Текст книги "Трагедия ордена тамплиеров"

* * *

Легенда о бафомете закрепилась настолько прочно, что это дело множество раз возобновлялось в течение последующих веков. В 1789 г. в Эссенуа, что в нескольких километрах от бывшего командорства Вулен, был найден в земле ларец из резного камня с выгравированными на нем арабскими письменами. Археологи посчитали, что это был ларец, где хранился бафомет тамплиеров, или «гностический» ларец. Палеографы с большим трудом сумели расшифровать надпись на этом пресловутом объекте, так называемом ларце «герцога де Блака».

Перевод не оправдывает ничьих надежд, кроме тех, что питают любители всего таинственного: «Пусть восславится Мете (разум), что заставляет расти и расцветать, наш прародитель, это я с семерыми, отрицающий и восстающий против правоверности, все удовольствия окружают тебя».

Некоторые предположили, что этот ларец был всего лишь саркофагом египетской мумии. Остается объяснить, как он оказался закопанным в поле в нескольких километрах от командорства тамплиеров. Следует ли думать, что последние хотели скрыть некое вещественное доказательство, какое-то компрометирующее свидетельство? Предоставим ученым возможность спорить до потери дыхания о гностических тайнах и манихейских символах, изображенных на ларце. В ход снова идет черная магия и ритуалы, связанные с порочной сексуальностью. Некое двуполое существо, изображенное на одной из сторон ларца, якобы представляло собой бафомет, принимающий почести посвященных. Чистая гипотеза какого-то эрудита, умело играющего в захватывающую игру, которая состоит в том, чтобы сравнивать между собой религии или ереси, дабы связать их между собой таинственными и запутанными связями эзотерических доктрин, магии или эротизма.

В Лувре находится множество бронзовых статуэток, называемых бафометами. Это подделки: идола, которого можно было бы посчитать бафометом тамплиеров, не существует.

* * *

С бафометом связаны толкования, касающиеся пояска, который тамплиеры носили под одеждой, на рубашке. Ношение этого пояса предписывалось уставом. Его должны были одевать на ночь поверх рубашки «чтобы не касались свободно своей плоти». Он является символом целомудрия, а хулители тамплиеров сделали из него магический объект. По их словам, прежде чем надеть его на братьев, этим поясом проводили по идолу. Возможно, что в соответствии с обычаем Средневековья, тамплиеры прикасались к тому самому реликварию каким-то предметом, который всегда держали при себе, например, поясом, но этот жест говорил лишь о набожности, его можно наблюдать во всех местах паломничества.

К тому же можно привести свидетельство тамплиера Ги Дофена, который объяснил: «Я пользовался этими поясками, которые прикасались к белому камню, что можно видеть в Назарете в том самом месте, где ангел принес благую весть преподобной Марии; они также прикладывались к мощам, принадлежавшим ордену за морем, мощам св. Поликарпа и св. Эуфимии».

Именно он и дает рационалистам прекрасный повод для рассуждений об амулетах. Ведь так легко приписать черной магии то, что относится к магии белой.

* * *

Большинство обвинений, выдвинутых против тамплиеров, присуще и всем судебным делам Средневековья, касающимся колдовства.

Тамплиерам вменялись в вину тысячи жестоких и садистских поступков: говорили, что они сжигали своих умерших, чтобы заставить новых приверженцев проглотить этот пепел, подмешивая его в еду и напитки. Также добавлялось, что они приглашали женщин на пиры, которые, когда гасили все огни, заканчивались всеобщими оргиями. При рождении детей, зачатых во время этих вакханалий, устраивался новый пир, по ходу которого новорожденных перебрасывали, словно мячи, из одних рук в другие, пока они не умирали. Тогда маленькие тельца зажаривали, а их жиром смазывали бафомет.

Подобным обвинениям, как известно, подвергались и первые христиане.

Также капелланов ордена Храма упрекали в том, что, служа мессу, они опускали слова освящения гостии. Между тем тамплиеры питали такое уважение к таинству святого причастия, что их капелланы всегда носили перчатки, чтобы по возможности избежать оскверняющего прикосновения к своим рукам, которые должны были касаться святых даров.

Точно так же невозможно вменить им в вину тот факт, что в момент возношения даров они опускали головы вместо того, чтобы смотреть прямо на них. Проявление благоговения при виде святых даров было очень распространено в то время, но, как и множество католиков в наши дни, тамплиеры могли посчитать, что в этот момент им следовало пасть ниц. В этом трудно увидеть знак пренебрежения.

Если бы нам надо было рассмотреть все так называемые прегрешения ордена Храма, мы бы не смогли остановиться. Например, они не могли ни крестить детей, ни входить в дом, где находилась роженица. Если по ошибке они все же входили туда, то выходить им следовало, пятясь задом наперед, «о чем отвратительно рассказывать», – говорит обвинительное заключение.

Непонятно, что здесь заслуживает порицания: обвинителям пришлось немало потрудиться, чтобы раздуть из мухи слона, чтобы придать безобидным действиям видимость проступков. По-видимому, их воображение распалялось, как в случае коллективной галлюцинации. Об этом можно судить по ханжескому тону, которым написано обвинительное заключение, отмечающее, что принятие в орден новых братьев происходил тайно, а это является «большим позором для церкви и очевидной опасностью для спасения душ».

Горе тем, на кого были нацелены эти исступленные речи, эта государственная пропаганда, и с кем тоталитарный режим стремится затеять «ссоры по пустякам», дабы избавиться от неугодных!

Не будем останавливаться на упреках, касающихся исповеди. Утверждалось, что великий магистр, несмотря на то что был мирянином, как будто выслушивал тайну исповеди: он даже отпускал грехи, которые не были исповеданы. Мы уже говорили, что самые простодушные путали исповедь с монашеским покаянием. Многие братья полагали, что отпущение грехов, данное капелланом в конце капитула, снимало с них вину за проступок, в котором они не признались.

* * *

Многие авторы значительно романтизировали вступление и пресловутое принятие новых рыцарей в орден Храма. В любопытном труде «Великие Тамплиеры» Джон Шарпентье проявляет недюжинный талант режиссера, описывая церемонию принятия в орден. Великий магистр Гильом Шартрский лично выслушивает клятву кандидата, некоего Ганса из Ингельхейма.

Первая выдуманная деталь: великий магистр говорит вступающему, что орден имеет право распоряжаться жизнью и смертью рыцарей. Но дадим слово автору:

– Моя жизнь принадлежит вам, – ответил Ганс.

– Прекрасно! – одобрил Гильом Шартрский. – Поклянитесь этими органами, которые свидетельствуют о вашей принадлежности к мужскому полу!

– Я клянусь! – торжественно провозгласил рыцарь, прикоснувшись левой рукой к паху и вытянув правую перед собой.

Мы не нашли ничего, что бы напоминало эту своеобразную клятву в документах, касающихся ордена Храма.

Затем следует настоящая фантасмагория, в которой участвуют Святое Распятие и Антихрист. Наконец Ганса вводят в тайную комнату, где находится окутанная покрывалом статуя. С бафомета (ибо речь идет именно о нем) снимают покров. «Посвящаемый в тайну», то есть новый рыцарь должен выбрать один из двух сосудов (кантаров Бахуса), в одном из которых заключалось вино истины, в другом – вино заблуждений.

Наконец посвящаемый должен поцеловать статую в семь мест, соответствующих различным нервным сплетениям, в том числе и в поясничное и в крестцовое сплетение…

Это весьма элегантный способ одновременно вспомнить и бафомет, и все «oscula inhonestą» (постыдные поцелуи). Но нет ли в этой милой фантазии доли истины? Не были ли похотливые развлечения, о которых мы говорили, связаны с некоей туманной космогонией, с обращением к древним тайнам? Утверждая подобное, мы даем чересчур большое преимущество оккультистам.

* * *

А вот, собственно говоря, и сатанизм.

По словам обвинителей ордена, тамплиеры якобы сохраняли демонические традиции, восходящие к героическому периоду в истории ордена, к временам, когда на двух братьев у них была лишь одна лошадь. Однажды ехавшим верхом двум тамплиерам внезапно стала угрожать большая опасность. Один из сидящих в седле рыцарей препоручил свою жизнь дьяволу, тогда как другой призывал Иисуса Христа. Первый вышел невредимым из опасного приключения и посоветовал другому, быть может, менее удачливому, всегда поручать свою жизнь дьяволу.

Совету стали следовать: этим можно было бы одновременно объяснить и необыкновенное богатство ордена, и его распущенность.

Любители совпадений соотносят эту дьявольскую легенду о двух рыцарях с двуликостью бородатого бафомета.

Будет утверждаться, что тамплиеры на капитулах поклонялись демону в обличье кота. Предполагалось, что этот кот вступал в беседу с помощниками, и таким образом они вызывали появление других демонических фигур, последние являлись в виде сладострастных женщин, с которыми каждый «поступал по своему усмотрению», как во всех случаях с суккубами.

Эти россказни позволяют констатировать тот факт, что обвинения, обращенные к тамплиерам, напоминают упреки, выдвинутые против различных сект, которые подозревались в сношениях с демоном, например, против манихеев. Проявление манихейства усматривалось в том, что при возникновении ордена два рыцаря ездили на одной лошади, или же в том, что тамплиерам было предписано есть вдвоем из одной миски. Жюль Луазелер считает тамплиеров простыми последователями катаров и, следовательно, поклоняющимися злому началу. В связи с ними вспоминались Элевсинские мистерии.[40]40
  Элевсинские мистерии – в античной Греции ежегодные празднества в честь богинь Деметры и Персефоны. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

С другой стороны, в отречении от Бога обвинялись альбигойцы и вальденсы, равно как и колдуны, которым также приписывались убийства детей, рожденных от кровосмесительных связей. Что касается непристойных поцелуев, отметим, что в процессах, связанных с колдовством, ведьмы обвинялись в поклонении козлу, «osculantes ilium in ano suo» (поцелуях его в зад).

Если оценивать все то, в чем упрекали тамплиеров, кажется, что враждебно настроенным хулителям ордена нужно было лишь пополнять свои обвинения из запаса тех ужасов, что приписывались в течение веков еретикам, колдунам, магам и всем тем, кто, как предполагалось, что-то замышлял против властей и разрушал мировой порядок.

Впрочем, в средние века еретик считался своего рода анархистом, точно так же как в эпоху Ренессанса протестанта в политике принимали, главным образом, за революционера.

Если между тамплиерами и альбигойцами и существовали связи, то их изучение не входит в наши планы. Единственное, что установлено наверняка, – это то, что альбигойская ересь практически полностью исчезла в начале XIV в.

Во время судебного процесса против тамплиеров при здравом размышлении невозможно было представить себе духовную связь между рыцарями-тамплиерами и еретиками с юга Франции, какими бы ни были сравнения, приводимые теми, кто их искал. Всегда легко связать доктрину, которую хотят осудить, с какой-нибудь исчезнувшей ересью. Именно это и сделали с тамплиерами, обвинив их в альбигойстве.

Возможно, в орден Храма проникли какие-то идеи учения катаров, оттого что катарам, которых принудили к раскаянию, иногда приходилось вступать в орден тамплиеров, чтобы искупить свою вину. В числе этих идей мы отметили страх альбигойцев перед беременной женщиной, запрет входить в дом, где находится женщина, мучимая родами. Но были еще и другие, и отречение от Христа являлось всего лишь логическим следствием вероисповедания, не признававшего божественного воплощения. Следовало бы отнести эти религиозные заблуждения к тем, что исповедовались богомилами, сатанистами и иоаннитами.

В связи с этими ересями достаточно вспомнить, что в начале XIII в. тамплиеры участвовали в крестовом походе против альбигойцев. Таким образом, они, по словам клеветников, якобы снова заключили сделку с врагом…

Неизвестно, принесло ли вмешательство тамплиеров свои плоды во время этого похода в Западной Европе. Они были обязаны нести военную службу королю только во время крестового похода, но их помощь не ограничилась только лишь военными действиями. В 1212 г. тамплиеры вошли в комиссию, созданную Симоном де Монфором[41]41
  Симон де Монфор (ок. 1160–1218) – мелкий французский сеньор, возглавил крестовый поход против еретиков-альбигойцев Южной Франции; захватил герцогство Нарбоннское и графство Тулузское. (Примеч. ред.)


[Закрыть] с целью написать устав, известный под названием «Статутов Памье» и предназначенный для налаживания жизни в стране, отвоеванной у еретиков.

Если бы тамплиеры подозревались в поддержке альбигойской веры, Папа Иннокентий III, столь ловко изобличавший ересь, не преминул бы это заметить.

Часть третья

Глава I
Аресты 13 октября 1307 г

Таким образом, король Филипп Красивый благосклонно отнесся к наговорам горожанина Безье Эскье де Флуарана. А злые гении из его окружения, такие как печально известный Ногаре, спешили подтолкнуть монарха к конкретным действиям.

Король весьма был склонен прислушиваться к словам тех, кто советовал ему применить силу, но он знал, что ему необходимо заручиться поддержкой Папы. Орден Храма подчинялся непосредственно понтифику. Поэтому важно было проявить осторожность и осмотрительность.

Филипп Красивый приказал Ногаре начать расследование, предложив известить об этом Папу. Расследование будет долгим: оно будет вестись два года. Это указывает на то, что дело продвигалось на ощупь, что давало дорогу интригам и махинациям.

Основными информаторами короля стали бывшие тамплиеры, изгнанные из ордена за недостойное поведение. Также упоминаются двенадцать братьев, которые, выйдя из ордена, вновь возвратились туда, изобразив раскаяние, чтобы шпионить за делами и поступками тамплиеров. Эти мастера на все руки, не имеющие ни стыда ни совести, как кажется, сами специально совершили некоторые преступления, в которых обвиняли тамплиеров, чтобы создать напряженную обстановку и спровоцировать выявление новых фактов прегрешений ордена.

Наконец бывшие тамплиеры были задержаны, и их заключение в течение долгого времени держалось в секрете. В конце концов, Ногаре при поддержке великого инквизитора Франции Гильома Эмбера, получил от этих пленников обещания доказать, что в ордене тамплиеров совершались преступления.

Король основывал свои обвинения именно на этих подозрительных свидетельствах.

Ожидая, когда его тайное расследование даст первые результаты, король в письме известил об этом Папу.

Помимо этого вопрос о тамплиерах много раз будет затрагиваться в беседах, которые Филипп Красивый и Климент V будут вести до и во время празднеств, посвященных восшествию на трон Папы Римского, в Лионе 15 ноября 1305 г.

Поначалу Папа отказывался верить в обоснованность обвинений. Он добавил, что как только тамплиеры узнали о том, что замышляется против них, они сами объявили о своем подчинении решению Папы. Это означало, что они были уверены в себе и своей невиновности.

На протяжении всего 1306 г. между курией и двором шла бурная переписка. Папа медлил: он хотел выиграть время. Впрочем, он болел, и с августа по ноябрь не хотел никого принимать.

В июне того же 1306 г. вспыхнул мятеж, о котором мы говорили и во время которого король укрылся в резиденции Храма. Филиппу Красивому было нелегко бежать от народного преследования. Простолюдины захватили все выходы и заявляли, что хотят заморить голодом короля. Несмотря на верность и храброе поведение, которое тамплиеры проявили в данных обстоятельствах, их, как мы уже сказали, обвинили в подстрекательстве к мятежу.

В конце этого же года при дворе Франции состоялось тайное заседание совета, на котором присутствовали кардиналы Беренгар Фредоль и Этьен де Сюизи. На совете, по всей видимости, было решено возбудить судебное дело против тамплиеров.

* * *

На встрече между Папой и королем, которая произошла весной 1307 г. в Пуатье, встал вопрос о слиянии орденов тамплиеров и госпитальеров. Папа, встревоженный словами кардиналов Беренгара Фредоля и Этьена де Сюизи, конечно же, рассчитывал избежать предполагаемого процесса, присоединив тамплиеров к другому ордену, который не навлекал на себя столько упреков, как орден Храма.

Идея объединить тамплиеров и госпитальеров в один орден была не нова. Выдвинутая королем Людовиком Святым около 1265 г., она рассматривалась 7 мая 1274 г. на Вселенском Соборе в Лионе Папой Григорием X в присутствии двух представителей обоих орденов. План был отвергнут по причине возможных возражений со стороны королей Кастилии, которые боялись, что слияние орденов может нанести ущерб трем орденам их королевства: орденам Сантьяго, Калатраве и Алькантаре.

Карл II Анжуйский, король Неаполя и Сицилии, также находившийся в Пуатье,[42]42
  Среди множества людей, приехавших к королю в Пуатье, отметим еще и графа Фландрского, Роберта Бетюнского, который явился, чтобы просить о пересмотре мирного договора, заключенного в Атис-сюр-Орж. Его сопровождало большое число депутатов, среди которых был Жан Брейдель. (Примеч. авт.)


[Закрыть] предложил в 1293 г. объединить в один новый орден все существовавшие военные ордены. Во главе его стал бы сын короля или какой-нибудь князь благородного происхождения, одновременно получивший бы и корону Иерусалима. Этот план, предложенный Папой Николаем IV христианским государям, был ранее одобрен на Страсбургском Соборе, но Папа вскоре умер.

Также можно привести план объединения, который предложил Раймунд Луллий:[43]43
  Раймунд Луллий, называемый «ученым-ясновидцем», был одновременно солдатом, миссионером и философом. Он умер мученической смертью, желая обратить арабов в другую веру. (Примеч. авт.)


[Закрыть] его план был сначала принят, а потом отвергнут Бонифацием VIII.

Наконец Дюбуа, «легист из Кутанса» и советник короля, защищал ту же самую идею в труде «De recuperatione Terrae Sanctae» (О возвращении Святой Земли). Он предлагал заставить тамплиеров и госпитальеров объединиться и жить за счет своих богатств в странах Востока. Должность великого магистра была бы передана королю Кипра. Поскольку у этого монарха не было детей, Дюбуа делал вывод, что этот сан перешел бы потом ко второму сыну Филиппа Красивого. Таким образом, французский принц унаследовал бы остров Кипр и высокое звание, что сделало бы его «одним из самых богатых и самых могущественных государей Леванта». Так можно было бы постепенно изъять все имущество орденов тамплиеров и госпитальеров в Европе, что принесло бы королевству 800 000 турских ливров в год. Эта сумма могла бы быть направлена на покупку кораблей и провизии, чтобы дать возможность отправиться в крестовый поход. В приорствах и командорствах следовало бы основывать школы для девочек и мальчиков, усыновленных из благих намерений в ходе крестовых походов. Там им преподавались бы ремесла, медицина, астрономия и восточные языки.

Никто не принял всерьез этот абсурдный план. Отметим, однако, что труд Дюбуа не осуждал орден Храма: он только упрекал его в бесполезности. К тому же дело тамплиеров вписывалось в большой тоталитарный план, реализация которого должна была по замыслу его создателя навсегда закрепить всесилие французской монархии. Ренан это прекрасно понимал: «Под предлогом крестового похода сделать короля Франции главой христианства, передать ему бенефиции папства, часть доходов Церкви и, в особенности, ценности орденов, посвятивших себя Священной войне, – таков был план, разработанный небольшой секретной школой, где Дюбуа играл роль утописта, а Ногаре – исполнителя».[44]44
  Histoire littéraire de la France, т. XXVI. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Прецеденты случались и раньше: в 1229 г. Фридрих II изгнал тамплиеров с Сицилии и изъял их ценности.

* * *

Мы уже видели, что великий магистр ордена Храма, Жак де Моле, к которому Папа обратился с вопросом о слиянии орденов, высказал свое мнение по поводу существующего положения вещей.

Мало вероятно, чтобы Климент V обратил внимание на план, который неоднократно отвергался его предшественниками. Нужно было действовать быстрее. Обвинения, сфабрикованные королем, требовали тщательной проверки. Папа взял с короля обещание, что тот станет сообщать ему о результатах расследования, которое вел Ногаре. Что и будет сделано. Также в Пуатье поднимался вопрос о возобновлении процесса над Бонифацием VIII. В связи с этим была собрана комиссия кардиналов и они предложили компромисс: Папа отменит меры, принятые против Франции его предшественником,[45]45
  Имеется в виду политика Бонифация VIII, враждебная Филиппу IV Красивому. (Примеч. ред.)


[Закрыть] а король предоставит Клименту самому завершить процесс над Бонифацием VIII.

По мнению Лизерана, дело тамплиеров нисколько не привлекло внимания Папы в Пуатье. Разговор между ним и королем на эту тему был весьма кратким: он продолжался столько времени, сколько нужно, чтобы пройти из папских апартаментов в зал публичных заседаний.

Впоследствии происходил обмен многочисленными письмами и посланниками. Поначалу наговоры Филиппа Красивого не смогли поколебать уверенность Климента V. Он с недоверием относился к интригам короля, тем более что великий магистр сам просил Святой Престол со своей стороны провести обстоятельное расследование. Климент V уступил желанию Жака де Моле и 24 августа 1307 г. приказал начать расследование или, скорее, судебное разбирательство, которое велось в соответствии с действующими правилами. Высокие сановники ордена Храма требовали оправдательного приговора, если бы их невиновность была установлена папскими судьями: в противоположном случае они согласны были принять наказание.

Чтобы внести некую ясность в это чрезвычайно запутанное дело, нам нужно отныне следовать строгой хронологии. Так как даты были перепутаны Дюпюи (нарочно, как утверждают некоторые), первым историком ордена Храма, не так-то просто проследить события день за днем.

Расследование Папы велось уже в течение трех недель, когда 14 ноября 1307 г. Филипп Красивый тайно отправил своим чиновникам в запечатанных письмах пространное послание, касающиеся тамплиеров. Эти служащие короны должны были распечатать их только в назначенный день. Письмо содержало обоснование четырех главных пунктов обвинения: отречение от Христа, принудительная содомия, опущение капелланами тамплиеров слов при освящении гостии и, наконец, поклонение идолу. Королевское послание заканчивалось приказом чиновникам арестовать 13 октября всех тамплиеров, что находились в их бальяжах. Король опасался проволочек канонического судопроизводства. Он хотел действовать быстро, пока это дело не выскользнуло из его рук.

22 сентября в монастыре Мобюиссон Ногаре был назначен хранителем печати и главой канцелярии, сменив на этом посту Жиля Асцелина, архиепископа Нарбоннского. Последний, отнюдь не намереваясь наносить удар по ордену тамплиеров без согласия Папы, отказался скрепить печатью письма, в которых содержался приказ об аресте рыцарей-монахов.

В тот же день главный инквизитор Гильом де Пари направил послание инквизиторам Тулузы и Каркассона, приорам, помощникам приоров и причетникам ордена доминиканцев, чтобы приказать им начать допрос тамплиеров в связи с преступлениями, в которых обвиняла их молва. Но обвиняемые могли предстать перед судом инквизиции только после первого допроса, проведенного королевскими чиновниками. Инквизиторам было разрешено прибегать к пыткам, «если будет в том нужда». После признания обвиняемым были бы прощены грехи, и их бы выпустили; если бы они упорно все отрицали, они были бы приговорены к смерти. Такой была альтернатива, предлагаемая инквизицией своим жертвам. Как видно, все было подготовлено, ставки были сделаны еще даже раньше, чем начались сами аресты, о которых мы сейчас расскажем.

26 сентября Папа попросил короля предоставить ему новые сведения о проведении расследования. Он желал вновь взять это дело в свои руки. Его держали в неведении относительно готовящихся арестов. Ногаре был полон злобы на Папу за то, что тот отказался принять его в Пуатье и не стал снимать обвинения, выдвинутые Папой Бенедиктом XI против виновника нападения на Бонифация VIII в Ананьи.

12 октября ничто не предвещало неотвратимой развязки: Жак де Моле, великий магистр ордена Храма, присутствовал на похоронах принцессы Екатерины де Куртене, супруги Карла де Валуа и внучки Балдуина II, императора Константинополя. Великий магистр, стоя возле короля, держал один из шнуров покрова на гробе.

На следующий день, 13 октября 1307 г. все тамплиеры королевства были арестованы в одно и то же время. Этот прием был известен: точно так же поступили в 1291 году с ломбардскими банкирами, а в 1306 – с евреями.

Приказ об аресте был выполнен в точности, как о том свидетельствует письмо, герцога Брабантского к королю: «Мы прекрасно поняли, как вы приказали поступить с делом тамплиеров. Мы схватили всех тамплиеров, находящихся на нашей земле, и они находятся в нашей власти, и их имущество находится под арестом, так как вы нам повелели».

Все детали операции были тщательно проработаны. Членам комиссии нужно было изобразить обыкновенную проверку, но за ними следом должны были следовать бальи, сенешали и вооруженная охрана. Нескольким тамплиерам удалось скрыться; некоторые, как говорили, повесились или бросились вниз с башен в своих поместьях.

Жак де Моле был арестован самим Ногаре в парижском Тампле. Едва он покинул его величественные стены, как туда приехал король. Он явился, чтобы обосноваться в этой гордой крепости, где несколько лет назад скрывался, преследуемый по пятам криками мятежников. Через порог ордена Храма переступил уже не испуганный правитель, а празднующий победу деспот, только что уничтоживший тех, кто внушал ему опасения, в их собственном жилище. Филипп отдал приказ перевезти в крепость, которая отныне будет принадлежать ему, его собственную казну и архивы Франции. Казну Храма он добавил к богатствам своего рода и государственной казне, доставленной из Лувра. Его казначеи вновь взяли в свои руки управление королевскими финансами, которыми до этого момента распоряжались тамплиеры.

Для короля башня Тампля являлась символом ненавистной власти, которой обладали его враги: король ненавидел эту башню с мальчишеским пылом. Переселяясь в новую резиденцию, он приказал выкопать останки строителя башни и развеять их по ветру, как будто речь шла о еретике. Этот поступок свидетельствует о злобной мелочности короля, которого его апологеты описывают как человека уравновешенного, вдумчивого и всегда владеющего собой.

Гильом де Ногаре поспешил оправдать в глазах народа неожиданные меры, принятые Филиппом Красивым. Он обратился к клирикам и народу с воззванием, дабы подчеркнуть тот факт, что король всего лишь подчинился воле Гильома Эмбера, главного инквизитора Франции. Ногаре не исполнял мнения Папы, но дает понять, что понтифик согласен с королем. Таким образом, он лгал, чтобы утихомирить первые всплески волнения, вызванного поступком, представлявшимся беззаконным в глазах этих простых людей, которые, несмотря на свое предубеждение против ордена Храма, обладали чувством справедливости. «Государственные интересы», значение которых в это время понималось еще смутно, не могли возобладать над привилегиями, которыми пользовались люди Церкви.

Его послание отличалось особой напыщенностью. Оно начиналось со следующих слов: «Прискорбное дело, горестное дело, злодеяние, о котором ужасно подумать, и страшно услышать, отвратительное, гнусное, омерзительное и нечеловеческое достигло наших ушей, заставив нас содрогнуться от ужаса».

И Ногаре с очевидным удовольствием описывает все то, в чем упрекали тамплиеров, начиная с отречения от Христа, до опущения слов в ходе церемонии освящения гостии, не забывая о противоестественных преступлениях.

На следующий день 14 октября Ногаре призывал в зал капитула собора Парижской Богоматери магистров факультета теологии, каноников, прево Парижа и других королевских чиновников. Перед лицом этого собрания «проклятая душа» – Филипп Красивый изложил историю дела и пересмотрел различные обвинения против тамплиеров.

15 октября Ногаре обратился к толпе. Он воспользовался воскресным днем, чтобы собрать как можно большее количество людей в саду королевского дворца. На этом «митинге» доминиканские монахи и королевские чиновники одни за другими брали слово, чтобы попытаться оправдать поступки, всколыхнувшие общественное мнение. Пусть тамплиеры и не вызывали к себе уважения, однако всех возмущало то, что с ними обращались как с преступниками.

* * *

Во всем королевстве королевские чиновники допрашивали пленников и описывали имущество ордена тамплиеров, чтобы управлять им от имени короля.

Во время допросов применялись пытки, и это имело самое большое значение в свете того, что за ними последовало. Действительно, обвиняемые, признавшись в чем-либо под пытками, не смели отказаться от сказанного, ибо в сознании людей средневековья тот факт, что кто-то вновь отрицал проступок, в котором уже признался, был чрезвычайно важен. Это означало упорствовать в своем заблуждении, a «perseverare diabolicum» (упорствовать в дьявольском заблуждении) воспринималось в буквальном смысле слова. Запирающийся считался нераскаявшимся еретиком, и его казнили без дальнейших судебных разбирательств. Таким образом, первоначальное признание, сделанное под пыткой, в дальнейшем постоянно влияло на поступки обвиняемых, какими бы ни были впоследствии судьи и суды, перед которыми снова представали обвиняемые.

Доказано, что действия чиновников короля отличались жестокостью. Это было началом государственной инквизиции.

Когда король испросил совета у теологов из числа своих приближенных, ему ответили, что светский судья не достаточно компетентен, чтобы разобраться в этом деле, поскольку речь идет о ереси. Король может вмешаться, только если об этом попросит церковь. Вследствие этого король не мог отобрать их имущество. В данном случае речь идет о лицах духовного звания, «не подчиняющихся судье-мирянину». Филипп Красивый согласился с мнением своих теологов и решил предать тамплиеров суду церковному. Отметим, что великий инквизитор был исповедником короля. Можно догадаться, что Гильому де Пари было нетрудно убедить своего подопечного. Паутина заговора плелась с точностью, которую вполне можно назвать дьявольской, поскольку король явным образом подчинялся… демону алчности.

Поэтому именно инквизиция будет вести процесс против ордена. А Ногаре придется иметь дело с организацией, к которой он, должно быть, питал особую ненависть: действительно, как нам сообщает Ж. Гиро,[46]46
  Guiraud J. L'inquisition médiévale. Paris, 1928. (Примеч. авт.)


[Закрыть] «он принадлежал к семье катаров из окрестностей Каркассона; его дед был сожжен как еретик, и, если бы соблюдалось церковное и гражданское законодательство, ограничивающее детей и внуков еретиков в правах, он не мог бы исполнять те важные обязанности, которые у него были, а также те, которые король, оказывая доверие, вскоре на него возложит».

Этот внук еретика не имел ни малейших навыков, чтобы разобраться в деле, касающемся веры и нравственности.

* * *

С 19 октября по 24 ноября в нижнем зале парижского Тампля сто тридцать восемь тамплиеров предстали перед великим инквизитором Гильомом Эмбером, который действовал без законного на то основания.

Там было несколько монахов, советников короля, как, например, Симон де Монтиньи, секретари суда, палачи и простолюдины.

Хотя протокол об этом не упоминает, дело не обошлось без пыток; он них умерли двадцать пять тамплиеров. «Мы слышали, – говорит аббат Верто, – одни лишь крики и стоны тех, кого пытали раскаленными клещами, кому ломали и вырывали члены тела при пытке». Целый месяц обвиняемые сидели на хлебе и воде; они появлялись ослабевшими, измученными, изнемогающими. Неудивительно, что при том слабом физическом состоянии, в котором они находились, многие из них были вынуждены против своей воли признаться во всем, что от них требовали: в отречении от Христа, оскорблении креста, подстрекательстве к содомии, сатанинских ритуалах и пр. Несмотря на мучения многие братья отвергали обвинения, а трое отказались говорить.