Текст книги "Двадцатый молескин"

– Знаешь, как Бог создал землю? В первый день God said, «I command light to shine!» And light started shining. God looked at the light and saw that it was good. He separated light from darkness and named the light «Day» and the darkness «Night.» Evening came and then morning – that was the first day. Прошло еще пять дней, а на седьмой он отдыхал.

Amusing. Вспоминаю, что знаю о Нигерии. Одного из королей Лагоса 19 века звали King Adele.

– Знаешь ли ты смертные грехи? – трогательно продолжал Инфлюэнс, я отрицательно мотала головой. – Superbia, Invidia, Gula, Luxuria, Ira, Avaritia, Acedia.

Пять братьев, уличные войны в трущобах Лагоса, официально – второго по величине города Африки. «Ему можно верить в сказки, – думала я, обуздывая страстное желание процитировать Ницше прямо в лицо глупому, ограниченному… сексуальному, смелому мужчине. – Если похвалюсь прочтенным, высадит на ближайшей остановке», – улыбнулась я визави, изображая искренний интерес. За окном мелькали пустынные пригородные склады, разбавленные наскальными граффити. Цитаты из Библии на английском звучали незнакомо и поэтично.

На сцене школьного актового зала пели три женщины в красных шарфиках, бросавших блики на помаду красных губ. На проекторе высвечивался текст молитвы, и в середине текста все афро вокруг, пахнущие пряностями, вдруг вскочили и подхватили мотив, пляшущий в ногах ритм, хлопание светлых, по сравнению с остальной кожей, ладоней. Я поднялась, чувствуя впервые позорную альбиносовость собственной кожи, белая ворона в неприличном розовом худи. Попыталась хлопать в такт. Инфлюэнс серьезен. Прихожане с детьми и с персональными копиями Библии. Стройный мужчина произнес речь о проблемах района, согласные выкрикивали прямо с мест. Огласили повестку следующего собрания, призвали голосовать в углу зала. Через полчаса религиозное собрание закончилось, и друзья Инфлюэнса столпились вокруг меня. Klass.

Да, я из Москвы, это Россия, нет, не верю, но интересуюсь (а как же!), в Москве зайду в отделение, читала Библию, конечно, пожму руку, очень приятно. Майя – М – а – й – а, почему бы и не в бар. Но нет – предводитель чернокожей, тонкокостной, ослепляющей улыбками группировки опомнился и напомнил остальным – жестами ли, движением ли бровей – что вторглась чужая, и предложение отозвали, и мужчины ушли. Инфлюэнс проводил до электрички и доехал до станции Виктория, на которой торжественно и нежно передал меня центру Лондона. До общежития оставалось пять минут пешком.

Ночь с 26 на 27 июля

23:00. Встретилась с пожилым итальянцем Тони у Букингемского дворца. Познакомились, выпили вина на барже на Темзе. Рассказал, что занимается бизнесом в Оксфорде и два раза в неделю приезжает в Лондон. Очень вежлив, путает английские слова с итальянскими, поправляет короткую черную стрижку с небольшими проплешинами, смотрит неоднозначно, но сдерживается. Кому я нужна, кроме сорокалетнего старика?

Тони посадил в «ленд-ровер» и довез до клуба в центре. Не хотели пускать, думая, что мне меньше 21 (и справедливо), но Тони решил вопрос, и коп отвернулся в нужный момент. Внутри сверкали лазерные лучи, одинокие девочки жались по углам, несколько модных пар бесилось на танцполе. Поднялись на второй этаж и заказали шампанское, самое дорогое в меню. Хотелось танцевать от шампанского и не хотелось от его взгляда. Скинула руку Тони с бедра, натянула на него платье и очень, очень старалась утонуть в четком бите и хриплом голосе Рианны, в красно-черных огнях и ретро-танце подростков в шляпах. Тони пододвинулся ближе. Я отодвинулась от Тони. Сказала – давай зайдем в другой клуб? Он разочарованно бросил деньги за недопитую бутылку на столик и, подхватив меня за талию, вывел на кипящую прохожими улицу.

Мечтаю об ужасающей катастрофе. Пусть перед нами взорвется астероид, вонзаясь в землю, как яйцо альфа-самца. Путь ударной волной сметет Тони, обдумывающего, как бы меня напоить и затащить в отель. Пусть вынесет из ребер мое сердце, и, с зияющей дырой ровно в центре грудины, я стану самой счастливой девочкой в Лондоне. Пусть расколошматит на полоски мяса прохожих, а я выживу, и ко мне, вскочив посреди ночи с кровати, на вертолете прилетит Илья – на островок, окруженный каньоном. Он будет, конечно, очень красив. Черные волосы, едва подернутые сединой, из кармана строгого пальто высовываются пачки фунтов, прихваченные из сейфа на всякий случай. Строгий костюм подчеркивает ухоженную фигуру. Темные глаза полны беспокойства, любви и страха. Я буду, конечно, очень красива. В коротком платье, едва прикрывающем худые коленки. Растрепанные волосы длиной по пояс. Голубые глаза. Ссадины на руках и ногах. Босиком, обнимая себя за плечи, а мобильный с его смсками лежит на потрескавшейся земле. Он подойдет, и мы, конечно, займемся любовью, а полицейские смущенно отвернутся. А потом мы будем жить в его квартире, и он предложит выйти за него замуж.

Прохожий задел плечом, и я отлетела на Тони, молча подпрыгивающего рядом. Он схватил и удержал, но, увидев его руки, покрытые курчавой шерстью, я в ужасе отпрянула.

– Скоро новый клуб?

– Мы близко, осталось два квартала. Возьмем кэб?

– Нет, не надо, спасибо, лучше пройдемся.

Захотелось унижать его и бить за то, что он не тот, кто должен быть со мной этой ночью.

У стойки бара тусовались несколько одиноких молодых мужчин в дорогих костюмах, и я удивленно обвела их взглядом, заходя в бар. Почему я не с ними? В их глазах читался похожий вопрос. Тони за руку отвел меня на второй этаж и усадил на кожаный полукруглый диван. Я заказала красное вино и сначала просто пила, бокал за бокалом, без приличных для молодой девушки пауз, игнорируя взгляд мужчины слева. Потом начала танцевать сидя. Потом начала танцевать стоя, вспоминая самые пошлые, прокуренные движения, встреченные на MTV. Принесли еще вина.

Вторая бутылка за ночь? Плохо помню, совсем не помню. Ничего не хочу помнить, особенно имя. Весело, и биты скользят по венам, прорывая их мелкими точками, впуская в кровь звездный свет. Далекие галактики поворачиваются медленно, медленно, медленно, касаясь ледяными краями красных клеток живой Майи, а мертвая Майя танцует на столе, задирая короткое платье выше приличного и презирая возмущенные взгляды девушек-соседей. Мертвая Майя, ходячий вампир, скелет на вине вместо крови (заказать абсенту!), исполняет над старым итальянцем Тони соблазнительные конвульсии стриптизерши, размахивая длинными волосами. Майя заказывает бутылку шампанского, самого дорогого, но Тони, надеясь, что она не заметит, заказывает самое дешевое. В отместку нечаянно толкаю бутылку на пол, и та стремительно разбивается, выливаясь тонкими пенящимися обломками на черный мраморный пол. People are scandalized. Бросить бомбу вместо бутылки – было бы весело. Я смеюсь и целую наконец Тони, облитого дешевым шампанским, и он игнорирует возгласы бармена, рассерженно подзывающего к стойке, чтобы оплатить счет. Я выхожу в туалет.

Стою на ногах – да, стою. Посмотреть в зеркало – достаточно ли я сексапильна? В ответ из зеркала смотрит странное, старорусское, большелобое лицо, испаханное ненавистью, покореженное битами, тронутое в уголках демоническим. Портрет Дориана Грея – мелькнула фраза в голове – и в ответ Майя криво улыбнулась. Много чести. Искаженные, покрасневшие от вина губы. Сознание вспыхнуло негодованием и отчаянием, и она медленно закрыла глаза, бессильно подняв подбородок, и стояла так, выключая тумблеры. Прошло пять минут. Вздохнула, открыла глаза, плавным движением робота подтянула к себе сумочку. Проверила, на месте ли чулки. Повернулась и вышла наружу, чуть содрогаясь на высоких каблуках, к неизвестному, ненужному мужчине, жадно и устало глядящему на нее из-за столика.

В клатче лежит айфон с сообщениями Ильи, их присутствие физически жжет. Почему вы не выжгли его изнутри? Ядерное оружие индивидуального поражения.

3:27. Иду с Тони по Сент-Джеймскому парку, пустынному и туманному. На траве поблескивает роса, окутывает руками плотный туман, а над дворцами выпрыгивает глупая луна. Схватил меня за руку, мерзкий итальяшка, развернул спиной и быстро спустил брюки.

– No, Tony, I said no, – лениво сказала я, почувствовав эрегированное прикосновение, вырвала заломленную руку и опустила взгляд вниз. Дала пощечину! Тони тихо застонал и потянул на скамейку. Я села. Он поднял на уровень губ мою ногу, снял босоножку (красные полоски от ремешков!) и начал облизывать пыльные пальцы, одновременно трогая себя сквозь брюки. Дала вторую пощечину.

– Унизь меня, – исступленно прошептал он в ответ, сумасшедший, дикий, пьяный. – Унижай меня! Ударь еще раз! Ударь сильнее! Скажи мне, что делать, и я сделаю, я буду твоим рабом! – горячечный шепот Тони читался через слово сквозь итальянский акцент. Он поднимался выше и выше, и я замерла, в ужасе рассматривая пресмыкающегося старика. Ударила его ногой по лицу и вскочила.

– До завтра!

Он упал на колени перед скамейкой Сент-Джеймского парка, а я убегала босиком, зажав в ладонях туфли, по холодным улицам района Вестминстер.

27 июля

16:15. Сижу в тихой кофейне на углу и проверяю, что Илья написал в блоге. Надо рассказать, что я нашла мужчин и, в целом, развлекаюсь. Не скучаю по Москве совсем. Что Москва отдалилась и расщепляется на отрывочные воспоминания под давлением пафосных лондонских тусовок. Что у меня есть шляпа. И новое платье. И новая сумка, и ванильный латте гранде, и что спасибо, Илья, но я совсем не жду твоих сообщений, твоих комментариев, твоей любви. Пора на шопинг в «Топшоп».

22:27. Не пошел бы ты. Илья, на хуй! Я развлекаюсь. Сижу в ванной друга Тони, справа от меня бутылка сладкого красного, слева мой любимый виски «Дюарз» и свечка. Воск оплывает на теплый кафель. Заперлась от шерстистых чудовищ с щупальцами, чтобы написать пару строк. Вынимать молескин из выреза сложновато. Коленка отсвечивает. Карандаш вываливается из пальцев, с интересом наблюдаю за трансформацией почерка. Буквы клонятся, как живые деревья в тайге. Всё есть жизнь и всё есть смерть. В глобальной постановке мы играем нелепые роли, а правит тот, кто напишет реплики. Кукловод, создатель дискурса, великий креативщик, рекламодатель, местодатель и счастьедатель. Всемирный Дон Дрейпер – кто он? Хочу познакомиться, пожать холеные тонкие пальцы, взглянуть глубоко в глаза, предложить миллион за секс, расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке и посчитать пульс худой руки, пока не смяла и не бросила на ковер охрана. Подняться, ощущая места будущих гематом. Улыбнуться, снова подойти и поцеловать. Уверена, всемирный креативщик – настоящий хипстер. Он врубает Канье Веста в кабинете и беседует до трех ночи с популярными телеведущими и певцами. Он фотографировал на Хольгу before it was cool. Он олдскульно пишет карандашом на дорогой бумаге и смотрит новости на маке. Он тайком пишет мемуары. Он закуривает травку и выдыхает дым через ноздри. Он смеется.

Красное сладкое оказалось бургундским и сухим, кровь быстрее льется, приятно. Если пошевелить пальцами, они едва двигаются. В дверь ломится мужское тело, неважно кто, открыла. Это друг Тони. Закрыла. Отбирает блокнот.

1:04. Еду домой в кэбе, водитель молчит и четко поворачивает руль. Друга Тони зовут Роберт, он бизнесмен, обещает подарить сумку «Прада». Забрала в залог его часы Hublot, которые, кажется, дороже обещанной сумки. Он еще не заметил. Мы выпили любимого виски «Дюарз», он помог блестеть не только коленке, но и бедру. Усадил на край ванны, целуя. Потом развернул, чтобы я оперлась руками о бортик. Заинтересовался тем, что я русская. «Очень, – сказал, – интересно!» Спросил, сколько мне лет. «Сколько, – спросил, – тебе лет?» Он был жестким и очень быстрым – похоже, не пил ничего, хоть и бродил по апартаментам с бокалом. Посадил меня обратно на пол, пригладил платье. Начал одеваться – одежда, включая часы, почему-то была на полу. Натянул джинсы, выкрикнул «FUCK!» и выбежал. Засмотрелась на часы, взяла и положила в сумочку. Поднялась вместе с приклеенной к руке бутылкой и пошла внутрь. Красный дым застилал горизонтали, а лица проявлялись плоскими и мокрыми, как в фотокомнате. Я Хантер Томпсон, знаток страха и ненависти. Я идеальные скулы и модельные ноги Джонни Деппа. Одна арабская девушка восседала на второй, ползавшей по ковру. Роберт кусал кота, тот царапал ему лицо. В углу пять голых человек неуклюже и громко совокуплялись. У двери валялся мужчина в костюме и мирно сопел. Захватила позолоченную статуэтку и сборник фотографий Лашапеля. Пол не слушался, но я шла. Кэб затормозил. Приехали. Главное помнить, что вечность – там, где поет Аэлита о полнокровных богах и любви, а гиперболоид Гарина сжигает почву, чтобы построить из жидкого золота дворец.

28 июля

11:46. В телефоне больше нет смс от Ильи. Я их удалила, все разом. Замерзнув под английским дождем, не смогла охладить сердце. Увидев, что он написал новый пост, не глядя и едва успевая подумать, отбиваясь от непрошеного головокружения, ответила парой строк. И вышла унимать дрожь. Когда вернулась, он был зол. Он считал меня маленькой глупой девочкой, он игнорировал меня, он… и я удалила его из друзей. Ответила Адаму: «Приеду вечером». Вышла из зала, забыв вытащить нож из сердца. Да и сил не хватило бы.

13:00. Зашла в старый кинотеатр, пересмотрю «120 дней Содома» Пазолини, а потом «Мечтателей» Бертолуччи. Мир опустел. Только пленка, только хардкор. Напишу что-нибудь Лоле, она моя верная циничная девочка. Ничего нет в Лондоне моего. Потрогала выступившие вены, мягкие, тонкие. Можно пережать одним нажатием. Через отвращение упаду в секс. А потом проберусь тайком в маленькую комнату общежития, в котором властвует златокудрый мальчик, похожий на Джона Кортахарену в «Одиноком мужчине». Как Джон. В точности. Только блондин. Не верьте слезам.

29 июля

12:45. Музей Шерлока Холмса ужасно скучный. Говорят, снимают нового, надеюсь, он наркоман и секси.

14:59. Стою в очереди в Букингемский дворец. Королевы с собачками внутри нет, повезло. Сад красивый.

18:17. National Gallery, Andrea Mantegna, 16 век.

23:02. Смотрю на фонтан и водяные лилии в Кенсингтонских садах. Ветер. Редкие капли дождя, пасмурное небо. Тепло.

30 июля

Сижу за «Эппл Аймак», слушая непривычно оживленного Резу. Его глаза смеются, черные кудри пружинят вокруг шеи, красная рубашка расходится на животе. Про Резу понятно. Завтра последний учебный день, и он перестал скрываться. За роман со студенткой его лишат преподавания, but who fucking cares! Учитель – фетиш. Если я чувствую аферу, должна ввязаться.

Слишком много любви – знак недостатка любви. Полдня провела с Резой, гуляя по паркам в районе Archway – illegal talk. Признался, что рассказывал обо мне друзьям. Зашли на кладбище, он фотографировал и напоминал, что я самая красивая его ученица. Заплатил за пиццу. Предложил пойти в бар. Я смотрела застенчиво. Села, как хорошая девочка. Взяла бокал, увидела в белом вине воспоминания об Илье и немедленно выпила.

Реза попросил разрешения потрогать мои волосы, коснулся щеки. Смело. Подняла взгляд. Невыносимое напряжение, когда никто не хочет сказать и сделать первым, искрило в десяти сантиметрах между нами. И, чтобы не сойти с ума от желания и запрета на него, – целуемся – перс, тридцатилетний преподаватель, эмигрировавший в Британию после конфликта с правозащитниками, и двадцатилетняя русская.

Едем на метро в студенческое общежитие (не боится нечаянных встреч). Главное не выдать прохожим, что происходит. Преступные лица. На лифте вверх поднимаемся с кудрявым блондином – о, как это возможно, за что! Полчаса вместе, могли услышать.

Осталась на узкой белой кровати, раскину черные волосы по подушкам, забыв о том, кто рядом. Меня нет, меня нет. Два дня в Лондоне – и обратно в Москву. Туда, где нет никого, ничего. Где я буду бродить по центру, пытаясь найти его, и сбегу, если набреду из-за поворота.

Реза сказал тихо:

– I guess it's time to go.

– Oh yeah, as you wish!

Не забудь про покер-фейс завтра, учитель. Мне будет легко, а тебе?

31 июля

Посмотреть фильм The damned United с Майклом Шином. Рекламируют в метро, реклама не будет врать. Кроме того, я готова покупать то, что рекламируют мужчины, одетые в безупречные костюмы с галстуками. Они убивают мозг сорокапроцентным виски, чтобы родить идею принта. Прекрасно.

Саид, лондонский бизнесмен, приглашает выпить с ним кофе. И вот я жду в метро, пока он закончит дела, ужасно голодная и уставшая, не дойдя сто шагов до Национальной Галереи. Слушаю Габриэлу Чилми, проходящие мимо мужчины пристально смотрят в мое декольте, а я всё вижу, даже опустив голову.

Через десять минут ушла, выбрав из двух мужчин Леонардо.

1 августа

Ушла с прощальной студенческой вечеринки с Influence, выждав, пока Реза затеряется среди гостей на веранде. Поезд со станции Виктория, неловкое молчание, моя рука в его руке. Усталость. Два автобуса. Слишком долго для имитации неожиданного решения. Его район. Его дом. И прямо в комнату.

Раздетый, он был похож на рисунок с африканских скал, на статую из мрамора – так четко прочерчены эбеновые линии. Было больно, я кричала, и он радостно сверкал в темноте белыми зубами. Сосед, прилетевший с Ямайки месяц назад, выключил регги и затих. Верни саундтрек!

Посреди ночи, когда он вырос надо мной черной горой, чтобы поднять в воздух, представила в ту долю секунды, что он в сутане, аскетично облегающей торс, на груди золотой крест, и обращает меня в католичество. Представила и подчинилась его рукам с протяжным стоном эстетического наслаждения.

Утром он купил мне кешью с черным перцем, и я завтракала над ноутбуком, проверяя, есть ли новости об Илье. Oh my black man! What kind of Influence did he have on me that night?

2 августа

17:47. Вернулась после прощальной прогулки по Сент-Джеймс и Пикадилли. По улицам стремительно летели «порше», «мерседесы», «ягуары», бары светились изнутри элегантным янтарным цветом. Ходили мужчины в строгих костюмах. Чувствовала себя такой маленькой, такой незначительной среди прекрасных богатых людей… Сижу в комнате, ем малину, выращенную в графстве Кент, пью чай, слушаю Карлу Бруни и читаю London Evening Standard. Вылет через 4 часа. Сбрасываю звонки итальянца и Influence. Прощайте.

III
Осень. Антонио

18. My illness is so far advanced that my physic must be of the highest quality

На домашней вечеринке в мареве янтарного виски – ударило в голову! – мелькали незнакомые лица подростков. Они праздновали день рождения верховного десятиклассника, наливая алкоголь и колу из прозрачно-белых автомобильных канистр в пластиковые стаканчики и закидывая в горло чипсы. Крошки и капли обрушивались каскадом на серый линолеум пола, грязные носки перемешивали мусор в кашу, пристававшую к голым подошвам. Майя сидела в углу зала, прижав ноги к груди и стакан ко лбу, посматривая в их сторону из-под нависавшей челки. Напротив нее, на диване, с дикой грацией развалился мулат Антонио, подложив скрипку под голову. Его коричневые пальцы рассеянно задевали струны, издавая невнятные звуки, а черные светящиеся глаза блуждали по комнате, останавливаясь то на ней, то на худых, полупьяных, восторженных подростках.

– Эй, что ты сказал! А ну, повтори! А, а, что?! – орал один из парней в красной футболке и узких штанах. Замахнулся кулаками на толстого рохлю с красным, перекосившимся от злости лицом, но тот вывернулся и выбежал из двери.

– Покедова! – только и успел он сказать, и исчез.

Тусовка внезапно затихла, разочаровавшись исходом перспективной драки. Парни переглядывались в поисках новой темы для смеха, девушки ерзали у них на коленях, устраиваясь уютнее, и попивали маленькими глотками едва разбавленные колой 40 %.

– Детки, спать! – властно произнес Антонио, поднимаясь с дивана. – Мы с Майей тоже пойдем. И не шуметь, ясно?

Подошел к ней, присел на корточки и обхватил запястье горячими пальцами.

– Пойдем? – светящиеся глаза вопрошающе остановились на ее губах. Потянул за руку. – Устала?

– Нет! То есть да, пошли… – Его рука была такой горячей, а Майя замерзала.

За дверью спальни он снял с нее одежду, скинул свою, и они легли на постель, глядя друг другу в глаза. Майя провела пальцами по его груди и животу. Мускулы, обтянутые шоколадной бархатистой кожей, пружинили и рельефно очерчивались при каждом его повороте. Безупречная линия скул вела к пухлым негритянским губам – так проявлялась кровь отца, едва разбавленная русской. Курчавые волосы стянуты резинкой. Длинные черные ресницы очерчивают сияюще-темные глаза – он весь был как горячее солнце, как выточенная из черного дерева статуя, как модель со страниц Vogue, как посланец из далекой Африки. Он был нежен. Лежал напротив и гладил ее плечи, грудь и бедра, она отвечала тем же, и при каждом его прикосновении непроизвольно содрогалась. Никогда она не встречала настолько совершенного тела. Никогда ее тайное желание не выполнялось столь прямо и полно. Захватывая его взглядом, обладая им руками, под затихающий хохот пьяных подростков в соседней комнате, она опустила ладонь чуть ниже, благодарная за то, что он позволил дотрагиваться. Подставила грудь под белоснежный стремительный водопад и разгладила следы на коже. Он чуть удивленно откинулся назад, потом пододвинулся обратно и обнял. Майя запуталась ногами между его бедер, и заснула на стальной его груди, такой худой и сильной одновременно.

За неделю после вечеринки он стал ее красивой игрушкой, наркотиком, мальчик-модель. Хотелось держаться за него и целовать каждую минуту.

Майя и Антонио были идеальны вместе. Дрожали на холодном крыльце: она подавала сигареты, обнимая под курткой обнаженный пресс, он курил в темноту встречных окон. Бежали за автобусом до магазина: он покупал шоколад и гамбургеры, она – апельсины и рис, а потом беспрекословно готовила. Смотрели глупые фильмы, загружая их из Вконтакте, сидели на одном стуле, сплетаясь волосами, хохотали над шутками про Америку. Неожиданно шли к кровати. Принимали ванну и заставляли свечи плавать, отражаясь бликами на стенах и мокром кафеле. Раскрашивали свои тела гуашью. Менялись одеждой. Целовались. Снимали себя на видео. Эпатировали прохожих.

Майя не отпускала его от себя – как можно было отпустить совершенство дальше, чем на шаг? Забудь про постмодерн, про умные книги и фильмы, забудь о карьере, забудь о Лоле. Забудь о недоступном Илье. Вот твой наложник, твой Антонио. Чего же тебе еще?