Текст книги "Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли"

Сначала Константинополь, потом Рим?

По состоянию на 1453 г. один из величайших городов христианского мира находился в руках мусульман. В отличие от многих арабских и турецких правителей до него, Мехмеду II удалось завоевать Константинополь. Но было ли этого достаточно в его глазах? Когда в 1480 г. султан достраивал свой новый дворец, он послал флот напасть на рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна на острове Родос и их союзника – Неаполитанское королевство. Осада Родоса провалилась, но флот захватил крепость Отранто на материковой части Италии. Однако после удержания его в течение года он был сдан без дальнейшего территориального усиления. Султану пришлось довольствоваться тем, что он был правителем Второго Рима, а не первого.

Император и цезарь. Хан и султан. Османская династия носила все отличительные черты своего византийского, монголо-турецкого и мусульманского наследия, евразийской смеси, просуществовавшей более пятисот лет.

С завоеванием Второго Рима османы стали больше походить на византийцев, претендуя на власть в статусе преемников Восточной Римской империи, перенимая имперскую идеологию, считая себя наследниками Рима и адаптируя его архитектурные модели. Как и византийский правитель до него, османский султан называл себя императором и римским цезарем, открывая новые горизонты власти. Византийский император был «наместником Бога» на земле, а османский правитель был «тенью Аллаха на земле». Оба были лидерами правящего религиозного института. После завоевания Константинополя османская архитектура, особенно ее мечети, подражала великолепной византийской церкви Божественной мудрости с куполом – Айя-Софии.

Османы стали меньше походить на монголов. В 1478 г. впервые монгольские ханы – в данном случае татарские ханы Крыма, потомки Чингисхана, – признали сюзеренитет Османской империи, а не наоборот[247]247
  Kafadar, Between Two Worlds, 146–147.


[Закрыть]. Османы установили господство над большей частью Анатолии, применив артиллерию для уничтожения караманидов, одного из последних турецких правителей области с центром в Конье на юге и государства Аккоюнлу («Белые овцы»), последней из армий туркмен-кочевников на востоке, не получившей обещанного венецианского огнестрельного оружия[248]248
  Halil Inalcik, ‘The Socio-Political Effects of the Diffusion of Firearms in the Middle East’, in War, Technology and Society in the Middle East, ed. V. J. Parry and Malcolm Yapp (Oxford: Oxford University Press, 1975), 195–217, здесь 207.


[Закрыть].

Но, как и монголы, османы основывали свою власть на личной преданности привеженцев, заимствуя их концепции светского права и формы военной организации, используя порох и кавалерию. Чингисхан издавал правила и предписания, а также устанавливал наказания за преступления; каждый указ записывался, с ним консультировались и руководствовались будущие правители.[249]249
  Juvainî, The History of the World Conqueror, in The Islamic World, ed. William H. McNeill and Marilyn Robinson Waldman (Chicago: University of Chicago Press, 1973), 254–255.


[Закрыть] Светское право возникло в результате решений, принятых ханом. Задуманный как нечто большее, чем просто указы отдельных правителей, династический закон правящей семьи был обязательным до тех пор, пока эта семья оставалась у власти[250]250
  Hodgson, The Venture of Islam, 2:406.


[Закрыть]. Османские султаны также издавали указы, которые становились законом страны. Первый османский свод законов приписывается Мехмеду II.

Как и монгольские правители до него, Мехмед II, среди прочего называвший себя «ханом», как монгольский вождь, допускал религиозные привилегии среди покоренного населения. Чингисхан выступал против фанатизма и предпочтения одной «высшей» веры другой, потому что сам не был приверженцем никакой религии. Он «чтил и уважал ученых и благочестивых из каждой секты». Его дети и внуки выбрали разные вероисповедания, а члены его свиты следовали религиям своих предков или вообще не придерживались никакой. Независимо от того, какую религию они исповедовали, они придерживались светского закона Чингисхана, который не делал различий между конфессиями[251]251
  Juvainî, The History of the World Conqueror, 256.


[Закрыть]. При монгольском дворе жены хана исповедовали отличные от него религии, включая христианство. Точно так же было позволено оставаться христианками принцессам, жившим в сельджукском гареме в качестве жен, наложниц или матерей султанов. Они совершали христианские обряды в часовнях гарема под руководством священников и крестили своих детей, включая будущих султанов, которых обрезали в соответствии с исламским обычаем[252]252
  Rustam Shukurov, ‘Harem Christianity: The Byzantine Identity of Seljuk Princes’, in The Seljuks of Anatolia, 115–150.


[Закрыть]. Многие сельджукские правители говорили по-гречески с женами, матерями и дочерями. Это отражало тот факт, что до половой зрелости они воспитывались матерями в гареме, где преобладали гречанки и ортодоксальное христианство. Многие сельджукские султаны были наполовину греками, наполовину турками.

Но в отличие от монголов и сельджуков, значительная часть христианок османского гарема была обращена в ислам и обучена говорить по-турецки. Османы терпимо относились к различиям, но не были к ним равнодушны. Они ранжировали религии в соответствии с иерархией: высшие (суннитский ислам), терпимые (христианство и иудаизм) и якобы запрещенные (шиитский ислам, язычество и атеизм). Менее веротерпимые, чем монголы, отбросившие свой кочевой дух османы становились все более европеизированными. Они консолидировали новый правящий класс, состоявший в основном из обращенных христиан. Их территория была такой же, как у Византийской империи, когда она контролировала большую часть Юго-Восточной Европы и Анатолии.

Они превратили православного патриарха и церковь в орудие османской власти, заложив основу для распространения православного христианства в ущерб католической церкви в Средиземноморье и Юго-Восточной Европе[253]253
  Greene, The Edinburgh History of the Greeks, 36–37. 76. Inalcik, ‘The Policy of Mehmed II Toward the Greek Population of Istanbul’.


[Закрыть].

Завоевание Константинополя превратило османское государство в истинно европейскую империю, открыв большую часть Юго-Восточной Европы для дальнейших завоеваний. С захватом Константинополя османы положили конец византийскому владычеству, объявили себя наследниками древнего Рима и отстроили город заново. Программа Мехмеда II по преобразованию Константинополя, включавшая реконструкцию византийских церквей, монастырей и дворцов, а также строительство дворца Топкапы в качестве нового административного центра, привела к созданию нового исламизированного городского пейзажа. По мере того как османы восстанавливали «мертвый центр мертвой империи», возрождение которого подпитывалось заселением города христианами, евреями и мусульманами из постоянно расширявшейся империи, исламский мир приобрел имперский центр, который соответствовал христианскому миру и даже превосходил его по своему богатству, размерам и великолепию.

Город был бьющимся сердцем мусульманской державы, которая превзошла Запад до того, как он пришел к мировому господству. При правителе, который покровительствовал итальянским художникам, вызывал восхищение своих западноевропейских коллег, собирал в своей личной библиотеке мудрость древних и современников на нескольких языках и укреплял дипломатические и экономические отношения с остальной Европой, Стамбул совсем не был отрезан от захватывающих событий эпохи Возрождения.

5
Принц Ренессанса
Мехмед II

Портрет Мехмеда II, написанный в 1480 г. мастером венецианского ренессанса Джентиле Беллини, выставлен в коллекции эпохи Возрождения в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. Портрет похож на другие работы эпохи Возрождения, включая портрет Леонардо Лоредана, дожа Венеции, написанный тем же художником в 1501 г., который «смотрит» на портрет Мехмеда II с другой стороны той же комнаты. Беллини изобразил османского султана так же, как и любого другого деятеля эпохи Возрождения, в классической арке с колоннами. Он написал портрет реалистично, в ракурсе в три четверти, не постеснявшись изобразить орлиный нос Мехмеда II. Хотя османские правители обычно носили тюрбаны, а не короны, художник добавил на задний план три золотые короны, символизирующие Мехмеда II как правителя Византийской империи на западе (Константинополь) и на востоке (Трапезунд) и как монарха Азии. Вопрос в том, по праву ли картина занимает место в этой комнате?

Многие утверждали, что было преувеличением причислять Мехмеда II к правителям эпохи Возрождения[254]254
  Например, Inalcik, The Ottoman Empire, 30.


[Закрыть]. Несмотря на то что он собрал при своем дворе греческих и итальянских ученых, приказал греческому патриарху написать трактат, толкующий христианство, заказал карту мира, приложил огромные усилия, чтобы изучить мудрость древних, перевел «Географию» Птолемея, наполнил свою библиотеку греческими и латинскими трудами и учредил османскую традицию султанской портретной живописи, когда привез Беллини из Венеции, его современники в остальной Европе видели в нем мусульманина, чей интерес к Западу проистекал только из желания завоевать его.

Были ли они правы?

Когда Мехмед II завоевал Константинополь, превращение из евразийского кочевника в принца эпохи Возрождения завершилось. Прежде кочевой пастух, османский правитель превратился в оседлого руководителя огромного бюрократического государства[255]255
  Lindner, Nomads and Ottomans in Medieval Anatolia, 1.


[Закрыть]. Начиная с Мехмеда II, османские правители воспринимали себя как цезарей, наследников древнего Рима и завоевателей мира, величием равных Александру Македонскому. Мехмед II стремился перенять мудрость Запада не меньше, чем Востока. Он собирал для своей библиотеки книги на арабском, армянском, греческом («Илиада» Гомера), иврите («Путеводитель растерянных» Маймонида), персидском и других языках, включая классические произведения, такие как «Анабасис» Арриана и «Индика», основные источники о жизни Александра Македонского[256]256
  J. Michael Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, in Bellini and the East, ed. Caroline Campbell, Alan Chong, Deborah Howard, and J. Michael Rogers (London: National Gallery, 2005), 80–97, здесь 82.


[Закрыть]. Библиотека султана содержала книги, награбленные из библиотек византийских императоров, а также заказанные им работы по современным европейским осадным машинам и артиллерии. Он читал классическую литературу, книги по географии, космографии, астрономии и истории, предпочитая искусство и литературу обществ с мусульманским большинством – но не игнорировал чтение комментариев к Корану и особенно героическую беллетристику, такую как рыцарский роман об арабском герое Ан-таре; а также работы по суфизму, праву, медицине, философии, музыке и иллюстрированные альбомы[257]257
  Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, 83.


[Закрыть].

Он стремился привлечь греческих ученых из побежденной Византийской империи, как и персидских ученых из Центральноазиатской и Тюркской империй. После завоевания последнего византийского оплота на Черном море, Трапезунда (Трабзона), в 1461 г. Мехмед II пригласил к своему двору греческого советника, философа Георгия Амируцеса. Он был двоюродным братом великого визиря новообращенной Греции Мехмед-паши Ангеловича, с которым вел переговоры о сдаче города[258]258
  Greene, The Edinburgh History of the Greeks, 28.


[Закрыть].

После его подчинения главную церковь Трапезунда, которая также называлась Айя-София, преобразовали в центральную мечеть, и анатолийские мусульмане были вынуждены поселиться в городе. В последующие годы греческое население Трабзона депортировали в Стамбул[259]259
  По исламизации Трабзона см: Heath Lowry, The Islamization and Turkification of the City of Trabzon (Trebizond), 1461–1583 (Istanbul: Isis, 2009).


[Закрыть].

Амируцес был знатоком философии перипатетиков и стоиков. Мехмед II провел много времени, беседуя с ним о мудрости древних греков[260]260
  Kritovoulos, History of Mehmed the Conqueror, 177.


[Закрыть]. По приказу султана философ создал для него карту мира, изобилующую надписями на арабском языке, основанную на отдельных картах в «Географии» Птолемея[261]261
  Kritovoulos, History of Mehmed the Conqueror, 209–210.


[Закрыть]. После разгрома туркменской конфедерации Ак-Коюнлу в восточной Анатолии в 1473 г. Мехмед II привлек к своему двору Гияс ад-Дина из Исфахана, главу канцелярии Ак-Коюнлу, или управления государственных записей[262]262
  Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, 83.


[Закрыть].

Еще более важным было привлечение Мехмедом II знаменитого астронома Али аль-Кушчи из Самарканда, который стал профессором астрономии и смотрителем обсерватории при соборе Святой Софии в Стамбуле. Звездные таблицы, которые он составил в Центральной Азии, изменили османскую астрономию и попали к польскому ученому Николаю Копернику, а также к датскому ученому и придворному астроному империи Габсбургов Тихо Браге. Позже эти таблицы были интерпретированы Иоганном Кеплером (умер в 1630 г.) при дворе императора Священной Римской Империи в виде законов движения планет, что произвело переворот в европейской астрономии и способствовало научной революции.

Мехмед II был типичным покровителем искусств эпохи Возрождения, портрет которого написал один из величайших художников этого периода, а медальоны с изображением султана, сделанные по его заказу, также выставлены в залах эпохи Возрождения в Галерее Виктории и Альберта. Он заказал скульптору Лоренцо де Медичи Бертольдо ди Джованни свой медальон, на котором он изображен в виде героической фигуры, торжествующе восседающей на колеснице. По слухам, он попросил Беллини написать ему вид Венеции. Леонардо да Винчи набросал план моста через Золотой Рог и, возможно, посетил Стамбул. Мехмед II украсил свой дворец настенными росписями, выполненными другими итальянскими художниками.

Он попросил Беллини нарисовать ему образ Богородицы с младенцем и собрал большую и странную коллекцию христианских реликвий, включая мощи Исайи с бородой, волосами и ушами[263]263
  Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, 95, 92.


[Закрыть]. Мехмед II коллекционировал античную и византийскую скульптуру, владел многими произведениями искусства и литературы эпохи Возрождения и заказывал их. Он связался с различными итальянскими правителями, в том числе с королем Неаполя и Медичи во Флоренции, чтобы те прислали к нему своих придворных живописцев, скульпторов и литейщиков медальонов. Наряду с портретом османского правителя кисти Беллини, аналогичный портрет, вероятно созданный османским художником, обучавшимся у итальянца при дворе в Стамбуле, и долгое время приписывавшийся Наккашу Синан-бею, также свидетельствует о принадлежности стилю Ренессанс, поскольку на нем изображен реалистичный профиль. Уникальным его делает то, что художник изобразил все тело султана в сидячем положении, а не только его верхнюю часть. Впоследствии тела султанов изображались таким образом, что стало результатом итало-османского художественного обмена при дворе Мехмеда II[264]264
  Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, 89.


[Закрыть].

Османы как антитеза Европе эпохи Возрождения

Обычно, вспоминая о Ренессансе, мы не думаем о Мехмеде II. Вместо этого на ум приходят семья Медичи, правившая Флоренцией; «Божественная комедия» Данте Алигьери (1321); купол флорентийского собора Филиппо Брунеллески (1436); картины Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» (1495–1498) и «Мона Лиза» (1503–1506); «Государь» Никколо Макиавелли (1513); скульптура Давида Микеланджело (1501–1504) и потолок Сикстинской капеллы (1508–1512) в Ватикане. Считается, что Ренессанс, понимаемый как возрождение классической культуры и образования в Западной Европе XV и XVI вв., не охватил османов и их империю.

Как правило, османы в эпоху Возрождения вызывают негативную ассоциацию, основанную на двух мифах.

Первый миф заключается в том, что Возрождение было вызвано в Италии прибытием греческих гуманистов, бежавших в 1453 г. из Константинополя после его падения под властью османов. Но есть новые взгляды на роль мусульман и евреев в европейском Возрождении. Теперь мы знаем, что до XV в. культурный обмен между регионами с мусульманским большинством и Западной Европой был крайне односторонним[265]265
  Marshall G. S. Hodgson, ‘Cultural Patterning in Islamdom and the Occident’, in Rethinking World History: Essays on Europe, Islam, and World History, ed. Edmund Burke III (Cambridge: Cambridge University Press, 1993), 164.


[Закрыть]. Мусульманам было нечему поучиться у Западной Европы, в то время как западноевропейцы впитывали знания от мусульман, что привело к росту их собственной культуры. Древнегреческая культура и образование, включая историю, философию, медицину, химию, математику и астрономию, фактически сохранились благодаря переводу на арабский или сирийский языки и были дополнены новыми комментариями христианских, еврейских и мусульманских мыслителей, происходивших из ближневосточных исламских империй, таких как халифат Аббасидов в Багдаде в VIII, IX и X вв.

В XII, XIII и XIV вв. эти гуманистические мировоззрения и знания были переданы христианской Европе через исламскую Испанию и Сицилию, когда их перевели с арабского на иврит и латынь. Раздел «Божественной комедии», озаглавленный «Ад», демонстрирует, что Данте был знаком с исламскими повествованиями о нисхождении Мухаммеда в рай и использовал их в качестве обрамляющего приема в своем произведении. Таким образом, европейский Ренессанс уходит корнями в исламскую Испанию и арабский мир. Эпоха Возрождения подняла Западную Европу до культурного уровня обществ с мусульманским большинством, вобрав в себя достижения евразийских, особенно исламских, обществ[266]266
  Edmund Burke III, ‘Introduction: Marshall G. S. Hodgson and World History’, in Hodgson, Rethinking World History, xix.


[Закрыть]. Важно отметить, что в отличие от западных европейцев, исламский мир в целом и османы в частности никогда не были отрезаны от древних знаний. Им не требовалось заново открывать мудрость древних и наверстывать упущенное.

Второй миф о европейском Возрождении заключается в том, что османское завоевание Константинополя закрыло традиционные морские пути в Индию и Китай, заставив европейцев внедрять инновации. Затем это положило начало эпохе Великих географических открытий в XV – середине XVII вв., что в итоге привело к гегемонии Запада в мире.

Но османы не перекрыли торговлю специями в Средиземноморье. Они соединяли Европу с Красным морем и торговыми путями Восточной Африки и Южной Азии. Завоевание Константинополя не только не отрезало Средиземноморье, но фактически привело к значительному увеличению торговли между османами и Венецией и Флоренцией муранским стеклом и бронзой (последняя использовалась для отливки медальонов и пушек). Европейские державы, такие как Португалия, в своих морских экспедициях полагались на мусульман в качестве мореплавателей, а на Востоке они просто подключались к существовавшим ранее арабо-исламским коммерческим сетям. Османы основали собственную торговую морскую империю в Красном море, Персидском заливе и Индийском океане и отправляли морские экспедиции вплоть до Индонезии. Османы в значительной степени рассматривались как неотъемлемая часть Европы как с точки зрения дипломатии, так и с точки зрения торговли. Французы и англичане получали через них шелка и хлопок, а османы обменивались послами и заключали торговые договоры с европейскими державами.

Источники этих мифов легко найти. Западное восприятие османов сформировала реакция греческих гуманистов на завоевание Константинополя в 1453 г. Прибыв на латинский запад, эти византийские иммигранты сыграли ключевую роль в качестве посредников и переводчиков предубеждений против османов, несмотря на раскол 1054 г. между православной и Римско-католической церквями, неспособность которых объединиться способствовала падению Второго Рима при Мехмеде II[267]267
  Nancy Bisaha, Creating East and West: Renaissance Humanists and the Ottoman Turks (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2006), 94.


[Закрыть]. Византийские иммигранты работали учителями и переводчиками древнегреческого языка для гуманистов в Италии, используя свое положение, чтобы заручиться поддержкой против османов и поощрять ощущение разделения между Западом и Востоком, Европой и Азией. Враждебность латинян по отношению к православным грекам уменьшилась, и новый филоэллинизм был связан с антиосманизмом. Эти гуманисты добавили к средневековой религиозной враждебности по отношению к мусульманам, которая долгое время существовала на Западе, о чем свидетельствуют крестовые походы, еще и светскую, культурную и политическую основу для вражды.

Некоторые все еще описывали конфликт в религиозных терминах – рассматривая османов как бич божий и обвиняя в катастрофе свои собственные моральные недостатки – или интерпретировали потерю в апокалиптических терминах. Порой мусульман рассматривали как потенциальных новообращенных: бесчисленные западноевропейские источники заявляли, что Мехмед II стоял на грани обращения в христианство. Образы и мотивация крестоносцев все еще присутствовали.

Надеясь вдохновить христианских лидеров взяться за оружие против османов, византийские иммигранты использовали классическую риторику и древние модели для описания современной им ситуации. Еще до завоевания Константинополя итальянские гуманисты сравнивали продвижение в Юго-Восточную Европу «нецивилизованных» османов, которые предположительно были враждебны образованию и культуре, с «варварами» готами и вандалами, разграбившими Рим в V и VI вв., что вызвало упадок римской цивилизации[268]268
  Bisaha, Creating East and West, 58–60.


[Закрыть]. Разграбление Рима и последовавшее за этим погружение в темные века стали чаще упоминаться после завоевания Константинополя. Используя и переосмысливая классические тексты, заимствуя их мифы и исторические концепции, бежавшие в Италию византийские гуманисты возродили культурные предрассудки, которые «цивилизованный Запад» питал к «варварскому Востоку»[269]269
  Bisaha, Creating East and West, 62.


[Закрыть].

Ранее воспринимавшийся в качестве античной Греции, Запад теперь стал христианской Европой. Восток, ранее понимавшийся как древняя Персия или троянцы, стал Османской империей. Византийские интеллектуалы использовали резкое различие между Грецией и Азией, проведенное Геродотом в анализе греко-персидских войн V в. до н. э[270]270
  Bisaha, Creating East and West, 46.


[Закрыть]. Они использовали описание греков Аристотелем как благородного народа, противостоявшего угрозе варваров извне, превратив османов в азиатов, чужаков, которым не место в Европе. Они задумали дихотомию между якобы некультурными, бессмысленно уничтожавшими книги народами «Востока» – которым не хватало морали, литературы, искусств и наук – и высокоразвитыми народами, населявшими «Запад». Гуманист и будущий папа римский назвал завоевание Константинополя и разграбление его библиотек «второй смертью Гомера и вторым уничтожением Платона»[271]271
  Aeneas Silvius Piccolomini (Pope Pius II), quoted in Bisaha, Creating East and West, 68.


[Закрыть].

Даже Эразм Роттердамский называл турок «варварской расой»[272]272
  Erasmus, Consultatio de bello Turcis inferendo (1530), quoted in Bisaha, Creating East and West, 175.


[Закрыть]. Идея о том, что турки (персы, азиаты) были низшими варварами, уничтожившими высшую (греческую, европейскую, западную) цивилизацию – сожжением ее книг, которые служили хранилищем древних знаний, будет повторяться европейскими писателями снова и снова в последующие столетия.

Со своей стороны, на данном этапе истории османы не были невосприимчивы к такому образу мышления. Когда Мехмед II посетил предполагаемое место основания Трои в 1462 г., он заявил, что отомстил за несправедливость, причиненную Западом троянцам и Востоку[273]273
  Kritovoulos, History of Mehmed the Conqueror, 181–182.


[Закрыть]. И все же более распространенный османский способ видения мира не был бинарным: Восток против Запада. Скорее всего, османы предпочитали видеть себя объединяющими Восток и Запад, точно так же, как их империя объединяла Азию и Европу. Большинство хронистов Мехмеда II подчеркивали это заявление султана.

Наряду с греческими гуманистами, другой группой, оказавшей влияние на формирование мнения Западной Европы об османах, были послы Венецианской республики, служившие в империи. Будучи членами культурной элиты, они несли гуманистическую мысль. По возвращении в Венецию после пребывания в Стамбуле каждый посол произнес длинную церемониальную речь, в которой сообщил о своих наблюдениях на открытом заседании сената. Их речи были популярны не только среди венецианцев – с начала XVI в. их переводили и распространяли в канцеляриях по всей Европе.

В течение первых трех четвертей XVI в. отчеты венецианских послов свидетельствовали об увлечении, восхищении и уважении к османским противникам, а также об отвращении к восприятию их, как угрозы[274]274
  Lucette Valensi, The Birth of the Despot: Venice and the Sublime Porte, trans. Arthur Denner (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1993), 23.


[Закрыть]. В течение этого периода Венеция контролировала острова и порты по всему Средиземноморью, в том числе на Крите и Кипре, и вела три войны против османов (1499–1503, 1537–1540 и 1570–1573). Ее послы воспринимали Османскую империю как богатую и могущественную, а ее подданных – как послушных. Это было общество, где все слуги султана, преданные своему императору, предположительно действовали «по единой воле ради общественного блага»[275]275
  Dandolo’s report of 1562, quoted in Valensi, The Birth of the Despot, 28.


[Закрыть].

Центром была машина, «в которой каждой детали отведено свое место». Каждая подчиненная часть, будь то в администрации или армии, была «измерена, упорядочена, названа и расположена в строгой конфигурации» и абсолютно уважительно относилась к власти суверена[276]276
  Valensi, The Birth of the Despot, 35.


[Закрыть].

Послы изображали османов как антитезу Западу, противоположность тому, чем венецианцы считали свою республику – свободным, просвещенным государством. Особенно их отталкивала хаотичная передача власти от одного правителя к другому. Они питали отвращение к отсутствию наследственной аристократии, которая могла бы контролировать абсолютную власть правителя над подданными. К концу XVI в. после поражения венецианцев в третьей венециано-османской войне, в результате которой османы завоевали Кипр, где за многомесячной осадой Никосии и Фамагусты последовали убийства и порабощение тысяч христиан, которые были изгнаны из стен завоеванных городов – в этих сообщениях создавался образ османских правителей как жестоких «восточных деспотов». Венецианцы рассматривали собственное государственное устройство как республику Платона, управляемую мудрецами, где основными принципами были свобода и благородство. Османская династия, напротив, возглавляла «правительство или республику рабов», республику страха[277]277
  Morosini’s report of 1585, quoted in Valensi, The Birth of the Despot, 73.


[Закрыть]. Это негативное восприятие османской династии подхватили западноевропейские христианские мыслители, которые расширили значение деспотизма, описав рабами не только администраторов и солдат султана, но и все подвластное население. Как следствие, теория деспотизма в западной политической мысли основывалась на том, что воспринималось как османская модель[278]278
  Malcolm, Useful Enemies, 202.


[Закрыть].

Последним крупным источником западноевропейской антипатии к османам был двор Габсбургов Священной Римской империи. Будучи главным соперником османов в Средиземноморье и Центральной Европе, Габсбурги, чей прародитель, Рудольф Габсбург Австрийский, был почти современником Османа, вели активную пропаганду против своего врага в области картографии, написания истории и даже декоративно-прикладного искусства.

Лучшим примером последнего является серия гобеленов Карла V (1519–1556 гг.), заказанных в 1546 г. в память об отвоевании Туниса у османов в 1535 г., иллюстрирующих его представление о себе как о доблестном крестоносце и защитнике христианской веры. Гобелены изображают османов как массивную, жестокую и хорошо вооруженную угрозу. Двенадцать великолепных панно «Завоевание Туниса», выполненных в 1554 г., занимают площадь в 600 квадратных метров и являются самым значительным набором гобеленов, заказанных Габсбургами[279]279
  ‘The Conquest of Tunis Series’, Tapices flamencos en España, Carlos de Amberes Foundation and Grupo Enciclo, http://tapestries.flandesenhispania.org/The_Conquest_of_Tunis_series.


[Закрыть]. Они демонстрировались на всех крупных придворных празднествах этой династии, религиозных церемониях и официальных мероприятиях. Во время правления Карла V гобелены были развешаны в приемных комнатах Брюссельского дворца, а затем дворца Алькасар в Мадриде, рядом с гобеленами его сестры Марии Венгерской – губернатора Нидерландов (1531–1555), муж которой, Людовик, был убит османами в битве при Мохаче (1526) – и его сына Филиппа II (1556–1598). Также были изготовлены меньшие копии для других дворцов Габсбургов по всей Европе. Ценные гобелены, в золоте, шелке и шерсти изображающие падение османских язычников, демонстрировались так часто, что в XVIII в. было приказано выставить вместо них менее дорогие копии, чтобы сохранить драгоценные оригиналы.