Текст книги "Лесная обитель"

– Другим жрицам что-нибудь известно? – спросил он. Кейлин покачала головой. – Постарайтесь сохранить все это в тайне. Что-нибудь придумаем…

– Ах, какой добрый человек! – с сарказмом в голосе отозвалась Кейлин. – Он, видите ли, даже родной внучке готов помочь…

– Прекрати, дитя мое, – устало повторила Лианнон. – Не смей так разговаривать с архидруидом. Я уверена, он пытается найти выход, чтобы уберечь Эйлан, защитить нас всех.

Кейлин скептически усмехнулась, но спорить не стала.

– И во всяком случае, все это касается не только вас, – мрачно проговорил Арданос. – Изнасилование жрицы – а это будет расцениваться именно так, что бы там ни говорила Эйлан – это факел, от которого может запылать вся Британия. – Он завернулся в плащ и окинул взглядом трех женщин. По крайней мере, он знает одного римлянина, который не останется безразличным к этому делу и сделает все возможное, чтобы замять скандал. – Я возвращаюсь в Деву, переговорю там с Мацеллием. И возможно, с молодым римлянином тоже.

В течение следующего месяца состояние Эйлан улучшилось, тошнота ее больше не мучила, и в целом она чувствовала себя нормально. В широком одеянии не было заметно, что грудь у нее налилась и пополнела, а поскольку это был ее первый ребенок, можно было надеяться, что живот у нее еще не скоро округлится.

Эйлан пыталась представить, как отреагировал Гай, узнав, что она беременна. Девушка не корила себя за то, что отдалась ему. Но она видела, что против нее восстали могущественные силы. Зря она рассчитывала, что все будет не так ужасно. Эйлан уже не мечтала, как раньше, стать Великой Жрицей. Теперь ей только хотелось быть матерью ребенка Гая. Слова Арданоса, которые он бросил им на прощание, до сих пор звучали в ее ушах, но она не смела надеяться, что им с Гаем позволят пожениться.

Кейлин и Лианнон, по-видимому, не считали, что Эйлан следует отлучить от участия в ритуалах. Большую часть времени она вместе с остальными жрицами заучивала церемонию обряда, посвященного полнолунию.

Для Эйлан стало делом чести доказать себе и другим, что, утратив девственность, она по-прежнему способна исполнять обязанности жрицы, поэтому она заставляла себя запоминать каждую мелочь. А по умственным способностям из всех юных жриц только Дида была ей достойной соперницей. В детстве они часто соревновались, кто спрядет более тонкую шерсть или сделает вышивку поизящнее, чтобы заслужить похвалу Реи. В ту пору Эйлан всегда старалась уступить Диде. Она жалела свою подругу, потому что мать Диды умерла, а она сама всегда была согрета материнской заботой и лаской. Для Диды первенствовать во всем было жизненной необходимостью, и Эйлан охотно предоставляла ей такую возможность. Но теперь она, Эйлан, просто обязана доказать свое превосходство.

У Эйлан был светлый ум, и, стремясь опередить Диду, она занималась на пределе своих сил. Дида обладала более цепкой памятью, и, конечно же, ей не было равных в пении. Зато Эйлан глубже вникала в суть того, что им объясняли.

Она старалась не пропустить ни единого слова Верховной Жрицы, когда та занималась с ними. Лианнон буквально таяла на глазах, и Эйлан даже не верилось, что Верховной Жрице чуть больше шестидесяти.

Иногда девушка с любопытством задумывалась, кто станет преемницей Жрицы Оракула. Место Лианнон по праву должна была бы занять Кейлин, но ирландка как-то говорила ей, что жрецы ни за что не допустят этого. Миллин чересчур откровенна и прямолинейна в своих высказываниях, и после неудачной беременности она озлобилась на весь белый свет. А Эйлид слишком уж робкая и застенчивая. Наверное, выберут Диду, решила Эйлан, пытаясь представить, как все они будут жить под властью ее родственницы.

К очередному полнолунию здоровье Верховной Жрицы несколько выправилось, но во время ритуала она стала терять голос. Лианнон довела церемонию до конца, но всем было ясно, что это стоило ей огромных усилий. На следующий день самочувствие старой женщины резко ухудшилось, она слегла и больше уже не вставала.

Глава 16

Возможно, Арданос и испытал чувство удовлетворения, рассказывая Мацеллию Северу о том, что натворил его сын, но, как бы то ни было, в лице префекта он встретил достойного противника. Мацеллий почтительно выслушал старого друида и затем бесстрастным тоном сообщил, что Гай собирается жениться и в данный момент находится в Лондинии, у своей невесты. Как только за архидруидом закрылась дверь, он немедленно принялся устраивать женитьбу сына.

Мацеллий не сомневался в том, что Арданос поведал ему правду. Он удивлялся самому себе: как мог он так непростительно заблуждаться, полагая, что Гай поборол в себе страсть к британке. Его сын был упрямым юношей – эту черту Гай унаследовал от него. А вот склонность к романтическим увлечениям – это от матери. Мацеллий устало потер глаза. Моруад не побоялась выйти за него замуж наперекор всем своим родственникам. Нельзя было забывать о том, что в жилах его сына течет горячая кельтская кровь.

Мацеллий умел приструнить норовистую лошадь или непокорного раба. Но с Гаем он не мог сурово обходиться – должно быть, потому, что, глядя на сына, он нередко вспоминал покойную супругу. Ничего, женится на добропорядочной римлянке и остепенится. Мацеллий дождался, пока стихнут в коридоре шаги друида, и вызвал секретаря.

При виде грозного лица своего начальника Валерий решил воздержаться от обычных шуток. Он молодцевато салютовал Мацеллию и сразу отправился искать Гая. Молодой римлянин сидел в библиотеке и читал записки о Галльской войне.

– Сейчас иду. – Гай отложил в сторону свиток. – Ты не знаешь, что ему нужно?

– Понятия не имею. Но, по-моему, он очень сердит, – предупредил Валерий. – Утром к нему приходил старый друид, Арданос, и после его визита отец твой вышел из кабинета мрачнее тучи, господин.

– Вот как? Хотел бы я знать, зачем приходил старик, – задумчиво произнес юноша, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок. Сколько он помнил, Арданос довольно часто приходил к префекту, улаживая проблемы местных жителей. У Мацеллия постоянно толпились посетители с самыми разными просьбами, законными и не очень; иногда требования были совсем необоснованными, и, случалось, префект терял самообладание. Поразмыслив, Гай решил, что вряд ли отец вызвал его потому, что визит Арданоса как-то связан с Эйлан. Но, шагая по выложенному плиткой полу к кабинету отца, Гай все же испытывал беспокойство.

Мацеллий Север-старший держал в руке пачку воинских распоряжений.

– Сейчас же отправляйся в Лондиний, – рявкнул он. Гай даже вздрогнул от неожиданности. Он открыл было рот, собираясь спросить, в чем дело, но, взглянув на отца, понял, что тот вне себя от ярости.

– Я же приказал тебе не связываться с той девушкой! Теперь Гай начал понимать, что произошло. Арданос, должно быть, сообщил префекту, что Гай встречался с Эйлан. Значит, кто-то видел их вместе? Сама Эйлан не могла никому рассказать, ведь именно она настаивала на том, чтобы сохранить их отношения в тайне. Гай с радостью объявил бы о своей любви на весь белый свет.

– Прости, отец, но я не думаю…

– Да, ты не думаешь. И это очень плохо, – прорычал Мацеллий. – Надеюсь, ты понимаешь, что, если бы ты совратил всех женщин Британии, это было бы менее ужасно, чем то, что ты натворил. Осталось только изнасиловать их Верховную Жрицу на священном алтаре друидов при всем честном народе или срубить их Священный Дуб. Ты хочешь, чтобы нас всех потопили в крови? – Не дожидаясь ответа, Мацеллий продолжал: – Местные народы и так готовы поднять бунт без всякого повода. Молчи. – Он решительно поднял руку, заметив, что Гай собирается заговорить. – Однажды я уже поверил тебе на слово, но этого больше не повторится. Не сомневаюсь, девушка отдалась тебе по своей воле, и в то, что она забеременела от тебя, охотно верю. Прекрасно понимаю, она замечательная девушка, по-своему, и не заслуживает такого обращения. Подумать только, девственница, давшая обет целомудрия, внучка самого архидруида, забеременела от тебя!

Гай медленно закрыл рот. Эйлан беременна! Эйлан носит под сердцем его ребенка! Он сдавленно сглотнул слюну, вспоминая ее сладостные губы, распростертое под ним хрупкое, нежное тело. Мацеллий продолжал говорить, но Гай почти не слышал слов отца.

– Не скоро прощу я тебя за то, что ты поставил меня в положение, из которого нет достойного выхода. В данной ситуации я даже не могу приказать тебе жениться на ней.

– Но я хочу… – начал Гай.

Мацеллий покачал головой.

– Если не удастся избежать огласки, в южной части страны вспыхнет восстание, как двадцать лет назад. Арданос прекрасно понимает, какие могут быть последствия. Мне уже пришлось пойти ему на уступки в отношении рабочих, которых мы набираем из местных жителей, и я уверен, что этим дело не кончится. Но, во всяком случае, он не сможет шантажировать меня из-за твоего проступка. Я сказал Арданосу, что ты в Лондинии, и вот туда-то, юноша, ты и отправишься. Я дам тебе письма к Лицинию и буду надеяться, что мы увидимся с тобой лишь после того, как ты женишься.

Гай слушал отца, не веря своим ушам.

– Жениться? Но это невозможно!

– Почему же? – вспылил Мацеллий. – Как еще можно загладить твою вину? Арданос пообещал, что девушке не причинят вреда, если ты оставишь ее в покое. А женитьба, по-моему, – лучший способ уберечь тебя от необдуманного шага. Тебе ведь известно, что я говорил с Лицинием: приданое и жилье для вас – не проблема. Если дочь Лициния согласится выйти за тебя после того, что произошло, ты женишься на ней.

Гай покачал головой, думая над тем, как возразить отцу. Мацеллий бросил на сына гневный взгляд.

– Женишься, – спокойно повторил он, однако в голосе префекта слышалась едва скрываемая ярость. Гай не посмел спорить с отцом. – Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы оградить тебя от последствий твоего безрассудства, и я не позволю, чтобы ты погубил себя. Ты уедешь через полчаса. – Мацеллий поставил свою подпись на свитке папируса и снова взглянул на Гая. – Если ослушаешься, я даже представить не могу, что они сделают с девушкой. Подумай хотя бы о ней.

Гай посмотрел на отца, пытаясь вспомнить, как наказывали весталок, нарушивших обет целомудрия. Кажется, их живыми закапывали в землю. Он вдруг осознал, что любые возражения с его стороны будут восприняты как оправдания. А ведь и впрямь из-за него жизнь Эйлан может оказаться в опасности. При этой мысли Гай похолодел от страха за свою возлюбленную; слова застряли в горле.

Мацеллий свернул письмо, запечатал свиток и вручил сыну.

– Передай это Лицинию, – наказал он и добавил: – Мой ординарец Капелл поедет с тобой. Я уже послал его упаковывать твои вещи.

Спустя час Гай ехал по дороге, направляясь в Лондиний. Рядом возвышалась массивная фигура Капелла. Гай несколько раз пробовал завязать беседу со своим стражем, но тот неизменно – вежливо, но твердо – отклонял все попытки молодого римлянина втянуть его в разговор. Наконец, доведенный до отчаяния, Гай предложил Капеллу деньги, уверяя, что ему просто необходимо сделать остановку, он должен увидеться с Эйлан. Но великан только фыркнул в ответ.

– Не обижайся, господин, но твой отец предупредил меня, что ты, по всей вероятности, предпримешь подобную попытку. Он хорошо заплатил мне, чтобы я препроводил тебя в Лондиний, никуда не сворачивая. Я служу у твоего отца и не хочу лишиться места, понимаешь? Так что, господин, успокойся и делай то, что приказал префект. Поразмыслив как следует, ты поймешь, что так оно будет лучше.

До Лондиния они добирались почти шесть дней. Гай постепенно смирился со своим положением, оптимизм молодости возобладал над отчаянием, и на третий день путешествия он уже с интересом взирал на новые аккуратные особнячки, которые то и дело попадались им на пути. Гаю припомнилась нетронутая дикость западной части страны. Вся империя должна выглядеть так, как этот строгий пейзаж. Места здесь были красивые, но что-то в этой красоте не устраивало Гая.

Уже сгущались сумерки, когда они миновали городские ворота и подъехали к дому, где жил Лициний. Особняк прокуратора стоял между Форумом – площадью, на которой расположилось здание казначейства, и новым дворцом с фонтанами, который строили для Агриколы. Гай прежде бывал в Лондинии: несколько раз в детстве и затем по случаю своего совершеннолетия, когда его облачили в тогу и официально объявили гражданином империи. Но с тех пор, как наместником стал Агрикола, Гай еще ни разу не посещал столицу.

В сумерках казалось, что город окутан каким-то сказочным сиянием, налетавший с реки прохладный ветерок разогнал накопившийся за день зной. Следы пожаров, устроенных Боудиккой, уже не бросались в глаза. Лондиний застраивался по проектам, утвержденным наместником, и в его контурах уже угадывались благородные очертания будущего величия. Конечно, Лондиний никогда не сможет соперничать с Римом, но по сравнению с Девой это был огромный город.

Гай отдал письма вольноотпущеннику, с важным видом стоявшему у входа в галерею, и тот проводил молодого римлянина во внутренний двор. Гай сел на скамью и стал ждать. Вечерняя прохлада еще не проникла сюда, от зеленых насаждений и цветов в каменных вазах исходил приятный аромат. Неподалеку слышалось шипение струй фонтана, откуда-то из глубины дома доносился мелодичный смех юной девушки. Некоторое время спустя во дворе появился садовник и стал срезать цветы, – очевидно, чтобы украсить стол. Гай попытался заговорить с ним, но садовник то ли притворялся, то ли и вправду не знал ни одного из тех языков, на которых обращался к нему римлянин. Гай походил немного по двору, радуясь возможности размять ноги после целого дня, проведенного в седле, потом снова сел на каменную скамью. Усталость, накопившаяся за время долгого путешествия, сморила его, и он уснул.

Ему приснилось, как смеется какая-то девушка… Вздрогнув, он пробудился и с удивлением огляделся по сторонам. Перед ним, опираясь на костыли, стоял тучный мужчина средних лет, одетый в тогу, какую носили важные чиновники. Больше во дворе никого не было. Гай вскочил на ноги, покраснев от смущения.

– Гай Мацеллий Север?

– Так точно, господин…

– Мне бы следовало сразу догадаться, – улыбнулся мужчина. – Меня зовут Лициний. Мы с твоим отцом дружим много лет. И мне очень приятно приветствовать в своем доме его сына. Как здоровье отца?

– Несколько дней назад, когда мы расстались, он был в полном здравии, господин.

– Вот и прекрасно. Что ж, молодой человек, я, разумеется, надеялся, что он сам приедет, но и тебе я сердечно рад. И, учитывая нашу с ним договоренность, ты понимаешь, что я давно хотел познакомиться с тобой.

Всю дорогу из Девы до Лондиния Гай говорил себе, что будет сопротивляться такой скоропалительной женитьбе, но он не посмел выразить свое несогласие. Ему не хотелось сразу огорчать старого друга отца. Гай подчинился требованиям Мацеллия, чтобы не навредить Эйлан, и понимал, что должен быть благодарен Лицинию за столь радушный прием.

– Да, господин, – ответил Гай, чтобы выиграть время. – Отец говорил мне об этом…

– Ну, еще бы, – отозвался Лициний. – Эта идея возникла у нас вскоре после твоего рождения. Во имя Митры, юноша, если бы Мацеллий забыл поставить тебя в известность, я бы подумал, что у него голова не на месте. – Несмотря на грубоватый тон, Лициний обращался к Гаю с искренним дружелюбием, от которого тот уже отвык, и юноша невольно проникся теплотой к этому человеку. Приятно, когда тебе оказывают сердечный прием. Прокуратор принимал его, как доброго друга и, возможно, будущего зятя. Разговаривая с Лицинием, молодой римлянин снова почувствовал – после долгого перерыва, – что в этой семье к нему относятся, как к родному. Гай вдруг с болью в душе осознал, что в последний раз подобное ощущение возникло у него, когда он гостил в семье Бендейджида. Эйлан, Синрик, что с ними? Узнает ли он когда-нибудь, какая судьба постигла их? Беспокойные мысли о них терзали Гая всю дорогу, пока он ехал в Лондиний. Пора перестать мучить себя.

– Ну, Юноша, – сказал наконец Лициний. – Тебе, должно быть, не терпится познакомиться с невестой.

«Что же ты молчишь?» – ругал себя Гай. Но он не мог заставить себя погасить огонек в глазах Лициния и пробормотал в ответ что-то уклончивое. «Если я еще раз попытаюсь встретиться с Эйлан, ей несдобровать», – безжалостно напомнил себе Гай. Ему придется выдержать эту церемонию, чтобы угодить отцу и его другу. Это лучшее, что он может сделать для Эйлан. «Или мне просто не хочется вступать в конфликт с прокуратором?» – задавался вопросом Гай.

Пока юноша предавался размышлениям, Лициний жестом подозвал одного из старших слуг, одетого в элегантную форму.

– Пошли за госпожой Юлией, – приказал он.

Гай понимал, что, если он сейчас не откажется от участия в этом фарсе, потом уже будет поздно. Но прокуратор, не дожидаясь от него ответа, тяжело оперся на костыли и поднялся со скамьи.

– Она сейчас придет. А я ухожу. Не буду вам мешать. – И пока Гай пытался придумать, как бы задержать его, Лициний, хромая, направился к дому.

Мать Юлии Лицинии умерла три года назад, и с тех пор девушка сама вела хозяйство. Она была единственным ребенком в семье и с детства смирилась с мыслью, что выйдет замуж за того, кого подберет ей в мужья отец. Он как-то сообщил ей, что договорился о ее браке с сыном Мацеллия. Что ж, по крайней мере, ей не придется выходить за какого-нибудь патриция, которого она и в глаза не видела и который к тому же может оказаться в два раза старше нее. А именно такая судьба постигла многих ее подруг. Увидев направляющегося к ней отца, Юлия, стараясь казаться беззаботной, подошла к одному из деревьев, которые росли в горшках, установленных в большом зале с колоннами, и сорвала недоспелый инжир.

Лициний широко улыбнулся.

– Вот он и приехал, моя дорогая. Гай Мацеллий-младший, юноша, с которым ты помолвлена. Иди и посмотри, как он тебе покажется. В конце концов он – твой жених. Но если он тебе не понравится, тогда я уж и не знаю, чего ты хочешь.

Юлия удивленно посмотрела на отца.

– Я не думала, что мне так скоро придется выходить замуж, – промолвила она.

А вообще-то, разумно рассудила девушка, с замужеством тянуть незачем. Ей хотелось иметь что-то свое, что принадлежало бы ей одной. И конечно же, родив этому молодому трибуну сына, она станет для него дороже всего на свете. Юлия уже привыкла самостоятельно вести домашнее хозяйство, но она страстно желала иметь детей, которые будут любить ее. Матери ее не удалось подарить Лицинию сына, но девушка была уверена, что непременно оправдает надежду своего мужа.

– Я тоже не ждал его так скоро, – с улыбкой отозвался Лициний. – Мне хотелось бы, чтобы моя девочка пожила со мной чуть дольше. А теперь мне, вероятно, придется жениться на какой-нибудь вдове, чтобы она вела хозяйство. Видишь ли, этот молодой человек, говорят, связался с какой-то британкой, и Мацеллий решил, что, женившись, он остепенится. И вот…

«С британкой?» Юлия вскинула брови. Она знала, что не каждый отец станет так откровенничать со своей дочерью, но у них с Лицинием давно сложились доверительные, дружеские отношения.

– И что же?

– И вот он здесь. И вам пора познакомиться. Полагаю, ты тоже хочешь увидеть, что он собой представляет?

– Признаться, любопытно посмотреть на него. – Что за мужа ей подыскали? Если это единичный случай, она готова предать забвению его выходку, но если он из тех, кто волочится за каждой юбкой, такой муж ей совсем ни к чему.

– Ну, беги к нему, дочка, – сказал Лициний. – И должен заметить, если ты вдруг не понравишься ему, то этому парню нелегко будет подыскать себе невесту.

Юлию охватила паника. Она вспомнила, что на ней старая туника, волосы не прибраны.

– Что, прямо так и идти? – спросила девушка. Она в волнении стала поправлять складни платья, пытаясь запрятать в них пятно от ягоды.

– Уверен, он хочет посмотреть на тебя и вряд ли обратит внимание на твой наряд, – ласково пожурил дочь Лициний. – Ты выглядишь прекрасно. Он знает, что ты моя дочь, и это главное. Беги посмотри, стоит ли тебе выходить за него замуж. Ну, что за глупости, дитя мое.

Юлия поняла, что возражать бесполезно. Лициний был великодушным отцом, даже частенько потакал ее причудам, но, если уж он что-то решил, задобрить или отговорить его было невозможно.

До Гая снова донесся нежный девичий смех. Он почему-то вдруг вспомнил сказание об Одиссее, когда Навсикая и ее служанки, придя на берег моря, пробудили его ото сна. Гай с изумлением смотрел на девушку, которая, выскользнув из-за раскидистых ветвей цветущих деревьев, направлялась к нему.

«Какая же она девушка? Совсем еще ребенок», – промелькнуло в голове у Гая. Сам он не был высок ростом, но эта девушка едва доставала ему до плеча. Головка аккуратная, темные кудрявые волосы собраны на затылке в пучок. Глаза тоже темные и без стеснения смотрят ему в лицо. Наверное, она только что ела ягоды, – на красивой белой тунике из шерстяной материи видны розовые пятна, губы измазаны соком. Отец говорил, что дочери прокуратора пятнадцать лет, но Гай едва дал бы ей и двенадцать.

– Ты Юлия Лициния?

– Да. – Девушка окинула его взглядом с головы до ног. – Отец пообещал отдать меня в жены какому-то дикарю, полуримлянину-полубританцу, вот я и пришла посмотреть на него. Уж не ты ли это?

– Я, очевидно, и есть тот самый дикарь, – ответил Гай, немного обидевшись.

Девушка продолжала невозмутимо разглядывать гостя. У Гая было такое чувство, будто ему сейчас должны вынести приговор. Юлия хихикнула.

– Ну, вообще-то для римлянина у тебя вполне подходящая внешность, – вновь заговорила она. – Я была готова к тому, что мне предстоит увидеть светловолосого варвара-великана, сыновья которого никогда не будут похожи на римлян. Значит, и впрямь политика наместника в области обучения сыновей вождей местных племен наукам и искусствам римлян, а также благородным манерам приносит свои плоды, – добавила девушка, как бы размышляя вслух, – но мы, в ном течет кровь римлян, не должны забывать, кому принадлежит империя. Я ни за что в жизни не соглашусь рожать детей от человека, чьи портреты будут казаться неуместными в ряду портретов моих предков.

«Кровь римлян или кровь этрусков?» – цинично заметил про себя Гай, припоминая, что Лициний, как и его отец, был выходцем из этрусских крестьян и достиг нынешнего положения благодаря своим способностям, а не знатному происхождению. Очевидно, общие корни и стали одной из причин возникшей между Мацеллием и Лицинием дружбы. Гай снова подумал о Синрике – в нем тоже текла кровь римлян, хотя британец отнюдь не гордился этим. Но во всяком случае, он, Гай Мацеллий, выглядит так, как должно, и его отец не пощадил сил своих, добиваясь, чтобы к его сыну относились, как к истинному римлянину.

– Полагаю, мне следует возблагодарить судьбу за то, что ты положительно оцениваешь мою внешность, – сухо заметил он.

– Да ладно тебе, – отозвалась девушка. – Ты ведь тоже хочешь, чтобы твои сыновья выглядели как истинные римляне.

Гай вдруг с болью подумал: «А какой ребенок родится у Эйлан?» Светловолосый, похожий на мать, или в лице его проявятся черты отца? Юноша заставил себя шутливо улыбнуться Юлии.

– О, не сомневаюсь, все наши с тобой сыновья будут истинными римлянами и храбрыми воинами.

Когда вернулся Лициний, молодые люди весело хохотали. Прокуратор бросил пристальный взгляд на порозовевшее лицо Юлии, словно желая убедиться, что молодой римлянин действительно понравился дочери, затем сказал:

– Что ж, значит, решено.

Гай, изумленно моргая, покорно пожал руку своему будущему тестю. У него было такое чувство, будто его пригвоздили к земле осадным орудием. Но рядом стояла лишь хрупкая Юлия с улыбкой на лице. Она казалась абсолютно безобидной, как ребенок.

«Э, нет, она не безобидная, – отметил про себя Гай. Он сразу понял это. – Отнюдь не безобидная. Какая угодно, но только не безобидная».

– Разумеется, – продолжал прокуратор, – мы не можем устроить свадьбу немедленно. – Он старался говорить шутливым тоном. – Иначе люди подумают, будто Юлия дурно вела себя и поэтому выходит замуж за первого встречного. Местное общество, наши родственники должны поближе узнать тебя и оценить по достоинству.

«Да, вся эта свадьба затевается именно для того, чтобы скрыть грешок, – криво усмехнулся про себя Гай. – Но грешник в данном случае я». Он видел, что и Юлия не желает поспешно выходить замуж, как выразился прокуратор, за первого встречного. Она должна вступить в брак по всем правилам, как принято у людей ее круга. Гай радовался отсрочке: это даст ему возможность прийти в себя и поразмыслить над тем, как действовать дальше. Может, узнав его поближе, Юлия все же раздумает выходить за него замуж. Тогда даже Мацеллий не сможет обвинить его в том, что он отказался жениться.

Лициний постучал ладонью по свитку, который Гай передал ему от отца.

– Согласно этому документу ты официально откомандирован в мое распоряжение. Возможно, ты считаешь, что молодому офицеру незачем вникать в финансовые вопросы, но, когда ты станешь командующим легионом, тебе будет легче справляться со своими обязанностями, если к тому времени ты получишь представление о системе финансирования, от которой зависит обеспечение войск! Конечно, после службы в действующей армии новая работа покажется тебе слишком легкой. Здесь не Рим, но Лондиний растет, да и женщины не оставят тебя своим вниманием, поскольку все молодые офицеры, работающие в штабе наместника, уехали вместе с ним на север. – Лициний замолчал и строго посмотрел на Гая. – Разумеется, – добавил он, – пока ты здесь, никакие шалости недопустимы… Ты будешь жить в этом доме, рядом с Юлией, – продолжал прокуратор, – и должен относиться к ней, как к сестре, хотя со временем люди узнают, что вы с ней помолвлены с детства. Но до брачной церемонии…

– Отец, – вмешалась Юлия, – неужели ты думаешь, что я способна опозорить тебя и себя?

Лициний посмотрел на дочь; взгляд его смягчился.

– Надеюсь, что нет, дитя мое, – проворчал он. – Я просто хочу, чтобы молодой человек тоже понял это.

– Уверен, ничего подобного не случится, – пробормотал Гай. В этом плане опасностей он не предвидел: трудно было поверить в то, что Юлия способна потерять голову от любви. Эйлан совсем не такая: она всегда прежде всего думала о том, чтобы было хорошо ему, и теперь страдает из-за этого.

Неужели ее тоже поскорее выдадут замуж, подыскав «подходящую» кандидатуру, как нашли невесту для него? Гай вдруг представил себе, как ее запугивают или даже избивают, чтобы заставить выйти замуж за нелюбимого человека. Перед глазами стояла Эйлан – печальная, несчастная, вся в слезах. Ведь по понятиям британцев она знатного рода, и немало отыщется мужчин, которые сочтут выгодным для себя породниться с семьей Эйлан, так же как его брак с Юлией политически выгоден Мацеллию, да и ему самому тоже.

«Но я уверен, если Эйлан попытаются выдать замуж, она ни за что не согласится, – размышлял Гай. – Она честнее меня и чище». Держа в своих объятиях Эйлан, он испытывал исступленный восторг, всепоглощающую страсть, но юноша помнил и такие моменты, когда почти боялся ее. Или, вернее, боялся собственной реакции на ее поведение.

Юлия застенчиво улыбнулась. «Это она для отца так старается», – подумал Гай. За тот час, что он провел в обществе дочери Лициния, молодой римлянин пришел к выводу, что робости в ней не больше, чем у боевых слонов Ганнибала. Но для Лициния она по-прежнему тихая, застенчивая девушка. Отцы, как правило, последними узнают, на что способны их дети.

При этой мысли Гай опять вспомнил Эйлан. Бендейджид доверял ей, и что из этого вышло? Лициний по-своему прав, что так беспокоится за свою дочь.

Как выяснилось, в круг обязанностей офицера, прикомандированного к администрации прокуратора, входило выполнение ряда задач, с которыми легко справился бы, например, Валерий, но для Гая умственные нагрузки оказались столь же тяжелыми, какими были для него нагрузки физические в первые недели воинской службы. К счастью, Гая довольно часто отрывали от канцелярских дел, посылая сопровождать высоких гостей, посещавших столицу.

Гай не привык жить в больших городах, но скоро он научился хорошо ориентироваться в Лондинии. Гней Юлий Агрикола, наместник Британии, утвердил программу развития провинции, и ее выполнение началось с застройки Лондиния. До прихода римлян Британия была сельской страной, но жизнь римского общества была сосредоточена вокруг больших городов, где имелись магазины, бани, театры, устраивались игрища. От Лондиния начинались дороги на юг, север и запад Британии, причем дорога, ведшая в южную часть острова, проходила через мост. По этим артериям в город стекались товары со всех уголков провинции; у причалов швартовались корабли, доставлявшие грузы со всей империи.

Сопровождая по Лондинию приезжих, Гай имел хорошую возможность изучить город и его окрестности. Нередко его подопечными оказывались высокопоставленные чиновники. Как-то, набравшись смелости, Гай поделился своими мыслями по поводу новой работы с Лицинием, и тот ответил, что так и было задумано.

– Видишь ли, если ваш брак окажется удачным… – начал он и, не докончив предложения, продолжал: – У меня нет сыновей. Только Юлия – больше детей нет. И если все будет хорошо, она унаследует мой титул, а возможно, и место в сенате. Но, разумеется, женщина, несмотря ни на какие способности, может лишь передать унаследованный титул своему мужу. Вот почему я так рад, что она выходит замуж за сына моего старого друга.

Только тогда Гай оценил замысел Мацеллия. Женившись на Юлии, он по закону сможет в будущем занять такое положение, которое самому Мацеллию было абсолютно недоступно после неблагоразумного брака. Гай просто не мог оставаться равнодушным к открывавшимся перед ним возможностям – так уж устроен человек. К тому же он был сыном Мацеллия. Живя в Лондинии, Гай взглянул на жизнь с другой точки зрения. Он начинал понимать, каких перспектив мог бы лишиться, если бы они с Эйлан решили убежать. Значит, он не имел права так поступать с ней? Впрочем, Эйлан наверняка знает, что он никогда не оставил бы ее, но такова была твердая воля отца, да и жизнь самой Эйлан из-за него оказалась в опасности.

Гай даже не догадывался, что Юлии известно о его неприятностях. Но она сама завела об этом разговор.

– Отец сказал мне, – начала девушка, когда однажды после ужина они сидели в открытой галерее, наблюдая, как лучи заходящего солнца золотят купол базилики, – тебя прислали сюда потому, что ты связался с какой-то британкой, с дочерью человека, объявленного вне закона. Расскажи мне о ней. Сколько ей лет?