Текст книги "Восьмерка"

Глава 16

Лизка точно сошла с ума.

Я выждала часик и отправилась к ее капсуле. А она как раз идет по дорожке. Прошла мимо меня, чуть не сбила. Я говорю:

– Лиза! Ау!

А она:

– Ой, прости, я тебя не заметила.

Интересно, как можно на узкой дорожке не заметить целую меня?!

Дальше еще интересней.

Спрашиваю:

– Посмотрела папки?

– Какие папки? – спрашивает она и смотрит куда-то сквозь меня.

Я набрала побольше воздуха, чтобы высказать все, что об этой особе думаю, но пока считала до пяти (это бабушка маму наставляет после ссор с папой: «Не говори сразу все, что пришло в голову, посчитай про себя до пяти»), Лизка вдруг как будто очнулась, потерла лоб и говорит:

– Что ты сейчас спрашивала? Я, кстати, собиралась к тебе зайти и поговорить насчет папок.

Я подумала, что Лизка, наверное, перегрелась в своей беседке. Или книжек перечитала. У нас тут есть одна девочка, ходит, мычит себе что-то под нос. Ни с кем не разговаривает и улыбается все время. Вдруг Лиза тоже такая станет?

Я ей очень медленно и отчетливо говорю:

– Лиза, я тебя об этих папках и спрашиваю.

– Ага, – говорит и продолжает так рассеянно по сторонам поглядывать.

Мы молча зашли в капсулу. Тут она, видимо, опять забыла, о чем мы хотели поговорить, потому что взяла экранчик и стала выжидательно смотреть на меня.

Тут я уже не выдержала.

– Тебя этот Сережа что, заколдовал?

Никогда не думала, что человек может быть такого красного цвета. Будто все Лизкино лицо закрасили ручкой, которой мама исправляет ошибки и двойки ставит.

И забормотала она что-то совершенно невнятное.

– Какой Сережа? Что Сережа? Я тебе папки… хотела… А ты – Сережа. Ты шпионишь, да? Отстань вообще! – совершенно неожиданно закончила она.

Теперь мне было даже весело. Обычно я выглядела глупо в Лизкиных глазах, а тут было что-то новенькое.

– Да я к тебе и не пристаю. Просто зашла узнать, посмотрела ли ты папки.

Цвет на Лизкином лице стал постепенно меняться, но пока она была все равно какая-то розовенькая, как Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф вместе взятые. Лизка молча полезла в стол, достала обе папочки и открыла их.

Со стола на меня снова смотрели Алена с Вадимом. В этот раз они мне показались еще более веселыми и при этом еще более ждущими. А вот мама с папой на их фоне казались совсем не такими жизнерадостными. Но я так скучала по ним! Сколько уже дней я их не видела? Что они сейчас делают?

К Лизке вернулся обычный цвет лица и самоуверенность:

– Вот что, Восьмерка, – начала она строго. – Ты сама все видишь. Конечно, гораздо разумней выбрать тех родителей, у которых высока вероятность Появления второго ребенка. Этих или любых других…

Я хотела возмутиться, но Лиза меня остановила.

– Подожди, я еще не закончила, – Лизка громко вздохнула. – Конечно, так разумней. Знаешь, что я поняла. Вот ты думаешь, что я своих родителей выбирала по всяким расчетам и графикам, и осуждаешь меня за это.

– Да я же… – попыталась я снова. Но Лизка не дала мне продолжать (надо же, только что не могла двух слов связать, а теперь как будто подготовленную лекцию читает).

– Осуждаешь, я же знаю. И не обижаюсь на тебя за это. Я, конечно, собиралась все изучать, сопоставлять, выбирать самые благополучные варианты. Но как только своих родителей увидела… В общем, мне, конечно, повезло, что мама с папой вот такими оказались, и все у них хорошо. Но я бы их выбрала, даже если бы все было по-другому, и я знала, что есть какая-то опасность. И Сережа так тоже думает, – закончила Лиза, глядя в пол.

Чтобы Лизка вот так просто взяла и призналась в своей непрактичности?! Как любит говорить бабушка, «сегодня точно пойдет снег». Хотя у нас тут его и не бывает.

– И все-таки, причем здесь Сережа? – спросила я, когда немножко пришла в себя.

– Он выбрал родителей, дату назначил. А его папа почти не живет дома. Сначала они ссорились все время, а теперь его не бывает, и мама плачет. Я вначале уговаривала Сережу назначить другую дату или вообще… других родителей выбрать. А он сказал, что все равно хочет родиться у мамы и помогать ей. Чтобы она больше никогда не была такая грустная. А я буду помогать ему, – с внезапной решимостью сказала Лиза. – И ты тоже должна бороться за свою семью, Восьмерка.

Глава 17

Вот так думаешь, что всю жизнь знаешь человека, а оказывается – нет.

По дороге к Саду Появившихся все время думала о Лизе. С ней произошло что-то такое важное, что у меня в голове не помещалось. Даже потрескивать начало в середине лба от напряжения. Оказывается, все, кто вокруг живут, такие разные. Раньше мне казалось, что Настя из соседней капсулы – дура и вредина. А сейчас я вспоминала, как она волновалась перед Появлением. И ведь есть из-за чего. Выходит, не такая уж она и дура. Когда я первый раз увидела Сережу, я решила, что он наподобие той девочки, что ходит и песни поет. А послушать Лизу, так он вообще истина в последней инстанции (папа так любит говорить: «А твоя мама у нас что, истина в последней инстанции?»). А сама Лизка? Вся такая правильная, строгая… А на самом деле из-за всего переживает, краснеет по любому поводу. Наверное, это и значит – не судить о человеке по первому впечатлению. Так нам повторяли на лекциях. Хотя, казалось бы, что тут непонятного? Разве неясно с первых же страниц, что Иванушка хороший, а Кащей – плохой?

И я ведь тоже кое-что новое про себя поняла за последние дни. Значит, и о себе нельзя судить по первому впечатлению?

Пока я барахталась во всех этих сложных размышлениях, опять оказалась у капсулы Риты. Здесь у меня уже образовался целый наблюдательный пункт. Я притащила к капсуле два камня, а между ними положила перекладинку. На этой скамейке было гораздо удобней следить, чтобы с Ритой все было в порядке.

Смотритель как всегда бродил между капсулами, и я помахала ему, устраиваясь на скамейке. С того самого разговора, когда я сморкалась в его платочек, Смотритель больше не гонял меня из Сада. И даже обещал особенно тщательно присматривать за Риткиной капсулой.

Когда Смотритель присел на мою скамейку, мы некоторое время молчали, глядя на Риту, которая покачивалась, как на воде, подложив кулачок под голову. Потом я набралась храбрости и осторожно спросила:

– Дядь Смотритель, а ведь бывает так, что человек живет себе, живет, а потом вдруг становится другим?

– Бывает, конечно, – ответил он, не задумываясь. – Мне кажется, Восьмерка, что человек каждую секунду жизни становится другим. Вот ты, например, девочка. Еще несколько дней назад хотела разбить эту капсулу, а теперь часами ее охраняешь.

Я еще ниже опустила голову. Смотритель ни разу даже не отругал меня за это, но явно не хотел, чтобы я легко забыла о том, что чуть не натворила. Он легонько потрепал меня по голове:

– А почему ты об этом подумала, Восьмерка? Тебе кажется, что кто-то изменился?

Я вздохнула:

– Не знаю. Ну, вот, например, ты знаешь человека. Думаешь, что знаешь. А потом он вдруг говорит то, что раньше бы никогда не сказал. И краснеет, и запинается. И ни с того ни с сего собирается поддерживать Сережу после того, как Родится.

Смотритель молчал, и я, исподтишка взглянув на него, увидела, что он улыбается, и от этой улыбки вокруг его светло-голубых глаз появились добрые морщинки.

– Бывает, Восьмерка, – наконец сказал он, глядя куда-то вдаль. – Очень даже бывает. И когда человек внезапно краснеет и на всю жизнь решает кого-то поддерживать – это самое важное, что может быть.

– Даже важнее, чем правильно выбрать родителей? – удивилась я.

– Пожалуй, это одинаково важно, – согласился Смотритель и взглянул на две папочки, валяющиеся на траве под скамейкой. – Ну а ты, Восьмерка, решила что-нибудь?

Я еще раз взглянула на Ритку, на папки и на спокойное лицо Смотрителя.

– Решила, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал храбро. – Я буду бороться за свою семью.

Глава 18

– Лиза! Лизаааа! – я колотила по двери капсулы кулаками и даже пару раз пнула ее ногой. Но Лиза не отвечала. Я опоздала. Она уже Появилась, а я ведь не успела сказать ей самого главного. Тут дверь капсулы открылась, и на пороге возникла недовольная растрепанная Настя.

– Опять ты? Сейчас пожалуюсь Старшей по распорядку, что ты мне спать мешаешь! – и она дернула меня за волосы.

Стоп. Откуда здесь взялась Настя? Она же уже давным-давно Появилась. Но тут из-за ее спины выглянул мрачный тип, который присматривает у нас за распределенцами. Я с ним встречалась всего пару раз, когда он забирал ребят из нашего Управления, а тут он был совсем близко, я отчетливо видела густые нахмуренные брови. А в руках он держал тот самый молоток, которым разбили Женькину капсулу. Он надвигался прямо на меня, покачиваясь на ходу из стороны в сторону…

И тут я проснулась. Никогда не видела таких кошмарных снов. Обычно мне снились мама с папой, в крайнем случае кто-нибудь из ребят или Старших… Наверное, все дело в том, что вечером я никак не могла уснуть. Легко сказать: «Я буду бороться за свою семью». А если я этой самой семье не нужна? А если я приду завтра возобновлять заявку, а меня опять кто-нибудь опередил? А если я назначу дату, буду ждать целый год, а что-нибудь не получится? И тогда мрачный дядька с Распределения точно придет за мной…

Никогда еще я не выходила из капсулы поздно ночью. Было так темно, что даже соседнюю капсулу я разглядела с трудом. Только вдали в Саду Появившихся горели огоньки. Я начала пробираться на этот свет, то и дело натыкаясь на кусты и скамейки около капсул. Стояла такая тишина, что мне второй раз за ночь стало страшно. В книжках часто можно встретить такие слова: «страшно», «весело», «грустно», «легко», «сложно»… Только, оказывается, пока всего этого не почувствуешь, не поймешь, что они значат. Оказывается, самое плохое в «страшно» – ты начинаешь вспоминать обо всем плохом сразу. Не знаю, чем меня напугала темнота, почти невидимые беседки, только бояться я стала всего. Что дата опять окажется неправильной. Что мама с папой меня вернут. Что мы с Лизой не найдемся после Рождения. Что они поссорятся и не будут больше жить вместе. Что с Ритой что-нибудь случится. Что меня распределят совсем в чужую семью. Что сейчас из темноты появится кто-нибудь…

Но вместо этого передо мной возникли капсулы с Появившимися. Однажды мы читали рассказ про мальчика, который поменял игрушечную машину на банку со светлячком. Наверное, эта банка выглядела как капсулы в Саду. Каждая из них горела теплым, золотистым светом. И каждый из Появившихся казался таким красивым в этом свечении. Я прошла между рядами и увидела Настю, болтавшуюся в капсуле. Никогда бы не подумала, что это скажу, но даже она сейчас казалась хорошенькой… А Ритка с ее рыжими косичками…

Еще мне вспомнилось, как на Новый Год папа принес домой большой стеклянный шарик. Мама встряхивала шар, и в нем начинал идти пушистый блестящий снег. Потом мама поставила шарик рядом с горящей свечой, и шар стал золотого цвета. Я еще немножко посмотрела на капсулы-шары. Страшно больше не было.

Глава 19

– Ты чего, Восьмерка? – испугалась Лиза, когда я тихонько постучала в дверь, чтобы не будить ребят из соседних капсул. – Нам же нельзя выходить по ночам.

На кровати лежал включенный экранчик, и, кажется, Лиза смотрела на родителей, потому что оттуда доносились негромкие голоса.

– Мы должны придумать, как нам точно встретиться после Рождения, – сказала я, даже не переступив порог.

Лизка еще раз взглянула на экран и со вздохом нажала кнопку выключения.

– К маминому концерту готовятся, – пояснила она. – Мама репетирует, а папа ее платье отглаживает.

Я уселась на кровать и натянула одеяло до подбородка.

– Я сама об этом все время думаю. Мы знаем, что родимся в одном городе, раз все в одном Управлении оказались, а вот что дальше делать, чтобы друг друга узнать?

– Вот именно, – сказала я. – Мы же не зря здесь встретились и подружились. А теперь что – Родиться, тебя забыть и с какой-нибудь Настей дружить, потому что она в соседней квартире окажется?!

Я возмущенно тряхнула головой, и непослушные пряди волос начали лезть прямо в глаза, но под одеялом было так уютно, что не хотелось высовывать руки. Я начала усиленно дуть на волосы, так что даже щеки заболели.

– Тебя точно не забудешь, Восьмерка, – улыбнулась Лиза, глядя на мои старания. – Помнишь, что нам говорили на антропологии: «Не знал, да еще и забыл». Но мы-то друг друга знаем! Значит, вспоминать будет легче. Вообще я думаю, что все не зря. И что есть еще много чего-то, чего мы совсем не знаем.

Я думала, Лизка сейчас опять начнет – книжки, учеба, конспекты…

– Мне кажется, Восьмерка, что уже сейчас все совсем не зря. Есть что-то такое большое, общее и очень важное, что каждого из нас приводит к определенным событиям. Ну, то есть, может быть, кто-то уже заранее хотел, чтобы мы встретились и подружились именно с тобой.

– Ты хочешь сказать, что все вот эти из Управления следят за нами и специально все подстраивают? А мы на самом деле ничего не выбираем? – я аж задохнулась от возмущения.

– Нет, не совсем так. Да и Управление здесь ни при чем. То есть при чем, конечно, это все связано. Но есть и еще что-то главнее.

Лизка тоже забралась на кровать и залезла под одеяло.

– Я сама не до конца понимаю. Ну вот подумай. Мы же откуда-то здесь взялись, познакомились, привыкли друг к другу. Теперь мне нужно Появиться у мамы с папой. Но мне грустно расставаться с тобой и с… другими тоже. Но это не значит, что когда я Появлюсь, наступит конец всему, что здесь. Потому что кто-то про нас с тобой знает. И знает, что нам важно встретиться и потом. Понимаешь?

Я понимала с трудом, только чувствовала, что есть что-то ободряющее в Лизкиных словах. Какая-то надежда и уверенность. А Лиза продолжала.

– Я постоянно об этом думаю в последнее время. И знаешь, что еще поняла. Вот мы думаем, что Распределение – это очень плохо. Конечно, мы выбираем родителей и уже любим их. Но вдруг мы этим родителям не нужны, а очень нужны каким-нибудь другим.

Я не выдержала:

– Как это не нужны, если они наши родители?! Как ты можешь быть не нужна маме?

– Я не знаю, – Лиза потерла лоб, от напряжения у нее даже побелели пальцы. – Но мне кажется, что все устроено так, как нужно.

Эта мысль мне совсем не понравилась.

– И что теперь? Совсем ничего не делать? А зачем тогда мы вообще что-то там выбираем, решаем, если кто-то знает, как лучше? А Женька? – у меня сорвался голос. – Женька – это что, тоже лучше?

Лиза долго смотрела куда-то в одну точку, а потом тихо сказала:

– Я спрашивала у Смотрителя. А он сказал, что каждый узнает целиком только свою историю, а все другие нам не дано знать изнутри. И еще добавил, что мы не знаем, что бы ждало Женьку, если бы она Родилась. Я думаю, – Лизка еще сильней натянула одеяло, укутавшись почти с головой, – что, может быть, ей где-то сейчас хорошо.

Я тоже залезла под одеяло с головой и спросила шепотом:

– Лиза, помнишь, вы со Славой залезли в те файлы, которых в обычном Хранилище нету? Может, если мы побольше их почитаем, то лучше поймем, что к чему и что нам делать?

– Нет, – тоже шепотом ответила Лиза. – Я поняла, что лучше, наверное, этого не знать.

И я вспомнила, как на антропологии нам все время говорили: «Вы уже знаете очень много, теперь – думайте». Но думать сейчас совсем не хотелось. Я ужасно устала от этих важных и умных разговоров.

И мы с Лизкой стали просто лежать в темноте под одеялом, и она мне все рассказывала, как папа хотел помочь и чуть не прожег мамино концертное платье, а мама чуть не упала в обморок.

И уже совсем поздно ночью она рассказала мне про Сережу, как он ее всегда слушает, а она его. И как они читают вместе книжки и обсуждают их потом. И еще много чего – про маму Сережи, какая она хорошая, красивая и грустная, про кошку Мари, которая живет у родителей Лизы, и мама все гордилась, что она настоящая аристократка, а Мари взяла и вытащила из мусорного ведра объедки и разбросала по кухне. А я рассказывала, как еще давно, когда я могла смотреть на родителей через экранчик, бабушка пришла к нам домой, чтобы помочь маме с уборкой, и аккуратно разложила все папины провода от компьютеров, так что у него там все перепуталось, а потом чтобы загладить свою вину, приготовила пирог с луком. А папа терпеть не может лук. И еще про Ритку, про нашу будущую собаку и про то, как я буду ее выгуливать. Может быть, даже с Ритой по очереди…

И так мы проговорили до самого утра, пока не заснули на Лизкиной кровати под одним одеялом.

Глава 20

Я привыкла спать всю ночь, поэтому утром проснулась с трудом, но все равно потихоньку встала, накинула на мирно спящую Лизку одеяло и побежала к своей капсуле, на ходу заглянув пожелать Рите доброго утра.

В такую рань в Управлении еще никого не было. Я уселась прямо на ступеньки и стала ждать.

Старшая по выбору удивилась, увидев меня на пороге, но она, кажется, не хотела показывать, что мы с ней как-то особенно знакомы, потому что только суховато сказала:

– Здравствуйте! Подождите немного, я Вас вызову.

Пока я уже в третий раз сидела в этом коридорчике, дверь открылась и в нее робко заглянула незнакомая мне светловолосая девочка. Она уселась на другой край скамейки и стала теребить край своей пышной голубой юбки.

Старшая все не вызывала меня, и мы так и сидели молча, пока девочка вдруг не спросила:

– А как ты поймешь, что это твои родители?

Я даже растерялась.

– Я вообще-то уже поняла, какие родители мои, просто так получилось, что мне нужно выбрать их еще раз.

Девочка вздохнула и оторвала взгляд от пальцев, перебирающих юбку:

– Я послушала все лекции, знаю алгоритм, но так и не поняла, как же все-таки не ошибиться и выбрать правильных родителей.

Девочка была на кого-то очень похожа, только я никак не могла вспомнить, где ее видела. В этот момент открылась дверь и Старшая объявила, что можно проходить в порядке очереди. Уже на пороге я вспомнила вчерашний разговор с Лизой и остановилась:

– Вот увидишь, все будет хорошо. Все равно все получится правильно и как нужно, даже если тебе кажется, что все идет не так!

Старшая по выбору что-то разглядывала на экране, щелкая клавиатурой:

– Слушаю Вас.

Теперь она снова стала похожа на строгую учительницу, подругу мамы Елену Сергеевну, которая учит детей математике и всегда носит строгие прямоугольные очки.

– Я хотела бы сделать повторную заявку на родителей после неудачной попытки Появления, – сказала я, протягивая свой экранчик.

Она на секунду перестала печатать, но так и не посмотрела на меня. Мой экранчик пискнул и мигнул голубым светом, и через минуту Старшая вернула его.

– Ваша заявка принята. Ожидайте подтверждения в течение дня. Также у вас на руках находится личный архив выбранных родителей. Прошу сдать его и… второй тоже, пожалуйста, – добавила она, понизив голос.

Я все время крепко держала папки в руках, а потом, наверное, оставила их на скамейке перед кабинетом.

– Ой, подождите минутку, – я выскочила в коридор. Одна папка лежала на скамейке, а вторую держала девочка в голубой юбке. Вид у нее был странный.

– Это же нельзя! – шикнула я на нее, выхватив папку и бегом возвращаясь в кабинет Старшей. – Возьмите, пожалуйста. И спасибо Вам за все.

Она наконец взглянула на меня:

– Желаю Вам удачи.

Я хотела разобраться с этой девочкой в коридоре и объяснить ей, что нехорошо брать чужие вещи, но не успела я открыть дверь, как она уже влетела в кабинет.

И я медленно пошла, боясь даже смотреть на экранчик, хотя знала, что еще слишком рано… И уже когда спустилась по лестнице, вдруг поняла, на кого так похожа моя новая знакомая…

К Управлению подтягивались другие ребята. А я второй раз за утро села на ступеньки и стала ждать. Очень скоро передо мной мелькнули голубые оборки. Я не успела опомниться, как кто-то уже крепко обнимал меня.

– Спасибо тебе! Спасибо!

Девочка помчалась по дорожке, держа перед собой экран, потом остановилась и крикнула:

– Меня зовут Ангелина. А моих маму с папой – Алена и Вадим!

Я еще немножко посидела, глядя ей вслед, а когда встала, чтобы уходить, увидела в окне Старшую. Она улыбалась и махала мне рукой.

Глава 21

«Ты тоже тень, но глаз не отвести», – вот первое, что я услышала, когда второй раз в жизни экран издал мелодичное «дзинь» и выдал приложение «Родители». Горели свечи, на столе стояла красивая посуда, которую мама называла «свадебной» и доставала только по очень важным поводам. А еще звучала гитара. Мне сто раз приходилось слушать, как Лизина мама пиликает на своей скрипке (по-моему, это больше похоже на скрип избушки на курьих ножках, когда она поворачивается к лесу задом. Но уж точно не на музыку), а вот гитару я услышала впервые. Она все время висела на стенке над диваном, и я понятия не имела, что папа может вот так здорово на ней играть. Да еще и петь! А мама сидела рядом, завернувшись в красно-зеленый плед, скрестив ноги, и тихонько покачивалась в такт музыке. Самое удивительное – даже папин ноутбук был выключен, а такого я, по-моему, вообще ни разу не видела.

Не знаю, что произошло, пока меня не было. Нет, конечно, у них и раньше бывали такие тихие вечера, когда они что-нибудь смотрели вместе, или просто разговаривали, или гуляли. Иногда к ним приходили друзья, тогда бывало шумно и весело. И я заметила, что при других людях папа чаще обнимает маму и как-то особенно на нее смотрит, а мама больше улыбается. Кстати, она вообще любит посмеяться. А когда мама заболела, и ученики пришли ее навестить с яблоками и апельсинами, стала казаться ужасно серьезной. Наверное, и в школе она такая. Сдержанно улыбается и хмурится, если кто-то из ребят расшумится. Правда, в следующую минуту чаще всего и сама начинает смеяться вместе с ними. Вообще мне показалось, что ученики ее очень любят. Я даже сердилась на них немножко за то, что они могут вот так запросто разговаривать с мамой каждый день.

Папа тем временем заиграл что-то очень быстрое, веселое, и под эту мелодию они с мамой стали выкрикивать поочередно:

– Агриппина!

– Ипполит!

– Аурелия!

– Иннокентий!

– Васисуалий!

– Господи, он вырастет, засудит нас и будет прав, – мама вытирала слезы, которые выступили у нее от смеха.

– Увидим первый раз и сразу поймем, кто это. Сам нам подскажет, – сказал папа, откладывая в сторону гитару и нежно обнимая маму.

Праздничная посуда, свечи, мамины любимые хризантемы в вазе… «Долго соображаешь», – говорила мне Лиза.

Конечно, они знали!

И были так рады этому, что стали сами на себя не похожи.

Только вот… Неужели они назовут Ритку Васисуалием?!