Текст книги "Лесная обитель"

Глава 26

Кейлин проснулась с первыми проблесками рассвета. Ее била дрожь. «Это всего лишь сон». Но перед глазами все еще стояли привидевшиеся образы, даже теперь более зримые и реальные, чем полог ее кровати и дыхание спящих рядом женщин. Она села на кровати, сунула ноги в тапочки, поеживаясь, сняла с крючка шаль и укуталась в нее.

Но теплая шерсть не согрела Кейлин. Как только она закрывала глаза, в воображении вновь всплывала широкая гладь серебряных вод, над которой клубами стелилась белая пелена тумана. На другом берегу стояла Эйлан, но с каждым мгновением расстояние между ними увеличивалось. Казалось, будто сильное течение уносит ее куда-то вдаль. Но Кейлин напугало не само видение, а чувства, которые она испытывала при этом, – неизбывное отчаяние и боль утраты.

«Это все мои глупые страхи, – успокаивала она себя. – С рассветом грезы исчезнут». Не все сны пророческие. Кейлин встала с кровати и отпила из бутыли несколько глотков воды.

А заканчивался сон страшной картиной: между ней и Эйлан закружилось огромное серое облако, затмевая весь мир. «Так приходит смерть…» Кейлин никак не могла избавиться от этой гнетущей мысли. Обычные ночные фантазии при пробуждении рассеиваются, как утренний туман. А вещий сон – сон, навеянный могучими духами, – вспоминается все более отчетливо, когда пытаешься разгадать его смысл. От него не отмахнешься.

Начали просыпаться другие женщины, и Кейлин поняла, что не в состоянии сейчас вынести их любопытные взоры. Может быть, в саду обретет она спокойствие души? Но в одном жрица была абсолютно уверена: Эйлан должна знать о ее тревогах.

В тот год после Белтейна лето сразу же решительно заявило о своих правах. Лес вокруг Вернеметона пестрел цветами. Эйлан поддалась на уговоры Миллин и пошла вместе с ней собирать травы, прихватив с собой Лию и детей. Под деревьями все еще виднелись кремовые цветки примулы и колокольчики, но на лугах уже начали распускаться золотистые лютики; в белом цвету стояли кусты боярышника.

Гауэн радостно делился своими знаниями о лесе с дочками Бригитты. Девочки не сводили с него восхищенных глаз, на лету ловили каждое слово. Эйлан улыбнулась, вспомнив, как в детстве они с Дидой всюду следовали по пятам за Синриком. Слушая смех ребятишек, Эйлан вдруг поняла, что Гауэн очень истосковался по обществу детей. А ведь скоро не только девочки Бригитты покинут святилище, кольнула ее непрошеная мысль. Гауэна тоже отдадут на воспитание в чужую семью.

В обитель они вернулись к обеду, раскрасневшиеся, возбужденные, с венками на головах.

– Кейлин ждет тебя в саду, – сообщила Эйлид, как только Эйлан вошла в свои покои. – Она сидит там все утро, даже завтракать не ходила, но уверяет нас, что беспокоиться не о чем.

Хмурясь, Эйлан сразу же отправилась в сад, даже не сняв широкополую соломенную шляпу, в которой ходила в лес, так как день выдался теплый. Кейлин недвижно, словно погруженная в свои думы, сидела на скамье возле клумбы с кустами розмарина, но, заслышав шаги Эйлан, открыла глаза.

– Кейлин, что случилось?

Жрица обратила к ней свой взор, и Эйлан вздрогнула: темные глаза Кейлин были пугающе спокойны.

– Сколько лет мы знаем друг друга? – спросила она. Эйлан ответила не сразу, пытаясь прикинуть в уме, когда они познакомились. Это случилось за несколько дней до рождения дочки Маири. Но ей казалось, что на самом деле они встретились гораздо раньше, а порой, когда Эйлан вдруг случалось извлекать из глубин памяти объяснения тех или иных непонятных вещей, она была уверена, что они с Кейлин были сестрами в прежней жизни.

– Кажется, лет шестнадцать, – промолвила она наконец. С Кейлин она познакомилась перед самой зимой. Нет, не может быть, ведь тогда на них напали варвары из Гибернии, а они явно не решились бы переплывать море в это время года из-за зимних штормов. И снега тогда не было, но без конца шел дождь, это она помнит. Весна была очень ненастная. А летом того же года она пришла послушницей в Лесную обитель.

– Неужели так давно? Верно. Дочка Маири уже почти на выданье, а Гауэн прожил одиннадцать зим.

Эйлан кивнула, вдруг живо представив себе, как Кейлин навещала ее в лесной хижине, где она жила в одиночестве, вспомнила, как жрица держала ее руки и отирала холодным полотенцем лоб во время родов. Тогда Эйлан думала, что эти воспоминания никогда не поблекнут и не исчезнут; теперь же они превратились в забытый сон. Работа, которую она и Кейлин выполняли в Лесной обители, занимала все ее мысли.

– А сейчас у нас в святилище живут дочери Бригитты, – задумчиво проговорила Кейлин. – Но через год их заберут на воспитание в семьи римлян.

– Подумать страшно, что Бригитта лишится своих детей, – со вздохом отозвалась Эйлан.

– А мне ее вовсе не жаль, – ответила Кейлин. – Не думаю, что она очень тревожилась о своих детях, когда согласилась помочь Синрику поднять мятеж.

Эйлан понимала, что Кейлин, вероятно, права. Но сама она тоже мать и помнила, какая боль раздирала ей душу, когда Арданас отнял у нее Гауэна.

– Почему ты вдруг заговорила об этом? – спросила она Кейлин. – Не думаю, чтобы ты прождала меня здесь все утро только для того, чтобы предаться драгоценным воспоминаниям, млея над ними, словно римский ростовщик, пересчитывающий свое золото!

Кейлин вздохнула.

– Я должна кое-что рассказать тебе, а как начать – не знаю. Поэтому я и болтаю всякую чушь. Эйлан, мне было знамение, которое, говорят, посещает каждую жрицу перед смертью. Нет, я не могу объяснить…

У Эйлан возникло ощущение, будто сердце ее покрывается ледяной коркой, хотя они сидели под жаркими лучами солнца.

– Знамение? Что ты имеешь в виду? Тебе нездоровится? Может быть, Миллин знает, какими травами…

– Я видела сон, – спокойно ответила Кейлин, – и мне кажется, это было предупреждение о том, что жизнь моя на исходе.

«Неужели Кейлин скоро умрет?» Потрясенная, Эйлан вслух смогла произнести только:

– Но почему?

– Просто не знаю, как объяснить, – все так же спокойно продолжала Кейлин. – Наверное, это можно понять лишь тогда, когда получишь такое предупреждение.

«О да, – подумала Эйлан. – Все верно: я ведь тоже жрица, пусть и не очень хорошая». В присутствии Кейлин она сознавала это особенно остро, хотя в другой обстановке ей часто казалось, что она прекрасно справляется с обязанностями священнослужительницы. После встречи с Синриком Эйлан не покидало ощущение, что она стала его орудием в борьбе против римлян. А разговаривая с Арданосом, она сразу же понимала, каким образом он собирается манипулировать ею во имя сохранения мира с римлянами. Последние несколько лет народы Британии жили спокойно, но она слышала, что в Риме наступили смутные времена. Синрик не замедлит воспользоваться малейшей слабинкой в стане врагов, если они решатся восстать против императора. Интересно, Гай тоже выступит на стороне мятежников? Любил ли он ее когда-нибудь ради нее самой?

А вот в обществе Кейлин, с самого первого дня их знакомства, Эйлан всегда была и оставалась жрицей. Когда Кейлин была рядом, Эйлан не покидала уверенность, что она еще нужна Великой Богине. Эйлан любила Гая всем сердцем и тем не менее не могла забыть, что он все-таки отказался от нее. А Кейлин никогда не покидала ее в беде.

Эйлан бросила беспомощный взгляд на свою сестру-жрицу, и внезапно ее пронзила мысль: «Мы уже однажды перешили это; она умирала в муках на моих глазах».

И тут же Эйлан разозлилась на себя. Если она ничем не может помочь, зачем же тогда Кейлин разбередила ей душу? Она почти с враждебностью посмотрела на женщину. Темные глаза Кейлин как-то странно поблескивали, словно гладь озера, потревоженная подводным течением. «Она тоже боится», – вдруг осенило Эйлан.

Она глубоко вздохнула и почти физически ощутила, как в ней поднимается дух Великой Богини, пробужденный благодаря Кейлин.

– Я – Верховная Жрица Вернеметона, и я приказываю: расскажи мне свой сон!

Кейлин от удивления вытаращила глаза, но уже через несколько мгновений говорила взахлеб, без передышки. Эйлан слушала ее, прикрыв веки. В воображении возникали образы, описанные Кейлин, и вскоре ей стало казаться, что она заранее знает, о чем в следующую минуту поведает ей жрица, словно то был ее собственный сон, и, когда Кейлин замолчала, Эйлан продолжила, рассказав свой сон о лебедях.

– Нас ожидает разлука, – наконец вымолвила она, открывая глаза. – Разлучит ли нас смерть или что-то еще, я не знаю, но потерять тебя, Кейлин, – это все равно что умереть.

– Но если не смерть, что может нас разлучить? – спросила жрица.

Эйлан нахмурилась, вспомнив, как отливали серебром воды озера под клубами тумана.

– Страна Лета, – догадалась она. – Ну конечно же, мы обе видели в своих снах одну и ту же местность. Ты должна поехать туда, Кейлин, и возьми с собой человек десять послушниц. Я не знаю, исполним ли мы волю Великой Богини или, наоборот, бросим Ей вызов, но все же лучше делать хоть что-нибудь – даже если мы поступаем неверно, – чем сидеть здесь и просто ждать, когда смерть заберет тебя!

Кейлин все еще сомневалась, но в глазах ее засветился живой огонек.

– Арданос ни за что не допустит этого. Он – архидруид и хочет, чтобы все жрицы Вернеметона находились здесь, под его надзором!

Эйлан с улыбкой посмотрела на нее.

– А я – Жрица Оракула. Я сама разберусь с Арданосом!

В день праздника летнего солнцестояния девушки Лесной обители на рассвете отправились в лес собирать росу с летних цветов. Роса обладает волшебной силой: она делает человека красивее и наделяет его даром творить чудеса. Говорили, что любая девушка, умывшись в этот день утренней росой и заглянув в прозрачный ручей, увидит в глубине вод лицо мужчины, который любит ее.

Эйлан с любопытством думала, почему женщины Лесной обители, давшие обет целомудрия или готовящиеся стать жрицами, интересуются этим поверьем. Значит, они до сих пор лелеют воспоминания о своих возлюбленных, которых покинули в мирской жизни. Сама она согрешила не только в мыслях, но надеялась, что другим служительницам Великой Богини удастся избежать искушения.

Эйлан слышала, как, весело смеясь, возвратились из леса девушки, но не вышла к ним. По приближении очередного большого праздника она все сильнее испытывала потребность в уединении перед церемонией. Прежде Эйлан думала, что с течением времени вещать от имени Великой Богини станет для нее привычным делом, но с каждым годом ей все труднее было балансировать между силами, стремившимися получить поддержку Владычицы.

Перед каждым ритуалом, слушая нашептывания Арданоса, Эйлан ни на минуту не забывала о том, что, советуя народу хранить мир, она, как и архидруид, служит целям римлян. И тогда она спрашивала себя, насколько оправдан такой союз, даже если оба они – она и Арданос – полагают, что действуют на благо Британии?

Распахнулась дверь, и на пороге появилась Кейлин. Даже у нее на голове был венок из красных маков – видимо, и она поддалась всеобщему праздничному настроению. На щеках у Кейлин играл румянец; впервые за много лет Эйлан видела ее такой цветущей.

– Ты одна?

– Кто же будет сидеть со мной сегодня? Все девушки побежали собирать цветы, а Лия поехала с Гауэном в гости к Маири, – ответила Эйлан.

– Вот и хорошо. – Кейлин села на треногий табурет. – Нам нужно обсудить вечернюю церемонию.

– Я только об этом и думаю с самого утра! – с досадой в голосе проговорила Эйлан. – Хотела бы я, чтобы ты вместо меня сидела тут в темноте и готовилась к ритуалу. Ты гораздо лучше, чем я, справилась бы с обязанностями Верховной Жрицы!

– Да хранят меня боги. Я не из тех, кто может покорно исполнять волю Арданоса.

Эйлан, вдруг разозлившись, зло произнесла:

– Если я – не более чем орудие жрецов, то кому, как не тебе, знать, кто сделал меня такой.

Кейлин вздохнула.

– Я не осуждаю тебя, mo chridhe. – Это ласковое обращение подействовало на Эйлан успокаивающе. Гнев ее остыл, а Кейлин продолжала: – Мы все в Ее руках и исполняем Ее волю по мере сил своих. Ко мне это относится в меньшей степени, чем к тебе. Так что не сердись на меня.

– Да я не сержусь, – ответила Эйлан, хотя обида в ней еще не утихла. Просто ей не хотелось ссориться с женщиной, которой она была обязана очень многим. Порой Эйлан казалось, что ее долг перед Кейлин настолько велик, что она не вынесет его тяжести. – Мне страшно, – продолжала она. – Я открою тебе одну тайну, о которой не подозревает никто. Священное зелье, которое я принимаю перед ритуалом, чтобы впасть в экстаз, по составу отличается от того, что пила Лианнон. Я немного изменила рецепт, и поэтому мне удается сохранять довольно ясный ум. Я четко понимаю все, что говорит мне Арданос…

– Но ведь он всегда удовлетворен твоими ответами, – хмурясь, заметила Кейлин. – Неужели ты до сих пор так сильно любишь своего Гая, что намеренно действуешь в интересах Рима?

– Я служу интересам мира! – воскликнула Эйлан. – Арданосу и в голову не приходит, что я могу ослушаться его, и, когда мои ответы несколько отличаются от его указаний, он просто думает, что я несовершенное орудие его воли. Но решение сохранять мир приняла не я. Предлагая себя Великой Богине, я искренне желала служить Ей! Или ты считаешь, что все ритуалы, которые мы исполняем в Лесной обители, – бесстыдная ложь?

Кейлин покачала головой.

– Я каждой клеточкой души и тела ощущаю присутствие Великой Богини, но…

– Ты помнишь, что случилось семь лет назад во время церемонии, посвященной празднику летнего солнцестояния, когда внезапно появился Синрик?

– Разве это можно забыть? – печально промолвила Кейлин. – Я тогда испугалась до смерти! – Она помолчала. – То была не ты, я это точно знаю. Нам предстала сама Великая Богиня, и вот Ее образ я не желала бы увидеть вновь. Значит, так происходит каждый раз?

Эйлан пожала плечами.

– Иногда Она вселяется в меня, иногда – нет, и тогда мне приходится полагаться на свое суждение. Но каждый раз, когда я сижу на возвышении, готовая принять в себя дух Великой Богини, я жду, что Она покарает меня!

– Понятно, – медленно проговорила Кейлин. – Прости, что я неправильно истолковала твои слова, когда ты пообещала, что сумеешь убедить Арданоса в необходимости послать меня на юг. Но как ты собираешься это сделать?

– Это будет испытанием… – Эйлан подалась вперед. – Для нас обеих. Чтобы доказать правоту нашего дела – того, что мы создали и чему служим, – я вынуждена подвергнуть риску и тебя, и себя. Сегодня вечером я приготовлю зелье по прежнему рецепту. И когда дух Великой Богини вселится в меня, ты должна попросить объяснить твой сон. Ответ, подсказанный мне Богиней, услышат все, и мы – ты, Арданос, я – обязаны будем исполнить Ее волю, какова бы она ни была.

День клонился к закату, когда распахнулась входная дверь и в жилище Верховной Жрицы ступил помощник Арданоса. Он был еще совсем юнцом; вместо бороды щетинились редкие волосенки.

– Мы пришли за тобой, госпожа, – почтительно произнес молодой друид. Эйлан в задумчивости сидела на стуле, постепенно отрешаясь сознанием от окружающего ее мира. Такое состояние обычно сменялось глубоким трансом. При словах друида она встала. Эйлид и Сенара опустили ей на плечи тяжелую мантию, в которой она исполняла ритуалы, застегнув края массивной золотой цепочкой у горла.

Летний вечер выдался прохладный; Эйлан мерзла даже в своей теплой мантии. Она села на носилки. Из темноты выступили две бледные фигуры жрецов в белых одеждах и размеренным шагом пошли рядом. Их обязанности заключались в том, чтобы защищать Верховную Жрицу от натиска толпы, оберегать ее от любых неприятностей. Эйлан это понимала и тем не менее не могла избавиться от ощущения, что они охраняют ее, как пленницу.

В голове мелькнула мысль, мимолетная, словно кролик, трусливо шмыгнувший в кусты: «Каждая жрица – пленница богов, которым служит…»

Эйлан смутно сознавала, что ее несут по длинной аллее к холму. Перед могильным курганом пылал огромный костер – один из многочисленных костров, которые разожгли в этот вечер. Красные отблески пламени играли на кроне древнего дуба, который рос у кургана. По толпе прокатился возбужденный ропот, тихий, как слабый вздох. И опять она вспомнила, что впервые услышала этот благоговейный звук, когда народ приветствовал Лианнон. Теперь на месте Лианнон была она, а люди, наблюдавшие за ходом церемонии, столь же мало понимали истинный смысл происходящего, как и она тогда.

Два послушника в белых одеяниях – мальчики лет восьми-девяти, которых за невинность и красоту взяли на обучение барды, принесли большую золотую чашу. На шее у каждого поблескивала золотая крученая цепь; белые одежды перетянуты вышитыми золотом поясами. Как только лунный луч пронзил крону дуба, в воздухе, плавно опускаясь вниз, затрепетала веточка омелы, которую срезал жрец, скрывавшийся в густой листве. Эйлан поймала падающую веточку и бросила ее в чашу.

Она прошептала слова благословения и, затаив дыхание, чтобы не чувствовать горечи, залпом выпила снадобье. Друиды затянули заклинания; сознание сдавливало от ощущения возраставшего напряжения в толпе, замершей в ожидании чуда. Зелье обжигало желудок. Эйлан подумала, что, возможно, приготовила напиток крепче, чем следовало, но потом вспомнила, что раньше уже испытывала подобные ощущения. В этот момент она поняла, что священное снадобье с каждым разом понемногу отравляет ее организм и она умрет той же смертью, что и Лианнон, хотя, наверное, еще не скоро.

Глаза застилал туман; она едва ли сознавала, как опустилась на стул, предназначенный для пророчицы, почти не ощущала тряски, когда ее несли на вершину кургана.

Кейлин с большим беспокойством, чем обычно, следила за фигурой, застывшей в тяжелой неподвижности на высоком стуле, возле которого она стояла. Как всегда, песнопения друидов дурманили и ее сознание. Но в этот раз она ощущала вокруг себя какую-то особую непонятную напряженность. Кейлин обернулась и увидела в кругу друидов, облаченных в белые одежды, отца Эйлан. Арданос ничего не говорил об этом. Интересно, знал ли он сам, что Бендейджид собирался присутствовать на церемонии?

Эйлан качнулась на высоком сиденье. Кейлин схватилась за спинку стула, чтобы не дать ему упасть. Касаться Верховной Жрицы, когда она пребывала в состоянии экстаза, строго-настрого запрещалось, но они должны быть готовы в любую минуту подхватить ее, если она потеряет равновесие.

«Владычица! – молила Кейлин. – Позаботься о ней; что будет со мной – неважно!» Ей показалось, что Эйлан замерла в неподвижности. Боковым зрением Кейлин видела безжизненно свисавшую по краю стула белую руку, тонкую, как у ребенка. Откуда в ней столько силы и энергии?

– Владычица Волшебного Котла! – кричала толпа. – Повелительница Серебряной Колесницы! Великая Царица! Приди к нам! Великая Богиня, ответь нам!

Кейлин почувствовала, как задрожал под ее рукой стул. Пальцы Эйлан стали сжиматься в кулак, и Кейлин, которая не сводила завороженного взгляда с руки Верховной Жрицы, почудилось, будто бледная, прозрачная кожа засветилась. «Это правда, – подумала она, – к нам явилась Великая Богиня». Фигура, возвышавшаяся на стуле, стала медленно выпрямляться, как бы расширяясь, чтобы вместить в себя массу более объемную, чем та, которой было наделено хрупкое тело сидевшей там женщины. По спине Кейлин пробежал холодок.

– Смотрите же, о люди, к вам пришла Владычица Жизни. Пусть говорит Оракул! Пусть Великая Богиня провозгласит волю Бессмертных! – вскричал Арданос.

– Великая Богиня! Избавь нас от поработителей наших! – раздался чей-то голос. Из круга друидов выступил вперед Бендейджид. – Укажи нам путь к победе!

Его слова прозвучали, как карканье воронов, алчущих крови и смерти. Эйлан в одиночестве стояла между Лесной обителью и людьми, требующими войны. Представляют ли они вообще, во что превратят страну римляне и их наемные войска, если дело дойдет до открытой схватки? Кейлин ненавидела римлян и тем не менее не могла понять, как здравомыслящий человек, будь то мужчина или женщина – или даже сама Великая Богиня, – может хотеть, чтобы в Британии разгорелась война. Неужели Бендейджид так скоро забыл, как полыхал в огне его дом, как погибли его жена и маленькая дочь?

«Великая Богиня, – молча молила Кейлин, – Ты вверила судьбу этой страны Эйлан. Помоги ей исполнить твою волю, даже если это будет служить целям римлян…»

Фигура на стуле затряслась мелкой дрожью и, резко отдернув с лица вуаль, устремила на собравшихся холодный бесстрастный взгляд, словно изваяние, сотворенное руками римлян.

– Сегодня – самая короткая ночь, – вполголоса заговорила она, и приглушенный ропот в толпе стих. – Но с этого мгновения силы света будут постепенно терять свою мощь. О вы, во имя утоления своей гордыни стремящиеся познать все тайны земные и небесные, – она с презрением указала на кольцо друидов, – разве вы ослепли и не в состоянии узреть, что творится в мире, в котором вы живете? Британские племена пережили свой расцвет и теперь слабеют с каждым днем. Та же участь ожидает в будущем и Римскую империю. Природа вещей и явлений такова, что, достигнув своей вершины, они затем приходят в упадок.

– Значит, нет никакой надежды? – спросил Бендейджид. – Ведь даже солнце со временем вновь возрождается!

– Верно, – отозвался сверху негромкий, спокойный голос. – Но только после того, как минует самый темный день. Уберите в ножны свои мечи и повесьте щиты, дети Дон. Пусть римские орлы раздирают друг друга на части, а вы возделывайте свои поля. Наберитесь терпения, ибо Время обязательно отомстит за причиненное вам зло! Мне доступно читать тайные письмена небес. И Я заявляю вам: слово «Рим» в них отсутствует.

Вздох облегчения и одновременно разочарования всколыхнул толпу.

Арданос о чем-то шептался с одним из жрецов. Кейлин поняла, что сейчас у нее появилась единственная возможность сделать то, что наказывала ей Эйлан.

– А как нам сохранить мудрость древних? Как смогут люди поклоняться Тебе в меняющемся мире?

Арданос и Бендейджид сверлили Кейлин свирепыми взглядами, но вопрос прозвучал, и Великая Богиня начала медленно поворачиваться в ее сторону. Кейлин задрожала. Она была абсолютно уверена, что в этот момент глазами Эйлан на нее смотрело какое-то иное существо.

– Так это ты спрашиваешь Меня, дочь древнейшего из племен? – откликнулся нежный голос. Последовало молчание; Великая Богиня, казалось, обратила взор в себя. И вдруг рассмеялась. – Ну да, это она. Она, если бы не боялась, могла бы потребовать у Меня ответы на более серьезные вопросы. Глупое дитя. Она не понимает, что Я желаю видеть вас всех свободными. – Богиня едва заметно пожала плечами. – Вы – дети, все до единого, – она остановила взгляд на Арданосе; тот покраснел и отвел глаза, – и я не стану сейчас лишать вас иллюзий. У вас не хватит сил смириться с реальностью… – Она вытянула руку, покрутила кистью, сгибая и разгибая пальцы, словно эти движения доставляли ей истинное удовольствие. – Плоть сладостна. – Она игриво хохотнула. – Неудивительно, что вы цепляетесь за жизнь. А Я… Неужели вы полагаете, что ваши ничтожные потуги могут как-то помочь Мне или навредить? Я существую с сотворения мира и буду существовать всегда, пока светит солнце и течет вода. Я – бытие… – Кейлин содрогнулась: в этом простом утверждении вечности бытия заключалась неоспоримая истина.

– Но ведь наши жизни утекают, как вода… – вновь заговорила жрица. – Как же нам передать тем, кто придет после нас, все то, чему Ты нас научила?

Богиня перевела свой взгляд с нее на Арданоса и снова посмотрела на Кейлин.

– Тебе ответ уже известен. В давно минувшие времена твоя душа дала клятву. Пусть один из вас исполнит ее, – вскричала Богиня. – Пусть один из вас отправится в Страну Лета и там на берегах озера выстроит Дом Дев. Там вы должны служить Мне, вместе со жрицами Назорея. Таким образом вы сумеете сохранить мудрость Мою для грядущих поколений!

И почти сразу же после этих слов тело Верховной Жрицы, трепетавшее, как тетива натянутого лука, потеряло упругость, – стрела была выпущена, воля Богини провозглашена. Эйлан тяжело откинулась на спинку стула. Кейлин и Миллин мгновенно подхватили ее, не давая упасть. Тело Эйлан подергивалось; она что-то бормотала себе под нос, постепенно приходя в себя.

Арданос стоял, склонив голову, он пытался объяснить себе суть повеления Богини и решал, как использовать ее наказ в своих целях. Оставить его без внимания он не мог, да и, будучи человеком набожным, он не смел возражать Великой Богине, – но в его власти было истолковать Ее слова по своему усмотрению. В следующую минуту архидруид вскинул голову и посмотрел на Кейлин. Ей показалось, что он улыбается.

– Великая Богиня объявила свою волю. Значит, так тому и быть. И этот дом будет возведен служанкой Великой Богини. Ты, Кейлин, отправишься на юг и позаботишься о том, чтобы на Холме был воздвигнут Дом Дев.

Кейлин пристально смотрела на Арданоса. Его выцветшие глаза светились триумфом. Для архидруида решение Великой Богини явилось неожиданной возможностью достичь желанной цели – разлучить ее с Эйлан.

Он вынул из чаши ветку омелы и окропил водой обмякшее тело Верховной Жрицы, и все вокруг потонуло в насмешливом перезвоне серебряных колокольчиков.

– Больно уж ты занятой, хотя и оставил государственную службу несколько лет назад! – ухмыльнулся Гай, глядя на отца. Мацеллий сидел за столом, на котором были разложены пергаментные свитки и вощеные дощечки. За окном холодный февральский ветер со свистом бесновался в ветвях деревьев, на которых уже начали набухать почки. В доме Мацеллия было тепло. Гипокауст[26]26
  Форма центрального отопления, при котором образующийся в топке горячий воздух пропускается через систему отверстий или труб под полом или внутри стен жилых помещений.


[Закрыть] подогревал выложенный плиткой пол, в железных жаровнях пылали угли, не позволяя разгуляться сквознякам. – Надеюсь, твой Брут сможет по достоинству оценить услуги, которые ты ему оказываешь?

– Он ценит мой опыт, – ответил Мацеллий, – а я, со своей стороны, доволен, что он делится со мной известной ему информацией. Знаешь, у него большие связи. Он состоит в родственных отношениях с половиной древних родов Рима. Его отец, между прочим, старый друг твоего покровителя Маллея.

– А-а, – понимающе промолвил Гай и плеснул себе еще терпкого горячего вина. – И что же легат думает по поводу политики, которую проводит император?

– Честно говоря, он в ужасе от того, что ему пишут из Рима. В этом году кончается срок его службы на посту командующего, и он ломает себе голову, как бы увильнуть от возвращения в Рим! Мы с тобой являемся представителями всаднического сословия, и в этом плане находимся в более выгодном положении: закон не требует, чтобы по выходе в отставку мы переезжали в Рим. Я слышал, что в нынешнем году в вечном городе для сенаторов сложился крайне неблагоприятный климат.

– Для таких, как Флавий Клеменс? – мрачно уточнил Гай. Ничего удивительного в том, что сенаторы переполошились. Если уж казнили двоюродного брата самого Домициана, на что же могли рассчитывать все остальные? – Тебе случайно не говорили, в чем его обвинили?

– Официально ему было предъявлено обвинение в атеизме. Но ходят слухи, что он был христианином и отказался восхвалять императора.

– Тогда, конечно, наш Dominus et Deus разгневался не на шутку!

Мацеллий кисло улыбнулся.

– Боги свидетели, эти христиане – крайне несносный сброд, и, если правительство не подвергает их жестоким гонениям, они сами сжирают друг друга. Лучше бы уж Нерон вместо львов выпускал на арену христианские секты сражаться между собой. Тогда на зверях удалось бы сэкономить целое состояние. Но Домициан требует такого поклонения, что это уже просто неприлично!

Гай кивнул. Юлия много рассказывала о проповедях отца Петроса; он знал, что христиане помешаны на мучениках, их секты погрязли в распрях, – Юлия называла это избавлением церкви от нечестивых. Но в более широком аспекте христиане представляли для империи куда меньшую опасность, чем мегаломания императора.

– Он вознамерился идти по стопам Нерона и Калигулы? – спросил Гай.

– Ну, пока еще он не пытался обожествить своего коня, если ты это имеешь в виду, – ответил Мацеллий. – Во многих отношениях он очень даже толковый правитель – вот поэтому-то он так и опасен. На что сможет опереться империя при очередном ненормальном правителе, если сейчас позволить Домициану расправиться с остатками сословия сенаторов?

Гай пристально посмотрел на отца.

– Ты и впрямь крайне обеспокоен этим, не так ли?

– Лично на мне подобное положение вещей вряд ли отразится, – сказал Мацеллий, покручивая на пальце кольцо – символ принадлежности к всадническому сословию. – Но твоя карьера еще вся впереди. А при нынешнем императоре разве удастся тебе пробить путь наверх?

– Отец… что-то происходит, да? Что тебя просят сделать?

Мацеллий со вздохом обвел взглядом яркие стены комнаты, полки со свитками, словно боялся, что все это вдруг исчезнет в одночасье.

– Разработан… план, – осторожно начал он. – Цель его – покончить с династией Флавиев. Когда Домициана устранят, сенаторы изберут нового императора. Но чтобы план этот осуществился, требуется поддержка провинций. Новый наместник – ставленник Домициана, однако большинство легатов происходят из семей, подобных той, к которой принадлежит Брут…

– Значит, они хотят, чтобы мы поддержали их, – смело высказался Гай. – А они представляют, что могут натворить местные племена, пока мы будем наводить порядок в высших эшелонах империи?

– Если мы пообещаем им кое-какие уступки, они нас поддержат… Скоро нам передадут дочерей Бригитты. Валерий уже ищет для них подходящих приемных родителей. Римляне и британцы в конце концов должны стать союзниками. Просто таким образом это случится несколько раньше, вот и все.

Гай беззвучно присвистнул. Речь идет о мятеже поистине грандиозного масштаба! Он одним глотком допил остававшееся в кубке вино и вновь взглянул на отца. Мацеллий внимательно наблюдал за сыном.

– Порой случаются самые невероятные вещи, – тихо произнес он. – При определенном направлении развития событий не исключено, что некоего римлянина, в ком течет кровь царского рода силуров, ожидает довольно интересное будущее!

Гай возвращался домой взволнованный. Голова кружилась, и не только от выпитого вина. Он уже достаточно долго ублажал Юлию. Теперь он окончательно решил официально усыновить ребенка Эйлан. Однако как только Гай переступил порог дома, Юлия тут же стала рассказывать ему о последнем визите к отшельнику, отцу Петросу.

– И он говорит, что в Священном писании буквально так и сказано – и это подтверждается другими пророчествами, – что с уходом нынешнего поколения наступит конец света, – заявила она с сияющими глазами. – Рассвет каждого нового дня мы должны встречать мыслями о том, что это не солнце просыпается, а мир начинает пылать в огне. И в результате мы вновь воссоединимся с теми, кого любили. Тебе это известно?