Текст книги "Парк юрского периода"

Пляж

Марти Гутиерес сидел на пляже и следил за солнцем, которое опускалось все ниже и ниже. Вот край солнечного диска уже коснулся горизонта, на ровной глади залива заплясали ослепительные блики, а Гутиерес все сидел в тени пальмовых деревьев, возле непроходимых мангровых зарослей на пляже Кабо-Бланко. Насколько Марти смог определить, это было то самое место, где два дня назад сидела американская девочка Тина Боумен.

Он не соврал Боуменам, утверждая, что ящерицы кусают людей довольно часто. Однако Гутиерес никогда еще не слышал о том, что кого-то покусала полосатая василисковая ящерица. И уж точно никогда не бывало, чтобы после укусов ящерицы люди попадали в больницу. Кроме того, радиус укусов на руке Тины был необычно большим для василисковой ящерицы. Когда Гутиерес вернулся после консультации к себе на станцию, он добросовестно провел небольшое исследование в местной библиотеке и нигде не нашел ни единого упоминания об укусах василисковой ящерицы. Потом он попробовал отыскать сведения о подобных случаях в компьютерной базе данных Американского отделения Международной научной биологической библиотеки – с тем же результатом. Ничего не было известно ни об укусах василисковой ящерицы, ни о случаях госпитализации людей, которых она покусала.

Тогда Гутиерес позвонил медицинскому работнику в Амалойе, и тот подтвердил, что у них действительно был такой случай – младенца девяти дней от роду укусило за ногу какое-то животное, и бабушка ребенка – единственная, кто это животное видел, – утверждает, что это была ящерица. Судя по описанию, которое дала старушка, ящерица была зеленая, с коричневыми полосками на спине. Зверек укусил ребенка несколько раз, прежде чем старушка его отогнала.

– Необычный случай, – сказал Гутиерес.

– Да не особенно, – ответил врач из Амалойи и рассказал, что случаи нападения ящериц на детей бывали и в других местах. Например, в Васкосе, еще одном прибрежном поселке неподалеку от Амалойи, ящерица тоже покусала спящего ребенка. И еще такое же случилось в Пуэрта Сотреро. Все известные случаи произошли в последние два месяца. Всякий раз жертвами нападения ящериц становились спящие младенцы или маленькие дети.

Видя столь неожиданные, но вполне определенные совпадения, Гутиерес предположил, что имеет дело с новым, неизвестным ранее видом ящериц. В Коста-Рике вполне могло случиться подобное. Территория этой страны, шириной семьдесят пять миль в самой узкой части, по площади не больше штата Мэн. Но при таких незначительных размерах в Коста-Рике имеются необыкновенно разнообразные климатические зоны со своей специфической флорой и фауной – в прибрежных районах Тихого и Атлантического океанов, в четырех отдельных горных массивах с пиками высотой до четырех километров над уровнем моря и несколькими действующими вулканами. Здесь можно встретить дождевые леса, высокогорные леса, зоны умеренного климата, болотистые низины, засушливые пустыни. Такое многообразие экологических условий объясняет поразительное разнообразие растений и животных. В Коста-Рике только видов птиц в три раза больше, чем во всей Северной Америке. Здесь встречается более тысячи разновидностей орхидей, более пяти тысяч видов насекомых.

Новые виды животных находят здесь постоянно, а в последние годы это стало случаться гораздо чаще, чем раньше, – по одной неприятной причине: богатейшие леса Коста-Рики немилосердно вырубаются. И животные джунглей, лишившись привычных мест обитания, переселяются в другие районы. Иногда при этом резко меняются их повадки.

Поэтому появление новых, неизвестных видов животных вполне возможно. Но помимо радости оттого, что наука обогащается новыми знаниями о животном мире, неизвестные животные несут в себе опасность новых, неизвестных заболеваний. Ящерицы являются переносчиками болезнетворных вирусов, и некоторые из них могут быть опасными для человека. Самое опасное заболевание, которое переносят пресмыкающиеся, – ящеровый энцефалит, которым болеют люди и лошади. Болезнь проявляется резкой слабостью и сонливостью. Гутиерес понимал, что найти новую ящерицу очень важно – хотя бы для того, чтобы проверить ее на вирусоносительство и выяснить, не станет ли эта ящерица разносчиком какой-нибудь опасной болезни.

Он сидел на пляже, следил за медленно опускающимся солнцем и вздыхал. Может, Тина Боумен и видела новую ящерицу, а может, и нет. Сам Гутиерес определенно никаких ящериц не видел. Рано утром он, исполненный радужных надежд, засел на пляже с пневматическим пистолетом, заряженным парализующими стрелками с лигамином. Но оказалось, что целый день был потрачен зря. Скоро надо будет выезжать с пляжа обратно в холмы – Гутиерес не хотел ехать по такой плохой дороге в темноте.

Он встал и пошел по пляжу. И тут заметил неподалеку темный силуэт обезьяны-ревуна, которая копошилась на песке у самого края мангровых зарослей. Гутиерес пошел дальше, отойдя на приличное расстояние от деревьев, – где есть один ревун, там их может быть целая стая. А если здесь живут ревуны, то лучше обойти их стороной, потому что эти обезьяны имеют отвратительную повадку поливать незваных пришельцев мочой.

Но эта обезьяна, по-видимому, была одна. Она передвигалась довольно медленно, часто останавливалась и присаживалась на задних лапах. Обезьяна что-то несла в зубах. Когда Гутиерес подошел поближе, он увидел, что именно жует обезьяна, – изо рта ревуна торчал длинный хвост и задние ноги зеленой ящерицы. Даже с такого расстояния Гутиерес разглядел на спинке ящерицы поперечные коричневые полоски.

Гутиерес припал к земле и прицелился. Обезьяна-ревун, привыкшая к безопасной жизни в заповеднике, совсем не испугалась, только с любопытством уставилась на человека. Она не убежала, даже когда мимо просвистела первая стрелка, – с первого выстрела Гутиерес промахнулся. Когда вторая стрелка глубоко вонзилась ревуну в бедро, обезьянка заверещала, удивленно и злобно, выронила остатки своей добычи и помчалась в джунгли.

Гутиерес встал и пошел подбирать трофей. Судьба обезьяны его особенно не волновала – доза транквилизатора в стрелке настолько невелика, что может вызвать у животного разве что некоторую заторможенность на несколько минут. Теперь он думал о том, что делать со своей находкой. Сам он, конечно же, напишет предварительное сообщение, но останки ящерицы обязательно надо отослать в Соединенные Штаты, для окончательной идентификации. Только вот кому бы их отправить? Самым лучшим специалистом по ящерицам был Эдвард Х. Симпсон, заслуженный профессор зоологии из Колумбийского университета, который жил сейчас в Нью-Йорке. Этот элегантный пожилой мужчина с зачесанными назад седыми волосами был всемирно известным экспертом по таксономии ящериц. И Марти Гутиерес решил, что лучше всего будет отправить эту ящерицу профессору Симпсону.

Нью-Йорк

Доктор Ричард Стоун, заведующий Лабораторией тропических болезней при медицинском центре Колумбийского университета, часто говаривал, что от былого величия лаборатории сейчас осталось одно название. В начале двадцатого столетия лаборатория занимала весь четвертый этаж корпуса биомедицинских исследований, и целые полчища биологов и лаборантов трудились в ней, пытаясь отыскать причины и источники желтой лихорадки, малярии и холеры. Но успехи медицины – и, в частности, исследовательских лабораторий в Найроби и Сан-Паоло – лишили Колумбийскую лабораторию тропических болезней того важного места, которое она прежде занимала. Сейчас лаборатория стала гораздо меньше, в ней работало всего двое лаборантов, и занимались они в основном выявлением тропических заболеваний у ньюйоркцев, которые где-нибудь путешествовали. Уютную праздную повседневность лаборатории неожиданно нарушила посылка, которая пришла по почте сегодня утром.

– Боже мой, какая прелесть, – сказала сотрудница Лаборатории тропических болезней, прочитав сопроводительную записку на контейнере. – «Частично изжеванный фрагмент не идентифицированной ящерицы из Коста-Рики». – Лаборантка сморщила носик: – Это по вашей части, доктор Стоун.

Ричард Стоун подошел посмотреть, что это им прислали.

– Это материал из лаборатории Эда Симпсона?

– Да. Не понимаю только, почему они прислали эту ящерицу нам?

– Звонила его секретарша. Сказала, что Симпсон сейчас в Борнео, на полевых исследованиях, и пробудет там все лето, – пояснил Стоун. – А поскольку ящерица как-то связана с вопросом о контагиозных заболеваниях, нашу лабораторию попросили это проверить. Ну-ка, посмотрим, что тут у нас…

Белый пластиковый цилиндр походил на двухлитровый бидончик для молока, с запирающимися на замок металлическими задвижками и завинчивающейся крышкой. На цилиндре была этикетка «Контейнер для международной транспортировки биологических образцов» и наклейки с предупреждающими надписями на четырех языках. Надписи предназначались для подозрительных таможенников – открывать контейнер строго запрещалось.

Очевидно, таможенники вняли предупреждениям – когда Ричард Стоун перенес контейнер на лабораторный стол для исследований и внимательно рассмотрел его при ярком свете, он увидел, что все пломбы целы. Стоун включил вытяжной шкаф, надел пластиковые перчатки и маску. Как бы то ни было, в лабораторию совсем недавно поступали образцы, зараженные возбудителями венесуэльской лошадиной лихорадки, японского В-энцефалита, кьязанурским лесным вирусом, вирусами Лангата и Марахо. Приняв все меры предосторожности, Стоун отвинтил крышку.

Зашипел выходящий газ, над контейнером взвилось облачко белого пара. Стенки цилиндра резко охладились, покрылись изморозью. Внутри контейнера лежал пластиковый пакет размером с сандвич, с замком-«молнией». Через прозрачные стенки пакета виднелось что-то зеленое. Стоун расстелил на столе хирургическую ткань и вытряхнул на нее содержимое пакета. Кусок замороженной плоти с гулким стуком упал на металлический стол.

– Хм-м… Выглядит вполне съедобно, – заметила лаборантка.

– Согласен, – сказал Стоун. – И чего они от нас хотят?

Лаборантка просмотрела сопроводительные документы.

– Ящерица укусила ребенка, из местных жителей. Их интересует, что это за ящерица и не переносит ли она при укусе какие-нибудь болезни. – Потом лаборантка достала детский рисунок, на котором была изображена ящерица, с подписью «Тина» в верхней части листа. – Кто-то из детей нарисовал ее.

Стоун мельком взглянул на рисунок.

– Опознать ящерицу мы, ясное дело, не сможем, – сказал он. – Зато проверить, какие болезни она переносит, довольно просто – если удастся выскрести из этого куска мяса хоть немного крови. Как они назвали эту ящерицу?

– «Basiliscus amoratus трехпалый, с генетической аномалией», – прочитала лаборантка.

– Хорошо. Тогда начнем. Пока эта штука разморозится, сфотографируйте ее и сделайте рентгеновские снимки – для протокола. А когда достанем кровь, проводите пробы на антитела, пока не получите какой-нибудь результат. Если что-нибудь будет неясно – обращайтесь ко мне.

Марти Гутиерес прочитал факс из Лаборатории тропических болезней Колумбийского медицинского центра. Послание было коротким:

«ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ: Basiliscus amoratus с генетической аномалией (передано из лаборатории доктора Симпсона).

МАТЕРИАЛ ИССЛЕДОВАНИЯ: задний сегмент частично съеденного животного.

ПРОВЕДЕННЫЕ ПРОЦЕДУРЫ: рентгенография, микроскопия, иммунологические реакции на вирусные, паразитарные и бактериальные антигены.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ: гистологических и иммунологических признаков каких-либо опасных для человека инфекционных заболеваний в исследованном образце не выявлено.

Подпись: заведующий Лабораторией тропических болезней

Ричард А. Стоун, доктор медицины».

Гутиерес сделал из этого послания два важных вывода. Во-первых, специалисты из Колумбийского университета подтвердили его идентификацию неизвестного животного как василисковой ящерицы. Во-вторых, поскольку эта ящерица не переносит никаких опасных инфекций, то участившиеся в последнее время случаи нападения ящериц на людей не нанесут серьезного урона здоровью населения Коста-Рики. Кроме того, он получил косвенное подтверждение своим предположениям относительно того, что ящерицы этого вида вынуждены переселяться из лесной зоны в другие места обитания и впервые столкнулись с человеком. Теперь Гутиерес был уверен, что вскоре, может быть через несколько недель, ящерицы привыкнут к новым условиям существования и случаи их нападения на людей постепенно прекратятся.

Мощные струи тропического ливня молотили по рифленой крыше больницы в Бахья-Анаско. Приближалась полночь, электрические провода сорвало бурей, и света не было. Повитуха Элена Моралес при свете фонарика ухаживала за молодой матерью, как вдруг из соседней комнаты послышались странные звуки – какой-то писк и чириканье. Элена решила, что в дом пробралась крыса, и, быстренько положив на лоб спящей женщины прохладный компресс, пошла в соседнюю комнату взглянуть, как там новорожденный младенчик. Когда Элена подошла к двери, она снова услышала чириканье и немного успокоилась. Наверное, это какая-нибудь птица искала, где бы спрятаться от дождя, и залетела в окно. Костариканцы считают, что если в дом с новорожденным залетает птица, это приносит удачу.

Элена открыла дверь. Младенчик лежал в плетеной колыбели, завернутый в легкое одеяльце так, что виднелось только его личико. Вокруг колыбели сидели, сгорбившись, как страшные горгульи, три темно-зеленых ящерицы. Когда Элена вошла в комнату, ящерицы не испугались и не убежали, а только повернули головы и с любопытством уставились на нее. В свете фонарика Элена увидела, что морды ящериц перепачканы свежей кровью. Одна из ящериц тихонько чирикнула, подалась вперед и, резко дернув головой, оторвала от младенчика очередной кусок плоти.

Элена закричала и бросилась вперед. Ящерицы мгновенно выпрыгнули через окно и растаяли в темноте ночи. Еще не добежав до колыбельки, Элена Моралес уже знала, что младенец наверняка мертв, – она увидела, что эти ящерицы сотворили с лицом ребеночка. А ящерицы, пронзительно пища и чирикая, скрылись в дождливой ночи, оставив за собой только окровавленные отпечатки трехпалых лап – такие же, какие оставляют птицы.

Порядок данных

Чуть позже, немного успокоившись, Элена Моралес решила никуда не сообщать о нападении ящериц. Невзирая на тот ужас, который она только что испытала, Элена Моралес забеспокоилась, как бы в случившемся не обвинили ее саму – за то, что оставила младенца без присмотра. Поэтому повитуха сказала молодой матери, что младенчик поперхнулся и задохнулся до смерти. А в определенную графу статистической медицинской карты, которую потом отослали в Сан-Хосе, Элена записала: «Синдром внезапной смерти новорожденных». Так обычно регистрировались все смерти очень маленьких детей, произошедшие от необъяснимых причин. Подобное случалось не то чтобы очень редко, и рапорт Элены Моралес приняли.

В университетской лаборатории в Сан-Хосе при исследовании образцов слюны ящерицы, покусавшей Тину Боумен, было сделано несколько примечательных открытий. В слюне, как и ожидалось, было обнаружено высокое содержание серотонина. Но среди белков этой слюны оказался настоящий монстр: один из самых огромных среди известных протеинов, с молекулярной массой почти в два миллиона. Его биологическую активность еще до конца не исследовали, но уже было ясно, что это сильный нервно-паралитический токсин, родственный яду кобры, но с более примитивной внутренней структурой.

А еще в лаборатории обнаружили, что в образце слюны содержатся следы гамма-аминометионингидролазы. Поскольку этот фермент является маркером продуктов генной инженерии и никогда не встречается у диких животных, техники лаборатории решили, что вещество попало в исследуемый образец случайно, уже здесь, в лаборатории, и не стали упоминать об этом в отчете, который потом переслали в Пунтаренас, доктору Крузу – врачу, который прислал образец слюны на исследование.

Останки зеленой ящерицы благополучно лежали в морозильной камере Лаборатории тропических болезней Колумбийского университета – до возвращения из экспедиции профессора Симпсона, которого ждали не раньше чем через месяц. Так бы все и оставалось, если бы в Лабораторию тропических болезней не заглянула лаборантка по имени Элис Левин, которой случайно попался на глаза рисунок Тины Боумен. Едва увидев этот рисунок, Элис сказала:

– О, чей это ребенок нарисовал динозаврика?

– Что-что нарисовал? – переспросил Ричард Стоун, медленно обернувшись к ней.

– Динозавра. Вот это, смотрите. Мои малыши все время их рисуют.

– Это просто ящерица, – сказал Стоун. – Ящерица из Коста-Рики. Ее нарисовала какая-то местная девчушка.

– Да нет же! – Элис упрямо покачала головой. – Вы только посмотрите – все нарисовано правильно. Большая голова, длинная шея, стоит на толстых задних ногах, хвост – толстый и длинный. Это типичный динозавр!

– Этого не может быть. Ящерица всего тридцати сантиметров в высоту.

– Да? Так ведь были и маленькие динозавры, – не отступала Элис. – Поверьте, уж я-то знаю. У меня двое мальчиков, так что я в этом деле настоящий эксперт. Самые маленькие динозавры были размером даже меньше тридцати сантиметров. Микрозавры или как их там – точно не помню. Эти названия просто невыносимы. Запомнить их совершенно невозможно, если только тебе не десять лет от роду.

– Вы не понимаете, – сказал Ричард Стоун. – Здесь нарисовано современное животное, не ископаемое. Нам прислали кусок такой ящерицы – он в морозилке. – Стоун даже пошел к морозильнику, достал фрагмент ящерицы и вытряхнул на стол перед Элис Левин.

Элис посмотрела на замороженный кусок тушки, на этот длинный хвост и трехпалые задние лапы и пожала плечами. Трогать тушку она не стала.

– Не знаю, – сказала Элис. – Но я бы сказала, что это и есть динозавр.

Стоун покачал головой:

– Это невозможно.

– Почему бы и нет? Это может быть какой-нибудь остаток или пережиток – или как там их называют?

Стоун снова покачал головой. Элис трудно было назвать специалистом в таких сложных научных вопросах – она была всего лишь техником из бактериологической лаборатории, расположенной в том же корпусе, только этажом ниже. И у нее определенно богатое воображение. Стоун припомнил случай, когда Элис казалось, что ее упорно преследует один из санитаров хирургического отделения…

– Знаете, Ричард, а ведь если это действительно динозавр, то у кого-то могут возникнуть бо-ольшие проблемы.

– Это не динозавр.

– А это кто-нибудь проверял?

– Нет, – признался Стоун.

– Вот видите! Ну, так отошлите это в Музей Естественной Истории или еще куда-нибудь, – предложила Элис. – Нет, правда, лучше бы вам это сделать.

– Мне будет стыдно, если я такое вытворю.

– Хотите, Ричард, я сделаю это для вас? – предложила Элис.

– Нет, не надо.

– Так что, вы совсем ничего не собираетесь с этим делать?

– Ничегошеньки! – Стоун положил тушку ящерицы обратно в морозильник и захлопнул дверцу. – Это не динозавр. Это ящерица. И вообще, чем бы она ни была, эта зверюшка вполне может подождать, пока профессор Симпсон вернется из Борнео и опознает ее. Все, Элис, решено – эту ящерицу мы никуда не станем отсылать.

Второе повторение

При последующих повторениях изгибов кривой могут появиться непредвиденные изменения.

Ян Малкольм

Берег Внутреннего моря

Алан Грант стоял на коленях, согнувшись почти до самой земли. Царила страшная жара – термометр показывал около сорока градусов по Цельсию. Колени болели, несмотря на то что Грант предусмотрительно надел резиновые прокладки-смягчители. Легкие горели от едкой щелочной пыли. Пот крупными каплями стекал со лба и падал на сухую землю. Но Грант не обращал внимания на эти мелкие неудобства. Все его внимание было приковано к кусочку земли площадью в двенадцать квадратных сантиметров, над которым он склонился.

Осторожно работая зубочисткой и мягкой косметической кисточкой из верблюжьей шерсти, Алан Грант очищал от земли маленький, тонкий L-образный фрагмент челюстной кости. Косточка была всего три сантиметра длиной и толщиной не больше мизинца. На ней хорошо сохранился рядок зубов – маленьких ровных выступов с характерным загибом к внутренней стороне. Когда он откопал эту кость, от нее откололись маленькие кусочки. Грант прервался ненадолго и обмазал кость слоем резиноцемента, а потом снова стал потихоньку высвобождать ее из земли. Не оставалось никаких сомнений, что перед ним – челюстная кость детеныша плотоядного динозавра. Ее обладатель умер семьдесят пять миллионов лет назад, в возрасте приблизительно двух месяцев. Если повезет, Грант надеялся отыскать и весь остальной скелетик. Тогда у него будет первый и единственный в мире полный скелет детеныша плотоядного…

– Эгей, Алан!

Алан Грант поднял голову и прищурил глаза от яркого света. Потом вытер рукой пот со лба и надел солнцезащитные очки.

Он вел раскопки на выветренном склоне холма, в пустынных землях за Змеиным озером в штате Монтана. Под голубым куполом неба на многие мили вокруг раскинулись пологие, источенные ветрами холмы, из которых повсюду выглядывали глыбы ломкого белого известняка. Нигде ни деревца, ни кустика. Здесь не было ничего, кроме голых скал, раскаленного солнца и пронизывающих ветров.

Путешественникам здешние «плохие земли» казались пустынными, мрачными и унылыми. Но когда Грант оглядывался вокруг, его взору открывалась совершенно иная картина. Эта пустыня – все, что осталось от другого мира, совсем не похожего на наш, исчезнувшего с лица Земли восемьдесят миллионов лет назад. Перед мысленным взором Алана Гранта представал теплый, заболоченный залив огромного Внутреннего моря, которое плескалось здесь в те давние времена. Это Внутреннее море было шириной более тысячи миль и занимало всю равнину от поднявшихся гораздо позже Скалистых гор до отвесных утесов Аппалачей. Весь запад Америки был тогда сокрыт под водами этого моря.

В те стародавние времена небо было затянуто тучами, темными от дыма множества действующих вулканов. Воздух был плотным, перенасыщенным углекислым газом. Вдоль всей береговой линии тянулись буйные заросли гигантских растений. В водах доисторического Внутреннего моря не было рыбы, зато там в изобилии водились разнообразные моллюски и черепахи. Над водами залива парили птерозавры, время от времени срываясь в пике, чтобы подхватить с поверхности воды съедобные водоросли. Несколько плотоядных динозавров бродило по болотистым берегам залива, среди высоких пальмовых деревьев. А неподалеку от берега в заливе был островок, совсем небольшой, площадью всего в пару акров. Окруженный густыми непроходимыми зарослями, этот островок был настоящим святилищем, в котором семейства травоядных уткоклювых ящеров откладывали яйца в общие гнезда и выращивали свое крикливое потомство.

За миллионы лет, минувших с тех пор, бледно-зеленые щелочные воды залива обмелели, залив сперва превратился в озеро, а потом и вовсе исчез. Оголенная земля высохла и потрескалась под немилосердными лучами жаркого солнца. А прибрежный островок с яйцами динозавров превратился в выветренный пологий холм посреди пустыни на севере штата Монтана, где теперь проводил раскопки профессор палеонтологии Алан Грант.

– Эге-гей, Алан!

Грант поднялся с колен – бородатый мужчина лет сорока, с выпирающей бочкообразной грудной клеткой. Со стороны соседнего холма доносилось гудение портативного генератора и стук пневматического бурильного молотка, которым разбивали твердые горные породы. Алан увидел детей, которые работали возле бурильной установки, – дети осматривали крупные куски камня, выискивая в них окаменевшие остатки костей, а потом относили камни в сторону. У подножия холма был разбит лагерь – шесть индейских типи, в которых жили участники экспедиции, тент, под которым располагалась столовая, и трейлер, в котором находилась полевая лаборатория экспедиции. А в тени трейлера-лаборатории стояла Элли и махала Гранту рукой.

– У нас гости! – крикнула Элли и показала на восток.

Грант заметил облако пыли и голубой «Форд»-седан, который ехал к лагерю, подпрыгивая на ухабистой земле. Грант посмотрел на часы: как раз вовремя. Дети на другом холме повернули головы и с интересом разглядывали подъезжавшую машину. У них на Змеином озере редко бывали гости, и всем было жутко интересно, зачем юристу из Агентства по защите окружающей среды так срочно понадобилось встретиться с Аланом Грантом.

Но Грант знал, что палеонтология – наука об исчезнувшей жизни – в последние годы стала приобретать неожиданно важное значение для современного мира. Современный мир быстро изменяется, и насущные проблемы относительно погоды, вырубки лесов, глобального потепления и озонового слоя нередко становятся гораздо понятнее, если знаешь, как с этим обстояли дела в далеком прошлом Земли. Как раз такими сведениями и располагали палеонтологи. За последние несколько лет Алана Гранта уже дважды приглашали произвести экспертную оценку подобных вопросов.

Грант стал медленно спускаться по склону холма навстречу подъезжавшей машине.

Гость захлопнул дверцу своего «Форда» и закашлялся от въедливой белой пыли.

– Боб Моррис, из Агентства по защите окружающей среды, – представился он, протягивая Гранту руку. – Я из отделения в Сан-Франциско.

Грант пожал ему руку и тоже представился, потом сказал:

– Вам, похоже, немного жарко. Хотите пива?

– О господи! Конечно!

Моррису было чуть больше двадцати лет, одет он был в рубашку с галстуком, брюки от делового костюма и модные туфли с дырочками на носках. В руках он держал кейс с бумагами. Его туфли заскрипели, когда Моррис пошел вслед за Грантом к трейлеру-лаборатории, а через модные дырочки в них сразу же набился песок.

– Когда я перевалил через холм и увидел ваш лагерь, то сперва подумал, что это индейская резервация, – сказал Моррис, указывая на типи.

– Нет, просто это самые подходящие жилища для такой местности, – ответил Грант и рассказал, что в 1978 году, когда сюда приехала первая экспедиция, они взяли с собой восьмискатные каркасные палатки «Северный Скат», самые современные на то время. Но палатки все время срывало ветром. Они перепробовали другие разновидности палаток и тентов – все с тем же неутешительным результатом. В конце концов экспедицию оснастили индейскими типи, которые оказались удивительно удобными и просторными внутри, а главное – устойчивыми на ветру. – Это типи черноногов, они ставятся на четырех опорах. Типи индейцев сиу ставятся на трех. Но здесь когда-то были земли черноногов, вот мы и подумали…

– Ага… Да, это, наверное, действительно очень удобно. Ваши типи прекрасно вписываются в пейзаж, – сказал Моррис, оглянулся на пустынные земли, простирающиеся вокруг, и покачал головой: – Давно вы уже здесь находитесь?

– Где-то около шестидесяти ящиков, – ответил Грант. На лице Морриса отразилось недоумение, и Грант объяснил: – Мы отмеряем время по выпитому пиву. Начали мы в июне, и было у нас ровно сто ящиков. А теперь осталось всего ящиков сорок.

– А точнее – тридцать семь, – вклинилась в их разговор Элли Саттлер, ожидавшая их возле трейлера. Грант позабавился, глядя, как у Морриса отпала челюсть, когда молодой человек увидел Элли – стройную двадцатичетырехлетнюю девушку в коротко обрезанных джинсах и рабочей рубашке, завязанной узлом выше талии. Светлые волосы, зачесанные назад, оттеняли загорелую кожу цвета темной бронзы.

– Элли не дает нам расслабляться, – сказал Грант, представляя девушку Моррису. – Она – прекрасный специалист в своем деле.

– И чем же она занимается? – поинтересовался Моррис.

– Палеоботаникой, – ответила Элли. – И еще я делаю стандартные препараты в полевой лаборатории. – Она открыла дверь, и все вошли внутрь трейлера.

Кондиционер в трейлере работал на полную мощность, но охлаждал воздух только градусов до тридцати. И все равно после палящего зноя пустыни здесь, внутри, воздух казался свежим и прохладным. Вдоль стенок трейлера тянулось несколько длинных деревянных столиков и полок, на которых были аккуратно разложены препараты из хрупких маленьких косточек, все пронумерованные и снабженные соответствующими этикетками. Чуть дальше на столиках стояли керамические плошки и горшочки. Отчетливо ощущался крепкий кисловатый запах уксуса.

Моррис взглянул на кости и сказал:

– А я думал, динозавры были большими.

– Они и были большими, – ответила Элли. – Это все – кости динозавровых детенышей. Змеиное озеро имеет такое важное значение в основном потому, что в этом районе обнаружено очень много гнездовий динозавров. Пока мы не начали здесь раскопки, в мире практически ничего не было известно о детенышах динозавров. Раньше было найдено только одно-единственное гнездо динозавров – в пустыне Гоби. А мы обнаружили больше дюжины гнезд гадрозавров, и все они полны яиц и костей детенышей.

Пока Грант ходил к холодильнику за пивом, Элли показала гостю ванночки с уксусной кислотой, которые использовались для отмывания известняка с хрупких мелких костей.

– Похоже на куриные кости, – сказал Моррис, рассматривая содержимое керамических плошек.

– Да, их кости очень похожи на птичьи, – согласилась Элли.

– А это что такое? – спросил Моррис, показывая через окно на сложенные возле трейлера груды крупных костей, запакованных в плотный пластик.

– Это обломки, – пояснила Элли. – Куски костей, которые были слишком фрагментированными, еще когда мы достали их из земли. Раньше мы просто сбрасывали их в отвалы, а теперь отсылаем на генетические исследования.

– Генетические исследования? – переспросил Моррис.

– Вот, угощайтесь, – предложил Грант, вкладывая бутылку с пивом в руку гостю. Другую бутылку он протянул своей помощнице. Элли стала пить прямо из горлышка, запрокинув голову. Пока она пила, Моррис, не отрываясь, смотрел на ее длинную гибкую шею.

– Мы здесь не особенно придерживаемся этикета, – сказал Грант. – Может быть, пройдем в мой кабинет?

– Да, конечно, – согласился Моррис.

Грант провел его в дальний конец трейлера, где стояла старенькая кушетка, продавленный стул и оббитый, поцарапанный откидной столик. Грант уселся на кушетку, которая жалобно скрипнула и извергла целое облако белой меловой пыли. Он откинулся на спинку кушетки и удобно устроил ноги в тяжелых ботинках на краю столика, а Моррису жестом предложил располагаться на стуле.

– Устраивайтесь поудобнее…

Алан Грант был профессором палеонтологии в Денверском университете и одним из лучших в мире полевых исследователей, но он никогда не придавал значения тонкостям этикета. Грант считал, что создан для простой жизни на открытом воздухе, «в поле». К тому же он отлично знал, что основная, самая важная часть работы в палеонтологии делается на полевых исследованиях, голыми руками. Профессор Грант терпеть не мог академических работников и музейных кураторов, которых он называл «диванными охотниками». И он прилагал определенные усилия, чтобы даже в поведении и одежде отграничить себя от этих «диванных охотников за динозаврами». К примеру, на свои лекции профессор Грант являлся в джинсах и теннисных туфлях.