо перед нами было две луны – одна вверху, другая внизу. И деревья наверху росли как обычно, а снизу наоборот, ветвями вниз – ко второму звездному небу.

Раньше я видела столько воды только на картинках в Хранилище. И еще один раз, когда родители были на прогулке в огромном парке. Поэтому не сразу поняла, что перевернутый нижний мир – это всего лишь отражение в огромном озере, на берегу которого мы стояли. Олег бросил на землю свою кофту (я еще в прошлый раз обратила внимание – она была с капюшоном, ни у кого из наших ребят я такой не видела), и я села на краешек, все еще не в силах оторвать взгляд от звезд. Там, внизу, они казались еще больше и ярче, чем настоящие.

– А сюда можно приходить? Да еще и ночью? – я заговорила шепотом, потому что казалось, что если говорить обычным голосом, все это может исчезнуть.

Олег пожал плечами со своей обычной улыбкой:

– Раз никто не говорил, что нельзя, значит, можно.

Наверное, это больше всего в нем злило раньше – мне хотелось обо всем подумать, все понять. А он говорил так легко, как будто вообще никаких проблем не существовало. И тут я вспомнила о собственных бедах. В этот раз я очень старалась не плакать, но чем дольше сдерживала слезы, тем сильнее щипало в глазах, переносице, и в конце концов потекло из носа, так что пришлось потихоньку вытираться рукавом.

Хорошо, что Олег не видел. Он сидел рядом, обхватив колени, и смотрел прямо перед собой.

И мне уже второй раз показалось, что если все ему рассказать, жизнь сразу наладится.