Текст книги "Беспощадная истина"

– Если вы верите в это, то вы должны быть несчастным человеком, – сказал Ларри.

– Нет, я не несчастен, я просто помню о своих обстоятельствах.

– Я подарю вам нечто чисто человеческое. Вы по ним, должно быть, скучаете. Это аплодисменты, – сказал Ларри. – Вы должны соскучиться по ним.

– Поймите, хвала Аллаху, в душе я аплодирую сам себе сотни миллионов раз в день. Я самый большой поклонник самого себя, во всем мире нет ничего лучше, чем я. Так что я просто не думаю об этом. Эти ребята, в действительности, не понимают, зачем они аплодируют. Я отлично знаю самого себя, и я знаю, почему они должны аплодировать. Они же не знают, они хлопают за нокаут. Вот и все, за что они аплодируют – за нокаут и за выступление на ринге. А я аплодирую, потому что знаю, кто я.

У меня в тюрьме все шло прекрасно до тех пор, пока кто-то не настучал на меня и нарколога. Я уже собирался через неделю выбираться оттуда, если сдам последний экзамен, как вдруг из отдела внутренних расследований пришел парень, чтобы поговорить со мной. Кто-то сообщил им, что я целыми часами находился в комнате вместе с преподавательницей, поэтому они прислали следователя из другой тюрьмы, чтобы опросить меня. Я взмок, как сутенер с одной шлюхой.

– Вы должны выйти уже через несколько недель, но все изменится, если вас признают виновным, – сказал он спокойно.

Ничего себе! У меня сперло дыхание.

– Но я ничего не делал, сэр! Все подтвердят, что я прилежный ученик! – воскликнул я.

Этот маленький белый парень здорово напугал меня, и я стлался перед ним, как дядя Том: «Да, сэр. Нет, сэр».

– Некоторые заключенные утверждают, что вы находились в той комнате вместе с советником чрезмерно длительное количество времени, – сказал он.

– Я ничего не знаю об этом. Я просто делаю свою работу. Мне надо посоветоваться. Раньше я сверх меры употреблял наркотики и алкоголь, и есть много искушений, с которыми я должен бороться каждый день…

Я выдумывал на ходу.

– Знаете, я считаю, что в вашем деле вам жутко не повезло, Майк, но вот этот вопрос – совсем иного рода, и это очень серьезный вопрос, – сказал он напоследок.

Я уходил от этого парня напуганным до смерти. Я вышел в зону посетителей и вдруг увидел, как она шла ко мне. Я чуть не упал. А затем я увидел белого парня, который, завершив мой допрос, собирался поговорить с наркологом.

– Не меня ли ты ищешь, ублюдок? – начала она орать на парня.

Ничего ж себе! У меня душа ушла в пятки, а яйца провалились в кроссовки. Я не мог поверить своим ушам: она кричала на этого белого парня. Я подумал: «О боже, мы в ж… пе!»

– Что, черт возьми, ты хочешь знать обо мне? Я здесь работаю уже семнадцать лет!

Она вцепилась в парня, обругала его, вытащила свою ксиву, короче, совершенно запугала его. Затем она зашла в комнату для свиданий, где я сидел, и начала со мной разговаривать, прикасаясь через брюки к моему члену. Когда он встал, она написала на моих брюках, там, где был член, свое имя.

– Черт, как ты могла так поступить? – спросил я.

Она только улыбнулась в ответ.

Больше я никогда ничего не слышал об этом расследовании. После завершения курсов я успешно прошел свой тест, хотя мог и завалить его. На одном из экзаменов меня попросили назвать «три насущных потребности человека». Я ответил: секс, пища и вода. Именно в таком порядке. Я проигнорировал воздух, только секс, пища и вода.

Мое освобождение было делом нескольких дней. По выходу из тюрьмы мне были обещаны миллионы долларов от телеканала Showtime и гостинично-развлекательного комплекса в Лас-Вегасе MGM Grand – благодаря сделке, заключенной Доном. Многие пытались переманить меня, но Дон казался мне лучшим вариантом. Он предлагал денег больше, чем остальные. А на выходе меня ожидала новая подруга.

Я встретил Монику Тернер несколько лет назад. Она была подругой Бет, одной из моих приятельниц. Бет хотелось свести меня с Моникой, потому что ей казалось, что мы будем подходящей парой. Поэтому Моника прислала для меня письмо в дом Камиллы, к которому приложила фотографию. Я не предпринимал никаких шагов, но за две недели до суда, находясь в Вашингтоне, появился перед ее домом в двух лимузинах. Я держал в голове ее номер, поскольку у меня фотографическая память. Я решил отправиться и взглянуть на нее, потому что лично мы еще не встречались.

– Ты где? – спросила она.

– Перед твоей дверью.

Я встретил ее у двери и попытался уговорить впустить меня, сказав ей, что мы должны подняться наверх, но она не согласилась. Со мной был Крейг Буги, который спросил ее:

– Можно мне воспользоваться туалетом?

И ему она позволила войти.

– Почему же ты позволяешь ему войти? Ведь ты его даже не знаешь? – спросил я.

– Потому что ты хочешь войти, чтобы сделать что-то еще, а он хочет просто попасть в туалет.

Так что, я просто послал ей воздушный поцелуй и ушел, больше я с ней не говорил. Затем однажды я получил в тюрьме от Моники письмо.

– О боже, пожалуйста, позвони мне, – писала она. В письме чувствовалась обеспокоенность и забота, поэтому я позвонил ей с оплаченным вызовом.

– Послушай, хочешь быть моей девушкой? – спросил я ее с места в карьер. Я так всегда и жил – одной минутой.

– Да! Хочу! – ответила она.

Я был рад. Она была славной, умной девушкой. Ей довелось много пережить: с ней плохо обращались, она знала трудные времена. Одно время она общалась с каким-то баскетболистом из «Нью-Йорк Никс», но затем бросила его.

Я отправил ей билеты на самолет, и она прилетела в Индиану. В то время она зарабатывала не так много, так как училась на врача.

Увидев меня в комнате для свиданий, она заплакала.

– Не могу поверить, что ты здесь, – сказала она.

Мы понравились друг другу, и она стала навещать меня, используя любую возможность. Иногда ей удавалось приходить даже два раза в неделю. Пока я был в тюрьме, мы никогда не занимались сексом. Иногда мы слегка дурачились, но я не хотел рисковать, чтобы ей не запретили посещать меня. Я всегда с нетерпением ждал встреч с Моникой, больше, чем с кем-либо другим.

Когда она начала навещать меня, у нее был немного избыточный вес. В то время я был достаточно мелким, поэтому я сказал, что ей нужно сбросить несколько фунтов. Я продумал для нее план физических занятий и стал тренировать ее по телефону. У нее были мотивы, и она похудела.

Я был там три года, и теперь я, наконец, выходил. Я проснулся рано утром и упаковал все свои вещи. Фарид освободился еще раньше, так что у меня не оставалось в тюрьме по-настоящему близких друзей. Но я попрощался с другими заключенным. Пока мне оформляли документы, я ждал, когда можно будет выйти и поприветствовать сотни журналистов и операторов, которые находились у ворот тюрьмы с середины ночи. Когда я уже совсем готов был идти, ко мне подошла небольшая белая женщина-охранник.

– Я горжусь тобой, приятель, – сказала она мне. – Не верила, что ты сможешь справиться с этим, но ты смог. Ты не позволил им сломить тебя. Поздравляю.

Некоторое время я размышлял о том, что она сказала. Ко мне вернулась мания величия, и я подумал: «Она не верила, что я смогу справиться с этим? Да знает ли она, б… дь, откуда я? Я родился в институциональной системе. И кто же я, б… дь, по ее мнению?»

Но она имела в виду другое. Она вела речь о моей долгой опале и привыкании к обществу, где я не считал себя лучше, чем все остальные. Мы были все равны. То, что она сказала, было выше моего понимания, и, несмотря на все мои усилия, становилось для меня все туманней, непостижимей и загадочней с каждым моим шагом наружу, на волю, к внешнему миру.

Глава 10

Ночью накануне своего освобождения из тюрьмы я не мог уснуть. В четыре часа утра я услышал, как в небе гудели вертолеты. Это журналисты новостных каналов готовили прямые репортажи. Парковка рядом с учреждением была забита спутниковыми «тарелками» и автомобилями с репортерами печатных изданий. Рядом с парковкой на кукурузном поле в темноте собралась огромная толпа, надеясь хоть мельком увидеть, как я выйду. В шесть часов утра появились Дон, Рори и Джон Хорн в черном лимузине и въехали на территорию тюрьмы.

Я ждал их, но мне не хотелось покидать тюрьму. Я уже привык к ней. Мне нравилось находиться здесь, расслабившись, и принимать знаменитостей и тележурналистов. Это был вполне заслуженный отдых, но теперь мне приходилось снова возвращаться в мир.

Я глубоко вздохнул, и мы пошли. Это была короткая прогулка до лимузина, но казалось, что прошла целая вечность. Вспышки камер, гул четырех вертолетов, приветствия людей на кукурузном поле. Это была перегрузка чувственного восприятия. На мне было простое черное пальто, белая полотняная рубашка, на голове – белая вязаная куфия[203]203
  Куфия – мужской головной платок у арабов, неотъемлемая часть мужского гардероба в арабских странах. В данном случае (особенно с учетом последующей фразы) является указанием на принадлежность Майка Тайсона к сторонникам ислама.


[Закрыть]. Я пытался выглядеть смиренным братом, но это было трудно.

До того как мы полетели в Огайо, я хотел зайти в местную мечеть и помолиться, сделать искренний жест признательности и благодарности, но даже это превратилось в цирковое шоу. Сиддик договорился с Мохаммедом Али о том, что тот помолится вместе со мной, и он уже ждал в мечети, когда мы появились. Там была толпа народу, и каждый пытался занять удобную позицию, чтобы оказаться со мной в кадре. Я был средством для того, чтобы кто-то был показан по телевидению или упомянут в газетах. Это был дьявол-искуситель, сатана, шайтан в наилучшем виде, и он проявился прямо там.

После того как мы помолились, мы полетели в Огайо, ко мне домой. По иронии судьбы, та же команда, которая навещала меня в тюрьме, теперь сопровождала меня. Я только несколько часов, как вышел из тюрьмы, а Дон уже начал раздражать меня. Он запас в лимузине целую цистерну шампанского «Дом Периньон». На пути к моему дому на деревьях были развешаны желтые ленты и плакаты: «МАЙК, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ОБРАТНО В СЕМЬЮ» и «ЧЕМПИОН, МЫ СКУЧАЛИ ПО ТЕБЕ».

Когда мы добрались до моего дома, я увидел, что Дон наметил масштабную вечеринку по случаю моего возвращения. Он пригласил всех тех, кто не имел ко мне никакого отношения, и заказал для стола омаров, креветок, свинину, шампанское – соблазнительные для мусульманина вещи. Я выгнал из дома всех, включая Дона, и затем окончательно оформил наши отношения с Моникой.

Когда Дон пришел на следующий день, я его уволил. У нас должна была быть большая пресс-конференция, посвященная нашим сделкам с гостинично-развлекательным комплексом MGM Grand и телеканалом Showtime, но мне было наплевать. Я вычеркнул его имя из пресс-релиза.

– Майк, пожалуйста, не делай этого! – стал просить Дон. – Не поступай со мной так, как эти белые демоны!

Мне было насрать на его мольбы. Но он открыл кейс, в котором лежал миллион долларов наличными, и это привлекло мое внимание. Никакой другой промоутер не мог бы предстать с таким количеством наличности, поэтому я вновь изменил свое мнение. Я вписал его имя обратно в пресс-релиз, и спустя несколько дней мы провели пресс-конференцию, чтобы объявить о наших новых сделках.

У меня не было времени, чтобы приспособиться к внешнему миру. У меня перед глазами стояло множество людей, которых мне надо было выстроить в очередь для поединков за 200 миллионов долларов. Ситуация была хуже, чем тогда, когда я попал в тюрьму. Все вокруг меня говорили: «Майк – мужчина. Он – мужик». Но теперь у меня было уже другое расположение духа. Я всех боялся. Тюрьма никого не перевоспитывает, она тебя только придавливает, разрушает, девоспитывает, если можно так выразиться. Совершенно неважно, сколько ты будешь получать, выйдя из тюрьмы, поскольку твоя личность станет мельче, чем была тогда, когда ты входил в тюремные ворота. Я стал параноиком. Я считал, что все готовы навредить мне. Я паниковал всякий раз, когда я слышал сирену «Скорой помощи». Однажды мы с Моникой спали, я проснулся, взглянул на нее и схватил: мне почему-то показалось, что кто-то залез ко мне в постель и хочет зарезать меня. Я всерьез испугался.

Я уже не был прежним, я стал жестким, безжалостным. Тюрьма уничтожила во мне все живое. Я больше уже никому не доверял, даже самому себе, когда я был с людьми известного рода. Я больше не хотел попадать в пикантные ситуации с женщинами. Все это бродило в моей голове столько лет, что я был не в состоянии просто так избавиться от него. Оно беспокоит меня до сих пор. Мои друзья говорят: «Пусть это исчезнет, отомрет, сгинет!» – но им это не знакомо, они с таким не встречались. С этим сложно нормально жить.

Я подписал эти два контракта, которые обеспечили нас кучей денег, поэтому никто не хотел и слышать о том, чтобы дать мне какое-то время привести свое душевное состояние в соответствие с новой жизнью. Все ожидали от меня слишком многого. Я был в смятении. Но, хотя и я был напуган, я вновь становился высокомерным. Я хотел получить все. Я считал, что, поскольку я отсидел срок, мне задолжали. Теперь я желал трахать лучших девушек, покупать лучшие автомобили, владеть лучшими домами. Я был графом Монте-Кристо. Я был гладиатором. В мире еще не было бойца лучше. Я размышлял над этим, пугаясь сирен «Скорой помощи».

Я хотел соответствовать самым высоким стандартам, но не знал, смогу ли. Мне было двадцать девять лет, но я чувствовал себя более медлительным, чем должен был быть в таком возрасте. У меня уже не было такого чувства голода, какое было до тюрьмы. И более остро, чем остальные чувства, я испытывал стыд от того, что был в тюрьме. Каждый раз, когда я отправлялся в новый город, я должен был отмечаться там в качестве лица, совершившего преступление сексуального характера. Если я забывал это делать, в аэропорту полицейские отводили меня в сторону.

– Извините, можно с вами поговорить? – обращался ко мне коп. – Я вижу, по прибытии сюда вы не отметились, так что, будьте так любезны, отметьтесь в городе назначения. Будем вам премного благодарны. Я мог бы арестовать вас прямо сейчас, но полагаю, было бы разумным, чтобы вы отметились сразу же по прибытии.

О боже! Эта дерьмовая обязанность на случай поездок возложена на меня до сих пор.

Все ожидали от меня истребления дивизиона боксеров-тяжеловесов поголовно, однако сделать это было не так просто. В истории бокса еще не было таких случаев, чтобы кто-то у кого отнял три года жизни, возвращался на ринг, словно ничего не случилось. У Али отняли титул, но он не был в заключении в течение трех лет, лишенный возможности тренироваться. Все это усиливало психологическое напряжение, в котором я находился.

Выйдя из тюрьмы, я очень старался быть хорошим братом, правильным мусульманином, но меня окружал материальный мир. Слишком многие набрасывались на меня, преследуя свои цели, а я еще не приобрел необходимых психологических навыков. Я продолжал молиться, но разные отвлекающие факторы сбивали меня с толку, подталкивали меня обратно к той, дотюремной, жизни.

Легче всего обвинить Дона в том, что он тащил меня обратно в этот больной мир безвкусицы, потребления, выпивки и женщин. Возможно, он был искренне обеспокоен тем, что я последую за некоторыми мусульманскими мерзавцами и избавлюсь от его задницы. Но нельзя винить никого, кроме самого себя. Я хотел доказать всем, что я все еще мужчина, хотя и был заперт на три года. За моим накачанным телом скрывался чревоугодник. Будь моя воля, я бы в течение всего дня лопал кексы и мороженое. Мне приходилось подавлять эти побуждения.

Но было не так просто подавить в себе сексуальное влечение. Моника хотела завести со мной крепкую семью, начать счастливую семейную жизнь, но я в то время этого не желал. Стараясь быть семейным человеком, я полностью выпадал из своего холостяцкого клуба. Однако я не был готов к такому повороту событий, я еще не созрел. Моя концепция семейной жизни заключалась в следующей формулировке: «Заткнись и бери деньги». Я был эгоистичной свиньей.

Вскоре после того, как я вышел из тюрьмы, я оказался в Нью-Йорке с Крейгом Буги. Мы шли по улице, я заметил красивую черную девушку и последовал за ней. Я попытался остановить ее, чтобы она заговорила со мной, но она убежала в магазин «Банановая Республика». Я вошел следом за ней и увидел, что она направилась в примерочную. Мы ждали у входа в магазин, пока она не вышла. Но она не захотела говорить со мной и убежала.

Неделю спустя я устроил в своем доме в Огайо фотосессию для какого-то журнала, и неожиданно появилась эта девушка. Оказывается, она была стилистом по фотосъемке.

– Привет, а я тебя знаю, – сказал я. – Думаю, наша встреча была просто судьбой, которая привела тебя в мой дом.

Она была такой привлекательной, что фотограф тоже все время флиртовал с ней. Я вполне достойно поддерживал беседу в псевдоинтеллектуальном тюремно-сутенерском современном духе, который ее даже увлек. Она сказала, что ее зовут Тьюзди[204]204
  «Тьюзди» («Tuesday») по-английски означает «вторник».


[Закрыть], и с этого дня мы много вторников провели вместе.

Теперь, когда появилось много денег, было самое время приобрести какую-нибудь недвижимость класса люкс. Поскольку мои поединки планировались в Лас-Вегасе, мне нужно было обосноваться именно здесь, и я купил прекрасный дом на шести сотках по соседству с особняком Уэйна Ньютона[205]205
  Карсон Уэйн Ньютон (род. в 1942 г.) – американский певец и артист, один из самых известных артистов в Лас-Вегасе.


[Закрыть]. Я прекрасно провел время, занимаясь обустройством дома. Все было от Версаче, от туалетной бумаги до одеял и подушек. Огромные парадные двери были из дерева, с хрустальными ручками. Внутри был гигантский водопад со скульптурами двух львов по обе стороны от него. В доме были сводчатые потолки, струившаяся и ниспадавшая каскадом вода создавала ощущение спокойствия.

Мне нравилось смотреть фильмы с каратэ, поэтому я устроил несколько различных домашних кинотеатров. Моя спальня была оснащена новейшей аудиоаппаратурой. Мне так нравилось слушать аудио, что порой я оборудовал свои автомобили аудиосистемами, которые стоили дороже, чем сам автомобиль. Для фойе наверху я заказал нарисовать на площади в две тысячи квадратных футов всех величайших боксеров. Это обошлось мне в сто тысяч долларов.

Выйдя на задний двор, можно было подумать, что ты оказался в Италии. Или, по крайней мере, в отеле «Белладжио». Там был ров, наполненный водой, а также огромный плавательный бассейн, окруженный статуями великих воинов в семь футов высотой, таких, как Александр Македонский, Ганнибал, Чингисхан, Жан-Жак Дессалин[206]206
  Жан-Жак Дессалин (1758–1806) – основатель независимого гаитянского государства, первый правитель (император Жак I) и национальный герой Гаити.


[Закрыть]. Просто пойти и купить гигантские статуи Ганнибала невозможно, поэтому я позвонил парню, который в свое время делал скульптуры львов для комплекса MGM Grand. Он пользовался фотографиями, которые я ему дал, а для установки статуй заказывался кран. Двор был окружен экзотическими деревьями стоимостью 30 000 долларов каждое. А на уход за ними требовалось почти 200 000 долларов в год.

Конечно, у меня должен был также быть особняк и на Восточном побережье, так что я купил большой дом в штате Коннектикут, площадью свыше пятидесяти тысяч квадратных футов, с тринадцатью кухнями и девятнадцатью спальнями. Моя цель состояла в том, чтобы одновременно в каждой спальне было по девушке. Это было ранчо на тридцати акрах леса, с крытым и открытым бассейнами, маяком, кортом для игры в сквош, а также настоящим ночным клубом, который я назвал «Клуб Технический нокаут».

Я почувствовал себя в этом доме, как «Лицо со шрамом»[207]207
  «Лицо со шрамом» – прозвище известного американского гангстера Аль Капоне.


[Закрыть]. Одна только моя хозяйская спальня занимала пять тысяч квадратных футов. У меня была гардеробная таких размеров и с таким количеством прекрасной одежды, обуви и парфюмерии, что можно было решить, что ты оказался в настоящем магазине Версаче. Когда Моника там жила, у нее была собственная гардеробная площадью более тысячи квадратных футов. В спальне был огромный балкон, который нависал над первым этажом дома. Я мог добраться до спальни либо по двойной винтовой мраморной лестнице, либо на стеклянном лифте. Это был замечательный дом, но можно было сосчитать на пальцах, сколько раз я там был в течение тех шести лет, что я владел им.

Кроме того, у меня оставался дом в штате Огайо. Затем я приобрел и четвертый дом – для Моники, а также хорошее место на поле для игры в гольф загородного клуба Конгресса в штате Мэриленд, на котором часто играл Тайгер Вудс[208]208
  Элдрик Тонт «Тайгер» Вудс (род. в 1975 г.) – американский гольфист, 14-кратный победитель турниров «Мэйджор», первый в истории США спортсмен-миллиардер.


[Закрыть]. Но я тратил деньги не только на недвижимость. Я всячески потворствовал своей автомобильной одержимости. Когда я был в тюрьме, у меня насчитывалось шесть машин. Теперь я вновь принялся коллекционировать автомобили «Вайпер», «Феррари», «Ламборгини», родстеры «Спайдер». Мы устраивали на них гонки вверх-вниз по улице у моего дома в Лас-Вегасе.

Я снабжал шикарными автомобилями всех своих парней. Как-то мы с Рори и Джоном Хорном прогуливались в Лас-Вегасе вдоль автосалона «Роллс-Ройс», поглядывая на витрину. Продавцы внутри были не очень-то высокого мнения о трех черных парнях в кроссовках и джинсах, которые через стекло рассматривали дорогие машины. Когда мы зашли, они не узнали меня и направили к нам какого-то мелкого служащего.

– Вот тот «Роллс» – сколько у вас вообще таких? – спросил я парня.

– Вы хотите опробовать? – спросил он.

– Нет, я просто беру все машины, которые у вас есть в наличии, – ответил я.

После того как я ушел, этого малыша, думаю, назначили генеральным управляющим.

* * *

После каждого своего боя я с Буги ездил в Лос-Анджелес и весь день ходил по магазинам на Родео-Драйв. После хорошего ужина мы брали девушек и ходили по клубам. Время от времени я заходил в магазин «Версаче» в торгово-развлекательном центре «Дворец Цезаря», оставляя там каждый раз по сто тысяч долларов. После нашего ухода место превращалось в сцену из кинофильма «Поездка в Америку», где народ таскал мешки, сумки, чемоданы с барахлом. Ирония заключалась в том, что большинство одежды в моих шкафах просто висело без дела. Я обычно носил просто кроссовки и джинсы или спортивные костюмы. Когда я был в тюрьме, Джонни Версаче присылал мне приглашения на все свои мероприятия. Он знал, что я не мог приехать, но для него это был способ дать мне знать, что он помнит обо мне. Он был потрясающим парнем.

У меня было столько денег, что я порой не мог даже уследить за ними. Один раз Латондиа, помощница Рори, должна была участвовать в вечеринке в доме у Рори в Нью-Джерси. У нее не было времени собрать сумку с вещами, поэтому, когда она добралась туда, она пошла в комнату для гостей, где увидела большую спортивную сумку «Луи Виттон». Она подумала, что сумка была либо моя, либо Рори, и, рассчитывая найти там чистую футболку, открыла ее. Она была в шоке: там оказался миллион долларов наличными. Она сразу же пошла к Рори в комнату и показала ему свою находку.

– Майк забыл, где он оставил эту сумку, – сказал Рори. – Я прямо сейчас позвоню ему и попрошу одолжить мне двести тысяч долларов.

Эта сумка пылилась там еще неделю. У меня была трудная ночь в городе, и я забыл, где ее оставил. Каждый раз, когда Латондиа брала мою одежду для чистки в Лас-Вегас, она возвращалась с пластиковыми запечатанными конвертами, в который были дорогие браслеты или тысяч двадцать наличными, которые я оставил в карманах. Когда дело доходило до денег, я не вникал в такие мелкие детали.

Но очевидным перебором в моих тратах было мое решение купить тигрят и львят. Еще когда я был в тюрьме, я разговаривал со своим автомобильным дилером Тони. Мне очень хотелось знать, какие должны поступить новые машины, и Тони вдруг сказал мне, что собирается приобрести тигра или льва и ездить с ним в своем «Феррари».

– Послушай, я тоже хочу тигра, – сказал я.

Тони сообщил об этом Энтони Питтсу, и как только, выйдя из тюрьмы, я вернулся домой в Огайо, я увидел на своем газоне четверых тигрят. Они меня очаровали. Я много играл с ними и вскоре понял, что они разительно отличаются от наших домашних кошек. Они были весьма привередливы и злились, когда с ними играли слишком много. Следовало узнать их характер, поскольку через несколько лет они должны были превратиться в зверюг семи футов в длину и весом более четырех сотен фунтов[209]209
  2,1 м и 181, 4 кг соответственно.


[Закрыть]. Повзрослев, они могли встать на задние лапы и ударом лапы раскроить мне череп.

Я подружился с белым тигренком. Это была самка, я назвал ее Кения. Она всюду ходила со мной и даже оставалась со мной в постели. Те, кто был знаком с дикими животными, не мог поверить, что у меня с ней такие отношения. Они утверждали, что за тридцать лет никогда не видели, чтобы белый тигр везде следовал за кем-то, как это делала Кения. Она ходила по дому и кричала, как ребенок, в поисках меня. Если у меня дома была девушка, я запирал Кению снаружи в ее запретной зоне, и она там кричала. В жаркие летние ночи, когда у нее была течка, она стенала до тех пор, пока я не приходил и не гладил ей живот.

Кения довольно часто убегала из самого дома. Очутившись снаружи, она садилась на козырек бассейна и смотрела через забор на лошадей Уэйна Ньютона. Она могла легко перепрыгнуть через ограду, но никогда не делала этого. Мы наняли дрессировщика, которого звали Кейт, чтобы он работал с ней, и я платил ему за дрессировку 2500 долларов в неделю. Мой помощник Дэррил и те, кто убирал дом, помогли вырастить ее, но теперь они не хотели приближаться к ней. Она порой покусывала их, и они ей не особенно доверяли.

Когда у тебя есть детеныши, ты должен постоянно общаться с ними, потому что, если ты оставишь их на время, а потом вернешься, они уже не вспомнят, кто ты такой, и у тебя будут проблемы. Поэтому я получил лицензии на своих животных и взял два девятиосных фургона для их перевозки. К тому времени у меня остались только два тигренка. Львята вставали на задние лапы и смотрелись устрашающе. Один из них укусил меня за руку, и мне пришлось обратиться в больницу, где мне наложили на рану шесть швов. В пункте неотложной помощи меня спросили: «Послушай, что с тобой случилось?» Я ответил им, что меня покусала собака. Я хотел было прикончить этого чертова льва, но понял, что это я был виноват. Так что, мне на всякий случай сделали прививку от столбняка, и затем я избавился от него.

После нескольких месяцев привыкания к посттюремной жизни я начал тренироваться для возвращения на ринг. Я включил в свою команду нового члена. Я встретил Стива «Крокодила» Фитча несколькими годами ранее в туалете Мэдисон сквер гарден в тот вечер, когда мой противник так и не появился. Он спросил меня, буду ли я драться в тот вечер, и я ответил: «Да, если мой противник появится». Когда я был в тюрьме, я из разговора с Рори узнал, что Крокодил работал с боксером Оба Карром. Рори входил в его управленческую команду, а Дон участвовал в его рекламной кампании, поэтому Рори без проблем нашел Крокодила и устроил нам разговор по телефону. Мы поговорили о некоторых из моих друзей, с которыми он познакомился, когда был в тюрьме. Мы понравились друг другу, поэтому, когда я освободился, я предложил ему общаться с нами. Он был мне по вкусу, это был уличный парнишка.

После того как я вышел из тюрьмы, Дон не слишком много общался со мной. Думаю, он боялся, что я поколочу его. Поэтому он вел со мной переговоры по деловым вопросам через Джона Хорна, а Рори был моим специальным уполномоченным по личным вопросам. Они делили 20 процентов жалованья администратора, но даже при таком раскладе они зарабатывали больше, чем могли мечтать. Помимо Рори и Джона, у меня была команда обеспечения моей собственной безопасности, которую возглавлял Энтони Питтс. Вначале у меня был также Фарид, мой бывший сокамерник, пока власти не объявили нам, что мы не могли общаться друг с другом, потому что мы оба являлись бывшими преступниками.

Нынешняя команда Тайсон пользовалась высокими технологиями. Вместо телефонов у каждого из нас была рация, чтобы мы могли связываться со всей командой и сообщать о происходящем. У каждого был свой собственный позывной. Рори был «Эль-один», Джон – «Эль-два», Энтони – «Ти-один». Мой друг Горди звался «Грув», а Дон из-за своей прически – «Фредерик Дуглас»[210]210
  Фредерик Дуглас (1818–1895) – американский писатель, просветитель, аболиционист, редактор и оратор, руководитель негритянского освободительного движения; имел густую пышную шевелюру.


[Закрыть]. У меня было несколько разных позывных. Иногда меня называли «Безумным Максом», иногда «Арнольдом» в честь Арнольда Ротштейна[211]211
  Арнольд Ротштейн (1882–1928) – американский предприниматель и азартный игрок, ставший значительной фигурой в еврейской мафии Нью-Йорка.


[Закрыть]. Чаще всего меня звали «Дибо». Меня стали так называть в честь хулигана из кинофильма «Пятница», потому что я точно так же клянчил: «Дай мне это, дай мне это», присваивал чужие вещи, съедал у других еду, переключал телепрограммы, которые в это время смотрели.

Честно говоря, мне не нравилась вся эта идея с «уоки-токи», поскольку это означало, что меня можно было отследить гораздо легче. Я старался быть дисциплинированным в лагере, но иногда запах картофеля фри выбивал меня из колеи, и тогда я выскальзывал наружу, чтобы полакомиться. При этом я стремился избавиться от своей охраны и «снять» какую-нибудь женщину. По мере приближения поединка с Питером МакНили, который должен быть состояться 19 августа, я становился все более мрачным. Сначала я был уверен в себе, потому что, выйдя из тюрьмы, был в отличной форме, но когда мы начали спарринги в лагере в Огайо, я пропустил несколько ударов от молодого парня-любителя, и это было чертовски больно. Я не привык получать удары. На этом спарринге я должен был боксировать пять раундов, но уже после второго я сказал: «На сегодня хватит. Я вернусь завтра». Черт, я не мог поверить, что этот маленький ребенок-любитель мог доставить мне такие неприятности. То, что я напропускал удары, безусловно, означало, что я не был в форме. Я подумал: «Как же я смогу побить МакНили, если меня одолел этот любитель?»

В конце концов я все же вернулся в свой рабочий ритм, и, когда наступил август, я был готов к бою. На состоявшейся пресс-конференции до боя я, как всегда, был раздражителен и резок. Я появился в черном костюме и белой панаме. В мире бокса никто не воспринимал МакНили как серьезного соперника. Этот парень в лучшем случае был клубным боксером.

Я назвал поединок с МакНили «Король Ричард – возвращение короля». Я всегда называл свои поединки именами воинов. Хотя Каса уже давно не было с нами, я поговорил с ним: «Не волнуйся, Кас. Король возвращается. Король Ричард возвращается победителем».

Если у меня и были какие-то сомнения, то все они развеялись, как только я оказался на ринге и взглянул на МакНили. Когда мы подошли к рефери на инструктаж, он не смотрел на меня. Спустя год после боя он признался одному журналисту, о чем он думал в этот момент:

– Когда Тайсон вышел на ринг под эту жестокую бандитскую мелодию, я оказался не готов к тому, что меня будут так запугивать. Я присматривался к нему на пресс-конференциях, и он тогда не смотрелся таким крупным в обычной одежде. Я стоял в своем углу спиной к нему, где тебя никак не могут побить, так как ты не лицом к лицу со своим соперником. Когда мы собрались в центре ринга, я был намерен смотреть только на его пупок, никуда больше. Я все же бросил беглый взгляд, и это оказалось ящиком Пандоры. Он был таким накачанным! Таким мощным! У него были громадные мышцы, шея, череп! Он выглядел совершенно свирепо. Я подмигнул ему и послал воздушный поцелуй, но на самом деле я был запуган.