Текст книги "Порочные удовольствия"

Глава 3
Холли

Спустя несколько часов, после бог знает какого количества выпитого виски, мы останавливаемся на перекур. Я бреду в свой автобус – тот, в котором изначально должна была ехать со своей группой и, возможно, с кем-нибудь еще, у кого нет своего автобуса. Никто так и не потрудился ознакомить меня со всеми деталями поездки. Но поскольку я ничего не решаю, я не теряю времени на размышления об этом.

В пьяной надежде, что я, возможно, плохо искала в сумке, я вытряхиваю все ее содержимое на кухонный столик.

Несколько тампонов. Около дюжины тюбиков помады и блеска для губ. Зажигалка – не знаю, откуда она там взялась, потому что я не курю. Мой бумажник. Ключи от машины. Блокнот для записи песен. Еще один блокнот, поменьше. Шесть ручек разных цветов. Два карандаша. Жевательная резинка. Обертка от жевательной резинки. Несколько мелких монет. Какие-то ниточки.

И никакого телефона.

Прежде чем выйти из автобуса Буна, я попросила Чанса дать мне номер телефона Таны, на всякий случай. Он написал его у меня на ладони и большими печатными буквами приписал «Позвони мне».

Я подхожу к водителю автобуса.

– Чез?

– Да, мэм?

– Я тебе уже раз десять говорила, зови меня Холли. – Честно говоря, я просила его об этом больше десяти раз.

– Да, мисс Холли.

– Можно взять твой телефон?

– Конечно.

Он достает его из бокового кармана сиденья и протягивает мне, не отрывая при этом взгляда от дороги.

– Спасибо.

Я возвращаюсь на свое место и кладу большой палец на клавиши телефона. Я смотрю на номер, написанный у меня на ладони, и осознаю, что я должна была бы позвонить Крейтону, а не Тане.

– Но он даже не позвонил тебе, – говорит мне моя обида.

Это правда, но все же…

Я откидываю голову на спинку сиденья, осознав, что даже если бы я хотела позвонить Крейтону, я не помню наизусть ни одного из его номеров. И навряд ли в справочной мне скажут номер его телефона. Я могу набрать в Гугле «Карас Интернэшнл», но где гарантия, что меня соединят с ним? Даже когда у меня был номер его телефона, его секретарша сначала не поверила, что я – его жена.

Так что мой единственный шанс – вернуть свой телефон.

Я набираю номер Таны, и она отвечает мне лишь с третьей попытки.

– Алло? – В ее голосе звучит неприкрытая подозрительность, и я осознаю, что она не узнает номер, с которого я звоню. К тому же сейчас уже почти полночь.

– Это я, Холли. Прости, что звоню так поздно.

– Ерунда. Не беспокойся. Ты же знаешь, что я в любом случае ложусь очень поздно. В чем дело? Этот парень уже разыскал тебя?

Я закрываю глаза. Черт, если бы Крейтон и хотел разыскать меня, я думаю, что даже ему это не удалось бы. Я нахожусь в автобусе, который едет в город, не значащийся в графике моих гастролей.

Но, с другой стороны, я не знаю, какие в его распоряжении есть средства и захочет ли он прибегнуть к ним, чтобы найти меня. Надежда согревает мое сердце. Та надежда, которая зародилась во мне, когда мы сидели на обеденном столе и ели суши. И я до отчаяния хочу, чтобы он бросился за мной в погоню с извинениями.

– Холли?

– Прости, я немного пьяна после всего этого виски, и ты можешь винить за это Буна.

– Ох, этот парень очень крут. Если бы ты не была замужем за миллиардером, я посоветовала бы тебе увести его от этой сучки, его подружки, хотя я не одобряю браконьерства ни на каком уровне. Но это не имеет значения. Итак, ты позвонила своему парню?

– Нет, потому что я забыла телефон дома, как я полагаю, а все его номера были записаны в нем. Могу я попросить тебя об огромном одолжении?

– Черт, ты же знаешь, что можешь просить меня о чем угодно, детка.

– Можешь ты поехать ко мне завтра утром, набрать номер моего телефона и отыскать его? А если ты его найдешь, не могла бы ты отправить его по почте в Даллас? Я могу прислать тебе адрес.

– Конечно. Хотя, если бы я так не любила тебя, я бы сказала тебе, что для таких поручений у меня есть личная помощница. Ты моя должница, девочка. Я хочу, чтобы ты пригласила меня на роскошную вечеринку, когда ты и твой миллиардер помиритесь. Или, может быть, на неделю в Париж. Я слышала, что у него там есть собственность.

В Париже? Я этого не знала.

– Прости, что прошу тебя об этом. Ты же знаешь, я не стала бы беспокоить тебя, если бы у меня был еще кто-то, кому я могла бы доверять.

– Я просто дразню тебя, малышка. Я позабочусь обо всем завтра утром.

– Спасибо тебе, Тана.

– Но я хочу сказать тебе одну вещь.

Я напрягаюсь.

– Давай.

– Готова поспорить, что ты уже жалеешь, что не написала в этой записке больше, чем просто «прощай».

– Это подразумевает фразу «Я же тебе говорила».

– Прости, малышка. Но это правда.

– Может быть, он еще пока не осознал, что меня нет, – говорю я, размышляя, возможно ли, что так все и обстоит.

– Полагаю, что этот мужчина найдет тебя раньше, чем ты его, – отвечает она. – Он не похож на человека, который будет долго терпеть то, что его жена пропала.

– Полагаю, мы это скоро узнаем.

Я надеюсь, что она права, и меня снова преисполняет надежда, смешанная со страхом. Я все испортила, но и Крейтон не невинный младенец.

– Мне пора идти, – говорю я. – Мне нужно проспаться после виски, чтобы утром я могла мыслить здраво.

– Хорошо, детка. Иди проспись. Поговорим позже. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Тана. Спасибо тебе.

Мы отключаемся, и я возвращаю Чезу его телефон.

– Спасибо, Чез. Я собираюсь отправиться на боковую.

– Конечно, мэм. Спокойной ночи.

Я слишком устала, чтобы поправлять его, и направляюсь к спальне, расположенной в хвосте автобуса. К моему удивлению, никто еще ее не занял.

Я стягиваю джинсы, забираюсь на огромную кровать и накрываюсь простыней. У меня нет с собой пижамы, так что я сплю в футболке и трусиках. Но, учитывая, что мои коллеги уже видели меня в этом, а возможно, и в более откровенных нарядах, меня это не волнует. Они все женаты или состоят в длительных отношениях. И к тому же настоящие бродяги, которые отправлялись на гастроли больше раз, чем я могу вообразить.

Шуршание шин по асфальту убаюкивает меня, и перед тем, как погрузиться в сон, я думаю о том, не подпадает ли мой отъезд под какие-то пункты брачного соглашения, позволяющие Крейтону расторгнуть наш брак.

Ладно, если совсем честно, это неправда. Последней мыслью, прежде чем я погрузилась в сон, стала мысль о том, что это причинит мне нестерпимую боль.

Глава 4
Крейтон

Когда я вхожу в квартиру, там очень тихо. Я рассчитывал прийти домой почти восемь часов назад, но атмосфера на переговорах накалилась, и я не мог встать из-за стола, не потеряв преимуществ, которых я достиг.

Если кто и может заключить соглашение просто усилием воли, так это я. И выиграть это дело было чертовски важно, и, когда передо мной замаячила победа, я уже не мог позволить чему-либо встать на моем пути. Хотя это был не самый крупный в денежном отношении контракт из всех, которые мне приходилось заключать, у меня не было контракта, который бы значил для меня так много. Предварительные соглашения, включая жесткое соглашение о конфиденциальности, были подписаны, и я весьма доволен собой.

Мне не терпится найти Холли, и я направляюсь в спальню, но там темно. Я подхожу к кровати, рассчитывая увидеть ее, свернувшуюся клубочком посередине, но обнаруживаю лишь несмятые простыни.

Я включаю настольную лампу, сам не зная зачем. Я и так вижу, даже в темноте, что комната пуста.

– Холли?

Молчание. Я перехожу из комнаты в комнату, везде включая свет.

Но Холли нигде нет.

Одежда здесь. Гитара здесь. Но ее здесь нет.

В прошлый раз, когда я вернулся домой и ее здесь не было, я смертельно испугался, решив, что она оставила меня. Но это было прежде. Последние пару дней… Ну, мы немного разобрались со всяким дерьмом, и то, что началось как сумасшедший каприз, стало казаться чем-то, что может сработать.

Я к тому же только что поставил крупную сумму на то, что это сработает, хотя это не важно.

Наконец я захожу в кухню и включаю свет. Разлинованный лист, вырванный из блокнота, лежит посреди столешницы.

Два слова.

Просто два, мать их, слова.

Прощай, Крейтон.

– Ты, должно быть, шутишь со мной, – рычу я. – Это еще что такое?

В прошлый раз я подумал, что она бросила меня, и оказался неправ. Но на этот раз я не знаю, как могу быть неправ, когда все ясно написано на этой проклятой бумаге. Кредитная карта, которую я дал ей, лежит рядом с запиской. И это само по себе говорит о многом.

– Черт. Ни за что. – Не знаю, почему я разговариваю с пустой комнатой, но я не могу остановиться. – Она не может бросить меня. Я еще не закончил с ней.

Я хватаю свой телефон и нахожу ее номер. Я нажимаю кнопку «набрать». И сразу же включается автоответчик.

Я снова и снова набираю ее номер, раздражаясь все больше, когда звучит ее голос:

– Это Холли. Вы знаете, что делать.

Не знаю, сколько раз я звонил ей, пока наконец не оставил на ее телефоне сообщение.

– Холли, это твой чертов муж. Где ты, черт побери? А если ты думаешь, что покончила со мной, ты чертовски ошибаешься, дорогуша. Лучше готовься, потому что я, черт возьми, иду за тобой.

У меня в голове мелькает мысль, что я могу получить приз за количество вариаций слова «черт», которые употребил. Я вешаю трубку и звоню Кэннону.

– Чувак, контракт подписан. Ты лучше не тяни теперь, – говорит он, даже не сказав «алло».

– Она ушла, – говорю я без преамбулы.

– Что?

– Она ушла, черт возьми. Оставила записку, в которой говорит «прощай». Она ушла, черт побери!

– Вот дерьмо. Может быть, забудем о нашем пари?

– Я звоню не поэтому. Это всего лишь деньги. А я хочу вернуть свою, мать ее, жену. Так что найди ее.

Кэннон откашливается.

– Э-ээ… она звонила. Сегодня днем, но я знал, что ты не хочешь, чтобы тебя беспокоили.

Не веря своим ушам, я замираю.

– Повтори, пожалуйста.

– Она звонила. Я сказал ей, что ты занят.

– И что она сказала? – с трудом выговариваю я.

– Ничего. Она просто… повесила трубку. – Я слышу, как Кэннон начинает яростно стучать по клавиатуре. – Я напущу на нее нашего парня. Я отслежу ее кредитные карты.

Мой мозг, утомившийся после долгих часов борьбы за столом переговоров, снова оживает.

– Тебе придется отследить ее личные карты, потому что она оставила ту, которую я дал ей.

– Твою мать. Это плохо. Или хорошо? Твою мать, я и сам не знаю. По крайней мере, она не истратила кучу денег, предоставив тебе оплачивать ее счета.

– Учитывая, что она оставила все вещи – одежду, обувь, чертову гитару – я не удивлен.

То, что она оставила гитару, задело меня больше всего. Это гигантская оплеуха мне, если я что-то понимаю.

И именно гитара становится тем импульсом, который пробуждает мою память. Черрррт!

Я подвел ее. Ее гастроли. Она должна быть там. Я даже не вспомнил об этом. Она понятия не имеет, что я сделал для нее… и она бросила меня.

– Я позвоню тебе, когда что-то узнаю, – говорит Кэннон.

– В этом нет необходимости. Она вернулась в Нэшвилл. Подготовь самолет. Я хочу вылететь через час. Позаботься о том, чтобы на взлетной полосе меня ждала машина. И пришли мне на телефон ее чертов адрес.

Последние слова кажутся мне унизительными. Учитывая, что я должен был бы знать адрес своей жены. Но меня не настолько это интересовало, чтобы я спросил ее об этом. Потому что я был более чем удовлетворен тем, что она была в моей постели, в моем чертовом пентхаусе, и меня не интересовало, какую жизнь она вела до меня. И это, очевидно, было огромной чертовой ошибкой.

– Все сделаю, парень. Секунду – самолет готов к вылету. Капитан Джим ждет указаний.

Конечно, ждет. Потому что я забыл. Я потираю виски и закрываю глаза.

– Скажи капитану, что я скоро буду.

– Хорошо.

Я вешаю трубку и направляюсь в спальню. Вся одежда, которую по моему распоряжению прислали для Холли, словно смеется надо мной, пока я пакую чемодан. Я понятия не имею, что я должен упаковать для того, чтобы валяться у нее в ногах, и я ни разу не был на концерте музыки кантри. А поскольку у меня нет фланелевых рубах и ковбойских сапог, я бросаю в чемодан джинсы, футболки, несколько костюмов – потому что никогда не знаешь, когда они тебе могут понадобиться – и все остальное свое дерьмо.

И я выхожу из пентхауса менее чем через десять минут. Я собираюсь найти свою жену.

В Нэшвилле, за несколько часов до рассвета, я паркую арендованный «мерседес» у тротуара перед многоквартирным домом, который уже пережил свои лучшие дни.

И это здесь живет Холли?

Моя злость на ее студию возрастает по экспоненте. Они делают на Холли огромные деньги, а она не получает почти ничего за свою работу. Сволочи. Но это скоро изменится.

Подойдя по растрескавшемуся асфальту к крыльцу, я читаю имена жильцов рядом с дверью. Прежде чем я нажимаю на кнопку звонка, кто-то выходит и придерживает дверь, чтобы впустить меня. Так что я могу направиться прямо наверх, потому что гребаной охраны здесь нет.

Если верить табличке на входной двери, квартира Холли располагается на четвертом этаже, под буквой «Е». А на дверях лифта висит объявление «лифт сломан», написанное выцветшим черным маркером. Можно лишь догадываться о том, как долго висит это объявление. Но одно мне чертовски ясно – Холли больше не проведет ни одной ночи в этой дыре.

Я взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступени, и стучу в дверь. Вежливо, насколько могу.

И жду.

Никакого ответа.

Я снова стучу. Уже не так вежливо.

Ответа нет, и я принимаюсь колотить в дверь.

– Холли, открой эту чертову дверь!

Дверь напротив приоткрывается, и высовывается белобрысая голова в дредах.

– Эй, ты, уймись. Некоторые здесь пытаются уснуть.

Не обращая внимания, я продолжаю колотить в дверь.

– Ее здесь нет, парень. И я не думаю, что она скоро вернется.

Судя по графику гастролей, которые Кэннон прислал мне по электронной почте, они должны были прибыть в Даллас лишь послезавтра к вечеру.

Я поворачиваюсь к укурку.

– Откуда ты знаешь, что ее там нет? И откуда ты, черт возьми, можешь знать, что она нескоро вернется?

– Уймись, братишка. Я видел, как прошлым вечером она выходила из квартиры с чемоданом в руках.

Я не спрашиваю, почему он смотрел, как Холли выходит из квартиры с чемоданом, потому что это не имеет значения. Она больше не вернется сюда и не увидит этого парня.

Выйдя из дома, я звоню Кэннону.

– Она уже уехала. Выясни, где они выступают.

– Уже выясняю.

– Сейчас же. Пока я жду на трубке.

– Я же сказал, уже выясняю, Крей. Постой, я кое-что нарыл. Похоже, у них незапланированный концерт.

Я забираюсь в «мерседес» и тащу свою задницу к самолету.

Глава 5
Крейтон

– Ты что, смеешься надо мной? – спрашиваю я у охранника, стоящего между мной и дверью, ведущей за кулисы театра «Мажестик» в Сан-Антонио.

– Никто не имеет права входить сюда без пропуска, а у тебя пропуска нет.

– Но моя жена находится там.

– Мне на это наплевать, парень. У тебя нет пропуска. Позвони ей, чтобы она принесла тебе пропуск, тогда сможешь сюда войти.

Учитывая, что Холли все еще не ответила ни на один мой звонок, мне неловко признаться, что такой выход мне не подходит. Я провел в Сан-Антонио целый день, пытаясь разыскать ее, и мое терпение уже на пределе. В зале гаснет свет.

– Шоу начинается, парень. Иди, сядь на свое место, пока тебя отсюда не вывели.

Я собираюсь возразить, но в это время на сцене загорается свет, и очень толстый мужчина, одетый в футболку с логотипом радиостудии, выходит из-за кулис с микрофоном в руке.

– Вы готовы к встрече с этой маленькой леди?

Все кричат, но, по-видимому, этой реакции ему недостаточно.

– Я спрашиваю, готовы ли вы к встрече с Холли Викс?

Толпа кричит еще громче, и я решаю, что охранник дал мне неплохой совет. Мне лучше занять свое место, потому что, похоже, я наконец нашел свою жену.

Мне пришлось покупать билет у спекулянта у входа, потому что в кассе билетов уже не было. Но мое место находится во втором ряду, так что я не собираюсь жаловаться. Отойдя от охранника, я пробираюсь на свое место и обнаруживаю, что с одной стороны от меня сидят три вопящих девчонки, а с другой – женщина средних лет, которая вовсе не разделяет их восторга. Но мне на них наплевать, потому что конферансье объявляет:

– Тогда поприветствуем мисс Холли Викс так, как мы умеем это делать здесь, в Сан-Антонио.

Свет на сцене гаснет, и раздается барабанная дробь. К ней присоединяются звуки одной гитары, потом второй, и на сцене снова вспыхивает свет.

А вот и она.

Моя чертова жена.

На ней крохотная черная кожаная юбка, сапоги из серебряной кожи, отделанные бахромой и доходящие ей до середины бедра, и обтягивающий серебряный топ. Ее волосы еще пушистее, чем я когда-либо их видел, а тонны макияжа с блестками придают ей вид местной старлетки.

– Эй, Сан-Антонио! Сегодня вечером вы бесподобны!

Я не помню, чтобы она говорила со мной с таким сильным акцентом. Он редко проявляется в моем присутствии, и мне кажется, что она пытается скрыть его. Но мне не нравится мысль о том, что моя жена что-то скрывает.

Мои мысли улетучиваются, когда сидящие рядом девчонки начинают визжать на такой высокой ноте, которую едва может уловить человеческое ухо. Я слышу, как они кричат:

– Холли, мы любим тебя! Холли, ты клевая!

– Я тоже люблю вас, красавицы! – кричит Холли. А потом начинает играть ритмичную мелодию.

Даже я узнаю эту мелодию, потому что ее крутят в рекламе на радио уже несколько месяцев. Большая часть зрителей поднимается с места, а многие из них подпевают ей.

Я остаюсь сидеть, пожирая глазами женщину, стоящую на сцене передо мной.

Я помню, как она пела в душе, и в сравнении с тем, что происходит сейчас, это было все равно, что слышать, как Бетховен играет один из своих шедевров на игрушечном пианино. Абсолютно никакого сравнения.

Холли чертовски талантлива.

И она принадлежит мне.

Толпа любит ее – включая парня, стоящего с плакатом, на котором написано: «Холли, выходи за меня замуж!»

Она не может выйти за тебя, придурок! Она уже замужем за мной.

И в этот момент я осознаю, что ревную. В первый раз в жизни ревную. И к кому – к подростку, который стоит с чертовым плакатом.

Но не может быть, чтобы я испытывал ревность. Я никогда не ревную. Это неприятное чувство, и мне оно не нравится.

Холли исполняет всего пять песен, потом благодарит толпу и покидает сцену, помахав рукой на прощанье.

Я мог бы слушать ее и смотреть на нее всю ночь. Звук ее гитары околдовал меня, а сексуальные слова ее песен казались сексуальнее, когда я завороженно смотрел на ее красные губы и покачивающиеся бедра.

Думаю, я только что стал фанатом кантри. Кэннон теперь не оставит меня в покое.

Когда в антракте включается свет в зале, я встаю со своего места и направляюсь к охраннику. Я достаю свой бумажник, вынимаю две сотенных купюры и останавливаюсь около него.

– Только не начинай, – бормочет он. – Парень, вали отсюда.

– Ты видел женщину, которая только что была на сцене?

Он кивает с таким видом, будто этот разговор ему уже наскучил.

– Это моя жена.

Он бросает взгляд на мою руку. Я думаю, что он смотрит на деньги, но его слова доказывают, что я неправ.

– Тогда где твое кольцо?

Я хмурюсь. Я принес кольцо Холли в гостиницу накануне Нового года. И я даже не задумался над тем, чтобы купить кольцо и себе. И Холли ничего не говорила по этому поводу.

И в эту минуту я понимаю, что мне хочется, чтобы Холли хотела, чтобы я носил кольцо. Почему, черт возьми, она до сих пор не поднимала эту тему?

– У меня нет кольца. Мы только что поженились. Ты, возможно, читал об этом в газете. Я Крейтон Карас.

Он приподнимает черную бровь.

– Ты тот самый миллиардер?

– Да.

Он склоняет голову набок.

– Да, возможно, это ты.

Я показываю ему свои водительские права.

– Это точно я.

– Но все равно я не могу пустить тебя за кулисы без пропуска. Так что убери свои деньги, мистер.

Я крепко сжимаю зубы.

– Но ты можешь подождать ее около автобусов после концерта. Она пойдет туда, и ты сможешь с ней поговорить. Если она захочет, она скажет своим охранникам, чтобы тебя впустили в автобус.

Я пытаюсь отдать ему деньги, но он отмахивается.

– Нет, мистер. Меня уволят, а мне нравится моя работа.

Ну что ж, это справедливо.

– Спасибо тебе за совет.

– Лучше купи пива и посмотри оставшуюся часть концерта.

– Непременно.

И так я и поступил.

Глава 6
Крейтон

Четырьмя бутылками пива и двумя отделениями концерта позже я наконец обхожу здание театра, чтобы подкараулить там Холли. И то, что я там вижу, удивляет меня. Я не говорю о тяжелых металлических ограждениях, отделяющих поклонников от их кумиров. Это меня не удивляет. Нет, меня удивляет толпа полураздетых женщин, толкающих друг друга, чтобы пробраться ближе к этим ограждениям. Охранники стараются сдерживать их натиск, но женщины кричат, что хотят увидеть какого-то парня, которого зовут то ли Бун, то ли БТ или что-то в этом роде.

Я как можно вежливее пробираюсь к краю баррикады, потому что не хочу расталкивать женщин. Но в то же время я не хочу упустить Холли, пусть даже я и чувствую себя чертовски смешным, поджидая ее в толпе этих сумасшедших фанаток.

Наконец служебная дверь открывается, и группа охранников, за которыми следуют артисты, выходит наружу. Женщины начинают вопить, и я поднимаю руки, чтобы заткнуть уши, и тут вижу Холли.

Я выкрикиваю ее имя, но недостаточно громко. Она не слышит меня. Еще дюжина футов, и она окажется совсем рядом со мной.

Но по мере того, как она приближается ко мне, во мне вспыхивает ярость, когда я вижу, что парень, выступавший последним, – этот Бун – обнимает ее за талию и прижимает к себе.

Что это, черт возьми?

– Холли.

На этот раз я говорю это громче и суровее.

Парень убирает руку с ее талии и подходит к ограждению, чтобы поставить свой автограф на груди какой-то женщины. Ну и тип! Холли тем временем продолжает идти к автобусу.

– Холли!

Она резко останавливается, поворачивается, и ее глаза расширяются, когда она видит меня. Она спотыкается, и какой-то парень подхватывает ее, чтобы не дать упасть. И это нравится мне не больше, чем то, как этот Бун обнимал ее.

На ее лице появляется настороженная улыбка, и она подходит к ограждению. Пишущий на грудях гений приближается к ней и останавливается прямо передо мной.

– Ты в порядке, сладкая? – спрашивает он у нее.

Холли открывает рот, чтобы ответить, но я опережаю ее.

– Она в порядке. Просто не знает, почему ее муж стоит в толпе фанатов.

Он с интересом смотрит на меня.

– Так, значит, вы тот самый муж, да?

– Да, я тот самый муж.

Он смотрит на Холли.

– Ты не говорила, что он приедет.

– Я сама этого не знала, – тихо отвечает она.

– Как насчет того, чтобы перенести теплую встречу в автобус? – спрашивает Бун.

Холли кивает, и он делает знак охраннику.

– Отведите его в мой автобус. Мы будем там через пять минут.

Охранник перепрыгивает через ограждение и ведет меня в обход толпы к автобусам. Он стучит в дверь, она открывается, и я поднимаюсь по ступеням в автобус.

В автобусе вовсе не такой бардак, как я ожидал. Помимо коробки с пустыми банками из-под пива и нескольких пустых бутылок из-под спиртного, мусора не так много. На сиденьях и на столе лежит какая-то одежда, барабанные палочки, блокноты, медиаторы и пульты управления видеоиграми.

Я стою рядом с водителем и жду.

Проходит больше, чем пять минут. В нетерпении я выглядываю в затемненное окно и наблюдаю за их медленным приближением. Они раздают автографы и фотографируются с фанатами в нелепых позах. Наконец двери автобуса открываются, и Холли взбирается по ступеням внутрь.

Я уже расположился на сиденье и размышляю, что ей сказать. Но она опережает меня.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она без прелюдий.

– Разыскиваю свою жену, – отвечаю я.

Она что-то бурчит в ответ.

– Прости?

– Я говорю, что я удивлена.

Моим первым побуждением было встать на свою защиту. Но что толку? Я обделался и сам это знаю. Но это не значит, что я не злюсь на нее из-за того, что она не подождала меня чуть дольше, прежде чем просто взять и уйти.

Я решаю, что мне лучше всего извиниться. Это совсем не в моем стиле, и я удивлен, как легко делаю это.

– Прости меня, Холли. Я обещал тебе прийти вовремя и не пришел.

Ее рот приоткрывается, и я мгновенно представляю себе все те вещи, которые хотел бы проделать с этим ртом.

В этот момент в автобус поднимаются другие участники гастролей, прерывая наш разговор.

– А вот и парень, который знает, как вымаливать прощенье. Я записываю твои слова, чувак, на случай, если окажусь в таком же дерьме.

Бун идет по проходу, протягивая мне руку, покрытую татуировкой в виде кастета и черепов.

– Бун Трэшер.

Я поднимаюсь и окидываю его оценивающим взглядом, как мужчина мужчину.

– Крейтон Карас.

Мы пожимаем руки, стараясь не сдавливать пальцы друг друга слишком крепко, чего я не ожидал от парня с вытатуированным кастетом.

На нем все еще рваные джинсы, камуфляжная бейсболка и высокие сапоги, в которых он выступал на сцене. Хотя он надел новую футболку, потому что старую он сорвал с себя посреди выступления.

– Обращайся с этой девочкой хорошо, слышишь? Или ответишь мне.

Глаза Трэшера впиваются в меня, и его слова звучат сурово.

Я хочу сказать ему, что это не его собачье дело, но останавливаюсь. Честно говоря, я рад, что у нее есть кто-то, кто настолько хорошо относится к ней, чтобы угрожать мне. И до тех пор, пока его чувства чисто платонические, у нас с ним не будет проблем.

– Спасибо за предупреждение. Я рад, что у Холли есть друг, прикрывающий ее спину.

Он улавливает ударение, которое я делаю на слове «друг».

– Не беспокойся, парень. У меня есть своя женщина. Не собираюсь клеиться к твоей. – Он наклоняется ближе ко мне и добавляет: – Кроме того, если бы я захотел увести ее, у тебя не было бы шансов.

Его самоуверенность тут же вызывает во мне желание ударить его кулаком по физиономии, но Холли фыркает, очевидно, уставшая от мужских разборок между мной и Буном.

– При всем уважении к тебе, с этим я не соглашусь, – говорю я, намереваясь завершить на этом нашу беседу.

Его громкий смех разносится по автобусу. Я отступаю на шаг и жестом собственника обнимаю Холли.

Трэшер с улыбкой говорит:

– Ты, возможно, сойдешь, парень. Решительно лучше, чем этот говнюк Джесси. – Он поднимает руки. – Мне плевать, если кто-то предпочитает член вагине. Каждому свое. Но мне не нравится, что он использует Холли, чтобы притвориться, будто это не так. Если ты достаточно смел, чтобы трахать другого мужика в задницу, ты должен быть и достаточно смел, чтобы признаться в этом своим фанатам. Или, во всяком случае, не заставлять студию прикрывать твою задницу. Но это мое личное мнение. Не то чтобы это имело какое-то значение.

Ну что же, этот парень мог бы мне понравиться.

– Я, безусловно, разобрался с этой ситуацией.

– Очень прямолинейно. Мне нравится твой стиль, парень.

Я киваю, горя желанием поскорее закончить этот разговор. Холли сейчас рядом со мной, а это значит, что я хочу лишь одного – остаться наедине с ней, чтобы кое-что прояснить. А именно то, что она больше не должна никогда уходить от меня, оставив записку всего лишь из двух слов. В идеале – вообще уходить от меня.

– Ну, нам пора убираться, чтобы не мешать тебе. Полагаю, что остальные члены твоей группы ждут, чтобы сесть в автобус?

– Они в автобусе для «открывашек».

Я смотрю на Холли, и она поясняет:

– Я делю автобус с другими ребятами, выступающими в первом отделении.

У меня в памяти всплывают четыре огромных бородатых мужика, похожих на лесорубов, которые вышли на сцену после Холли и играли на множестве инструментов.

– Ты делишь автобус с четырьмя мужчинами?

– С семью, если считать парней из моей группы.

– С сегодняшнего вечера с этим покончено. Мы поедем в отель, а потом я доставлю тебя в Даллас.

– Я всегда путешествую со своей группой, – протестует Холли.

– А теперь ты будешь путешествовать со своим мужем.

Трэшер усаживается на сиденье, даже не притворяясь, что он нас не слушает. Более того, он решает поучаствовать в разговоре:

– Она путешествует вместе со всеми. Так у нас принято.

– Тогда она будет путешествовать в своем личном автобусе. А ее музыканты могут остаться с той другой группой.

Бун одобрительно кивает:

– Это подойдет. Тогда я смогу выкинуть из своего автобуса их ударника. Но тебе придется самому платить за это. Студия никогда на такое не пойдет.

– Неважно. Если бы ты не настаивал на том, чтобы она ехала в автобусе, мы остались бы ночевать в отеле, а потом полетели бы на самолете.

Трэшер качает головой и протягивает руку к бутылке «Джонни Уокер Блю Лейбл». По крайней мере, этот парень разбирается в виски.

– Это значит искушать судьбу, чувак. Слишком много хороших артистов разбилось в авиакатастрофах. Я не признаю самолеты.

– Крейтон, – говорит Холли, прерывая нас, – нам нужно об этом поговорить.

Я смотрю на нее сверху вниз.

– Здесь не о чем говорить. Ты должна быть здесь, а я обнаружил, что не хочу, чтобы ты была здесь без меня.

Она сбрасывает с плеч мою руку.

– Ты не вправе принимать такие решения.

Я бросаю взгляд на Трэшера, которому не хватает только попкорна, судя по живому интересу, с которым он наблюдает за нашей беседой.

Я снова перевожу взгляд на Холли.

– Сегодня ночью мы будем спать в отеле.

Она прислоняется спиной к кухонному шкафчику и скрещивает руки на груди. Я солгу, если скажу, что меня оставило равнодушным то, как при этом движении приподнялись ее груди, обтянутые топом с открытыми плечами.

Мои глаза прикованы к ним, и я почти пропускаю мимо ушей ее следующую реплику:

– Мы трогаемся в путь через несколько минут и будем ехать всю ночь.

Мои губы вздрагивают, и я с трудом подавляю желание перегнуть ее через колено и отшлепать за дерзость. Но это должно быть сделано без заинтересованных свидетелей.

– В какое время ты должна быть на месте?

Холли предоставляет ответить Трэшеру.

– Если она будет там к полудню, я не возражаю. И если ты полетишь с ней на своем чертовом самолете, не говори мне этого. Я не хочу ничего знать. И я, черт возьми, не хочу искать кого-то еще для первого отделения концерта, если твой самолет упадет.

Я хватаю Холли за руку и притягиваю ее к себе. Она шумно выдыхает от прикосновения к моей груди. Она поднимает руку и впивается мне в плечо. Нам следует как можно скорее убраться из этого автобуса, прежде чем я забуду, что мне не нужны чертовы свидетели.

Не отводя взгляда от ее широко раскрытых карих глаз, я говорю Трэшеру:

– Увидимся завтра в полдень, Трэшер.