Текст книги "Лексика русской разведки. История разведки в терминах"

14. Об улучшениях военной администрации вообще для скорейшего исполнения письменных дел и сокращения времени в передаче приказаний».

Военным агентам предписывалось соблюдать строгие требования конспирации или, как указывалось в документе, «все означенные сведения собирать с самою строгою осторожностью и осмотрительностью и тщательно избегать всего, что бы могло навлечь на агента малейшее подозрение местного правительства».

Для обеспечения взаимодействия военных агентов с русскими дипломатическими представителями на местах в «Проекте» содержались требования, чтобы «собранные сведения, в особенности кои могут быть в связи с политическими отношениями, прежде отправления их к военному министру, предварительно докладывать начальнику миссии и, в случае экстренно необходимых расходов, испрашивать от него пособия». Агентам Военного министерства предписывалось собирать сведения и в интересах Морского ведомства, хотя и не в полном объеме.

Развитию зарубежных сил военной разведки способствовало то, что с 60-х годов XIX в. офицеры (военные и военно-морские агенты), состоявшие при дипломатических миссиях, были признаны официально международным сообществом. Они были включены в состав дипломатического корпуса и на них распространялись иммунитет и все привилегии, предоставлявшиеся лицам, имевшим дипломатический статус.

Постоянный характер нахождения за границей военных агентов, как руководителей военных агентств (т. е. представительств), был также отмечен в записке генерала Н. О. Сухозанета: «Государь император высочайше повелеть соизволил учредить в Неаполе военное агентство, по примеру тому, как таковые учреждены в Берлине, Вене, Париже и Лондоне»⁶⁶⁹.

В эту эпоху военные представители, посланные к иностранным правительствам, фигурируют под самыми различными наименованиями: в Пруссии – Militarsachver-standiger (военный эксперт, специалист), в последующем в Пруссии и Австрии – Militarbevollmachtigter (военный уполномоченный), в некоторых странах – военный секретарь посольства⁶⁷⁰.

23 февраля 1833 г. во Франции издается приказ по военному ведомству, согласно которому «офицеры Генерального штаба могут быть предоставлены в распоряжение министра иностранных дел, чтобы быть прикрепленными к посольству и использованными для дипломатических поручений»⁶⁷¹. По-французски атташе – буквально ‘прикрепленный’, откуда слово вошло в русский язык.

После Франции понятие ‘прикрепленный’ применительно к постоянным военным представителям при посольствах и миссиях переходит в испанский (в 1846 г.) и итальянский (в 1870 г.) языки: agregado militar, addetto militare соответственно⁶⁷². С 1857 г. постоянные военные представители Великобритании за рубежом стали называться военными атташе.

Институт военно-морских (морских) агентов был создан одновременно с институтом военных агентов. Первоначально, как и в случае с военными агентами, сам термин военно-морской агент появляется не сразу, устойчивое применение этого слова начинается с 1888 г. А пока в официальных документах употребляется агент Морского министерства, позже – морской агент. Первоначально инструкции агентам Морского министерства были стандартны и индивидуальны в том смысле, что были обращены к конкретному лицу с указанием страны назначения. Эти краткие инструкции определяли ограниченный круг задач лишь в общих чертах – сбор сведений об усовершенствованиях по морской части. Складывалось впечатление, что в Морском министерстве не знали об «Инструкции агентам, направляемым за границу» 1856 г., разработанной в Военном министерстве, или не хотели знать⁶⁷³. Согласно Военной энциклопедии (1911 г. издания), военно-морским агентом назывался ‘прикомандированный к посольству в иностранном государстве морской офицер, назначаемый для доставления как морскому ведомству своей страны, так и посольству, сведений о вооруженных морских силах и средствах иностранных государств’⁶⁷⁴.

Первым агентом Морского министерства при российских посольствах в Лондоне и Париже был назначен вице-адмирал Е. В. Путятин⁶⁷⁵. 20 марта 1856 г., спустя два дня после подписания Парижского договора, генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич писал министру иностранных дел графу К. В. Нессельроде: «Я признаю совершенно необходимым иметь при посольстве нашем в Лондоне способного, весьма образованного и весьма опытного морского офицера для доставления Морскому министерству подробных сведений о всех новейших улучшениях по морской части, подобно тому, как находится в Стокгольме контр-адмирал <Б. А.> Глазенап. Желая назначить в эту должность в Лондоне вице-адмирала Путятина, я прошу ваше сиятельство, предварительно доклада мною об этом государю императору, уведомить меня, не изволите ли вы предвидеть к тому какого-либо препятствия»⁶⁷⁶. 17 апреля Константин Николаевич, проинформировав Нессельроде о полученном «высочайшем соизволении», просил министра, когда он сочтет своевременным, войти по данному вопросу в сношения с правительствами Англии и Франции. В этом же письме он еще раз остановился на задачах, которые предстоит решать Е. В. Путятину: «Следить… за всеми усовершенствованиями по морской части и неотлагательно сообщать Морскому министерству по сему предмету сведения, которые могут быть нам полезны, нисколько не касаясь собственно политических»⁶⁷⁷. В письме от 8 июня 1856 г. директор Инспекторского департамента Морского министерства контр-адмирал Н. К. Краббе сообщил Путятину, что жалование ему определено в 4 фунта стерлингов в сутки (1460 в год), а также предусмотрена выплата подъемных в размере 2000 червонцев. Наряду с этим было дано право дважды в год представлять счета на приобретение «карт, планов, книг, рукописей, моделей, на платеж разным агентам и т. п.»⁶⁷⁸.

Назначение Е. В. Путятина было утверждено высочайшим повелением от 4 июля 1856 г., в том же документе было зафиксировано его жалование и подъемные. Правда, не было указано, из каких средств надлежит выплачивать «издержки». Предполагалось деньги на расходы компенсировать агенту Морского министерства «задним» числом, что в январе 1857 г. при представлении первого финансового отчета на сумму 284 фунта стерлингов 7 шиллингов и 4 пенса уже привело к трудностям. Статьи расходов были следующие: «за чертежи», «за копировку контрактов», «за телеграммы», «за три книги», «за пересылку писем и бумаг» и «за канцелярские расходы» на сумму 263 фунтов стерлингов и 10 шиллингов.

Назначение профессиональных военных на официальные должности при российских зарубежных представительствах дало свои результаты уже в первые месяцы. Первым заданием, которое получил в 1856 г. «корреспондент Военного министерства при русском посольстве» в Париже полковник Петр Павлович Альбединский⁶⁷⁹, было добыть сведения об опытах над ружьями и пулями, а также по возможности «осторожно получить эти предметы секретным образом». Содействие ему в этом, как инструктировали в Военном министерстве, мог оказать военный агент Пруссии в Париже майор Трескау, уже предоставлявший услуги русской разведке.

С помощью этого прусского военного агента и одного французского офицера, имевшего доступ к секретным сведениям, П. П. Альбединскому удалось получить очень ценные сведения. В начале декабря 1856 г. он направил военному министру секретные данные о численности, составе, устройстве и расположении сухопутных сил Франции с приложением карты их дислокации. Кроме того, сообщил подробные сведения об опытах над новыми ружьями и пулями в Венсенне.

Донесения Альбединского были настолько неординарны, что военный министр тут же доложил императору Александру II. Информация об испытании новых ружей и пуль к ним была рассмотрена в Оружейном комитете. Комитет, исходя из сведений Альбединского, наметил важнейшие направления развития стрелкового оружия: замену гладкоствольных ружей нарезными и облегчение патронов и пуль для ружей.

По материалам французской тайной полиции, «сношения Альбединского со светским обществом привели его в контакт с высшими офицерами, которых он сумел ловко расспрашивать об организации армии и о проходивших изменениях в огнестрельном оружии». В марте 1857 г. Альбединский привлек к сотрудничеству с разведкой офицера – ординарца императора, и получил от него многочисленные ценные документы. Указанный ординарец передал Альбединскому «чертеж и описание нарезного орудия калибра 12, недавно прошедшего испытания, а также описания устройств производившихся тогда в Меце ударных трубок для гаубицы»⁶⁸⁰. В 1857 г. он был отозван из Парижа после конфиденциальной просьбы Наполеона III, подозревавшего красавца П. П. Альбединского в связи с императрицей Евгенией⁶⁸¹.

Появление института военных агентов не отменило, однако, практику направления офицеров в зарубежные командировки для изучения иностранных армий. В первую очередь в зарубежные командировки с разведывательными целями направлялись лучшие выпускники Николаевский академии Генерального штаба и офицеры, причисляемые к Генеральному штабу, которые являлись выпускниками этой Академии. Так, в 1858 г. штабс-капитан М. И. Драгомиров (выпускник Академии 1856 г.) был командирован за границу для изучения состояния военного дела. Во время итало-французской войны Драгомиров состоял при штабе Сардинской армии. По возвращении на родину он издал труд об этой войне, в котором подчеркивал решающее значение нравственного фактора, выдвинул требование учить и воспитывать, а не муштровать солдат. В 1866 г. полковник Драгомиров был командирован в качестве военного агента в прусскую армию и во время австро-прусской войны состоял при Главной квартире прусской армии⁶⁸².

7 мая 1860 г. в такую командировку был направлен профессор кафедры военной статистики Николаевской академии Генерального штаба полковник Н. Н. Обручев, будущий руководитель военной разведки и начальник Главного штаба. Цель командировки состояла «в непосредственном ознакомлении с разнообразными явлениями – территориальными, этнографическими и военными, – что может считаться почти единственным и самым надежным средством к приобретению Вами более верного практического взгляда, как на самые эти явления, так и на отношение их к предмету Ваших академических занятий – военной статистики России»⁶⁸³.

Большую часть времени Обручев провел во Франции. Здесь он ознакомился с системой обучения французских войск в связи с внедрением новой тактики ведения боевых действий.

В конце ноября 1860 г. Обручев получил разрешение посетить Англию в целях ознакомления с ее армией. Одним из итогов зарубежной поездки Обручева явились «Заметки о снаряжении пехоты 5 первостепенных европейских армий: русской, французской, английской, австрийской и прусской». Констатировав тот факт, что обмундирование русского пехотинца не отличалось особым удобством, Обручев предлагал улучшить экипировку русского воина: облегчить вес переносимого солдатом груза; уменьшить нагрузку на голову и на грудь (заменить каски и ранцы на широких ремнях, сдавливавших грудь); ввести легкое, удобное обмундирование⁶⁸⁴. 26 сентября 1862 г. Обручев вернулся в Петербург.

В середине XIX в. сохраняется практика назначения боевых офицеров руководителями миссий в иностранные державы. Так, 14 июля 1864 г. генерал-майор Николай Павлович Игнатьев⁶⁸⁵, бывший военный агент в Лондоне (7 июня 1856 – 16 октября 1857) назначается чрезвычайным посланником и полномочным министром в Турцию.

Подобные назначения предопределяли основную направленность деятельности миссий – сбор военной и военно-политической информации, что предполагало использование как гласных, так и негласных (с привлечением агентуры) методов работы.

Глава 4
Специальная терминология Российского государства (27 сентября (9 октября) 1863 г. – 19 июля (1 августа) 1914 г.)

В ходе военных реформ 1860–1870-х годов в русской армии была воссоздана единая централизованная структура разведки. Генеральный штаб к началу 60-х годов представлял собой орган военного управления и командования, включавший Военное министерство (как центральное управление) и войсковое управление – от штабов отдельных бригад, дивизий и корпусов до штабов военных округов впоследствии. О Генеральном штабе было указано в «Своде военных постановлений 1859 года»: во-первых, он является вспомогательным органом, начиная от начальника дивизии и выше «по всем отраслям управления войсками»; во-вторых, он необходим «для занятий военно-научными работами, нужными для подготовки к войне и для самой войны»; в-третьих, – для заведования в Военном министерстве такими отраслями делопроизводства, которые по своему характеру требовали «особой подготовки или вообще высшего военного образования»⁶⁸⁶. Для выполнения этих задач в Военном министерстве, в войсках и за рубежом предусматривались штатные должности, замещаемые офицерами Генерального штаба.

27 сентября (9 октября) 1863 г. император Александр II «высочайше соизволил утвердить в виде опыта на два года Положение и Штаты Главного Управления Генерального штаба» как центрального органа управления в составе военного министерства⁶⁸⁷. Департамент Генерального штаба и Военно-топографическое депо были объединены и получили название Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). Странное объединение: с 1836 г. Военно-топографическое депо уже входило в состав департамента Генерального штаба. С этой даты в России, несмотря на все последующие организационные преобразования и даже смену общественно-политического строя, существуют на постоянной основе специальные центральные органы военной разведки. Согласно «Положению» были образованы два органа, на которые возлагались разведывательные функции: 3-е (Военно-ученое) и 2-е (Азиатское) отделения Главного управления Генерального штаба.

В функции Военно-ученого отделения, ведавшего главным образом разведкой в европейских государствах, входило «собирание верных и подробных сведений о военных силах и способах России и иностранных государств», «переписка с нашими заграничными военными агентами», «составление соображений по военно-статистическим работам и военно-ученым экспедициям, а также смет и инструкций для экспедиций и вся вообще по сим последним переписка»⁶⁸⁸.

На Азиатское отделение возлагалось «соображение и составление военно-статистических сведений о наших пограничных с Азиею областях и о прилежащих к ним Азиатских владениях», «военно-дипломатические сношения с соседними с Россиею Азиатскими владениями», «переписка по снаряжению военно-ученых и других экспедиций в вышеупомянутые страны».

Создание Азиатского отделения, подразделения не по отраслевому, а по географическому признаку, явилось показателем резко возросшего интереса, связанного с «восточным» направлением внешней политики Российской империи и усилением роли Военного министерства в решении внешнеполитических вопросов. С целью решения этих задач за четыре года до описываемых событий, в 1859 г., в Департаменте Генерального штаба было создано временное отделение по делам Кавказской армии, отдельных Оренбургского и Сибирского корпусов и войск, расположенных в Восточной Сибири.

Помимо изучения иностранных вооруженных сил и вероятных театров войны на военную разведку возлагались задачи сбора политической и экономической информации, если она касалась военного потенциала иностранного государства или была связана с угрозой национальной безопасности России.

По штату, введенному «Положением» исключительно «в виде опыта на два года», Военно-ученое отделение ГУГШ имело четырнадцать, а Азиатское восемь должностей. Добывающие и обрабатывающие функции специальных центральных органов военной разведки в документе не были ни выделены, ни организационно закреплены.

Специальные центральные органы военной разведки в армии были первоначально сформированы в качестве эксперимента на короткий срок, однако принятая структура оказалась достаточно эффективной и жизнестойкой, что в дальнейшем предопределило ее сохранение уже на постоянной основе без коренных изменений.

К зарубежным силам обоих отделений Главного управления Генерального штаба относились военные агенты при российских представительствах за границей, а также лица из состава военно-ученых экспедиций, направлявшихся для сбора военно-статистических сведений в приграничные районы России и прилегающие к ним территории иностранных государств. Вне поля зрения авторов «Положения» остался один, уже существующий компонент военной зарубежной разведки – отдельные офицеры (чаще всего Генерального штаба), командируемые под разными предлогами за границу с разведывательными целями.

Создание на постоянной основе центральных органов военной агентурной разведки в русской армии с подчиненными им зарубежными силами и средствами впервые позволило военному ведомству самостоятельно организовывать и непрерывно вести разведку в иностранных государствах как в мирное, так и в военное время. Таким образом завершилось выделение военной разведки, включая зарубежную агентурную разведку, в особый вид деятельности вооруженных сил.

С этого момента Министерство иностранных дел, как преемник Коллегии Иностранных дел и Посольского приказа, перестало быть основным в России организатором сбора разведывательной информации военного характера за границей, но не перестало участвовать в добывании ее, в том числе и в интересах военного ведомства. Правда, теперь этот процесс организовывался не централизованно, как ранее, а зависел во многом от частной инициативы дипломатических сотрудников на местах⁶⁸⁹.

С 1865 года зарубежные силы агентурной разведки армии были представлены главным образом военными агентами, которые состояли при миссиях России «в следующих столицах: в Париже – флигель-адъютант полковник князь Витгенштейн, в Вене – генерал-майор барон <Ф.Ф.> Торнау, в Берлине – генерал-адъютант граф <Н.В.> Адлерберг 3-й, во Флоренции – Генерального штаба генерал-майор <В.Г.> Гасфорт, в Лондоне – кавалергардского полка полковник <Н.А.> Новицкий, в Константинополе – гвардейской артиллерии полковник <В.А.> Франкини»⁶⁹⁰.

Таким образом, в 1869–1900 гг. центральными органами военной разведки являлись Канцелярия Военно-ученого комитета и Азиатское делопроизводство Главного штаба Военного министерства⁶⁹¹.

Поражение в Крымской войне (1853–1856 гг.) выявило недостатки в организации управления флотом как в центре, так и в портах. Поэтому со второй половины 1850-х годов со всей остротой встал вопрос о реорганизации морского ведомства, его центрального аппарата. Однако проводимая реорганизация, затянувшаяся на много лет, снимая одни проблемы, порождала другие, которые являлись препятствием эффективной деятельности морского министерства.

26 мая 1869 г. был «высочайше утвержден Наказ по управлению морским ведомством», в котором содержались «подробнейшие правила о распределении дел и обязанностей между управлениями и должностными лицами морского ведомства, о порядке делопроизводства и, вообще, о внутреннем устройстве сих управлений», были также внесены некоторые корректировки в структуру Морского министерства⁶⁹².

Так, в составе Канцелярии, полномочия которой были существенно расширены, наряду с целым рядом отделений было создано Распорядительное отделение, в котором сосредоточивались:

«1) Дела политические, в отношении к морскому ведомству.

2) Дела по представительству морского ведомства.

3) Дела по преобразованию учебных заведений морского ведомства или изменению существующих о них постановлений.

4) Составление общего годового отчета по морскому ведомству.

5) Собрание и разработка сведений, касающихся [здесь и далее курсив автора]:

а) военно-морского значения судов нашего флота и

б) состояния морских сил других держав.

6) Составление предварительных соображений по программе плавания судов.

7) Дела по плаванию за границею эскадр и отдельных судов, не относящихся до строевой части.

8) Командирование лиц морского ведомства за границу по делам, не касающимся строевой части, и распоряжения о назначении командируемым денежного довольствия по заграничному положению.

9) Дела о наградах…

10) Доклады Адмиралтейств-совету о назначении пособий…

11) Иностранная корреспонденция по всем частям Канцелярии.

12) Все прочие дела, по роду своему, не принадлежащие к ведению других Отделений Канцелярии».

Перечень вопросов, подлежащих компетенции Распорядительного отделения Канцелярии Морского ведомства, ставит под сомнение возможность их эффективного и оперативного решения немногочисленными сотрудниками отделения. Тем не менее, Распорядительное отделение Канцелярии Морского министерства (каким оно окончательно сформировалось к 1869 г.) следует рассматривать как первый центральный орган Морского министерства по организации и руководству сбором разведывательной информации об иностранных флотах.

К этому моменту наши силы морской разведки уже существовали в зарубежных странах. К ним со второй половины 1850-х годов относились агенты Морского министерства (в последующем военно-морские агенты, морские агенты) при русских посольствах за рубежом, офицеры флота, направлявшиеся за границу для наблюдения за постройкой заказанных Россией кораблей и изучения опыта иностранных флотов, а также командиры кораблей в составе оперативных соединений (эскадр) на зарубежных морских театрах, кораблей в отдельном плавании в научных экспедициях и на переходах на удаленные морские театры, а также военных судов, постоянно находившихся на стоянке в каком-либо иностранном порту. Разведка также велась береговыми постами наблюдения (при крепостях, фортах, маяках и т. д.), специально выделяемыми для разведки кораблями (судами) из состава эскадр (отрядов) и кораблями (судами), выделяемыми для несения дозорной и охранной службы.

Так, управляющий Морским министерством адмирал Н.К. Краббе 16 марта 1873 г. писал только что назначенному военно-морским агентом в Италии и Австрии контр-адмиралу И.А. Шестакову: «Обязанности Ваши… будут заключаться в доставлении министерству возможно точных и подробных сведений о современном состоянии морских сил Австрии и Италии как в отношении их численности, так и боевых элементов единичных судов, о средствах военных портов этих государств и организации их морских управлений, так чтобы мы могли иметь все необходимые данные для верного суждения о силе их флотов… Ваша опытность лучше всяких инструкций за глаза укажет Вам, что… может иметь интерес и применение у нас»⁶⁹³. Единственное конкретное указание касалось предмета, связанного с техникой: «Обратите особое внимание на положение минного вопроса; по имеемым в министерстве сведениям, этим делом много занимаются в Австрии, и в Пола производились серьезные опыты над движущимися торпедами»⁶⁹⁴.

В морском ведомстве все еще не считали необходимым разработку общей Инструкции для военно-морских агентов и ограничивались отдельными наказами морским офицерам, отправляемым в командировку за границу в качестве представителей Морского министерства. Подобная ситуация была связана еще и с тем, что в это время ход и исход вооруженной борьбы между государствами определялся в основном на суше, а военно-морскому флоту отводилась вспомогательная роль.

Что касается задач, стоявших перед военно-морскими агентами, то к их окончательной формулировке в рамках единой Инструкции приступили только в 1888 г., взяв за образец «Инструкцию военным агентам (или лицам их заменяющим)» 1880 года.

Принципиально новым стал следующий параграф: «§ 20. Одною из существенных обязанностей агента должно быть заблаговременное приискание надежных лиц, через посредство коих можно было бы поддерживать связи со страною в случае разрыва, и получать верные сведения даже тогда, когда официальное наше представительство ее оставит»⁶⁹⁵.

Процесс формирования института военно-морских агентов растянулся на многие десятилетия, и первый такой агент капитан 1 ранга Д. Ф. Мертваго был назначен в Северо-Американские Соединенные Штаты только 21 декабря 1892 года.

Военные суда, постоянно находившиеся на стоянке в каком-либо иностранном порту, назывались стационерами. В соответствии с Тяньцзинским договором 1858 г. для российских кораблей открывался целый ряд китайских портов. Одновременно Россия получила право назначать своих консулов в открытые для нее китайские порты, а для поддержания их власти и порядка «посылать военные суда» (ст. 5)⁶⁹⁶. Таким образом, перед экипажами стационеров открывалась возможность разведывательной деятельности. Эта возможность в ряде случаев использовалась довольно успешно. «Гонконгские газеты начали наполняться статьями о предстоящем разрыве России с Китаем. Это обстоятельство заставило меня посетить торговый центр Китая – Кантон, изучить фарватер и ознакомиться с вооружением батарей, – писал в своем отчете один из командиров стационера. – Батарея эта двухъярусная в 16 чугунных орудий 24 фунтового калибра, обстреливает вход во внутренний рейд; другая батарея около сухопутных казарм в 20 чугунных орудий 30-ти фунтового калибра. У этой батареи есть придаток в 2 орудия Армстронга рядом с сухопутными казармами, вмещающими один батальон, расположен военный госпиталь на 70–110 человек»⁶⁹⁷. Однако сбор разведывательных сведений экипажами стационеров в большинстве случаев являлся исключением и зависел от частной инициативы командира судна.

В процессе милютинских реформ, проведённых в период царствования Александра II в 1860–1870-х годах, были внесены изменения и в организацию разведки в военное время. К весне 1868 г. в Военном министерстве был разработан проект «Положения о полевом управлении войск в военное время». Он прошел обсуждение в Военном совете и 17 апреля 1868 г. был утвержден Александром II. Согласно «Положению», ответственность за организацию разведывательной деятельности возлагалась на начальника Полевого штаба. В ряду «главнейших предметов», по которым он должен иметь «подробные сведения», находились и сведения «о театре войны», «о силе, способах, движениях и намерениях неприятеля и о состоянии его крепостей и военных учреждений»⁶⁹⁸.

Непосредственная же ответственность за сбор сведений о противнике на театре войны возлагалась на штаб-офицера над вожатыми, который подчинялся начальнику Полевого штаба. Подобная должность была впервые введена в «Воинском уставе» 1716 г. Петром I в главе XXXI «О капитане над вожами», но тогда в обязанности «капитана над вожами» не входил сбор сведений о неприятеле. В «Положении о полевом управлении войск в военное время» 1868 г. отмечалось, что штаб-офицер над вожатыми «заведует собиранием сведений о силах, расположении, передвижениях и намерениях неприятеля и распоряжается доставлением Армии проводников»⁶⁹⁹. «К его непосредственным обязанностям» относился «опрос пленных и лазутчиков и составление из показаний их общих сводов». Штаб-офицер над вожатыми должен был «проверять показания пленных и лазутчиков, следя за сведениями о неприятеле, сообщаемыми периодическими изданиями и собирая таковыя сведения всеми возможными путями»⁷⁰⁰. Штаб-офицер над вожатыми должен был «заботиться об отыскании для Армии надежных проводников из местных жителей», заведовать «содержанием этих проводников и распределять их к частям войск, по указанию Начальника штаба».

Денежные средства на содержание проводников и «на другие расходы» штаб-офицеру над вожатыми назначались Начальником штаба⁷⁰¹.

2 ноября 1876 г., на следующий день после объявления частичной мобилизации в преддверии русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Генерального штаба полковник Н. Д. Артамонов⁷⁰² был назначен штаб-офицером над вожатыми. Для сбора сведений о неприятеле Артамонов широко опирался на лазутчиков, совершавших длительные рейды по территории противника и являвшихся по сути агентами-ходоками. На общем фоне группы лазутчиков, привлеченных на территории Болгарии, особенно выделялся грек Константин Николаевич Фаврикодоров⁷⁰³.

В 1882 г. были впервые опубликованы его «Воспоминания лазутчика», которые в последующем многократно тиражировались⁷⁰⁴. Эти воспоминания настолько красочны и порой неправдоподобны, что представляются скорее вымыслом, фантазией, чем правдивым рассказом. Может быть, к этим «Воспоминаниям» и следовало бы отнестись как к литературному опусу, если бы не приложенное к ним Свидетельство Генерального штаба полковника Артамонова и отдельные опубликованные архивные документы с донесениями лазутчика, которые подтверждают изложенное автором. В свидетельстве бывшего штаб-офицера над вожатыми присутствуют лишь факты: когда, куда и с какой целью направлялся лазутчик в разведку, а также собранные им сведения. То же, только значительно подробнее, содержится и в опубликованных архивных документах. Артамонов не уделял особого внимания тому, как удавалось Фаврикодорову проникать на неприятельскую территорию, возвращаться назад или отправлять сообщение с курьером, а также не анализировал приведенные им легенды о нахождении в стане врага. Но именно об этом и рассказывает лазутчик Константин Николаевич Фаврикодоров.

Ему, как никому другому, удалось вникнуть в сущность деятельности лазутчика и подобрать нужные слова. «Что такое лазутчик, для чего он нужен и какими качествами он должен обладать, чтобы служба его приносила действительную пользу, – рассуждает К. Н. Фаврикодоров. – Лазутчиком называется человек, который под величайшим секретом посылается в неприятельскую армию, чтобы разведать об оборонительных и наступательных средствах врага и заблаговременно сообщить эти сведения своим. Зная силы врага, движения отрядов войск, материальные их средства, противная сторона может действовать почти наверняка и маневрировать сообразно обстоятельствам, не рискуя потерпеть неудачу, если сведения доставляются лазутчиками верно и быстро»⁷⁰⁵.

«Выбор лазутчика дело нелегкое, – справедливо далее замечает Фаврикодоров. – Нужен человек, который мог бы играть не только одну известную роль, но в случае надобности, сумел бы найтись во всяком положении; необходимо не только знание языка неприятельской страны, и знание отличное, но и полное знакомство с обычаями и характером жителей, умение перенять все их племенные особенности, так сказать, не казаться только, а в действительности быть тем, чем заставляют быть условия минуты. Лазутчик должен обладать смелостью, твердой волей и способностью настолько увлекаться своей ролью, чтобы и наедине с самим собой продолжать играть ее, потому, что опасность быть узнанным может прийти именно в то время, когда в уверенности, что никто на тебя не смотрит, сбросишь маску, чтобы отдохнуть от долгого напряжения»⁷⁰⁶.