Текст книги "Дядя из интернета любит меня больше, чем ты. Как защитить ребенка от опасностей интернета"

Вот его выводы 2009 года: «Гиперсексуальное расстройство – расстройство полового влечения, характеризующееся повышенной частотой и интенсивностью сексуальных фантазий, возбуждения и побуждений, и поведением с элементом компульсивности – неадекватными поведенческими реакциями с неблагоприятными последствиями. Гиперсексуальное расстройство может быть связано с восприимчивостью к дисфорическим аффектам и использованием сексуального поведения в ответ на дисфорические аффекты и/или жизненные стрессы с такими аффектами … Гиперсексуальное расстройство проявляется в увеличении продолжительности сексуальных фантазий и особенностях поведения (сексуальная озабоченность/сексуальная одержимость), и характеризуется значительным снижением волевых качеств или “утратой контроля”, что можно заметить по расторможенности, импульсивности, компульсивности или поведенческой зависимости… [Гиперсексуальное расстройство] может сопровождаться как клинически значимыми личными страданиями, так и социальными и медицинскими осложнениями».

Тем не менее АПА предпочла проигнорировать факты, изложенные в докладе Кафки, и не исключила сексуальную зависимость из пятого издания «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» (DSM-5). Причины решения окутаны завесой тайны. Остается только догадываться, какими аргументами могли руководствоваться эксперты. Возможно, ученые сочли недостаточными научные доказательства того, что секс может вызывать зависимость? Д-р Кафка прямо указывает, что «число случаев гиперсексуального расстройства, описанных в научных журналах, значительно превышает число случаев некоторых из классифицируемых парафильных расстройств, например, фетишизма и фроттеризма».

С учетом влияния, которое технологии оказывают на сексуальное поведение, такой пробел выглядит нелепостью и анахронизмом. Исследования показывают, что сексуально компульсивные личности, действия которых часто требуют скрытности, сильнее привязываются к интернету благодаря трем его главным составляющим – доступности, дешевизне и анонимности сайтов.

Анонимность означает, что все останется тайной. Доступность – то, что дома, на работе, в школе, в интернет-кафе или в мобильнике существует практически безграничный выбор партнеров. Дешевизна – что буквально за пару долларов в месяц почти каждый может заходить на сайты сексуальной направленности с любого компьютера.

Чрезмерное использование онлайн-порнографии рассматривается некоторыми психологами как проявление одновременно и аддиктивного поведения в интернете, и сексуальной зависимости. А зависимость от порнографии считается наиболее распространенным видом сексуальной зависимости, особенно среди молодежи. Определение «первая фаза сексуальной зависимости» относится к человеку, одержимому сексом без участия других людей. Оно может относиться к безмерному числу сегодняшних подростков. Такое поведение подкрепляется и закрепляется подобно любым другим видам компульсивного поведения, а картина его развития сильно похожа на наркоманию. После первого положительного опыта влечение к порнографии становится все более частым и мощным. Увязка может стать настолько сильной, что сексуальные реакции у человека могут возникать просто в связи с тем, что он усаживается за компьютер.

Вот, например, случай, рассказанный психологом Пенсильванского университета д-ром Мэри Энн Лэйден. Один молодой человек из числа ее пациентов попал в такую зависимость от порнографии в интернете, что пропустил собеседование при приеме на работу – он в буквальном смысле слова не мог заставить себя остановиться. Лэден рассказывает эту историю в подкасте о разрастающейся проблеме мужчин – молодых и пожилых, студентов и отцов семейств, – которые полностью утратили интерес к жизни из-за своего компульсивного поведения. Нейровизуализация мозга подсевших на порно в интернете дает картинку, схожую с другими видами зависимостей. Тяга действительно существует, и она способна разрушать жизни.

В этой связи мне вспоминается опыт, который в 1954 году проводили ученые Питер Милнер и Джеймс Олдс. Центры удовольствия мозга крысы стимулировались с помощью электродов, и это приводило к тому, что подопытные совершенно не пытались вести обычный образ жизни. Для того чтобы получить стимуляцию, крысам нужно было нажимать на рычаг, и они делали это раз за разом до полного изнеможения. Они прекращали спать. Они прекращали есть и пить. Они в буквальном смысле слова самоудовлетворялись до смерти.

Кроме того, значение имеет половая принадлежность. Психолог Филип Зимбардо, прославившийся своим Стэнфордским тюремным экспериментом, считает, что молодые мужчины подсаживаются на возбуждение, доставляемое онлайн-порнографией, и это приводит к катастрофическим результатам как в учебе, так и в отношениях с окружающими. В своей примечательной TED-лекции 2011 года («Почему трудно мальчикам?») и в книге «Мужчина в отрыве: игры, порно и потеря мужской идентичности» он рассказывает об ущербе, который наносят мальчикам чрезмерное увлечение интернетом, компьютерными играми и порнографией. Зимбардо характеризует это как «зависимость от стимуляции», утверждая, что «при наркотической зависимости человеку хочется больше и больше. При зависимости от стимуляции ему нужно нечто иное – новизна».

Я не могу избавиться от мысли, что это во многом созвучно поиску, говоря конкретнее – поиску в интернете. По оценке Зимбардо, среднестатистический мальчик просматривает пятьдесят порнографических видео в неделю, что в определенной мере объясняет, почему порноиндустрия с ее ежегодным приростом выручки на 15 миллиардов долларов – самый быстрорастущий бизнес в Америке. К моменту достижения совершеннолетия среднестатистический мужчина проводит за компьютерными играми десять тысяч часов (2/3 этого времени он играет в одиночестве). Зимбардо считает, что и порно, и игры существенно способствовали перенастройке мозга мальчиков на потребность в постоянной новизне, возбужденности и стимуляции, а это в свою очередь означает, что их представления об учебе и романтических отношения совершенно не соответствуют традиционным.

Настало время детально обсудить зависимость от онлайн-порнографии (или от стимуляции). Обычно в разговорах об этом люди не проводят различий между взрослыми мужчинами, подростками и мальчиками. На самом же деле речь идет о совершенно разных вещах. Взрослый мужчина, интересующийся порно в интернете, – это одно. Но когда то же самое происходит с юными мальчиками на критически важных этапах развития, поведенческие проблемы могут проявляться по-другому, становиться более сложными и трудно поддающимися лечению.

Oculus Rift – VR-шлемы

Шлем виртуальной реальности для компьютерных игр в 3D Oculus Rift вот-вот поступит в массовую продажу – возможно даже, к моменту публикации этой книги. В шлеме, буквально заключающем голову в футляр, полностью устраняющем визуальный контакт с реальным миром и даже проблески света дня, пользователь оказывается психологически и физически погруженным в киберпространство, что лишь усиливает и наращивает уровни вовлеченности, затрачиваемых усилий и энтузиазма. Технологию купила и развивает Facebook, которая, несомненно, отлично справится и с выводом ее на рынок. Если вам кажется, что геймера-подростка трудно оторвать от игровой консоли, то можете представить себе, что будет, когда нужно будет заставлять его снять шлем.

Уверена, что этой удивительной технологии можно найти лучшее применение. Поэтому недавно я опубликовала подробный регламент использования шлемов виртуальной реальности в лечении посттравматических стрессовых расстройств (ПТСД), предусматривающий самые разнообразные виды сенсорной стимуляции. Размышляя в позитивном плане, я думаю о том, что эта технология могла бы быть очень эффективным способом релаксации для детей с поведенческими проблемами. Могу представить себе успокаивающий иммерсивный опыт в VR – например, плавание с дельфинами или спуск по реке на плоту.

Я глубоко убеждена, что проблема не в технологиях, а в том, для чего их используют. И хотя в данный момент кажется, что они предназначены исключительно для того, чтобы возбуждать, с тем же успехом они могут и успокаивать.

Полный отказ или адаптация?

Технологии дают огромные преимущества в том, что касается доступности и выбора. В интернете можно заказать продукты с доставкой на дом. Можно купить подарок с доставкой адресату. Можно без особого труда покупать все что угодно, от одежды до электроники. Проблемы начинаются, когда поведение выходит из-под контроля. На сегодняшний день технологии создают оптимальные условия для этого.

Пока ученые спорят о наличии достаточного количества научных свидетельств, позволяющих считать какой-то из этих способов поведения зависимостью, проблемы продолжают расти. Это невозможно отрицать. Вместо того чтобы обсуждать факт их существования, было бы полезнее поговорить о том, как с ними бороться. Полный отказ, доказавший свою действенность при избавлении от зависимости, невозможен. Зависимые от алкоголя, кокаина или сигарет могут полностью воздерживаться от их употребления в процессе лечения, но отказаться от технологий нельзя. Именно поэтому я считаю, что нужно пересмотреть наш подход к понятию аддиктивного поведения в интернете.

Интернет никуда не исчезнет. Мы подходим к моменту, когда без него уже не обойтись – если человек хочет учиться, найти работу, заниматься наукой, получать информацию, иметь доступ к льготам в медицинском обслуживании или оплачивать счета. Технологии стали такой же естественной частью жизни, как воздух, которым мы дышим, такой же жизненной необходимостью для выживания в двадцать первом веке, как вода, которая требуется организму. Они стали элементом среды обитания человека. Поэтому проблема может носить эволюционный характер. Вместо того, чтобы говорить просто о зависимости, нам следует обсуждать адаптацию.

Лучший способ эффективной адаптации индивида к новой среде – узнать ее как можно лучше, изучить ее опасности и подвохи. Интернет – возможно, самое притягательное и заманчивое творение рук человеческих. Устоять перед ним трудно в силу наших эволюционных инстинктов, таких как поиск. Это не считая зацепок, сигналов, оповещений, напоминаний, кайфа проигрыша и моментов «еще чуть-чуть». Чтобы разумно адаптироваться, необходимо знать себя и понимать, как воздействует на поведение все, что касается интернета.

Киберсреда может быть непонятной для человека с проблемами поведенческого контроля, или предрасположенного к компульсивному поведению, или просто очень импульсивного. Такие люди подвергаются в интернете повышенной опасности. Он может становиться причиной их бед, точно так же, как ипподром или казино могут становиться причиной краха азартных игроков. Будьте осторожны, если вам свойственна импульсивность.

С моей точки зрения, ответ на вопрос о наличии клинической «зависимости» выглядит уже не вполне обязательным. Зависимы ли мы от водопровода и горячего душа? Зависимы ли мы от личной свободы, которую дает автомобиль? Более правильным представляется дарвинистский подход. Для описания жизненных установок, эмоций, реакций и стереотипов мышления, приводящих к негативным последствиям (например, если человек грызет ногти, когда нервничает) существует термин неадаптивное поведение. В определенных случаях может казаться, что неадаптивный подход дает положительные результаты, но они кратковременны и могут порождать огромные проблемы.

Если задуматься о наших проблемах с киберпространством, то, возможно, дальнейшее увязание в дебатах на тему зависимости будет выглядеть недальновидным подходом. Если технологии необходимы – а они являются залогом продолжения человеческого прогресса, – то нужно научиться жить с ними, только на своих условиях. Отслеживание специфических триггеров, запускающих исступленные поиски в Сети, способствующих всплескам дофамина и подогревающих импульсивное, компульсивное или аддиктивное поведение – будь то в процессе покупок, игр или просмотра порно в интернете, – может привести к созданию более дружелюбных по отношению к пользователям технологий. Или же можно адаптироваться, становясь более устойчивыми, более сдержанными и дисциплинированными, более сосредоточенными и менее компульсивными.

Мы находимся в самом начале невероятных перемен в нашем образе жизни. Дадим себе передышку. Проблемы с технологиями, возможно, свидетельствуют не о наличии зависимости, а просто о том, что человек не адаптировался к киберсреде. И хорошая новость в том, что с этим можно что-то делать.

Глава 3. Кибермладенцы

Недавно я ехала на поезде из Дублина в Голуэй. Напротив меня села мама с младенцем. Мне нужно было поработать, кое-что почитать, но сельские пейзажи Ирландии были настолько красивы, что я прервалась и просто наслаждалась видами за окном вагона. Зрелище облаков, проплывающих в небе над величественным ирландским ландшафтом, всегда действует на меня успокаивающе.

Дороги и поля Голуэя окаймлены впечатляющими каменными стенами. Почвы здесь каменистые, и камни, выкопанные при расчистке очередного поля, веками служили строительным материалом для стен и домов. Глядя в окно, я думала о том, сколько труда вложено в постройку этих стен – каждый валун нужно было переместить, прежде чем им займутся искусные каменотесы, которые работали и над созданием старинных замков, церквей и соборов Ирландии.

Каменотесы любили трудиться над строительством соборов – ведь церковные шпили взмывали ввысь, держась именно на их камнях. Они тянулись к небу, к раю. И строя соборы, каменотесы верили в то, что сами стремятся к чему-то лучшему. Каждому поколению нужно стремиться к лучшему – что-то построить, создать наследие. Под мерный стук колес поезда я задумалась о том, что создает нынешняя цивилизация. Какие поля расчищаются и что строится? Где шпили наших соборов?

Устроившаяся напротив мама стала кормить младенца. Демонстрируя замечательную координацию движений, она ухитрялась держать одной рукой бутылочку, склонившись над экраном мобильного телефона, зажатого в другой. У всех свои дела, и я вряд ли должна судить о том, как молодая мамаша кормит своего младенца. Тем не менее из чисто научного любопытства я наблюдала за ней краем глаза. Исследования людей и культурных явлений с погружением в изучаемую среду называются этнографией. А поскольку я – киберпсихолог, то моя жизнь представляет собой непрерывное этнографическое исследование. Едва ли не ежечасно я обращаю внимание на то, как люди взаимодействуют с технологиями.

Прошло 10–15 минут. Кормя ребенка, мать смотрела исключительно в свой телефон. Взгляд малыша был направлен вверх, как обычно у младенцев, и он восхищенно разглядывал мамин подбородок, в то время как она сама так же восхищенно вглядывалась в свой девайс. За все полчаса кормления мать ни разу не встретилась взглядом с малышом и ни разу не отвлеклась от телефона.

Забыв о прелестях ирландского пейзажа, я внимательно наблюдала за тем, что происходит напротив меня. К счастью, я была в солнечных очках.

Меня переполняли вопросы. Я не могла не задуматься о миллионах родителей всей планеты, которые больше не заглядывают в глаза своим малышам, когда кормят их или разговаривают с ними. Понятно, что время от времени они это делают, но что если такой прямой контакт случается в два или в четыре раза реже, чем это было в детские годы моего поколения? Чем может обернуться такой, казалось бы, небольшой поведенческий сдвиг?

Скажется ли это на целом поколении малышей?

Может ли это изменить человечество?

Обычно родители задают мне такой вопрос: с какого возраста можно начинать знакомить маленького ребенка с экранами? Под экранами подразумевается все что угодно – от планшетов и мобильных телефонов до телевизоров.

Вопрос, несомненно, очень важный. Но прежде чем отвечать на него, я прошу родителей задуматься над следующим: с какого возраста можно начинать знакомить маленького ребенка с тем, как вы пользуетесь своим мобильным телефоном?

Время личного общения с малышом

А вы знаете, насколько это важно – взглянуть в глаза ребенку? Только кормления и смены подгузников недостаточно. Обнимашек и поцелуйчиков мимоходом – тоже мало. С малышами нужно разговаривать, играть с ними, щекотать и тискать их. А еще им требуется визуальный контакт с родителями. Нет ни одного исследования развития ребенка в раннем детстве, где бы об этом не говорилось.

Изучая выражения вашего лица (спокойную благожелательность, любящую заботу, а иногда даже усталое раздражение), малыши растут и развиваются. Так усваивается стиль эмоциональной привязанности. Эмоциональный шаблон или стиль привязанностей маленького ребенка создается (или «кодируется в мозге») опытом его самых ранних контактов с родителями и воспитателями. Прочная привязанность, сформированная постоянным взаимодействием между младенцем и родителями, создает более устойчивый шаблон будущих эмоциональных контактов. А у ребенка с устойчивой моделью привязанности значительно больше шансов вырасти уверенным в себе и выдержанным человеком, легко взаимодействующим с окружающими. Индивидуальный стиль привязанности влияет на все – на то, как человек дружит, как выбирает спутника жизни и как может заканчивать отношения.

Наука сообщает увлекательные подробности. В 1930-х годах американский психолог Гарри Ф. Харлоу изучал связь между матерью и младенцем и влияние разлучения с матерью на опытах с осиротевшим потомством макак-резусов. Он заметил, что молодняк, воспитывавшийся в питомнике, во взрослом возрасте сильно отличается от особей, росших с матерями. Обезьянки-сироты вели себя немного странно, отчужденно и были очень привязаны к мягким одеялам в своих клетках. Когда одеяла (на самом деле это были холщовые детские пеленки) уносили на ежедневную чистку, осиротевшие малыши очень волновались, злились и часто сворачивались клубком и сосали палец. Это привело Харлоу к мысли о том, что физический контакт и роль главного воспитателя имеют намного большее значение, чем считалось ранее. В то время физический контакт с младенцами в яслях и больницах не допускался – это считалось ненужным и даже вредным.

Харлоу провел эксперимент, в котором осиротевшие обезьянки могли выбрать одну из двух суррогатных матерей. Одна «мама» была сделана из проволоки, и у нее была бутылочка с молоком для кормления. Другая «мама» была изготовлена из мягкой махровой простыни, но бутылочки с молоком у нее не было. Все обезьянки предпочли мам из махрушки и проводили с ними дни напролет, приходя к «маме с бутылочкой» только, чтобы поесть.

Малыши во всех случаях предпочитали тактильную ласку еде. Во втором эксперименте Харлоу пугал обезьянок в их клетках страшными звуками или другими раздражителями, вроде роботоподобного механизма с мигающими глазами и двигающимися руками. Взволнованные и напуганные малыши сразу же бросались за утешением к своим мягким матерям, и успокаивались, вцепившись в махрушку.

Некоторые обезьянки не получили мягких мам из махрушки, но зато у них были проволочные устройства для выдачи молока. Эти малыши демонстрировали значительно меньшую эмоциональную устойчивость. Когда их пугали громким неожиданным звуком, обезьянки приходили в ужас и не могли успокоиться. Они бросались на пол и обхватывали себя лапками или раскачивались взад и вперед, заходясь визгом. Это доказывало, что одного кормления недостаточно, а любовь и привязанность представляют собой важнейший психологический ресурс, который делает обезьянок более устойчивыми эмоционально.

Как и у обезьян, шаблон стиля привязанностей человека формируется в раннем возрасте, но он не фиксируется намертво. Наш эмоциональный и прочие шаблоны беспрерывно меняются в течение всей жизни. Человеческий мозг часто называют «пластичным», что означает его способность меняться – физически, функционально и химически. И для человеческого младенца недостаточно мамы из махровой простыни, которая обеспечивает лишь тактильный комфорт. Многочисленные эксперименты прошлого века продемонстрировали катастрофические последствия сенсорной и социальной депривации в определенные критически важные периоды раннего детства и то, как это сказывается на последующем развитии человека. Было доказано, что здоровая привязанность, или модели «подключения», играют важную роль в интеллектуальном развитии и успехах ребенка.

Как устроена эмоциональная связь матери и ребенка?

Матери и ее ребенку нужно обращать друг на друга внимание. Они должны находиться в контакте и взаимодействовать, и это просто не может быть движением в одну сторону. Это не просто эмоциональная привязанность младенца к вам. Ваша эмоциональная связь с ребенком – визуальный контакт. С точки зрения теории эволюции, младенцы выглядят милыми и приятными, пухленькими и симпатичными и вообще замечательными, поскольку их внешний вид должен привлекать внимание взрослого человека – внимание, в котором они крайне нуждаются. Это же относится и к детенышам животных почти любых видов. Представьте себе медвежат, щенят или котят (подтверждением может служить одна только популярность последних в соцсетях!). Они симпатичные, пухленькие и супермилые, что до сих пор давало им преимущество в борьбе за внимание. Если бы маленькие детишки не были столь милы, они, возможно, не могли бы выучиться говорить, ходить и делать сотни других вещей, которым учатся в процессе взаимодействия с воспитателями.

Если эмоциональная связь и модели подключения не сформированы должным образом (обычно это имеет место в семьях, где о детях не заботятся или относятся к ним жестоко, или в больших сиротских приютах и других заведениях подобного рода, где дети не имеют возможности для тактильной стимуляции и исследований и лишены регулярного взаимодействия), то ребенок может даже не развить нейронные пути, необходимые для обучения. В условиях достаточно сильной депривации развитие ребенка может проходить неблагополучно, он может никогда не научиться входить в контакт с окружающими. Или любить.

Мы знаем это из примеров детей, выросших в изоляции или в дикой природе. В минувшем столетии получили известность как минимум девять случаев «одичавших детей». Несмотря на то, что это печальные истории, трудно переоценить информацию о развитии ребенка, которую почерпнули из них ученые. В каждом таком случае дети либо случайно оказывались разлучены с семьей, либо убегали, и годы становления их личностей проходили без контакта с человеком. В ряде случаев дети воспитывались в стае диких собак или волков, как Маугли из «Книги джунглей». Воздействие всего этого на ребенка зависело от возраста, в котором прерывался контакт с людьми. Но в некоторых случаях дети, выросшие с собаками или волками, ходили на четвереньках и лаяли. Один русский мальчик рос в одном помещении с десятками птиц (его нерадивая мать относилась к нему, как к домашнему питомцу), и в возрасте семи лет его спасли работники социальных служб. Говорить он не умел, а когда волновался, чирикал и махал руками.

О том, чтобы дикий ребенок вырастал в полноценного взрослого человека (по крайней мере, в общепринятом смысле), практически неизвестно, потому что в периоде формирования личности есть окна, предназначенные для приобретения очень конкретных навыков. Когда эти возрастные окна закрываются, ребенок может остаться умственно или эмоционально ущербным на всю жизнь.

До последнего времени, скорее всего, не было необходимости специально указывать на важность визуального контакта мамы и младенца родителям, воспитывающим ребенка в нормальной семье. Чем еще могла заниматься мать во время кормления младенца еще шестьдесят лет назад, кроме как слушать радио или музыку?

Но все изменилось, когда обычные дома превратились в насыщенную медийную среду. А с учетом размеров, портативности и интерактивности телефонов и планшетов с выходом в интернет, эти беспроводные устройства сегодня соперничают с потребностью младенца во взаимодействии «один на один» в поездах, на парковых скамейках и даже на домашнем диване. Когда в 2014 году журнал Pediatrics изучал пятьдесят пять семей с детьми во время посещения заведений фастфуда, оказалось, что подавляющее большинство (сорок взрослых) пользовались своими устройствами за едой, а некоторые (шестнадцать взрослых) делали это беспрерывно – «их внимание было направлено в основном на девайс», а не на детей. Притягательность этих устройств настолько велика, что может преобладать над основными человеческими инстинктами. Учитывая то, что для большинства взрослых рабочий день (опять же благодаря технологиям) стал круглосуточным, родители отвлекаются на решение рабочих вопросов и вернувшись домой к детям. На работе происходят киберперерывы – человек сидит в Фейсбуке в то время, когда должен быть с головой погружен в финансовые расчеты в таблицах Excel. А дома может происходить обратное. Вместо того, чтобы уделять время своим детям, многие родители продолжают отвлекаться на свои девайсы. (Помните статистику из главы 2, которая говорит о возрастании количества хватаний за мобильные телефоны после окончания рабочего дня?) Могу предположить, что во многих семьях и старшие братья и сестры малышей ведут себя аналогичным образом – они развлекаются с помощью компьютерных игр и прикольных приложений, вместо того чтобы заняться чем-то с ребенком (как некогда развеивали скуку старшие отпрыски).

Кто главный проигравший в этой ситуации?

Младенец.

Мне боязно думать, что вы впервые читаете о большом значении, которое имеет время личного общения с малышом. Возможно, эту тему заглушили более громкие дебаты. Общественность увлеченно обсуждала преимущества грудного вскармливания и лучший возраст и методы приучения к горшку. Власти вводили предписания относительно конструкции детских сидений и обязательности их использования, а также запретили краски с содержанием свинца и воспламеняющиеся ночные рубашки и постельное белье. Сегодня не найти шарик или элемент Лего, на которых отсутствовала бы этикетка с предупреждением, что дети младше двух могут ими подавиться.

Разумеется, безопасность ребенка – прежде всего. И я, конечно же, не стану это оспаривать. Законы, запрещающие продажу небезопасных игрушек, ежегодно спасают тысячи жизней, и благодаря им стало значительно меньше детей с церебральными нарушениями из-за асфиксии или отравления токсичными химикатами. Но, наверное, теперь пора вновь обсудить не столь прямые и менее очевидные угрозы.

Считаю ли я, что ребенок одичает, если не таращиться на него постоянно? Конечно, нет. Но я считаю, что если среднестатистический младенец 2016 года рождения получает значительно меньше взаимодействия в формате «один-на-один» и меньше визуального контакта по сравнению со среднестатистическим младенцем 1990 года рождения, то последствия этого неизбежны.

Какого рода последствия?

Позволю себе сделать несколько предположений – хотя ученым вроде меня и не рекомендуется этим заниматься (умозрительные рассуждения считаются делом «ненаучным»), но иногда это оказывается очень кстати. Со временем люди могут стать в меньшей степени способными на личное взаимодействие, менее общительными. Люди будут не так склонны формировать глубокие личные отношения с окружающими, менее способны любить и ощущать любовь к себе, и поэтому с меньшей вероятностью будут формировать долгосрочные отношения, семьи и сообщества. Для некоторых физические контакты с другими человеческими существами станут проблематичными и даже нежелательными. Возможен эффект домино. Последующие поколения могут воспитываться в атмосфере меньшего внимания и меньшей любви, а может быть, и вовсе без них. Если человек по своей природе общителен, а поиск контактов относится к числу основных человеческих инстинктов и навыков выживания, то это произошло не по волшебству и не просто так. Реальное личное общение – необходимость. Все очень просто: миллионы детишек по всему миру, получающие все меньше визуального контакта и обращенного только на них внимания – это не столь заметное явление чревато эволюционным сбоем.

Да, именно так. Эволюционным сбоем.

Недостаточность визуального контакта может изменить курс развития человеческой цивилизации.

Но пока никто не организует кампаний по предупреждению родителей об опасностях их рассеянного внимания. Похоже, что никто, кроме интересующихся киберпсихологией, даже не заговаривает об этой проблеме. Если бы существовало лобби младенцев (которые не приносят никакой экономической пользы, не так ли?), столь же сильное и богатое, как лобби крупнейших фармацевтических компаний, агентств недвижимости, пенсионеров, технологической отрасли и коммерческих банков, то в один прекрасный день на дисплеях всех мобильных телефонов появилась бы надпись:

Предупреждение: недостаточное внимание к своему ребенку может стать причиной значительных задержек в развитии.

Младенцы: и где тут у нас наука?

Малыш из поезда в Голуэй был совсем крохотным, ему явно не было и пары месяцев. Некоторые специалисты в области возрастной психологии называют это время в жизни ребенка «четвертым триместром». В трехмесячном возрасте развитие младенца во многом еще напоминает внутриутробное. В этот замечательный период головной мозг растет примерно на 20 % ежеквартально.

Развитие мозга младенца, равно как и его правильное развитие в целом, обеспечивают впечатления от окружающего мира. Когда ребенок появляется на свет, в каждой клетке его головного мозга есть примерно 2500 синапсов – контактов для передачи сигналов. В последующие три года, когда мозг создает от 700 до 1000 новых нейронных связей ежесекундно, количество синапсов в каждой его клетке возрастает примерно до 15 000. В этот период времени формирование синапсов для таких ключевых функций развития, как слух, речь и мышление, достигает пика, что делает это окно в жизни маленького ребенка крайне важным для развития функций высших уровней.

Из этого исходила мама-домохозяйка Джули Эйгнер-Кларк, до рождения дочери работавшая учительницей, придумывая в 1997 году марку Baby Einstein. Вместе с супругом, Уильямом Кларком, они вложили 18 000 долларов собственных сбережений в производство первого видеофильма для грудных младенцев и детишек в возрасте до двух лет, которое назвали «Baby Einstein». В нем мультики, игры и прочая визуальная информация перемежались музыкой, историями, числами и словами на нескольких языках. Всего через четыре года выручка франшизы Baby Einstein составляла 25 миллионов долларов ежегодно, а к ее собственникам присоединились в качестве соинвесторов несколько компаний, включая Disney.