Текст книги "Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли"

Суннитские султаны империи мамлюков

Одним из союзников Джема в противостоянии с его братом была соперничающая династия, базировавшаяся в Каире. Мамлюки бросили вызов османам за контроль над восточной Анатолией и северной Сирией. Они хвастали тем, что являются хранителями двух святынь – Мекки и Медины, а также Иерусалима, и высмеивали претензии османов, называвших себя ведущей исламской державой. Халифы были потомками членов династии Аббасидов, которые пережили разграбление Багдада монголами в 1258 г. Проживавший в мамлюкском Каире суннитский халиф был преемником Мухаммеда и четырех праведных халифов (Абу Бакра, Умара, Усмана и Али) и, таким образом, теоретически являлся верховным главой мусульманской общины суннитов.

Захват Египта с его богатыми аграрными землями и прибыльной торговой артерией Красного моря, по которой в Европу поступали специи и текстиль из Южной Азии и Китая, был бы большой неожиданностью. Мехмед II умер, отправившись в поход против мамлюков с целью завоевания Алеппо и Сирии в 1481 г. Баязид II продолжил его дело, пытаясь попеременно уничтожить мамлюков и держать их в страхе с помощью Дулкадыра, вассалов мамлюков, которые иногда были их союзниками, а иногда врагами. Баязид II вел войну против мамлюков с 1485 по 1491 г., завоевав небольшую территорию, несмотря на морские и сухопутные кампании[308]308
  Shai Har-el, Struggle for Domination in the Middle East: Ottoman-Mamluk War, 1485–1491 (Leiden, The Netherlands: Brill, 1995).


[Закрыть]. В конечном счете стороны заключили мир, османы признали мамлюкский контроль над Сирией и юго-восточной Анатолией.

Дервиши – мятежники и убийцы

Не только мамлюкский контроль над священными местами суннитского ислама поставил под сомнение притязания Баязида II на звание самого важного мусульманского лидера. Ряд харизматичных религиозных лидеров утверждали, что в ту эпоху они имели право занять место султана. Разработка и распространение ключевых мистических концепций Ибн Араби прочно закрепились.

Особенно важным во время правления Баязида II было представление Ибн Араби о том, что существует одна живая фигура, которая является полюсом вселенной. Эта идея бросила вызов авторитету Баязида II. В каждую эпоху полюс якобы совпадал с единственным человеком, который находился ближе всего к Богу – буквально был центром вселенной, а также опорой. Небеса вращались вокруг полюса, и Бог предположительно проявился в нем. Верующим в полюса и их заместителям не обязательно присягать на верность политической власти и ее носителю султану. Вместо этого, по их мнению, существование полюса требовало, чтобы каждый правитель и управляемый должен был консультироваться с ним, поскольку все действия в мире происходили с ведома и по инициативе полюса. Он служил опорой, от которой зависело все в мире, которому каждый должен был подчиняться как единственной законной духовной и политической власти.

Согласно этой точке зрения, существовали три других столпа и семь заместителей, через которых Бог сохраняет вселенную. Занимая более низкое положение в качестве его представителей, девиантные дервиши участвовали в сохранении мирового порядка, погружаясь в любовь Бога и помогая угнетенным и бессильным восстановить порядок и справедливость. Среди угнетателей были такие мирские правители, как Баязид II.

Чтобы противостоять растущей угрозе со стороны девиантных суфиев, Баязид II продвигал свой имидж благочестивого шейха. Его суфийские пристрастия были квиетистского толка. Он разрешил построить первую в Стамбуле ложу мевлеви на месте византийского монастыря и отреставрировал святилище в Конье, посвященное Мевлеви, среди последователей которого были представители элиты. Баязид II также принял титул святого, или друга Бога, который был обозначением девиантного дервиша Хаджи Бекташа, фигуры, почитаемой янычарами и чью святыню султан обязательно посещал. Обратившись к письменности, Баязид II записал свои собственные «чудеса» и «дивные деяния» в восторженной истории жизни, прочитанной публике. Но непокорные дервиши отказались признать власть Баязида II.

Среди них были последователи Отмана Бабы, взявшего идеи трех более ранних девиантных дервишей – Барака Бабы, Кайгусуза Абдала и Султана Шюджи – и распространившего их среди абдалов Рума, диковинных выбритых и почти голых девиантных дервишей, существовавших со времен правления Османа. Безбородый Барак Баба (ум. 1308) из Токата в Анатолии вел свое духовное происхождение от Хаджи Бекташа и Бабы Ильяса аль-Хорасани и скитался с места на место обнаженным, если не считать набедренной повязки[309]309
  Karamustafa, God’s Unruly Friends, 1–2.


[Закрыть]. Предположительно способный общаться с животными, он прикрепил к своему тюрбану рога буйвола.

Сотни его учеников, принимавших наркотики, играли на тамбуринах и барабанах, в то время как он совершал движения, похожие на танец животных, и выл, как обезьяна. Его прозвали «Волосатый пес», потому что он проглотил кусочек, выплюнутый его хозяином Сари Салтыком, дервишем, «убивающим драконов», и проповедником исламского газавата в Европе[310]310
  Inalcik, The Ottoman Empire, 187.


[Закрыть]. Кайгусуз Абдал оделся в меховой плащ, сбрил усы, бороду, брови и волосы[311]311
  Karamustafa, God’s Unruly Friends, 63.


[Закрыть]. Его современник, святой человек Султан Шуджа, также сбривал волосы на лице, ходил голым и зимовал в пещере.

Отман Баба был странником-аскетом, который сравнивал деньги с фекалиями. Он пил использованную воду после мытья, провозглашая, что, поскольку все является проявлением Бога, все чисто – отголосок концепции единства бытия Ибн Араби. Утверждая, что он является реинкарнацией Адама, Моисея, Иисуса, Мухаммеда, Али и Хаджи Бекташа или даже Бога, он поддерживал тесные отношения с Мехмедом II и в то же время осуждал господствующих суфиев и религиозный класс[312]312
  Ahmet Yaşar Ocak, ‘Bektaşi menakıbnamelerinde tenasüh inancı’, в II. Milletlerarası Türk Folklor Kongresi Bildirileri (Ankara, 1982), 4:397–408; Karamustafa, God’s Unruly Friends, 47–48.


[Закрыть]. Мех-мед II якобы признал Отмана Бабу «истинным» (духовным) султаном[313]313
  Karamustafa, God’s Unruly Friends, 48.


[Закрыть]. Последователи Отман Бабы верили, что в ту эпоху он был полюсом вселенной и что его ученики занимали чуть более низкое положение в качестве его заместителей.

В 1492 г. один из учеников Календери Отман Бабы (также называемый Торлак) попытался убить Баязида II, когда тот находился в военной кампании в Албании. Баязид II ответил жестоко и приказал пытать и казнить последователей Отмана Бабы и девиантных дервишей в регионе Эдирне и начать охоту на них в Юго-Восточной Европе, массово депортировав их в Анатолию, где они искали и вскоре нашли другого радикального лидера.

Шиитская туркменская династия сефевидов в Иране

Самым опасным врагом Баязида II был шиитский шах Исмаил I (1501–1524), основавший династию Сефевидов в Тебризе (иранский Азербайджан) в 1501 г. Сефевиды претерпели собственное религиозное обращение и политическую трансформацию из суннитов в шиитских дервишей. Шейх Джунайд преобразовал суннитский суфийский орден Сефевидов XIII в. в Ардебиле (Иран), основанный шейхом Сафи ад-Дином, в движение радикального мистического шиизма в Восточной Анатолии и Азербайджане. Он организовал ревностных последователей ордена в военную силу, состоявшую из курдов и туркмен, известных как «красные головы» из-за их головных уборов с красными полосками. Когда шах Исмаил I был возведен на престол в Тебризе в 1501 г., он требовал от них преданности точно так же, как глава суфийского ордена требует преданности от своих учеников. Кызылбаши закричали: «Бог пришел». Исмаил I изображал себя одновременно безупречным суфийским духовным лидером и персидским богом-царем. Сочиняя стихи на турецком языке, он провозгласил себя «Божьей тайной», сыном дочери Мухаммеда Фатимы, зятем и двоюродным братом Али и даже Богом[314]314
  Vladimir Minorsky, ‘The Poetry of Shah Ismail I’, Bulletin of the School of Oriental and African Studies 10 (1942): 1006–1053.


[Закрыть]. Кызылбаши видели в Исмаиле I своего спасителя. Они распространили призыв сефевидов в османских владениях в Анатолии, где к ним присоединились многие бывшие сторонники недавно побежденной конфедерации Ак-Коюнлу.

Шах Исмаил I провозгласил себя императором мира и совершенным духовным наставником. Его солдаты были его учениками, готовыми стать мучениками ради своего нового повелителя. Как мог Баязид II оспорить это? Он мог бы сразиться с ним с помощью пропаганды или военных действий, и предпочел первое. Он был в ужасе, как бы Исмаил I не стал новоявленным Тимуром. Сефевиды черпали силу у многих курдов и туркмен, живших в Османской империи. И Баязид II, и Исмаил I боролись за притязания на суверенитет среди одних и тех же мусульман в Восточной Анатолии.

До конца своего правления Баязид II сталкивался с апокалиптическими восстаниями в Анатолии, поддерживаемыми сефевидами, зачинщики которых верили, что наступил конец света. Самым крупным было восстание ученика шаха Исмаила I по имени Шахкулу в 1511 г., который, как и шейх Бедреддин, возглавил движение, получившее широкую поддержку не только среди радикальных суфиев – девиантных дервишей, но и среди курдских и туркменских кавалеристов и других недовольных людей высокого положения. Кровопролитное восстание потрясло большую часть Анатолии. Вместо того чтобы называть Шахкулу «рабом шаха», что соответствует буквальному значению его имени, османы окрестили его «рабом сатаны»[315]315
  «Шейтан кулу» – Прим. пер.


[Закрыть]. Шахкулу утверждал, что он Бог, Мухаммед и искупитель. Апокалиптическое движение было жестоко подавлено близ Кайсери в Центральной Анатолии, недалеко от дервишского домика и мавзолея Хаджи Бекташа. Но еще полдюжины подобных мессианских восстаний продолжались до конца XVI в.[316]316
  Ahmet Yaşar Ocak, ‘Ideologie ofifcielle et reaction populaire’, in Soliman le Magnifique et son temps: Actes du Colloque de Paris, Galeries nationales du Grand Palais, 7–10 mars 1990, ed. Gilles Veinstein (Paris: La documentation française, 1992), 185–192.


[Закрыть]

Первоначальное столкновение между османами и сефевидами, однако, не было борьбой между суннитами и шиитами или между суфиями и «ортодоксальными» мусульманами. Баязид II поддерживал некоторые суфийские ордена, такие как Халвети, которые сначала распространились в провинции Амасья, где Баязид правил как принц. Большая часть суфизма в ту эпоху как в османских владениях, так и во владениях Сефе-видов характеризовалась преданностью Али, двоюродному брату и зятю Мухаммеда. Сегодня это благоговение считалось бы характерной чертой только шиизма. Точно так же как кызылбаши были последователями ордена Сефевидов, янычары назывались корпусом бекташей. И кызылбаши, и бекташи приписывали первостепенное посвящение «божественному» Али, поскольку они превозносили святость над пророчеством и почитали Али, которого считали обладателем тайного, божественного знания. Они также верили в переселение душ и в концепции единства бытия Ибн Араби и шейха Бедреддина и отчаянно ждали возвращения Мехди, искупителя[317]317
  Encyclopaedia of Islam, THREE, s.v., ‘Alevīs’, by Markus Dressler, first published online 2012, http://dx.doi.org/10.1163/1573-3912_ei3_COM_0167.


[Закрыть].

Династия Сефевидов представляла явную и реальную опасность для Османской династии.

После разгрома федерации туркменских племен Ак-Коюнлу с центром в Тебризе в 1501 г. Сефевиды контролировали провинции Диярбакыр и Северный Ирак, а также города Эрзинджан и Эрзурум. Основатель династии и первый лидер шах Исмаил I обладал несколькими стратегическими преимуществами: он был главой суфийского ордена и будучи внуком правителя Ак-Коюнлу Узун Хасана, который женился на сестре шейха Джунайда, состоял в родстве с туркменской династией Ак-Коюнлу, которая до недавнего времени правила Восточной Анатолией, Ираком и западным Ираном (Азербайджан). Поскольку его дед также женился на византийской принцессе, он состоял в родстве и с византийской династией. Вместо того чтобы быть иранцем, шах Исмаил I был еще одним революционным греко-турком. Таким образом, на стороне Сефевидов была как религиозная, так и политическая легитимность.

Они были суфийскими мастерами, требовавшими полного повиновения от своих учеников, и наследниками трона династии туркмен Восточной Анатолии по материнской линии (что было бы оспорено другими претендентами), а также византийцев, последние дни правления которых пришлись на Трабзон. Напротив, у османов не было никакой легитимности или полномочий править Анатолией, кроме силы, но они не были самой сильной туркменской державой.

Говорящие по-турецки и принадлежвшие к религиозной культуре преданных Али туркмен Восточной Анатолии, Сефевиды контролировали верховья Евфрата, которые пересекали основные торговые пути, связывавшие Иран с Юго-Западной Азией и международным центром Алеппо, конечной точкой Великого шелкового пути. С этой позиции они контролировали экспорт шелка, произведенного в Иране, в частности маршрут, проходивший из Тебриза в Ван, Битлис, Диярбакыр и Алеппо. Пока Алеппо находился в руках мамлюков или их союзников, Сефевиды контролировали торговлю из восточной Анатолии и северного Ирака в Средиземное море. Будучи богатым источником дохода, а также символом богатства и процветания, османская шелковая промышленность, сосредоточенная в Бурсе, имела решающее значение для экономики обеих империй. Сефевиды угрожали поставить эту отрасль в опасное положение.

Написание истории династии

Столкнувшись с серьезными религиозными, политическими и экономическими угрозами, с внутренними противниками, связанными с внешними врагами, альтернативными претендентами на трон и конкурирующими моделями правления, такими как божественный суфийский шейх и сефевидский шах, Баязид II ответил военным и дипломатическим оружием, когда это стало необходимо. Но он также ответил пером и чернилами. Написание истории было созвучно имперским амбициям. О властителях судили как по успеху их военных кампаний, так и по величию произведений, написанных в их честь – их культурному капиталу. Покровительствующий литературе правитель казался достойным своего султаната. Двор Баязида II поощрял или нанимал писателей для прославления его самого и его династии, повышения престижа и утверждения его притязаний. Хотя эти люди, возможно, и не были официальными историками, они, тем не менее, поддерживали династию. Будь то гази, суфии или ученые персидские государственные деятели, их щедро вознаграждали за предоставление приятных хроник двору Баязида II[318]318
  Ismail E. Erünsal, ‘II. Bayezid devrine ait bir inamat defteri’, Istanbul Edebiyat Fakültesi, Tarih Enstitu Dergisi 10–11 (1981): 303–341, here 314.


[Закрыть].

Османы постоянно меняли свое понимание того, кто они такие и что для них важно. Только в XV в., втором из более чем шести столетий их правления, османы решили нанять писателей, чтобы сохранить подвиги династии для потомков. И когда они это сделали, все писатели, казалось, были согласны. Они приняли классовую систему с султаном на ее вершине и считали естественным, что османская династия имеет основания править, что наследование должно перейти от султана к одному из его сыновей и что подданные, несомненно, должны быть их слугами. Никто не пытался связать королевскую семью с родословной Мухаммеда или Чингисхана. Такие утверждения легко опровергались. Вместо этого все они согласились с тем, что османы произошли от тюркского племени огузов на западе Центральной Азии и были преемниками сельджуков Румского султаната.

Однако в самых ранних отчетах об османах, посвященных династии, но не заказанных ею, говорилось о предках Османа и огузах как о попутчиках по дороге к Газавату, священной войне.

В этих отчетах утверждалось, что они были товарищами по оружию, но отец Османа, Эртугрул, не считался потомком Огузов[319]319
  Pál Fodor, ‘Ahmedī’s Dāsitān as a Source of Early Ottoman History’, Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae 38, no. 1–2 (1984): 41–54, here 45, 48.


[Закрыть]. Однако во времена правления Мурада II, когда наследник Тимура Шахрух, как и его отец, потребовал, чтобы османы признали его сюзеренитет, те отказались и создали генеалогию, делавшую Эртугрула лидером огузов. Мотивация состояла в том, чтобы заявить, что их происхождение ни в коей мере не уступает происхождению Тимура. Они никому не были обязаны быть слугами, и уж точно не монголам. Если Эртугрул был послан в Анатолию сельджукским султаном, а позже назван преемником последнего сельджукского султана до того, как эта империя рухнула, то османы были их законными политическими наследниками. Именно в тогда появились первые хроники Османской династии, включавшие историю наследования сельджуками, и впервые были записаны истории, составляющие «Книгу моего деда Коркута», повествующую о подвигах огузов[320]320
  Geoffrey Lewis, ‘Introduction’, in The Book of Dede Korkut, trans. Geoffrey Lewis (New York: Penguin, 1972), 9–23.


[Закрыть].

Согласно «Книге моего деда Коркута», огузы были народом, главной ценностью которого считалась мужественность – черта, присущая как мужчинам, так и женщинам. Мужественность – это храбрость человека, не обращающегося в бегство от врага. Мальчика не назовут мужественным, пока он не отрубит головы и не прольет кровь[321]321
  The Book of Dede Korkut, 60, 62.


[Закрыть]. Идеальная жена вставала раньше мужа, садилась на его коня и приносила ему несколько голов, прежде чем он добирался до врага[322]322
  The Book of Dede Korkut, 65.


[Закрыть]. Храбрые воины-огузы носили золотые серьги, щеголяли усами и верили, что лучшие лошади были выведены от сверхъестественного жеребца[323]323
  The Book of Dede Korkut, 198.


[Закрыть]. Их марш сопровождался звуком боевых барабанов, чайников, рожков и дудок. Они несли знамена и штандарты с конскими хвостами, добиваясь расположения девушек или товарищей своими проявлениями доблести. Для развлечения они смотрели, как быки борются с верблюдами или как мужчины борются с быками. Они отправлялись на охоту и соколиный промысел и сами были честными, похожими на соколов вождями-воинами, степными кочевниками, которые жили в палаточных лагерях. Их войлочные шатры располагались на деревянном каркасе и напоминали по форме ульи с дымовыми отверстиями в золотой оправе[324]324
  The Book of Dede Korkut, 70.


[Закрыть]. Они пасли десятки тысяч овец, коз и верблюдов и ездили верхом на арабских лошадях.

Они охотились и сражались с помощью крепких луков, копий, булав, палиц и мечей.

На пирах они ели тушеную баранину и забивали лошадей, рыжих верблюдов, белых и черных овец и крупный рогатый скот. Их приносили в жертву, чтобы выразить благодарность богам. Огузы пили перебродившее кобылье молоко, а также крепкое красное вино из золотых кубков, которые подавали девушки-рабыни. Огромные собаки и вооруженные рогатками мальчишки гнали животных по степи, опасаясь волков, хотя и почитая их. Огузы мигрировали между долинами зимой и горами летом в поисках пастбищ для скота. Летом их привлекали тень деревьев и прохладные ручьи.

Исторические и генеалогические усилия, включая выбор огузов в качестве предков и провозглашение себя законными преемниками сельджуков, были частью пропагандистской войны против конкурирующих туркменских империй и княжеств в Анатолии, Центральной Азии, Иране и арабоязычном регионе. Дулкадыр, Кара-Коюнлу, Караманиды и Ак-Коюнлу – все они сражались за контроль над Восточной Анатолией и заявляли о собственном прославленном происхождении, реальном и вымышленном, от центральноазиатских ханов. Многие из этих соперников также претендовали на происхождение от огузов. Распространение османской родословной во время правления Мурада II, показывающее, что османы происходили от «старшего сына старшего сына Огуз-хана», было очевидной попыткой сделать их самой законной тюркской династией в регионе[325]325
  Imber, The Ottoman Empire, 1300–1650, 123.


[Закрыть]. Это ответило бы на необходимость объяснить, кем были османы, как происхождение и политическое назначение привели их к власти, и заставило бы замолчать других претендентов на трон.

Едва ли уверенные в себе, османы все же сочли необходимым объяснить, что произошло после вторжения Тимура в 1402 г. и во время междуцарствия, включая восстание шейха Бедреддина. Во время правления Баязида II объем исторических работ увеличился.

Баязид II стремился сформулировать новое имперское сознание как на простом турецком, так и на утонченном персидском языках, чтобы улучшить имидж своего предшественника и отца Мехмеда II перед лицом негативной реакции на его жесткую политику и обосновать собственные претензии к соперникам в борьбе за османский трон. Построение Мехмедом II объединенной, централизованной империи – отказ от священных воинов гази в пользу обученных османами христианских рекрутов, янычар – напрягало население бесконечными военными кампаниями и, как следствие, нескончаемым спросом на новые источники финансирования.

После возвращения из военной кампании 1484–1485 гг. в Юго-Восточной Европе и завоевания молдавских черноморских портов Килия и Аккерман, которые Мехмед II взять не смог, Баязид II приказал собрать и записать устные истории о династии и подготовить новые общие истории османов на турецком языке[326]326
  Halil Inalcik, ‘The Rise of Ottoman Historiography’, in Historians of the Middle East, ed. Bernard Lewis and P. M. Holt (Oxford: Oxford University Press, 1962), 164–165; Ruhi, Tevarih-i Al-i Osman (1511), quoted in Inalcik, ‘The Rise of Ottoman Historiography’, 165.


[Закрыть]. Эти усилия продолжались до первого десятилетия XVI в. Курдскому бывшему везирю Ак-Коюнлу Баязид II приказал сочинить элегантную историю на персидском языке[327]327
  Idris Bitlisi, Heşt behişt (Eight Paradises, 1502), quoted in Inalcik, ‘The Rise of Ottoman Historiography’, 166.


[Закрыть]. Баязид II отчаянно нуждался в том, чтобы вернуть лояльность недовольных членов элиты, напомнив о великих деяниях династии и своем месте в ней. Политика Баязида II сильно отличалась от политики Мехмеда II – он вернул захваченные его отцом фонды и земельные участки их владельцам, одновременно создавая себе более благочестивый имидж[328]328
  Inalcik, ‘The Rise of Ottoman Historiography’, 165–166.


[Закрыть].

Прежде всего, эти работы демонстрируют, что главное – верность династии. В отчетах отражен затяжной страх по поводу угрозы со стороны девиантных дервишей. Они в мельчайших подробностях повествуют о восстании шейха Бедреддина во время междуцарствия в начале XV в. Когда столетие спустя Сефевиды внезапно появились на восточной границе Османской империи, османские писатели стали называть шейха Бедреддина и его учеников шиитами и кызылбашами, намекая на современных последователей шаха Исмаила I[329]329
  Bitlisi, Heşt behişt, 229b–230a.


[Закрыть].

Шейх Бедреддин поднял восстание в нестабильных регионах, недавно отвоеванных османами.

В XVI веке османы опасались, что Сефевиды сделают то же самое, и они столкнутся с восстаниями как в пограничных регионах, так и в центральных провинциях.