Текст книги "Дети Божии"

Глава 11
Неаполь

Октябрь – декабрь 2060 года

– Да я ж не ПРОТИВ, отец-генерал, – возразил своему боссу Дэниэл Железный Конь. – Я говорю, что просто не могу представить, каким образом вы намереваетесь уговорить его вернуться туда. Мы можем взять с собой лазерную пушку, но Сандос все равно будет испуган до потери сознания!

– Сандос – моя проблема, – сообщил Винченцо Джулиани отцу игумену второй миссии на Ракхат. – А вы занимайтесь остальными.

«Остальными проблемами или остальными членами экипажа?» – пытался понять Дэнни, выйдя в тот день из кабинета. Проходя по гулкому коридору к библиотеке, он фыркнул:

– Одна сатана.

Оставив на потом вопрос об участии Сандоса, Дэнни был менее чем уверен в любом из тех мужчин, вместе с которыми ему предстояло рисковать собственной жизнью. Все они были людьми умными, все они были людьми рослыми; это было понятно. Весь прошедший год Дэниэл Бовуа Железный Конь, Шон Фейн и Жосеба Уризарбаррена отрабатывали навыки, способные оказаться критически важными на Ракхате: методики коммуникации и выживания, первую помощь, навигационный расчет, даже летные упражнения на тренажере, так чтобы каждый из них мог в случае необходимости пилотировать посадочный аппарат звездолета миссии. Все они тщательно проработали ежедневные отчеты первой миссии и научные статьи ее участников. Пользуясь вводной языковой системой Софии Мендес, все они самостоятельно изучали руанжу и теперь собрались в Неаполе для того, чтобы попрактиковаться под руководством самого Сандоса в более глубоком владении руанжей и основами к’сана. Жосеба демонстрировал особые успехи, и Дэнни понимал, почему эколога включили в состав экипажа, вне зависимости от того, сколько денег сумеет заработать компания, если им удастся привезти с Ракхата тамошние нанотехнологии. Шон Фейн являл собой чистейший геморрой, и Дэнни мог бы назвать никак не меньше сотни людей, более пригодных для полета. Джон Кандотти по сравнению с ними оказался чертовски хорошим и к тому же весьма умелым парнем, однако не имел при этом никакого научного опыта и по программе занятий отставал от остальных на несколько месяцев. Отец-генерал, вне сомнения, имел на то собственные причины – обыкновенно по меньшей мере три на каждый сделанный им ход, по мнению Дэнни.

– Я должен считать себя посохом в руке старца и вести себя соответствующим образом, – покорно твердил Дэнни всякий раз, когда окончательно запутывался в хитросплетениях, однако держал глаза открытыми и искал разгадки, пока со всеми остальными вживался в эффективный рабочий порядок.

Утренние часы были посвящены усвоению языков, но полдневные и вечерние занятия отводились для дальнейшего изучения материалов первой миссии под руководством Сандоса, и именно во время этих часов Дэнни начал понимать, почему Сандос является такой ценностью; сам Железный Конь уже едва ли не зазубрил отчеты первой миссии, но постоянно удивлялся ошибкам в собственном восприятии событий и потому находил бесценными знания и воспоминания Сандоса. Тем не менее время от времени случались такие дни, когда Эмилио по той или иной причине оказывался в нерабочем состоянии, причем собственные вопросы Дэнни о жана’ата вызывали самую сильную реакцию.

«Воспоминания, депрессия, головные боли, ночные кошмары – классические симптомы, – написал Дэнни в конце ноября в отчете. – И я ему симпатизирую, отче! Однако это никак не может отменить тот факт, что Сандос опасным образом непригоден к полету, даже если его удастся убедить лететь с нами».

– Он приходит в себя, – дипломатично выразился Джулиани. – За последние несколько месяцев его состояние кардинальным образом улучшилось – как в научном, так и в эмоциональном плане. В конце концов он поймет логику. Только он один обладает, так сказать, полевым опытом. Он знает языки, знает тамошних людей, знает местную политику. Его возможное участие резко повысит шансы миссии на успех.

– Люди, которых он знал, умрут к тому времени, когда мы долетим туда. Политика меняется. Мы будем знать языки, мы будем владеть информацией. Мы не нуждаемся в нем.

– Он будет спасать жизни, Дэнни, – настаивал Джулиани. – Другого способа заставить его принять свое прошлое не существует, – добавил он. – Сандос должен вернуться туда ради собственного блага.

* * *

– Нет, даже в том случае, если вы станете на колени и будете умолять меня, – повторял Эмилио Сандос каждый раз, когда его начинали просить. – Я буду учить ваших людей. Я буду отвечать на их вопросы. Я сделаю все от меня зависящее для того, чтобы помочь им. Но туда я не вернусь.

Не изменил Сандос и своего решения расстаться с Обществом Иисуса, хотя процесс этот ему постарались всемерно затруднить. Его отставка, будучи чисто делом совести, должна была без всяких сложностей пройти административные инстанции, но когда он подписал необходимые бумаги просто «Э. Х. Сандос» и в конце сентября отправил в римскую резиденцию отца-генерала, то получил их обратно через несколько недель с указанием переподписать документы полным именем. И Сандос снова взял привезенную ему Джиной в какую-то пятницу ручку, специально приспособленную для использования жертвами инсульта, также потерявшими способность писать, и стал посвящать свои вечера мучительным тренировкам. Не стоит удивляться тому, что новый документ был отправлен на подпись в Рим лишь через месяц.

Поначалу Эмилио находил избранную Джулиани тактику проволочек просто утомительной, но потом она его взбесила, и он положил ей конец, отправив сообщение Иоганну Фелькеру, попросив проинформировать отца-генерала о том, что доктор Сандос намеревается находиться в состоянии, полностью не позволяющем ему вернуться к работе до получения бумаг. Документы на следующее утро доставил ему сам Винченцо Джулиани.

Разговор в неапольском кабинете отца-генерала был короток и энергичен. После его окончания Сандос отправился в библиотеку, постоял посреди зала, заставив четверых своих коллег обратить на него внимание, и наконец отрезал:

– В моей квартире. Через десять минут.

– Кто-то еще помог мне писать, – напряженным голосом сообщил Сандос Кандотти, хлопая небольшой стопкой бумаг о поверхность деревянного стола, за которым сидели Джон и Дэнни Железный Конь. Внизу каждой страницы неловким но вполне понятным курсивом было написано: Эмилио Хосе Сандос. – Если вы не хотели участвовать в этом деле, то могли бы хотя бы сообщить мне, Джон.

Шон Фейн только что изучал личную фотонику Сандоса, но теперь все внимание его переключилось на Кандотти, как и внимание Жосеба Уризарбаррены, прислонившегося к невысокой стенке, отделявшей квартирку Сандоса от лестницы в гараж. Дэнни Железный Конь также бросил короткий взгляд на Джона, но промолчал, глядя на Сандоса, не находившего себе места в комнате, сердитого и заведенного.

Под общим внимательным взором Джон опустил глаза.

– Я просто не мог…

– Забудем, – отрезал Сандос. – Джентльмены, я перестал быть иезуитом сегодня в девять часов утра. Меня проинформировали о том, что если я могу уйти из Общества или Корпорации, каким бы чертом его сейчас ни называли, то тем не менее остаюсь священником в вечности. Кроме экстренных ситуаций, мне не позволено совершать таинства без особого разрешения епископа диоцеза. Я не буду хлопотать о подобном разрешении, – проговорил он, обводя присутствующих взглядом. – Таким образом, теперь я являюсь vagus, священником, не имеющим полномочий и власти.

– С чисто технической точки зрения ваша ситуация во многом похожа на ту, в которой находятся многие из нас после прещения. Конечно, иногда нам удается истолковать понятие экстренной ситуации в свою пользу, – дружелюбным тоном отметил Дэнни. – Так. И каковы ваши дальнейшие планы?

Морская свинка, разбуженная ходьбой Эмилио, пронзительно засвистела. Перейдя к кухне, он бросил в клетку кусок морковки, даже не замечая, что делает.

– Я останусь здесь, пока не возмещу все потраченные на меня средства.

Железный Конь невесело улыбнулся:

– Дайте подумать. Неужели старикан подал вам подробный перечень всего, что было потрачено на вас с первого дня обучения? Вы, шеф, не обязаны возмещать эти расходы.

– Кроме того, он не имеет права требовать с вас плату за эти модные ортезы, – добавил Шон сквозь сухую улыбку. – В наши дни компания прекрасно работает со страховщиками. Вы учтены.

Сандос остановился и сначала посмотрел на Дэнни, a потом на Шона.

– Благодарю вас. Иоганн Фелькер ознакомил меня с моими правами. – Услышав эти слова, Джон Кандотти выпрямился, однако, прежде чем он сумел что-то сказать, Сандос продолжил: – Существуют, однако, некие чрезвычайные долги, за которые я считаю себя ответственным. Я намереваюсь выплатить их. На это может уйти какое-то время, но за мной сохраняется пенсия, и я выговорил себе оклад, равный окладу полного профессора лингвистики в Фордхэме на время существования этого проекта.

– Итак, вы остаетесь здесь, хотя бы на какое-то время. Хорошо, – заметил удовлетворенный Жосеба, тем не менее не собираясь уходить.

Дэнни Железный Конь также устроился поудобнее, умудрившись каким-то образом угнездиться в маленьком деревянном кресле.

– А как насчет изучения к’сана? – спросил он Сандоса. – Навеки его не упрячешь, шеф.

– Да. Я не могу этого сделать. – Все помолчали. – Возможно, когда мы закончим эту работу, пойду в Неаполь и устрою пресс-конференцию, – продолжил Сандос с деланой бравадой. – Я признаюсь во всем. Объявлю, что ел младенцев! Может быть, мне повезет и меня линчуют.

– Эмилио, прошу тебя, – начал Джон, но Сандос, не обращая на него внимания, выпрямился, являя Испанца.

– Джентльмены, – проговорил он, возвращаясь к насущной теме. – Я не просто оставляю священство. Я вероотступник. И если вы не намереваетесь общаться со мной, в подобном случае…

Дэнни Железный Конь безразлично повел плечами.

– Не вижу никакой разницы. Я здесь для того, чтобы изучать языки. – Подняв брови, он вопросительно посмотрел на присутствующих, закивавших в знак согласия, а затем обратил свой взгляд к Сандосу.

Послышался общий неровный вздох, засвидетельствовавший легкое ослабление напряженности. Сандос постоял еще несколько мгновений, а потом присел на край собственной постели, молчаливый и бдительный.

– Хорошие портки, – помолчав, заметил Дэнни.

Застигнутый врасплох, Сандос поперхнулся смешком и посмотрел вниз: синие джинсы, белая рубашка в узкую синюю полоску. Ничего черного.

– Сама синьора Джулиани выбирала, – отметил он не без гордости. – На мой взгляд, все великовато, но она говорит, что сейчас носят именно так.

Радуясь перемене темы, Джон проговорил:

– Ну да, теперь все носят свободную одежду.

Впрочем, на бесплотном теле Сандоса любая одежда была бы свободной, внезапно сообразил Джон. Эмилио всегда был невелик ростом, но теперь он снова казался изможденным – почти таким же, каким вышел из госпиталя. Очевидно, следуя той же линии мысли, Железный Конь заметил:

– А вообще-то, шеф, вам не худо бы и малость мясцом обрасти.

– Это мое дело, – недовольным тоном бросил Эмилио, вставая. – Ну, хорошо. Перерыв закончен. У всех есть работа.

Он направился к своему звукоанализатору, явным образом прекращая разговор. Жосеба встал, Шон шагнул к лестнице. Поднялся на ноги и Джон, но Дэнни Железный Конь, неподвижный, как скала, остался сидеть, заложив руки за голову.

– Одна моя нога весит больше вас, Сандос, – сказал он, оглядывая Эмилио с головы до ног лукавыми черными глазками, небольшими на изрытом оспинами лице. – Вы вообще едите?

Джон попытался жестом помешать Дэнни в такой сомнительной форме проявлять заботу об этом человеке, однако Сандос развернулся на месте и едким, но четким для восприятия тоном проговорил:

– Да, ем. А вы, патер Железный Конь, находитесь здесь для того, чтобы изучать руанжу и к’сан. Не помню, чтобы вас приглашали сюда в качестве медсестры.

– Ну, это хорошо, потому что подобная деятельность меня не привлекает, – любезно согласился Дэнни. – Но если вы едите и выглядите при этом именно так, как сейчас, у меня невольно возникают подозрения о том, что вы подхватили на Ракхате ту же самую дрянь, от которой скончался Д. У. Ярброу. И которую Энн Эдвардс до самой гибели так и не сумела определить, так?

– Иисусе, Дэнни! – взорвался Шон, Жосеба поглядел на него, а Джон воскликнул:

– Ради бога, Дэнни! Какого черта ты добиваешься?

– Я ничего не добиваюсь, а просто говорю!

– Я просидел в карантине много месяцев, – промолвил Сандос, бледнея на глазах. – Меня не выпустили бы из больницы при малейшем подозрении на болезнь. Разве не так?

– Конечно, не выпустили бы, – сказал Джон, бросая убийственный взгляд на Дэнни. – Эмилио, ты прошел все известные науке анализы и исследования. Тебя не выпустили бы из больницы, если бы существовал хоть один шанс на то, что ты привез на Землю что-то опасное.

Пожав плечами, Дэнни поднялся на ноги и немедленно отмахнулся от собственной идеи:

– Нет, Кандотти прав. Это действительно невозможно. Забудем мои слова.

Но было уже слишком поздно. Тонкий стон засвидетельствовал, что возможность в полной мере обрушилась на Сандоса.

– O боже мой. Селестина и… Боже мой, Джон. Если я привез на Землю что-то ужасное, если она заболеет…

– O нет, – простонал Джон и попросил: – Эмилио, никто не болен! Перестань, тебе не в чем винить себя! – Но пока он переходил комнату, Сандос уже расклеился, и поскольку никто ничего с этим сделать не мог, пришлось ждать: Жосеба и Шон ждали с заметной неприязнью, Железный Конь спокойно оставался всей своей громадой в небольшом деревянном кресле.

– Я просто… не хочу… чтобы из-за меня… еще кто-нибудь умер, – сквозь рыдания проговорил Сандос. – Джон, если Селестина…

– Ну что ты опять! – гаркнул Джон, опускаясь возле него на колени и не отводя злых глаз от Железного Коня. – Не стоит даже думать об этом. Но хорошо, я все понял. Понял, боже мой, понял… но никто же не умирает! Так что успокойся, пожалуйста. Послушай меня, Эмилио! Ты слышишь? Если бы ты подхватил какую-то заразу, Эд Бер или я уже болели бы ей, так? Или кто-нибудь из персонала госпиталя, в котором ты лежал сразу после возвращения, правильно? Правильно же? Эмилио, все здоровы, никто не болен!

Сандос задержал дыхание, постарался успокоиться, постарался включить голову.

– Там было жуткое расстройство желудка. У Д.У. то есть. Жуткое. Энн говорила, что это похоже на бенгальскую холеру. Он говорил еще, что у него от всего остается во рту металлический вкус. У меня ничего подобного не было.

– Это не одно и тоже, – настоятельным тоном произнес Джон. – Ты ничем не болен, Эмилио! Ты просто отощал.

Жосеба и Шон переглянулись круглыми глазами и дружно вздохнули с таким чувством, словно не могли дышать несколько часов. Оставив вызванную смущением неподвижность, Жосеба нашел стакан и подал воды; Шон поискал взглядом салфетки и, не найдя их, остановился на том, что подал Сандосу рулон туалетной бумаги. С помощью остававшегося рядом с ним Джона Эмилио неловко просморкался, глубоко вздохнул и поднялся на шаткие ноги. Вымотанный приступом, он подошел к столу и рухнул в кресло, находившееся как раз напротив Дэнни, и опустил голову.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Джон Кандотти уже принялся сочинять в уме для ознакомления отца-генерала ядовитую инвективу, направленную против брата во Христе, Дэниэла Железного Коня, отнюдь не удивленного воздействием произнесенных им слов, отнюдь не раскаявшегося в произведенном скандале и в данный момент наблюдавшего за Сандосом с чисто аналитическим интересом гражданского инженера, лицезреющего, к примеру, процесс разрушения моста.

– Не принимай близко к сердцу, шеф, но, как индеец индейцу, скажу тебе, – обратился Дэнни к Сандосу, – что ни разу еще не видел, чтобы краснокожий так побледнел.

Джон ужаснулся, но, к его удивлению, Эмилио рассмеялся и выпрямился, покачивая головой.

– Простите меня, Сандос. Мне действительно очень жаль, – негромко проговорил Дэнни. Слова его прозвучали вполне искренне, отметил Джон. Однако Эмилио кивнул, явным образом принимая извинение. Обрадованный тем, что начинавшаяся жуткая история сама собой нашла разрешение, и решив извлечь из нее кое-какую пользу, Джон отправился на кухню и принялся открывать шкафчики.

– Ты просто мало ешь, в этом вся твоя проблема, – проговорил Джон. – Сам посмотри – у тебя здесь ничего нет, кроме кофе, риса и красной фасоли!

Сандос выпрямился, набросив на плечи потрепанное достоинство, как мантию с горностаевыми хвостами.

– Я люблю рис с фасолью.

– Правильно, – отметил Шон, – к тому же ни бобы, ни рис не надо резать, так?

– Однако, – чертыхнулся Дэнни, – если посадить человека силком на такую диету, этот факт можно трактовать как непосредственное нарушением прав человека, шеф.

– Ваша морская свинка питается лучше вас, – проговорил Жосеба, скрестив на груди руки. – Вы, конечно же, ничем не больны. Вы просто выжимаете из себя последние силы на таком жалком рационе.

– Все были уверены в том, что я ничем не болен, – проговорил Сандос, обращаясь столько же к себе, сколько к остальным.

– Да, все были уверены, – подтвердил Железный Конь. – Но разве сейчас с вами все в порядке?

– Хотите выпить еще воды? – Жосеба взял у него стакан и молча наполнил его.

– Да. Нет. Все в порядке. – Явно приободрившись, Эмилио утер лицо рукавом. – Господи. Дело всего лишь в том…

– Всего лишь в том, что вы перенервничали по поводу своего выхода из ордена, – закончил за него Шон, глядя на Железного Коня жесткими голубыми глазами. – И Дэнни Бой совершенно некстати возник со своей дурацкой болезнью, вот и все.

Железный Конь повел плечами и в порыве юмористического самосуда объявил себя Великим Пустоголовым Вождем.

Джон, наблюдавший за всем перфомансом с крепнущим подозрением, сложил на груди руки. Пустоголовым, подумал он. Как бы не так.

– Кандотти, вы знаете итальянскую кухню? – спросил Железный Конь с обезоруживающей улыбкой.

Джон кивнул, отказываясь покоряться обаянию:

– Да, я могу готовить…

– Вот и отлично! Сандос, если вы способны приготовить себе фасоль с рисом, то сможете сварить и спагетти. Вы любите макароны с сыром? Они позволят вам набрать кое-какой вес. Кстати, макароны с сыром изобрели здесь, в Неаполе. Как и пиццу, так? Вы знали это?

Эмилио покачал головой. Железный Конь решительным движением поднялся и шагнул к лестнице.

– Считайте, что вы ничего толком не ели, пока не попробуете настоящие неаполитанские макароны с сыром… так, Кандотти? Вот что я вам скажу. Вы, ребята, начинайте кипятить воду, а я тем временем схожу в трапезную за каким-нибудь харчем, а потом мы поучим Сандоса, как надо готовить вкусную еду.

После чего с удивительной для столь рослого человека быстротой проскользнул мимо Жосеба на лестницу и был таков.

– Разбился вдребезги, как бутылка виски, выпавшая на мостовую из окна отеля Белл, – подытожил Дэниэл Железный Конь вечером. – Уверяю вас: Сандос будет нам обузой. Он рассыплется, причем именно тогда, когда рассыпаться нельзя, и дай бог, чтобы из-за этого никто не погиб! Давайте попользуемся нашим лингвистом как расходным материалом, а потом отпустим беднягу на пастбище.

– Дэнни, мы все это уже проходили. Мы не можем позволить себе выбросить Сандоса на помойку. Знания, которыми он обладает, обошлись нам в миллиарды, и это если ограничиться только деньгами, забыв о жизнях еще троих священников и четверых добрых мирян и об ущербе, нанесенном с его подачи Обществу негативной прессой.

– Положим, мы были по уши в дерьме еще до того, как оно попало на вентилятор. Вопрос заключается в том, какова роль Сандоса во всей этой истории?

– Главная, – с необыкновенной точностью признал Винченцо Джулиани, не отворачиваясь при этом от окна своего кабинета. Глядя во тьму, царившую за пределами резиденции, а может быть, и на собственное отражение в разделенном средником стекле, он добавил: – Не нужно напоминать мне об этом, патер Железный Конь.

Отойдя от окна, он остановился за сверкающим полировкой каштановым столом, но садиться не стал.

– И, учитывая всю сумму его долга, Святой Отец настаивает на том, что Сандосу назначено вернуться на Ракхат, – произнес Джулиани тоном, полностью подразумевавшим, что его собственное мнение находится вне поля обсуждения. – Его Святейшество отмечает, что за прошедшие сорок лет шесть кораблей пытались совершить путешествие на Ракхат и обратно, но удалось это сделать только двум, непосредственно связанным с Сандосом. Геласий III видит в этом руку Провидения.

Вытянув перед собой длинные ноги в тяжелых ботинках, зажав в ручище хрустальный стакан с толстым дном, Железный Конь следил за тем, как отец-генерал кружил по комнате, бесшумно лавируя между бесценными восточными древностями.

– Так что же предлагает Его Святейшество? – с интересом спросил Дэнни. – Чтобы мы прилепили Сандоса к пульту управления нашего корабля, как пластмассовую фигурку Христа, чтобы он ограждал нас от столкновений с межзвездным космическим мусором? Или связали его косточки с перьями из хвоста какого-нибудь страуса и считали бы, что этот амулет сохранит в целости корпус нашего корабля?

– Вы уже кончили острить? – непринужденно осведомился Джулиани, делая паузу в своем кружении. Железный Конь кивнул, не думая смущаться или каяться. – Папа считает, что Сандос должен вернуться на Ракхат для того, чтобы узнать, почему его вообще туда послали. Он полагает, что Господь возлюбил Эмилио Сандоса.

Дэнни с сомнением оттопырил губу:

– Это как святая Тереза сказала: «Если Бог именно так обращается со своими друзьями, не стоит удивляться, что их у него так мало».

Железный Конь поднял свой бокал на уровень глаз и внимательно рассмотрел содержимое, прежде чем сделать последний глоток односолодового виски – оставив, как всегда, в точности на один палец на донце, прежде чем отставить бокал в сторону.

– Великолепный напиток. Восхищен вашим вкусом, – отметил он, но продолжил совершенно бескомпромиссным тоном: – В медицинском смысле Сандос крайне слаб, нестабилен эмоционально и ненадежен в плане ментальном. Участие его в миссии не является необходимым, и я не хочу, чтобы он был на корабле.

– Это самый крепкий человек из всех, кого я знал, Дэнни. Если бы вы видели, каким он был год… даже несколько месяцев назад. А если бы вы знали, что ему… – Джулиани умолк, удивленный тем фактом, что он перешел к уговорам. – Он будет на этом корабле, отец Железный Конь. Causa finiта. Вопрос закрыт.

Джулиани шагнул к двери, однако Железный Конь остался на месте, неподвижный, как Гран-Титоны[24]24
  Гран-Титоны – две напоминающие женские груди горы, расположенные в штате Вайоминг, США.


[Закрыть].

– Интересно, почему вы его так возненавидели? – полюбопытствовал Дэнни, когда рука Джулиани прикоснулась к двери. – Или, быть может, он пугает вас настолько, что вы не хотите находиться на одной планете с ним?

Отец-генерал, слегка приоткрывший рот от изумления, даже забыл выйти.

– Нет. Не так. – Железный Конь умолк, и задумчивое выражение на его отнюдь не очаровательном лице сменила явная уверенность: – За то, что мы доставим Сандоса на Ракхат, с нас снимут прещение, не так ли? Все, что нам надо сделать, – это потешить папу. Сажаем старого, бедного, сломанного бывшего Джеба в первый идущий наружу из системы корабль, побеждаем, проигрываем, играем вничью – павшие все равно упокоятся на лоне Святого Петра, под звон колоколов Ватикана и ангельский хор, возглашающий осанну. – Он понимающе усмехнулся. – Доминиканцы придут в ярость. Прекрасный ход, отец-генерал.

Дэнни Железный Конь улыбнулся со всей теплотой и доброжелательностью лесного волка в конце голодной зимы:

– И на сей раз именно вы будете писать историю.

Стоя в дверях своего кабинета, Джулиани припомнил, что какое-то время назад существовала мода помещать домашнюю фотонику в простонародные по виду сосновые шкафчики с железными коваными петлями, такие уютные и теплые снаружи и наполненные высокоскоростными вычислениями изнутри.

– Дэнни, вы сукин сын наипервейшего класса, – любезным тоном проговорил Джулиани, выходя в коридор. – Я рассчитываю на вас.

Дэниэл Железный Конь сидел неподвижно до тех пор, пока шаги старика не удалились в достаточной мере. После чего встал, взял свой бокал с тяжелого серебряного сервирочного подноса и впервые в жизни допил его до дна, пока ехидный смешок Винченцо Джулиани еще гулял по мощенному природным камнем коридору.