Текст книги "Женщина в черном 2. Ангел смерти"

Никаких прощаний

Когда Гарри притормозил джип у церквушки на краю Кризин-Гиффорд, солнце почти уже село. Ева вышла, окинула взором руины деревни. Надвигающийся закат удлинил тени, деревенские дома словно стали меньше и темнее, будто гигантская рука нависла над ними, готовая схватить в кулак.

Со стороны водительского места высунулся Гарри, явно разрывавшийся между тревогой из-за необходимости покинуть Еву в одиночестве и необходимостью выполнять приказ.

– Мне жаль, но я и вправду не могу остаться, – сказал он смущенно. – Никак не могу.

– Да ничего, – отмахнулась Ева, – уверена, со мной все будет прекрасно.

Гарри мрачно кивнул, честно стараясь ей верить.

– По-моему, вами можно только восхищаться, – заметила она неожиданно. – Я серьезно.

– С чего бы вдруг? – изумился Гарри.

Ева указала глазами в небо:

– С того, что вы раз за разом возвращаетесь ТУДА. После всего случившегося.

– Надо продолжать жить, правда ведь? – ответил он не слишком уверенно.

– Вот именно, – Ева смотрела на него и улыбалась. – Вы совершенно правы. Что ж, желаю вам у…

– Ни в коем случае! – перебил Гарри торопливо. – Желать удачи – только беду накликать. И никаких прощаний, запомните. Никогда. Прощания – под строгим запретом.

Ответил на ее улыбку, – получилось не слишком идеально, – и нажал на газ, а Ева стояла – и смотрела ему вслед.

«Никаких прощаний», – крутилось в сознании. Интересно, а что чувствуешь, когда машешь кому-нибудь – и точно знаешь, что вы с ним, возможно, видитесь в последний раз? И знаешь, что он знает, о чем ты думаешь, и сам думает о том же? Как быть вам обоим? Сделать вид, будто ничего особенного не происходит? Лгать друг другу? И что тогда станется с вами обоими? Как вам продолжать жить с этим?

Ева отчаянно замотала головой. Эта проклятая война ставит перед людьми столько трудных вопросов!..

Повернулась и пошла своей дорогой, прочь от удалявшегося джипа, вдоль деревни.

По крайней мере она знала, куда направляется.

«Г.Д.»

Остановившись перед выгоревшим фасадом дома, Ева всмотрелась в табличку:

«Мистер Горацио Джером, эсквайр, адвокат».

Потом осмотрела ключ, лежавший на ладони, – все точно, гравировка инициалов на нем полностью совпадала с гравировкой букв на табличке.

Заходящее солнце все удлиняло и удлиняло тени, придавая черным провалам окон сходство с призрачными, полными ужаса глазами над распахнутым в беззвучном крике ртом дверного проема.

Сжимая ключ в кулаке, будто охотник на вампиров – распятие, молодая женщина шагнула внутрь.

Внутри дом выгорел настолько сильно, что его чернота, казалось, поглощает даже слабый свет умирающего дня. На мгновение Еве вспомнились расползающиеся по стенам особняка Ил-Марш черные пятна плесени и гнили. «Когда-нибудь он будет выглядеть именно так», – подумалось ей.

Она стояла в холле. Рабочие кабинеты, наполовину обшитые деревом, наполовину застекленные, тянулись по одну сторону стены, в дальнем конце которой сохранились еще останки чего-то напоминавшего ведущую вниз лестницу. Обои – там, где не почернели – позеленели от времени.

С другой стороны возле Евы в половицах красовалась довольно большая дыра с потемневшими краями, через которую виднелся подвал. Приблизившись к краю, она заглянула внутрь, но не обнаружила там ничего интересного – лишь разруху да клубящуюся пыль.

Ева решительно направилась в ближайший кабинет и принялась искать там замочную скважину, к которой подошел бы ключ, однако потерпела полную неудачу. Во втором кабинете проверка дала столь же неутешительные результаты. Вздохнув, Ева пошла в сторону лестницы, ведущей в подвал.

Первое, что там удалось обнаружить – груда угольев и обгорелых остатков чего-то в центре комнаты, удивительно смахивавшая на старое кострище. Ева нахмурилась – похоже, дом подожгли намеренно?

Обугленные вещи едва сохраняли призрачные очертания предметов, которыми были раньше. Напрасно Ева щурилась, пытаясь найти в этих дебрях что-нибудь способное иметь замочную скважину – ничего не вышло.

Что-то привлекло ее внимание – и Ева подняла старинную куклу, запыленную и испачканную сажей. Кажется, когда-то кукла изображала Джуди и служила парой к Панчу, доставшемуся Эдварду. В деревянном личике верной супруги Панча не было радости – глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, будто от ужаса. Ева невольно содрогнулась и бросила куклу туда, где подобрала… а когда подняла глаза, заметила в дальнем углу невысокую арку, закрытую ажурной металлической калиткой, почерневшей от огня и заржавевшей, но по-прежнему выглядевшей удивительно прочной и основательной.

Ева потянула за ручку, и калитка, жалобно скрипнув давно не тревоженными петлями, отворилась.

За ней перед молодой учительницей открылся узкий коридор. В конце его красовались ряды депозитных сейфов. Чувствуя, как отчаянно выплясывает сердце в груди, а ключ в ладони будто горячеет и наливается жизнью, Ева бросилась вперед.

К первому сейфу ключ не подошел – в скважину влез, но поворачиваться отказывался. Со вторым произошла та же история. А третья ячейка открылась.

Замирая от ужаса и возбуждения, Ева просунула руку внутрь, нащупала и извлекла содержимое.

Конверт.

Ева читала надписанные на нем слова: «Натаниэлю Драблоу, передать в восемнадцатый его день рождения». Повернула письмо – оно было запечатано воском, и печать так никто и не сломал.

Калитка с грохотом захлопнулась.

Потрясенная Ева обернулась и увидела в умирающем свете темный силуэт человеческой фигуры. Скорее услышала, чем рассмотрела, как пришелец закрывает на ключ замок снаружи, и бросилась к калитке.

– Вы не можете туда воротиться, – прошелестел скрипучий, надломленный временем голос. – Уж простите меня.

Ева тотчас же узнала престарелого слепца, с которым случайно встретилась, когда впервые бродила по деревне. Он оказался намного выше и сильнее, чем запомнился ей с той ночи. Снова и снова дергала она за ручку, однако замок держался крепко.

– Что вы творите?! – почти завизжала Ева голосом, в котором звенели истерический ужас, гнев и недоумение. – Вы не имеете права! Не можете меня тут запереть и бросить, вы!..

Старик повернулся и, сутулясь, зашаркал прочь по коридору.

– Пожалуйста! – кричала Ева, и голос ее эхом отдавался от каменных стен. – Пожалуйста, вернитесь!

Слепец остановился, но не обернулся.

– Ежели воротитесь в дом, – выговорил он мрачно, будто вестник, не по своей воле неохотно доставляющий печальную новость, – там снова пойдут убийства…

– О чем вы толкуете? – изумилась Ева.

– Вы слыхали моих маленьких друзей. – Старик медленно закивал.

– Ваших… друзей?

– Точно. Они вам свою песенку спели.

И тут Ева вспомнила: звонкие голоса, детский хор, который она услышала во время первой прогулки по деревне. Услышать – услышала, но не увидела.

– Да, – осторожно сказала Ева, – о да. Я их слышала.

– А надо было не слышать, а слушать, – обронил старик и опять побрел к лестнице.

Ева поняла: если она хочет, чтобы слепец вернулся и выпустил ее, необходимо что-то срочно сделать. Или сказать?

– Это она, верно?! – крикнула она в удаляющуюся спину. – Дженет Хамфри! Это о ней вы сейчас говорили?!

Старик застыл на месте, впрочем, обернуться все еще медлил.

– Сынишку своего потеряла, Натаниэля, в болоте он утонул, – голос его звучал медленно и точно неуверенно. – А после руки на себя наложила. Но только после вернулась, вернулась за другими ребятишками. Да, да…

«Надо заставить его говорить дальше, – думала Ева, – и не только затем, чтоб заставить отпереть замок, но и просто потому, что нужно узнать правду».

– Но как ей удалось?!

Старик, словно не к ней, а в никуда обращаясь, пробормотал короткий стишок, и что-то не похоже было, чтоб он сам его придумал:

– Коль ее увидишь, помни не шутя, что погибнет вскоре малое дитя. – Он снова медленно закивал. – Вот так, так оно и есть, все верно. Потому и не могу я вам позволить в дом воротиться.

Ева призадумалась, вникая в смысл сказанного.

– Но, – осенило ее, – одно дитя уже умерло.

Старик медленно обернулся – и незрячие глаза словно вонзились ей в лицо.

Джеймс

Джеймс сидел в классе, безуспешно пытаясь сосредоточиться на сочинении – ничего не выходило. Смерть Тома потрясла всех, однако ближе всех к сердцу принял ее именно он. Они с Томом подружились сразу же, как уехали из Лондона, и, хоть в глубине души Джеймс и не был уверен, вправду ли Том ему по душе, друг – все одно друг, а как не переживать, если с другом подобное приключилось?

Убежать – вот чего ему хотелось, удрать поскорее и подальше. Да только… удерешь тут, ага. Тут из дома-то нос еле высунешь без дозволения чертовой миссис Хогг. Одно и остается – торчать в классе, изнывая от раздражения и тревоги.

Джеймс покосился на Эдварда – парня, который был его лучшим другом раньше. Что стряслось, он и сам не мог взять в толк. И дело не только в том, что у Эдварда мать померла, – много всего наложилось. Понятно, что надо продолжать стараться быть с Эдвардом подобрее, но что толку? Эдвард изменился – придется смириться.

Мальчик уныло уставился в тетрадку. Нет, больше писать он не мог, на части разорвись, и в классе сидеть – тоже. Он поднял руку.

– Мэм, – сказал погромче, чтоб привлечь внимание миссис Хогг, – я есть хочу.

Джин на миг оторвалась от вязания, взглянула на Джеймса поверх очков…

– Сначала допиши сочинение, – уронила, будто камушек. И вернулась к своим спицам.

Рука Джеймса взметнулась снова.

– Да я уж закончил, мэм.

– Тогда, – вздохнула Джин, – перепиши начисто.

– А мисс Паркинс – она всегда позволяла…

– Мисс Паркинс здесь нет! – Джин швырнула вязание на стол с такой силой, что ученики аж на стульях подскочили, и даже самой директрисе, явно сожалевшей о секундной утрате хладнокровия, понадобилось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. – И, кстати, мне совершенно безразлично, что именно позволяет мисс Паркинс вам вытворять. Будете делать, как я сказала. А теперь садись и переписывай сочинение начисто.

Ритмичное позвякивание спиц возобновилось.

Джеймс просто не мог заставить себя сидеть смирно – болтал правой ногой со столь неукротимой энергией, что чудо, как со стула не падал. Внезапно его осенило, и он поднял руку в третий раз.

– Мэм…

Теперь Джин начинала беситься всерьез и по-настоящему и уже готовилась накричать на мальчишку или наказать его, но Джеймс не дал ей и рта раскрыть.

– Мне бы в туалет, мэм, – сказал неуверенно.

Джин вздохнула и закатила глаза:

– Хорошо, иди уже. Иди наконец.

Выскочив из классной в холл, Джеймс торопливо осмотрелся и, вместо туалета, куда отпрашивался, направился в сторону кухни, мысленно поздравляя себя с проявленной незаурядной смекалкой.

Он, конечно, не заметил закутанной в черные одежды женщины, внимательно наблюдавшей за ним с верхней ступеньки лестницы.

Охочусь по ночам…

– Как вас… как ваше имя?

Ева всмотрелась в приблизившееся лицо слепца, понимая, что необходимо его разговорить. Привлечь его внимание, вкрасться к нему в доверие. Любой ценой заставить отпереть замок. Ничего, ничего, ей так часто приходилось бороться с ребячьими истериками и вспышками гнева, что она знала, как утешают и успокаивают людей. Уж со стариком как-нибудь да разберется.

– Мое-то? – переспросил он неуверенно, будто не слышал подобного вопроса уже долгие годы и теперь раздумывал над ответом. – Джейкобом кличут.

– Значит, Джейкоб. – Ева старательно улыбнулась (не беда, что он не видит ее, главное, чтоб в голосе тепло улыбки уловил). – Здравствуйте, Джейкоб. Я – Ева. Вы здесь давно живете, Джейкоб?

Старик помотал головой, будто отгоняя назойливую муху.

– Всю жизнь и живу.

– Но я думала, что деревню все покинули…

– Точно, – закивал он, – покинули. Я последний остался. Последний…

– Что вы имеете в виду? – подалась вперед Ева.

– Мертвые они, – бросил старик, точно выплюнул, и рассмеялся пронзительным полубезумным смехом. – Все померли. Одного меня она не достала. Видите? – Морщинистая рука указала на мутные бельма на месте зрачков. – Таким и уродился.

Потер глаза пальцами – и даже не сморгнул.

– Так как же вам удалось выжить, Джейкоб?

– Из-за этого. – Он вновь указал на свои невидящие глаза.

– Понятно. Но… чем вы живете, чем питаетесь?

– По ночам охочусь. – Он ближе склонился к решетке. – По ночам глаза ни к чему.

Ева глубоко, демонстративно вздохнула. Заговорила, стараясь, чтобы голос прозвучал сколь можно спокойнее и разумнее:

– Джейкоб, мне необходимо уйти, чтобы увезти детей из того дома. От меня зависит их безопасность. Я просто не могу бросить их там.

На лице старика застыло задумчивое выражение – невольно он сделал еще шаг к решетке. Ободренная, Ева продолжала настойчиво:

– Я видела ее, Джейкоб. А это значит, что она придет снова, верно ведь?

Джейкоб замер, схватился за голову, простонал:

– Нет, нет, о нет!

– Джейкоб, – настойчивость зазвучала в голосе молодой женщины явственнее, – послушайте меня. Обещаю – если вы позволите мне выйти и забрать детей, увезти их в безопасное место, мы уедем отсюда и больше никогда не вернемся.

Старик коротко взвыл, словно раненое животное. Выдавил из себя:

– Поздно… слишком поздно!

Джеймс снова и снова нахваливал себя за сообразительность. Он ведь даже миссис Хогг толком не соврал – ну разве самую капельку. Уж точно не насчет того, что есть охота – охота, да еще как. А может, потом и сортир посетить не помешает, попозже. Сначала надо добыть что-нибудь поесть.

Отворил дверь в кладовку при кухне и остановился перед полками, соображая, что бы такого взять. Не то чтобы выбор был особо богатый, однако, рассудил он, на безрыбье и рак рыба. Разыскал несколько овсяных печений, сунул в карман, но это на потом, когда он среди ночи проснется, помирая от желания чего-нибудь пожевать, а сейчас… сейчас надо бы поискать еще.

В кухню бесшумно вплыла женщина в черных одеждах, женщина с лицом белым, точно мел. Она шла – и стены на ее пути трескались и чернели. Шла – и несла с собой шорох угрей, копошащихся в воде вокруг острова, и легкий, почти неощутимый запах плесени.

Джеймс, полностью погруженный в поиски вкусненького, даже не заметил, как кто-то появился у него за спиной. О, годится – вон целая банка ирисок на одной из верхних полок, сейчас он ее…

Мальчик стал карабкаться наверх.

Она заберется к вам в голову…

Джейкоб нащупал голову Евы и прижал ее лицо прямо к решетке. Теперь их разделяли лишь считаные сантиметры. Еву обдало запахом давно немытого тела, гнилых зубов, нестиранной, изношенной одежды. Она даже смогла рассмотреть крошечных вшей, копошащихся в седых волосах слепца.

– Она заберется к вам в голову, – заговорил старик торопливо, обдавая молодую женщину капельками брызжущей слюны, – и заставит делать всякое… Она так со всеми… с мальчиками и девочками, а у них – глазенки блестят, а зубки что твои жемчужинки…

Ева старалась смотреть мимо. Куда угодно, только не ему в лицо. Взгляд ее уперся в ремень его пояса – за ремень был заткнут большой, старинного вида ключ – и в сердце у нее пробудилась слабая, но ощутимая надежда. «Главное, пускай продолжает говорить, – думала она, – надо заставить его продолжать говорить».

– Если все дело в этом, – попросила она, – помогите. Как нам ее остановить?

Джейкоб принялся раскачиваться взад и вперед, будто в такт неслышимой для Евы музыке:

– И сгорали-то они, и травились, и в воде тонули… и от ножа погибали…

Ева тихонько протянула руку к ключу.

– Джейкоб… Послушайте, Джейкоб. Вы должны мне помочь. Там же дети…

– Ее годами никто не видел, – заорал вдруг старик громко и дико, и голова его яростно затряслась, – сгинула! А вы назад ее воротили, сгубили все! Уж теперь-то у нее сил поприбавится, сердцем чую!

Притянул Еву еще ближе к себе, и она затаила дух, чтобы не ощущать дурного запаха старческого дыхания.

– Но, Джейкоб, прошу вас! Что-то ведь мы можем, должен быть какой-то способ…

Отлично – она выхватила ключ из-за пояса.

– Воровка! – заорал слепец. – Ты… меня обокрала!..

С неожиданной силой отшвырнул молодую женщину прочь, да так, что она покатилась по каменным плитам пола. Отбежал подальше от калитки – и бросился на нее всем телом. Железная решетка затрещала, но устояла. Джейкоб взял разбег сильнее и снова бросился на нее. Старинная проржавевшая калитка начала постепенно поддаваться. Он попробовал в третий раз.

Старый замок не выдержал – и калитка распахнулась настежь, с грохотом ударившись о стену.

Внимательно глядя снизу вверх, Ева лежала тихо, совершенно бесшумно. Джейкоб, застывший в дверном проеме, отрезал ей путь к бегству. Калитка открылась, однако пленница по-прежнему оставалась в ловушке.

Джеймс вскарабкался на среднюю полку и пошарил в поисках опоры по следующей. Вот какого черта, спрашивается, нужно было банку ирисок запихивать на самую верхотуру? Видать, чтоб таким, как он, до нее не добраться, – резонно ответил сам себе, – и ухмыльнулся: толково придумано, да что-то не сильно помогло!

Джеймс протянул руку еще выше… ухмылка его поблекла и погасла. Живое, подвижное лицо застыло, окаменело, глаза не мигали. Шарившая по полке рука замерла. Он развернулся к той, чье присутствие ощутил наконец позади. Помолчал, кивнул, будто в ответ на некий немой приказ, и опять отвернулся к полкам.

Вскарабкался на следующую и потянулся к самой верхней. Там почти ничего и не было – только пыль, следы мышиных лапок и банка, на которой красовалось изображение черепа и костей.

Мышьяк.

У него за спиной в темных глазах женщины в черном заблестело мрачное торжество.

Никогда не вернешься…

Джейкоб сделал шаг в подвал. Прислушался, склонив голову набок.

– Ты никогда не вернешься, – сказал твердо и отчетливо. – Никогда ты не воротишься, никогда.

Ева отчаянно осматривалась, прикидывая варианты действий. У нее был лишь один шанс, и она им воспользовалась – успела проползти мимо Джейкоба на четвереньках, покуда слепец восстанавливал равновесие и дыхание после атаки на решетку. Старик молниеносно сообразил, что происходит, и уже наклонился, чтобы ее схватить, но молодая крепкая Ева оказалась быстрее. Ей удалось на четвереньках прошмыгнуть ему за спину и вскочить на ноги. Теперь – бежать в коридор. Подальше от него!

Джейкоб не услышал, а скорее ощутил ее движение – и брыкнул ногой.

Ева не удержалась – и повалилась навзничь.

Джейкоб двигается очень быстро, – понимала она, – надо немедленно подниматься, реагировать на острую боль в груди сейчас – недоступная роскошь. Так быстро, как только смогла, она поползла по коридору. Сначала – в первую комнату, с остатками костра. Там, оглядевшись в поисках чего-нибудь, что помогло бы спастись, Ева наткнулась взглядом на куклу Джуди, почти бесшумно ее подобрала, поднялась, стиснув зубы, чтоб не застонать от боли, и бросила игрушку в ту сторону, откуда приползла.

Джейкоб торопливо обернулся.

Ева с колотящимся сердцем понеслась вверх по винтовой лестнице.

Добежала до первого этажа – бессвязные угрозы Джейкоба доносились снизу, и Ева могла лишь надеяться, что шум, который он издает сам, помешает изощренному слуху слепца уловить ее осторожные движения, пока она кралась на цыпочках по сломанным половицам. Зря – Джейкоб прекрасно ее расслышал, его большие руки просунулись в дыру в полу и попытались поймать беглянку за щиколотку, утащить вниз.

– Ты… не вернешься!

Ева отскочила от пролома, добежала до двери, распахнула, вылетела из дома и вихрем понеслась по улице. Она слышала – Джейкоб что-то кричит позади, однако не остановилась, даже не обернулась. Просто бежала, бежала и бежала, пока не столкнулась с кем-то.

Только тогда она завизжала.

– Привет, старушка. Куда так торопимся?

Гарри.

Никогда в жизни Ева не была настолько счастлива встрече с другим человеком.

Джеймс тянулся рукой все выше и выше – вот его пальцы уже сомкнулись вокруг банки с мышьяком, вот он прижал ее к себе одной рукой, а другой взялся за крышку.

Внезапно его кто-то бесцеремонно стащил с полки.

Джеймс заморгал, будто вырванный из глубокого сна, и обернулся.

Перед ним стояла мрачная миссис Хогг.

– Ну, и что ты творишь? – полюбопытствовала директриса холодно.

Джеймс обвел взглядом кухню. Если честно, он понятия не имел ни где находится, ни как вообще здесь оказался. Смутно припоминалось лишь, что с ним был кто-то еще… но коли и так, сейчас этот «кто-то» пропал.

– Отправляйся, пожалуйста, немедленно в классную, к остальным ученикам, и оставь ириски в покое.

Джеймс, все еще не пришедший в себя, молча кивнул и поплелся прочь из кухни.

Джин, тоже намереваясь уйти, случайно заметила на стене кухни новую полоску черной плесени и вонзилась в нее исполненным отвращения взором.

– Этот дом прямо на глазах разваливается, – изрекла с презрением и последовала за Джеймсом в класс.