Текст книги "Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли"

Европейцы эпохи Возрождения восхищаются османами

Несмотря на общую антипатию к османам, европейские интеллектуалы и государственные деятели XVI в. не могли не восхищаться военными успехами Османской империи, дисциплиной и послушанием войск султана, а также его искусным управлением государством. Анализируя сильные и слабые стороны различных государственных систем, они рассматривали вопрос о том, должны ли принципы управления христиан перенять османскую практику, хотя бы для защиты своих землель и победы над соперником[280]280
  Malcolm, Useful Enemies, 159.


[Закрыть].

ОдинписательконцаXVI в. зашелтакдалеко, чтопропагандировалвос-питание мальчиков-христиан в священном ополчении для борьбы с османами, своего рода римско-католическом корпусе янычар[281]281
  Сципионе Аммирато, писавший для семьи Медичи во Флоренции, проанализирован в Malcolm, Useful Enemies, 182–183.


[Закрыть]. Истоки такого «государственного разума» восходят к Никколо Макиавелли. Посвящая свою работу Лоренцо де Медичи, Макиавелли отмечает в «Государе», как трудно завоевать Османскую империю из-за ее системы правления. Он пишет, что, в отличие от таких королевств, как Франция, где король правит вместе с дворянским сословием, в Османской империи есть только один господин – правитель, а все остальные – его слуги, которых он назначает по своей воле. В результате, утверждает Макиавелли, завоевать территорию Османской империи трудно, поскольку захватчик не может встать на сторону заблудшей, вероломной знати, как это было во Франции. Министров султана, которые все являются рабами и прислугой, нелегко подкупить, и выгода от них невелика, поскольку у них нет базовой поддержки среди населения. В результате тот, кто нападет на османов, столкнется с объединенным народом и должен будет больше полагаться на собственные силы, чем на восстание османских подданных[282]282
  Niccolò Machiavelli, The Prince, trans. Ninian Hill Thomson (Digireads.com, 2015), 10.


[Закрыть].

Англичанин Ричард Ноллс, автор «Общей истории турок» (1603), демонстрировал восхищение, зависть, ужас и очарование богатством, великолепием и военной мощью Османской империи. Ноллс использовал описание Тимура, данное Марлоу, чтобы назвать османов в целом «настоящим ужасом мира», а Мехмеда II, в частности, кровожадным, жестоким тираном, ответственным за смерть почти миллиона человек. То, на что намекал портрет Беллини, было преувеличено англичанином: Ноллс утверждал, что султан был уродлив, его лицо портил нос, такой кривой и острый, что он почти касался верхней губы. Тем не менее он высоко отзывался об османском правителе, признавая, что Мехмед II обладал выдающимися интеллектуальными качествами[283]283
  Quoted in John J. Saunders, ed., The Muslim World on the Eve of Europe’s Expansion (Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1966), 25.


[Закрыть]. Ноллс заявил, что Мехмед II «обладал очень острым и настороженным умом, был образованным… особенно в астрономии» и способен «говорить по-гречески, на латыни, по-арабски, по-халдейски [по-сирийски?] и по-персидски», человек, который «с большим удовольствием читал исторические книги и жизнеописания достойных людей, особенно жизни Александра Македонского и Юлия Цезаря, которых он избрал себе в качестве примеров для подражания».

Англичане были очарованы османами и другими мусульманскими королевствами. Почти пять десятков пьес с участием турок, североафриканцев и персов были поставлены в Лондоне в период с 1576 по 1603 г., сорок из них – между 1588 и 1599 гг., когда Англия вела переговоры об антииспанском союзе с Марокко и отправляла своих первых послов и купцов в Стамбул[284]284
  Brotton, This Orient Isle, 176.


[Закрыть]. Османы играют значительную роль в произведениях Кристофера Марлоу. Пропитанная кровью пьеса Марлоу «Тамерлан Великий», рассказывающая об унизительной смерти Баязида I, стала настоящим хитом. В пьесе «Знаменитая трагедия богатого мальтийского еврея», написанной в 1589–1590 гг., Марлоу рисует антихристианский мусульманско-еврейский союз между злобным еврейским купцом Барабасом, его турецким рабом Итамором и османскими войсками, осадившими остров. В этой пьесе еврей и мусульманин едины в своей злобной ненависти к христианам.

В «Ричарде II» (1597) Уильям Шекспир представлял Англию изолированной от мира[285]285
  William Shakespeare, Richard II, 2.1.40–50.


[Закрыть], что противоречит действительности. Именно потому, что Лондон был населен иностранцами, он включил в некоторые свои пьесы мусульманских персонажей. Среди них злодей Аарон Мавр в «Тите Андронике» (1594) и добродетельный принц Марокко, который утверждает, что победил османов в битве, в «Венецианском купце» (1600). Когда с 1600 по 1601 г. большая марокканская свита посетила Лондон, чтобы заключить антикатолический, антииспанский союз, ее видели тысячи лондонцев, включая Шекспира[286]286
  Brotton, This Orient Isle, 1–7, 287.


[Закрыть].

Первый арабский посол при королеве Елизавете I (1558–1603) Абд аль-Вахид бин Мухаммад аль-Аннури, возможно, послужил моделью для шекспировского «Отелло» (1604). Османы, венецианцы и марокканцы – играют роли в этой пьесе, где доминирует трагический герой Отелло, крещеный североафриканский мусульманский генерал-наемник на службе Венеции. Отелло обвиняется в том, что командовал обороной венецианского острова Кипр при нападении османов.

Когда Отелло впервые представляют по имени, к нему обращаются так: «Доблестный Отелло, мы должны немедленно использовать тебя против общего врага – Османской империи»[287]287
  Brotton, This Orient Isle, 287.


[Закрыть]. Но к концу пьесы, после того, как османский флот был рассеян штормом и Кипр спасен – что противоречит реальному событию, так как османы завоевали остров в 1571 г., – Отелло «превращается в турка», становясь стереотипно жестоким кровожадным османом, убивающим свою христианскую возлюбленную Дездемону и затем кончающий жизнь самоубийством.

Определения, данные турку Шекспиром в его пьесе, звучали так: жестокий, ревнивый, похотливый, неистовый, агрессивный, безжалостный, неверный, беззаконный, проклятый, обрезанный, кровожадный, прелюбодейный, блудливый, гневный, соблазнительный, полигамный, распутник, черный дьявол, разрушительная энергия, деспот, тиран, союзник сатаны, враг, содомия, кастрация и противоестественность[288]288
  Daniel Vitkus, Turning Turk: English Theater and the Multicultural Mediterranean, 1570–1630 (New York: Palgrave Macmillan, 2003), chapter 4.


[Закрыть]. Шекспировский английский театрал воображал себя противоположностью всем этим терминам. Но в то же время европейцы хотели быть похожими на турок – такими же успешными, богатыми и могущественными, как они. Турки получили то, чего хотели англичане: свой товар.

Европейцы эпохи Возрождения торгуют и заключают союзы с османами

Даже в то время, как английские драматурги уровня Шекспира изображали «турок» (наряду с «маврами», чернокожими североафриканскими мусульманами) злыми, похотливыми язычниками или злыми грешниками, английская корона и торговые компании поддерживали все более тесные дипломатические и торговые отношения с мусульманскими империями, когда это отвечало их интересам[289]289
  Nabil Matar, ‘Britons and Muslims in the Early Modern Period: From Prejudice to (a Theory of) Toleration’, Patterns of Prejudice 43 (2009): 213–231.


[Закрыть]. Османы считались неотъемлемой частью баланса сил в Европе в период Возрождения, с момента их вторжения в Юго-Восточную Европу в XIV в. Со времен Средневековья османы вступали в союз с одним европейским христианским королевством за другим против отдельных христианских правителей, начиная с византийцев и сербов.

Прежде они заключали союзы с христианскими князьями в Анатолии. Османо-европейские союзы эпохи Возрождения просто служили продолжением гораздо более длительной истории соглашений. И христиане, и мусульмане часто становились «союзниками неверных»[290]290
  Christine Isom-Verhaaren, Allies with the Infidel: The Ottoman and French Alliance in the Sixteenth Century (London: I.B. Tauris, 2011).


[Закрыть]. В то время как европейские державы были мотивированы использовать союз с османами, чтобы угрожать своим врагам мощью самой могущественной империи в Европе, османы искали альянсы, чтобы победить своих главных соперников, а также разделить Европу, гарантируя, что она не объединится против них.

Наряду с политическими союзами и династическими нуждами еще одним мотивирующим фактором, сближавшим Западную Европу и Османскую империю, была торговля. Западноевропейцы – англичане и французы – вели торговлю с османами в качестве младших партнеров, получив репарации в виде торговых привилегий и юридической автономии. С открытием посольств в Османской империи им было разрешено иметь собственную почтовую систему, суды и церкви, а также дано право защищать своих подданных. Османы стали крупнейшим торговым партнером Западной Европы в эпоху Возрождения, проложив путь для ее глобальной экспансии. Ища союзников против вражеской Испании, Елизавета I установила тесные дипломатические и торговые отношения с мусульманскими державами, включая османов, к которым Англия направила своего первого посла в 1583 г. Если бы не марокканский сахар, она сохранила бы свои зубы[291]291
  Brotton, This Orient Isle, 5.


[Закрыть].

Османы не воспринимали другие европейские державы равными себе. Во время первого шквала дипломатических обменов и переписки между Англией и Османской империей в конце XVI в. османский правитель Мурад III (1574–1595) был:

«монархом земель, возвышающим империю, ханом семи стран в этом благоприятном соединении и счастливым владыкой четырех уголков земли, императором областей Рума [Юго-Восточной Европы], Персии и Венгрии, земель татар, валахов и русских, турок, арабов и Молдавии, владений Карамана и Абиссинии и кипчакских степей, восточных стран и Кавазира [Ирак] и Ширвана, западных стран и Алжира и Кайруана [Тунис], падишахом, носящим корону земель Хинд, Синд и Багдад, франков, хорватов и Белграда, обладателем короны своих [одиннадцати] предшественников, султаном, сыном султана… Тенью Бога, защитником веры и государства, ханом Мурадом»[292]292
  Процитировано в Susan Skilliter, ‘Three Letters from the Ottoman “Sultana” Safiye to Queen Elizabeth I’, in Documents from Islamic Chanceries, ed. S. M. Stern (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1965), 119–157, здесь 131.


[Закрыть].

Напротив, Елизавету I называли просто «гордостью добродетельных христианок, избранницей почтенных дам в народе Мессии, верховной посредницей секты назарян» и королевой Англии[293]293
  Quoted in Skilliter, ‘Three Letters from the Ottoman “Sultana” Safiye to Queen Elizabeth I’, 139, note 57.


[Закрыть].

Отец Елизаветы, Генрих VIII (1509–1547), любил одеваться, как султан с тюрбаном, и исламская мода была распространена при его дворе, от одежды до ковров[294]294
  Brotton, This Orient Isle, 8.


[Закрыть]. Драгоценности и ткани, в которые Елизавета одета на знаменитом портрете «Радуга», делают ее похожей на османскую султаншу. То, что считается платьем эпохи Тюдоров, на самом деле является платьем в османском стиле, как видно на портретах, выставленных во дворце Хэмптон-Корт. На одном из них изображена европейская женщина в персидском наряде[295]295
  Marcus Gheeraerts the Younger, Portrait of an Unknown Woman, c. 1590–1600, oil on canvas, 216.2 x 135.5 cm, Hampton Court Palace, www.rct.uk/collection/406024/portrait-of-an-unknown-woman#/referer/682722/682750.


[Закрыть]. Это не совпадение.

Привлеченные соблазнительными приключениями и возможностями трудоустройства, социальной мобильности и продвижения по службе, сотни простых англичан, ирландцев, шотландцев, валлийцев и других европейских христиан отправились в Османскую империю и другие страны с мусульманским большинством, такие как Алжир, Марокко и Тунис[296]296
  Для ознакомления с их жизнью см.: Nabil Matar, Islam in Britain, 1558–1665 (Cambridge: Cambridge University Press, 1998); Nabil Matar, Turks, Moors, and Englishmen in the Age of Discovery (New York: Columbia University Press, 1999).


[Закрыть]. Там они служили как моряки, капитаны кораблей, работорговцы, солдаты, пираты и купцы, многие – у мусульманских государей. Тысячи других европейцев были захвачены в открытом море и провели годы в качестве рабов, вынужденные служить в мусульманских вооруженных силах. Многие в процессе аккультурации приняли ислам, прошли обрезание, вступили в брак и остались в Северной Африке или Османской империи. В то же время мусульмане были не просто персонажами на английской сцене.

Сотни мужчин-мусульман появились в Южной Англии и Уэльсе в качестве торговцев, пиратов, послов – тысячи лондонцев видели первого эмиссара Османской империи со львами, лошадьми и «рогами единорога» – слуг герцогов или пленников, захваченных в море[297]297
  Matar, Turks, Moors, and Englishmen in the Age of Discovery, 33.


[Закрыть]. Англия обменивала удерживаемых ею мусульманских пленников на английских пленников, заключенных в тюрьму в Марокко и Османской империи так же часто, как она торговала товарами. Несколько мусульман, появившихся в Англии, стали англиканцами.

Глобальный ренессанс

Вопреки унаследованному мнению, Возрождение не было строго христианским европейским проектом, поскольку поддерживалось экономическим, дипломатическим, интеллектуальным и культурным взаимодействием с обществами с мусульманским большинством. Когда мы добавляем османов к эпохе Возрождения в ее традиционном понимании, то рассматриваем ее как глобальное явление, каким она и была. Возрождение древних знаний было процессом, который не сам по себе произошел во Флоренции XV в., а был связан с более старым и продолжающимся явлением – распространением знаний с Востока на Запад, из Багдада VIII в. в Кордову XII в., во Флоренцию XV в. и Константинополь[298]298
  Linda T. Darling, ‘The Renaissance and the Middle East’ in A Companion to the Worlds of the Renaissance, ed. Guido Ruggiero (Oxford: Oxford University Press, 2002), 55–69.


[Закрыть]. Как в самом деле Филиппо Брунеллески, ювелиру без формального архитектурного образования, удалось создать самый величественный памятник эпохи Возрождения?[299]299
  Morgan, Medieval Persia, 1040–1797, 77–78. Compare ‘Soltaniyeh’, World Heritage Centre, UNESCO, https://whc.unesco.org/en/list/1188; Tom Mueller, ‘Brunelleschi’s Dome’, National Geographic, February 2014, www.nationalgeographic.com/magazine/2014/02/Il-Duomo.


[Закрыть] Возможно, потому, что бирюзово-голубой мавзолей ильханского правителя хана Ольджейту с двойным куполом, построенный в начале XIV в. в Султанийе в Иране, на столетие опередил двухэтажный купольный собор Брунеллески во Флоренции. Возможно, на самом деле именно он послужил архитектору источником вдохновения.

Точно так же можно согласиться с тем, что османский султан Мех-мед II был таким же принцем эпохи Возрождения, как французский король Франциск I (1515–1547) и император Священной Римской империи Карл V. Кураторы дворца Хэмптон-Корт Генриха VIII под Лондоном решили выставить их портреты как современных соперников английского короля.

Не хватало лишь портрета османского султана, которым владела элита эпохи Тюдоров.

Вопреки общепринятому мнению, османы не сыграли негативной роли в эпоху Возрождения, блокируя культурный, дипломатический и экономический обмен по всему Средиземноморью. Вместо этого султаны были принцами эпохи Возрождения, нанимавшими одних и тех же художников для написания своих портретов, разделявшими одну и ту же историю и культурное наследие и вступавшими в межконфессиональные военные и политические союзы. Вызывая восхищение и зависть, османы стимулировали классическую европейскую политическую мысль, включая провозглашение воображаемого разделения между Востоком и Западом, которое существует по сей день.

Однако независимо от культурных связей султана Мехмеда II или упоминаний о нем, для османов культурный обмен с Италией эпохи Возрождения был кратким. Сообщается, что изображение Мехмеда II несли на его гробу во время похоронной процессии из дворца Топкапы в его мечеть в 1481 г. Если так, то это был намек на погребальную арку Константина Великого, основателя Константинополя, и означало, что Мехмед II видел себя наследником римлян[300]300
  Finkel, Osman’s Dream, 82.


[Закрыть]. Но благочестивый преемник Мехмеда II, Баязид II (1481–1512), был против изображения человека в искусстве. Он продавал христианские реликвии, собранные его отцом, а также дворцовые фрески и заказанные им картины, включая портрет работы Беллини, на городских базарах[301]301
  Rogers, ‘Mehmed the Conqueror: Between East and West’, 95.


[Закрыть]. Последний в конце концов добрался до Лондона.

Баязид II, возможно, и перестал быть покровителем искусства эпохи Возрождения, но оказался в гуще европейской политики из-за своих семейных проблем. Борьба Баязида II за трон со своим собственным братом и его страх перед этой и другими угрозами вынудили династию почти через два столетия после ее основания впервые записать свою историю.

6
Благочестивый лидер перед лицом врагов – внешних и внутренних
Баязид II

Столкнувшись с многочисленными угрозами, Баязид II стремился узаконить правление династии мечом и пером. Поскольку о султанах судили по успеху их военных кампаний, святости их духовных покровителей и величию их предков, Баязид II сделал то, чего до него не делал ни один другой султан: он стал первым османским государем, заказавшим исторические отчеты о возвышении османов. Пытаясь защитить свой трон от притязаний изгнанного им брата Джема и суннитской династии мамлюков в Египте, мятежей дервишей-девиантов и наемных убийц, а также новой шиитской тюркской династии Сефевидов, базирующейся в Иране, Баязид II заказал всеобъемлющие исторические труды на османо-турецком и на персидском языках. Целью этих работ было обеспечить лояльность султану и династии на фоне дестабилизирующих призывов к восстанию со стороны других мусульман. Он надеялся, что эти истории послужат укреплению связей между последователями и сторонниками династии и мобилизуют их против общих опасных врагов. Чтобы укрепить свой духовный авторитет, султан провозгласил себя святым, или другом Бога. Исторические источники прочно привязали османов к их тюрко-монгольскому наследию, провозгласив тюрков-огузов Центральной Азии их предками.

Брат Джем: Баязид II и борьба за престолонаследие

Когда 49-летний Мехмед II неожиданно скончался по неизвестным причинам – он долгое время страдал от подагры, приводящей к инвалидности, артритной «болезни королей» – в 1481 г., визири не смогли сохранить смерть в секрете, пока на трон не взошел его преемник. Не имея хозяина, которому можно было бы повиноваться, янычары подняли мятеж в Стамбуле. Во время наступившего политического хаоса труп султана забыли во дворце на две недели и, по словам главного алебардщика, он ужасно вонял, прежде чем его окончательно похоронили[302]302
  Nicolas Vatin, ‘On Süleyman the Magnificent’s Death and Burials’, in The Battle for Central Europe: The Siege of Szigetvár and the Death of Süleyman the Magnificent and Nicholas Zrínyi (1566), ed. Pál Fodor (Leiden, The Netherlands: Brill, 2019), 433, 437.


[Закрыть]. Внук Мехмеда II Коркут, сын старшего сына принца Баязида, был временно возведен на трон, чтобы подавить восстание[303]303
  Imber, The Ottoman Empire, 1300–1650, 116.


[Закрыть]. При поддержке янычар и суфиев, которым он пообещал вернуть их имущество, захваченное Мехмедом II, принц Баязид бежал из своего княжеского наместничества в Амасье в северной Анатолии, чтобы добраться до Стамбула, опередив своего младшего брата Джема, который был губернатором в городе Конья в Центральной Анатолии.

После восшествия на престол Баязида II в Стамбуле Джем, поддержанный туркоманами в Карамане в Центральной Анатолии, где он был губернатором, провозгласил себя султаном в первой османской столице Бурсе, где от его имени читались пятничные молитвы и чеканились монеты, – классическая претензия на мусульманский суверенитет[304]304
  Encyclopaedia of Islam 2, s.v. ‘Djem’, by Halil Inalcik.


[Закрыть].

Он предложил брату разделить королевство, как в монгольских империях: Джем управлял бы азиатскими провинциями из Бурсы, а Баязид мог бы управлять европейскими провинциями из Стамбула. Баязид отказался и вскоре разгромил войска Джема близ Бурсы. Джем бежал в Адану в южной Анатолии, буферное государство между Османской империей и империей мамлюков, а затем на территорию мамлюков, которая включала юго-восточную Анатолию, Сирию, Египет и Хиджаз (в современной Саудовской Аравии).

Из Каира Джем совершил паломничество в Мекку – один из очень редких случаев, когда член династии отправлялся в хадж. Ни один правящий султан никогда этого не делал. Мамлюки, остатки старой тюркско-мусульманской анатолийской династии Караманидов, и даже венгры хотели, чтобы Джем возглавил битву их собственных армий против османов. Они видели союзника во враге своего врага. После дальнейших неудачных военных набегов в центральную Анатолию в 1482 г. Джем отправился на остров Родос, принадлежавший ордену рыцарей госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского, известному как рыцари-госпитальеры. Командующий флотом Мехмеда II, обращенный в греческую веру, Мессия (Христос) – паша, не смог завоевать его всего двумя годами ранее. Казалось, никогда еще для христианской Европы не было более благоприятного времени, чтобы остановить продвижение османов на запад.

Но ревность и соперничество между папой римским и конкурирующими королевствами Европы сделали совместные действия невозможными. Однако, пока Джем был жив и привлекал противников на свою сторону, он бросал тень сомнения на правление Баязида II. Тот опасался, что он и его брат повторяют междоусобную борьбу времен междуцарствия менее чем столетием ранее. В то время как Джем черпал поддержку у отчужденных пограничных воинов, Баязид II убил сыновей и последователей Джема и заключил сделку с рыцарями-госпитальерами Родоса. Используя человека по имени Хусейн, грека из видной византийской семьи, принявшего ислам, в качестве своего доверенного посла, Баязид II договорился о сделке, по которой рыцари обязывались держать Джема под стражей в обмен на ежегодную выплату[305]305
  Isom-Verhaaren, Allies with the Infidel, 64–67.


[Закрыть]. Но рыцари в 1483 г. отправили Джема во Францию, где также держали его в качестве пленника. Джем рассчитывал попасть оттуда в Венгрию, где он возглавит армию против своего брата, а не будет содержаться под домашним арестом в башне замка.

В 1489 г. в обмен на удержание Джема в своем королевстве королю Франции был предложен храм Гроба Господня в Иерусалиме на случай, если османы отберут город у мамлюков.

Копье, пронзившее Иисуса, другие реликвии и крупная сумма денег также были частью сделки[306]306
  Isom-Verhaaren, Allies with the Infidel, 88.


[Закрыть]. Но параллельные переговоры между рыцарями-госпитальерами и папой Иннокентием VIII (1484–1492) привели к тому, что Джема отправили в Рим, под опеку папы римского.

Несмотря на то что османы оплачивали расходы на его содержание, преемник папы Иннокентия VIII, Александр VI, пожелал поставить Джема во главе папского крестового похода. Но этому не суждено было сбыться. Французский король Карл VIII (1483–1495) вторгся на Итальянский полуостров в 1495 г. как раз в тот момент, когда папа Александр VI искал помощи у османов против захватчиков. Карл VIII провозгласил это первым шагом в своем собственном крестовом походе, но он оказался безрезультатным. Карл VIII захватил Рим и вернул себе Джема, который вскоре умер в Неаполе[307]307
  Isom-Verhaaren, Allies with the Infidel, 89.


[Закрыть]. В 1499 г. труп был наконец отправлен в Османскую империю для захоронения на заросшем деревьями хурмы королевском кладбище в Бурсе.

Все это время османы вели дипломатические переговоры с соответствующими европейскими державами, чтобы удержать претендента на трон подальше от империи. Ради этой цели Баязид II пообещал не нападать на Рим или Родос и предложил выплаты за то, чтобы папа держал Джема под домашним арестом. Обе стороны придерживались своего соглашения, и войны и крестового похода удалось избежать. Все эти усилия способствовали еще более непосредственному взаимодействию османов с христианской Европой, подтверждая, что османы были важным элементом дипломатии эпохи Возрождения, и делая частью европейской культуры эпохи Возрождения османских деятелей, включая Джема, который был изображен как принц этого периода. Джем появлялся на картинах и в «Книге придворного» Бальдассаре Кастильоне (1528) – популярном справочнике по придворной жизни эпохи Возрождения, изданном на многих языках, который продемонстрировал, что османы считались частью общеевропейской придворной культуры. Пока он не умер, Джем представлял собой опасность, поскольку мусульманские и христианские державы сплотились вокруг него против империи, угрожая повести свои армии в бой против османов.