Текст книги "Операция «Тайфун»: Капкан для «Тайфуна». Стилет для «Тайфуна»"

– Да, я заметил. И все же – когда у тебя будет возможность повоевать? Фронт соединится с нашим районом, и все!

– А надо ли это мне?

– А для самоуважения? Я ж так понимаю, погоны ты не для наживы надевал? Не получится, что, отказавшись сейчас, потом будет стыдно? Не было такого у тебя в жизни?

Трофимов молча топтался у брони, размышляя над услышанным.

– Ладно, майор. Бывай! Некогда мне.

– Подожди, Григорий Михайлович. Ты прав, есть в моей жизни моменты, которые я позже хотел бы исправить. Но, увы, это невозможно. Но вот множить эти случаи мне крайне не хочется. А то ведь действительно уважать себя перестану, а это конец. Дай мне пятнадцать минут.

– Хорошо, жду, – ответил Михайлов и тут же прокричал куда-то под броню: – Глуши! Курим!

Слова комдива зацепили за живое, и Трофимов решился. Забежав в отдел, под удивленные взгляды сослуживцев из местных Трофимов сначала вырвал листок и набросал несколько строк, после чего обратился к ближайшему:

– Леша, знаешь моего друга Богомолова? Большой такой подполковник из комендатуры. Передай ему эту записку. Только обязательно сегодня! Очень прошу!

После чего открыл сейф, достал штатный ПМ в кобуре, пачку патронов, портупею, офицерскую сумку и стоящий внизу вещмешок, в котором Трофимов на всякий случай хранил сухпай, несколько банок консервов, аптечку со специально подобранным набором медикаментов. Достал из кармана и на место кобуры положил мобильник и документы на машину с правами. После чего снял с вешалки позади стула и надел теплые штаны из зимнего комплекта камуфляжа. Одевшись, потопал берцами и, критически осмотрев их, из стола достал комплект зимних портянок. Упаковав все, что ему представлялось необходимым, надел портупею с кобурой. Пачку патронов сунул в карман. Задумчиво оглядев свои приготовления, подытожил: «Ну, вроде ничего не забыл. Так, присядем на дорожку». Закрыв сейф и усевшись на стул, оглядел притихших и внимательно глядевших на него сослуживцев.

Поднявшись и положив ключ на стол, произнес:

– Леша, ключ тоже ему отдай. Ну, все, мужики, бывайте!

Уже в дверях его догнал возглас: «Ни пуха!», ответил: «К черту!» – и захлопнул за собой дверь, понимая, что, переступив порог, он сделал шаг в другую жизнь. И какая она будет, длинная или короткая, теперь зависит не только от него.

Нельзя сказать, что в частях, окружавших Особый район, ни сном, ни духом не подозревали о грядущих событиях. Скрыть звук сотен моторов в нескольких местах проклятого большевистского «черного пузыря», как называли этот район в войсках доблестного вермахта и еще более доблестного люфтваффе за невозможность проведения какой-либо разведки на его территории, было невозможно. Пехоту, занимавшую передовые траншеи, опоясавшие район, успокаивал факт тотального минирования нейтральной полосы. На это ушло очень много ночей, и оно было оплачено десятками жизней немецких саперов, но это стоило того. Конечно, уничтожить минные поля большевики могли. Например, артиллерийским огнем. Но дело это не быстрое, и о внезапной атаке и речи быть не могло. Поэтому никаких мер, кроме усиления внимания, предпринято не было. Да и какие меры можно было принять? Артиллерия большевиков фантастически точно уничтожала все тяжелые орудия калибром более 3,7 см, и это неизменно происходило на всей дальности стрельбы их, проклятых тысячами немецких солдат и офицеров, пушек, то есть почти на глубину более двадцати километров от передовых позиций русских. В итоге войска, блокировавшие район, имели в качестве противотанковых средств только «колотушки». И очень редко более мощные пушки, позиции которых русские либо не увидели, либо и не могли увидеть.

Все началось, когда на снег опустилась ранняя зимняя ночь. Неожиданно на южной и северной сторонах кольца окружения русские начали артобстрел. Как всегда, точный и безжалостный. Командиры подразделений первой линии отвели личный состав в укрытия второй линии траншей, оставив на местах наблюдателей и немногочисленные средства усиления. И только немногие из них смогли рассмотреть, как примерно через час после начала артобстрела со стороны русских позиций в небо взвились странные ракеты. Странные, потому что они не долетали до немецких позиций. Но обрадоваться этому очевидцы происходящего с немецкой стороны не успели. Потому что там, где упали эти ракеты, внезапно взорвались десятки мин. Немецких мин. И в минных полях от русских позиций появились коридоры, отчетливо отмеченные черными разрывами на белом снегу. А минуту спустя, когда наблюдатели еще не успели доложиться по телефону своим командирам, обстрел закончился, и по этим коридорам к немецким позициям рванулись русские танки с минными тралами, под которыми иногда хлопали уцелевшие мины. Еще через полчаса первая линия на северном и южном участках обороны немецких войск была прорвана. Колонны советских танков и бронемашин клиньями пронзали рыхлую оборону, и остановить их можно было лишь артиллерий от 7,5 см. Которой тут просто не было. Ее вообще не было – русские в этот раз, казалось, превзошли сами себя, были уничтожены даже позиции орудий, считавшихся ранее не выявленными.

Когда он вернулся к бронетранспортеру, комдив одобрительно крякнул и подал ему руку, помогая взобраться на броню.

– А твое командование как?

– А что командование? Дальше демобилизации не отправит.

Спустившись в люк, Алексей огляделся. Дежурный синий свет при закрытии люка сменился на яркий неоновый. Просторный отсек с двумя рабочими местами – командира со столом для работы с документами и дежурного связиста, перед которым были смонтированы несколько разнотипных радиостанций. Кроме Михайлова и связиста, в отсеке больше никого не было.

– Странно! А Михаил Андреевич где? Он же обычно с вами.

Первоначальный негатив, возникший между Трофимовым и замполитом Михайлова полковым комиссаром Зириковым, возникший при их знакомстве, был ликвидирован во время коллективного просмотра фильмов, сопровождавшегося употреблением спиртного – в целях укрепления дружеских отношений, так сказать. Надо отметить, метод сработал. Не сказать, что они стали друзьями не разлей вода – все же разные жизненный опыт и воспитание сказывались. А еще Алексей был старше Михаила на десять лет, и в силу возраста понимание слова «дружба» у него было более осторожное и глубокое. Тем не менее взаимное уважение в их отношениях заняло подобающее положение. И теперь, не увидев Зирикова, Трофимов удивился.

– Комиссар решил, что я тут без него справлюсь.

– Не понял.

– Дивизия после прорыва блокады разобьется на полковые колонны. Поэтому на всякий случай командование дивизии следует не в составе дивизионного штаба, а с полками. Вот комиссар и решил идти с восемнадцатым полком.

– Понял. Знаешь что, Григорий Михайлович, а я с Михаилом Андреевичем поеду. Сколько там времени еще в запасе?

– Начало атаки через сорок минут.

– Поможешь добраться до полка, где комиссар?

– Алексей Федорович! Ты уверен? Не в игрушки ведь играем. У нас за плечами уже полгода войны. А у некоторых она и не первая. А для тебя…

– Сам сказал – чтобы потом не было стыдно. Слова Островского тут в тему. Да и никто не знает, где в таком случае опасней.

– Это верно. Только одного я тебя не отпущу. Не хочу брать грех на душу. Все ж таки это наша война.

– Не согласен. И наша тоже. Потому как победа в ней – одна на всех. И живых, и мертвых.

– Ладно, ладно! С вами, замполитами, спорить – только язык тупить. Но сопровождение дам. И не спорь.

– Да и не спорю. Было бы мне лет тридцать – обиделся бы. А сейчас меня, как говорится, на один удар хватит.

– Ну и лады. Во! Кажется, приехали.

БТР остановился и заглушил двигатель. Михайлов окликнул связиста:

– Дежурный! Вызови сюда начальника особого отдела. Ну что, Алексей Федорович, сейчас подберу тебе дежурную лошадь, которая довезет тебя до восемнадцатого полка.

Трофимов выбрался на броню. Вокруг, насколько хватало глаз, в сумерках просматривались десятки, сотни разных машин, танков, бронетранспортеров различных типов, тягачей с орудиями, прицепами, собранных по неизвестному Алексею принципу в десятки колонн.

– М-да… С началом движения проблем не оберешься, – выразил он свое мнение об увиденном.

– Не должно быть. По крайней мере, по принципу «пеший – по конному» отработано не один раз. Служба регулирования тренировалась. А дальше, когда пройдем передний край и выйдем на оперативный простор, дивизии перестроятся, и там будут другие правила, – ответил Михайлов и несколько раз активно махнул рукой, вызывая кого-то из стоящего позади БТРа.

– Харитонов, – приказал подбежавшему командиру взвода охраны комдив, – нужен твой бронетранспортер! Товарища майора отвезет к комполка-18. Проинструктируй водителя, чтобы к известному тебе часу уже был здесь. Давай, спешивай своих, ставь задачу, и ждем дивизионного особиста.

И, проводив Трофимова взглядом, вполголоса сообщил начальнику штаба:

– Распорядись оформить майора Трофимова в штат политотдела.

– А не нагорит нам за подобную самодеятельность?

– Дальше фронта… ну, сам знаешь! К тому же мы ж его не силком тащим.

Начальник особого отдела появился минут через пять. Уяснил ситуацию и, судя по лицу, она ему не понравилась. Но спорить не стал и пообещал выделить пару своих бойцов в сопровождение. Больше не мог, он еще отвечал за обеспечение безопасности комплекса «Зоопарк» и станции РЭБ, выделенных союзниками для усиления дивизий 20-й армии.

После согласования всех вопросов Трофимов с особистом на стареньком БТР-40 охраны штаба дивизии доехали до хозяйства особого отдела. Там он выделил Трофимову двух бойцов, поставил им задачу, они погрузились в БТР, и тот шустро покатил к колонне 18-го полка.

– Ну что, бойцы? Давайте знакомиться! – обратился Трофимов к сопровождающим, устроившись в БТРе. И, сняв перчатку, протянул ладонь ближайшему: – Майор Трофимов, Алексей Федорович.

– Красноармеец Семченков! – ответил тот, пожимая протянутую руку. И добавил, шмыгнув носом: – Александр Петрович.

– Сержант Жолудев, Алексей Алексеевич, – басом прогудел второй, занявший место у противоположного борта.

Представившийся Семченковым боец был совершенно заурядным. Не в плохом смысле, а именно без особых выразительных черт. Среднего роста, обычного телосложения со скуластым открытым лицом. Сержант же был наоборот – высок, широкоплеч, и на его лице выделялся породистый нос. И еще в его голосе слышался легкий смоленский акцент, характерный для сельских жителей.

– Тезка! Ты местный, что ли?

– Местный. Семлевский я.

– А родственники…

– Успели в Особый район перебраться. Отец в ремонтных мастерских пристроился. Кузнец он. Мать в госпитале нянечкой, а сестры еще школьницы.

– А я – москвич. Давно от своих писем не получал, – отметился и Семченков.

– Ну, мне рассказывать о себе не стоит. Но отмечу – был солдатом, курсантом и вот, как видите, являюсь офицером. Как? Не сильно режет слух «солдат» и «офицер»?

– Не главное, как называться, – главное, кем быть по сути, – ответил за обоих Жолудев. – Вот до Москвы отступали не солдаты и офицеры, а красноармейцы и командиры.

– Согласен. Но не их это вина. По крайней мере, далеко не всех. Тысячи, десятки и сотни тысяч сражались изо всех сил и погибали как герои. А по-другому с сильнейшей армией мира и не может получиться. И смерть их не напрасна. Ладно, парни, немного повоюем вместе. Постараюсь не создавать вам проблем.

На место прибыли уже в полной темноте, во время артиллерийской подготовки. БТР их высадил и тут же помчался обратно. Время его уже поджимало. Трофимов, глядя на массу техники, стоявшей в готовности к маршу в колонне, не представлял себе, где тут искать комиссара. Однако выделенные ему особистом сопровождающие были, как выразились бы в современности Трофимова, прошаренными бойцами, и минут через десять Алексей уже пожимал руку крайне удивленному Зирикову. КШМ полка, в котором они с Михаилом Андреевичем разместились, был пожиже, нежели у комдива. Но места им хватило.

В назначенное время накал артиллерийской подготовки заметно снизился. Это прекратили стрелять и начали свертываться в походные колонны артполки 20-й армии. По врагу продолжали вести огонь дивизионы ствольной и реактивной артиллерии союзников и артбригада Резерва армии. Огнем они обозначали фланги фронта прорыва, подавляя у противника желание и возможность вести фланговый огонь по движущимся колоннам.

Из Особого района на север прорывались три дивизии – 101-я, 144-я, 166-я. 101-я, не доходя до окраины райцентра Семлево, сворачивала влево, на Большую Калпиту, и через нее на Ельнинский большак. Разведка 144-й дивизии ворвалась в Семлево и захватила штаб одной из дивизий, блокировавшей Особый район. Штабных и всю захваченную документацию на бронетранспортере отправили назад, в штаб армии. Далее дивизия свернула на Старую Смоленскую дорогу. Ее задачей был Дорогобуж.

166-я продолжила марш к Минскому шоссе через станцию Семлево. Далее ей предстоял марш до позиций Издешковского УР на Днепре.

134-я, прорвав оборону врага на юге и рассыпавшись на полковые и батальонные колонны, ведомые по заснеженным проселочным дорогам могучими ИМР, двигалась на Спас-Деменск.

В штабе группы армий «Центр» царила паника. Утром войска группы были неожиданно атакованы русскими по всей линии фронта. Атаки в основном были отбиты, однако на нескольких направлениях противнику удалось продвинуться вперед и вклиниться в оборону. К местам вклинений немедленно начали перебрасываться резервы. Но, как говорят русские, беда не приходит одна. В этот же день, точнее, уже в ночь, вскрылся русский плацдарм южнее Вязьмы. Русские провели часовую артподготовку, показав, что в расположении немецких войск для них тайн нет. То есть они уничтожили все тяжелое вооружение в пределах дальности стрельбы своих орудий. А потом фантастически быстро преодолели минные поля и вырвались на оперативный простор. И остановить их или просто задержать оттянутыми за пределы дальности русской артиллерии оперативными резервами не удалось. Да и резервов тех было явно недостаточно. Фронт под Москвой высосал их почти полностью. Те же, что остались, не успели выйти на рубежи, где имели шансы закрепиться. Слишком быстро русские прошли минные поля и встретили выдвигающиеся колонны резервов засадами, заставляя их развертываться в боевые порядки, теряя время. А русские маршевые колонны быстро расходились по тылам группы. Очень быстро, учитывая время года. В штабе группы, получив данные о продвижении колонн, пытались прогнозировать конечные цели русских. И по возможности предупреждали немецкие подразделения, находящиеся на предполагаемых маршрутах русских. Это единственное, что штаб мог сделать в этой ситуации. Остановить русских силами отдельных взводов, иногда – рот, по каким-то причинам расквартированных в глубоком тылу группы, было невозможно. Поэтому следовало сохранить жизни немецких солдат и офицеров. Однако и тут не все было гладко. Русские колонны давили радиосвязь в районах своего движения, поэтому никто не смог предупредить маршевую автоколонну, перевозившую пополнение к фронту по Минскому шоссе, когда на него вырвалась колонна русских. Солдаты вермахта погибли, так и не добравшись до фронта.

Одновременно со всем этим в части, следовавшие к местам вклинений русских на фронте, летели радиограммы, отменявшие их движение на восток и разворачивающие на запад. Не во все части. Все же фронт под Москвой также требовал и внимания, и ресурсов. Но все, что можно было оторвать от фронта, нацеливалось на борьбу в тылу. А она обещала быть жаркой. Короткие схватки, результаты которых доходили до штаба, говорили о том, что это совсем не та Красная Армия, с которой они сражаются уже полгода. К слову, об этом догадывались все, кто сталкивался с русскими на фронте в районе плацдарма под Вязьмой. Но тогда они оборонялись, а вот сейчас пошли вперед.

Опираясь на эту информацию и детализируя ее в соответствии с последними сведениями, штаб группы потребовал помощи у ОКХ. Прекрасно понимая, что даже в лучшем случае неделю группе придется сражаться на два фронта.

Они еще не знали, что самое «интересное» их ждет впереди.

19 декабря 1941 г.

г. Дорогобуж

Генерал Пронин с днепровской кручи смотрел на светлеющий восток. Отсюда, с места бывшей дорогобужской крепости, стоявшей на высоком левом берегу Днепра, было видно далеко. Днем. А сейчас еще была ночь. Но светлеющее на востоке небо напоминало о неотвратимости наступления дня. Дня, к которому и он, и вся дивизия спешно готовились эти недели. Которого так ждали и втайне так боялись. Ждали, чтобы убить в себе остатки страха перед врагом и доказать и ему, и себе, что… А что доказать? Немцам доказывать ничего не нужно. Их нужно просто убивать. А себе… А себе – что ты достоин жизни. Жизни, ради которой погибли твои товарищи. И тебе нужно за их смерти отомстить. И боялись не самой смерти. К ней уже привыкли. Боялись умереть и не успеть отомстить.

Сейчас где-то там, в темноте, уже разошлись его полки, батальоны и роты по заранее расписанным местам. Машины инженерно-саперных рот прокладывали в мерзлой земле линии траншей, плетя причудливые узоры на земле, замыкая их в кольца, выпуская стрелы отсекающих позиций, выкапывая пятна-котлованы для укрытий боевой техники. Командиры подразделений распределяли личный состав по позициям, предварительно определяя сектора обстрелов, организовывали службу и взаимодействие с соседями. Бойцы, рассыпавшиеся по свежим траншеям, деловито и обстоятельно готовили личные позиции, перекрытые щели, маскировали насколько возможно брустверы. Каждая рота, каждый батальон и полк его дивизии готовят позиции для круговой обороны. Если уж придется стоять тут до конца, Пронин был уверен – немцам это будет стоить большой крови. Лишь бы боеприпасов хватило. Их брали столько, сколько можно было увезти и унести. А увезти его дивизия могла много! По сравнению с дивизией образца лета 41-го года чуть ли не на порядок больше. Очень удачно союзники помогли с питанием. Сублимированные продукты давали огромную экономию места и веса. Благо к тому же здесь не пески Каракумов, и с водой все в порядке, и даже более того – снега в этом году как никогда. Поэтому можно было взять больше боеприпасов.

Пронин вспомнил, он ведь стоял здесь уже. Не совсем тут, вон там, метров на двадцать левее. И было это два с небольшим месяца назад. Его дивизия в сентябре держала оборону западнее, по левому берегу Днепра. Как раз между Ратчинской и Соловьевской переправами. Когда началось немецкое наступление и пришел приказ отходить на восток, он стоял здесь и смотрел, как внизу по дороге через город шли на Вязьму его части.

А сейчас они вернулись сюда. И дадут немцам бой.

Его воспоминания прервал раздавшийся за спиной звук шагов. Он обернулся. От КШМки торопился адъютант.

– Товарищ генерал-майор! Полковник Савинов доложил, что на его позиции вышло командование десантников во главе с генералом Левашовым.

– Ну, что ж! Поедем знакомиться.

Издешковский УР

Подразделения 166-й МСД осваивали позиции укрепрайона. Сюда дивизия дошла быстро, с ветерком. Маршрут ей достался самый лучший – большак и трасса Москва – Минск. Пока шли в маршевой колонне, успели разгромить станцию Семлево. Жаль, не попалось ни одного поезда. Зато отыгрались на Минской автостраде, где передовой разведдозор нос к носу столкнулся с немецкой автоколонной. Мало кто из едущих к фронту немцев уцелел в этой бойне. Их никто не искал. Сбросили с дороги инженерной машиной остатки автомобилей, и колонна, ускоряясь, рванула к днепровской переправе. Разведка с включенными фарами, маскируясь под немецкую колонну, успела проскочить автомобильный мост и завязать бой на предмостных укреплениях западного берега реки. Охрана моста, видимо, только-только получила сообщение о прорыве русских и не успела организовать отпор. Разведку комдив-166 генерал-майор Додонов с западного берега отозвал. В условиях более чем километровой простреливаемой поймы Днепра поддерживать плацдарм на западном берегу, кроме как огнем артиллерии, он не мог. От подрыва мост он уберег, ну а остальное – как получится. Поэтому к железнодорожному мосту он никого и не отправлял. Задачей дивизии было закрыть магистрали снабжения немецкого фронта под Москвой. Что сейчас его дивизия и делала, занимая брошенные два месяца назад позиции Издешковского УРа и перехватывая автомагистраль и железную дорогу направления Смоленск – Вязьма.

Позиции УРа значительно упростили построение обороны. Даже с учетом того, что строился УР фронтом на запад. Поэтому приданному и дивизионному инженерно-саперным батальонам, а также профильным ротам полков осталось лишь подготовить позиции фронтом на восток. Именно в этом направлении Додонов сосредотачивал основные силы дивизии. Оборонять позицию со стороны реки должны были три ротных опорных пункта. Два из которых находились напротив мостов. Комдив считал эти силы достаточными.

Огромным плюсом, кроме этого, было наличие большого числа артиллерийских капониров. В которые сейчас ставились гаубицы Д-30 артполка дивизии. Эта пушка имела возможность вести круговой обстрел, не меняя позиции. Что было огромным преимуществом в данной ситуации.

– Ну что, майор, продержимся? – обратился комдив с неожиданным вопросом к майору-летчику из дивизии Захарова. Вот тоже было нововведение, за дивизиями 20-й армии закрепили сводные авиационные группы – по эскадрилье истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. Подобное существовало в Красной Армии до войны, но сложная система связи и взаимоотношений с армейской авиацией, выстроенная по типичной довоенной бюрократической схеме, показала в первый же военный месяц свою полную непригодность. К тому же летчики проиграли свое сражение за небо, и чтобы противостоять люфтваффе, крайне необходима была концентрация сил в нужном месте и в нужное время. То есть – в одних руках. Таким образом, вместо армейской и фронтовой авиации, подчинявшихся соответственно армиям и фронту, возникли воздушные армии во фронтах. Однако же сейчас, при наличии качественной связи и возможности управлять воздушными силами беспрерывно, стало возможным передавать авиацию в оперативное подчинение общевойсковым командирам. Примерно таким же образом взаимодействовали и люфтваффе с вермахтом. Поэтому в штабе дивизии сейчас находился ответственный офицер штаба 43-й смешанной авиадивизии со средствами связи. Причем это был не юноша с горящим взором, а опытный командир, способный правильно разобраться в обстановке и принять верное решение о применении авиации.

Скосив глаз на стоявшего рядом майора-летчика, Додонов усмехнулся своим мыслям. «Опытному командиру» вряд ли было больше двадцати пяти лет. Однако эти мальчишки на войне быстро взрослели.

– Продержимся, товарищ генерал-майор! И позиции хорошие, и место в целом. От аэродрома недалеко. Если что, наши быстро прилетят.

– Ну, дай-то Бог!

г. Ельня

– Бывал здесь до войны? О! Пардон! Забыл, кто ты есть. Раньше. Просто раньше, – обратился с вопросом Михайлов к Федорову.

Они стояли на пустынной улице напротив двухэтажного дома, на вывеске над которым готическим шрифтом было написано слово «Комендатура». В предрассветных сумерках поземка гнала мусор и бумаги, образовавшиеся вследствие поспешной эвакуации прежних хозяев. Этим повезло – их успели предупредить. В отличие от полицаев в деревнях и селах, через которые на Ельню шли колонны 101-й мотострелковой дивизии. Тех немцы предупредить не успели. Или, скорей всего, даже об этом не задумывались. Полицаи для них были полезным, но крайне дешевым имуществом, которое не жалко было и потерять. Полицаев брали в прямом смысле теплыми – в постелях. А далее – сход местного населения и его решение, жить им или умереть.

По улицам еще не проснувшегося города грохотала техника дивизии. Колонны, проходя через город, расходились по намеченным рубежам. Разбуженные ее шумом в столь необычное время, кое-где показались местные жители, неверяще смотрящие на красноармейцев в зимней форме и непривычную технику. И главное – ее количество. Пеших колонн пехоты не было вообще.

– Только проездом. Несколько раз. Ездил на Десногорское водохранилище красноухих черепах выпускать. А потом узнал, что в Десногорске живет мой командир отделения по училищу. Нанес, соответственно, ему визит. Мечтал с внуками летом на водохранилище отдохнуть, покупаться в непривычно теплой для наших мест воде. Но пока не складывается.

– Десногорск? Это далеко отсюда?

– Нет, соседний город. Можно сказать, между Ельней и Рославлем находится.

– Что-то я не помню по карте. Рославль есть, а такого города нет. В ваше время появился?

– Да. Там стоит атомная электростанция. Вот для охлаждения ее реакторов и запрудили Десну, сделали водохранилище. Представляешь, пять лет водохранилище набиралось. С 1979 по 1984 год. Вода в нем теплее обычной на несколько градусов. Естественно, чем ближе к реакторам – тем теплее. При этом возникает интересная особенность – рыба водится от обычной нашей речной и озерной до тропической. Даже креветки есть. И черепахи, обычно живущие при температурах воды 28–32 градуса, вполне комфортно себя чувствуют. Правда, размножаться не могут. Лето у нас слишком короткое и холодное для них.

– А сама Ельня отличается?

– Да не очень сильно. Ну, да! С военным временем не сравнить. Фронт сколько раз через город прокатывался! После войны его восстановили, но получилось так, что оказался он в стороне от основных маршрутов. Поэтому, на мой взгляд, даже Вязьме уступает в плане развития.

– Ну, я и Вязьмы твоей не видел. Ладно, ты с Михаилом Андреевичем едешь или со штабом остаешься?

– Да нет, со штабом мне не очень интересно. Лучше с Михаилом Андреевичем. А могу и сам. Не совсем же я никчемный офицер.

– Ну уж нет! Даже проверять не хочу твою квалификацию. С Михаилом Андреевичем еще куда ни шло – я его знаю, он попусту рисковать не будет, а о передке – забудь! Все, давай! Как там связисты говорят – до связи!

Михайлов пожал руки Федорову и Зирикову, при этом, строго взглянув в глаза последнего, добавил:

– Михаил Андреевич! Без ненужной самодеятельности!

Через пару минут маленькая колонна бронетранспортеров комдива и его охраны исчезла за углом.

– Ну, а мы куда? – проводив глазами БТРы комдива, поинтересовался у непривычно молчаливого комиссара Алексей.

Тот, раскрыв командирскую сумку с картой под целлулоидом и тыча в нее пальцем, принялся вводить его в курс планируемых мероприятий.

– У нас два направления. Восток и юг. Штаб считает, что это наименее вероятные направления, откуда могут подойти гитлеровцы. По крайней мере, на первых порах. С востока находится Спас-Деменск – там наша сто тридцать четвертая дивизия немцев свяжет. С юга – до самого Варшавского шоссе никаких крупных населенных пунктов, а следовательно, гарнизонов нет. Хотя именно с Варшавки и могут прийти фрицы. Но это не быстро случится. Да и место для обороны достаточно удобное. На рубеже Колошино – Рябиновские хутора – Старое Шевелево развертывается один батальонный опорный пункт. Он перекрывает автомобильную и железную дороги на Спас-Деменск.

А от деревни Казанка до Данино по правому берегу Дубровки два ротных опорника. Одна рота становится резервом комполка. Далее от Данино через Казарина – хутора Леонидово – Смоленский большак наособицу – третий. Вот эта позиция находится на направлении вероятного наступления немцев. Поэтому этот батальонный рубеж строится в два эшелона. Я предлагаю ехать именно в этот батальон. Вот такая диспозиция.

– О’кей!

– Что?

– Хорошо, говорю! Не обращай внимания – это тяжкое наследие онлайновых компьютерных игр.

– Это ты сейчас с кем разговаривал?

Федоров расхохотался.

– Андреич! Надеюсь, время у нас будет – я тебе много чего расскажу. Ты только спрашивай!

Район г. Спас-Деменск

Михаил Арсентьевич Зашибалов, генерал-майор, Герой Советского Союза, командир 134-й мотострелковой дивизии 20-й армии, с хеканьем опустил топор на березовый чурбак. На генерала – в расстегнутой гимнастерке, без портупеи – он сейчас был мало похож. Только петлицы со звездами показывали, кто сейчас коротал время за колкой дров. Чурбак, как и положено ему, развалился от молодецкого удара соскучившегося по простой работе человека на две части. Сделав еще два удара и добив чурбак до желаемого результата, он выпрямился, прислушиваясь, и воткнул топор в колоду.

– Пока, мать, хватит! А мало, так я бойцам прикажу – наколют сколько тебе нужно. А сейчас извини – служба! – обратился он к старухе, сидевшей на лавочке возле сеней старенькой, наверняка еще дореволюционной избы. Изба эта находилась в маленькой деревушке, точнее, хуторке на восемь дворов Малиновском, стоящем на опушке леса. Именно здесь, в этом невеликом по российским меркам лесу, сейчас спешно обустраивался штаб дивизии.

– Спасибо тебе, сынок!

И когда комдив отвернулся, перекрестила его, шепча молитву выцветшими губами.

Комдив, надевая портупею, отдал распоряжение бойцам, отвечающим за его охрану и стоявшим поодаль.

– Филимонов! Бегом к КШМ! Пусть выяснят, что за стрельба в стороне Спас-Деменска.

Части дивизии занимали заранее спланированные позиции. Марш 134-й дивизии по состоянию дорожной сети был самым сложным. Большаков, а тем более автострад, тут не было. Шли проселками в несколько колонн. Марш был возможен только с техникой, имевшейся в 20-й армии. Мощные инженерные машины, двигаясь со скоростью десятка километров в час, безостановочно вели колонны дивизии на юг. Противодействия маршу дивизии после прорыва немецкой линии обороны не было. Единственное, в районе Всходов разведка видела подразделение гитлеровцев численностью до взвода. И то только со спины. Немцы, предупрежденные командованием, спешно убрались с маршрута движения дивизии. И с расположением на местности также 134-й повезло меньше всех. Тут не было брошенного УРа, и город Спас-Деменск остался западнее позиций. Дивизия вгрызалась в мерзлую землю, строя оборону в треугольнике Варшавского шоссе и двух железных дорог направлением Вязьма – Брянск и Смоленск – Сухиничи.

Были, конечно, и плюсы. На северо-востоке один батальон оседлал командную высоту – Зайцеву гору, перекрыв горловину варшавского шоссе, проложенного меж двух обширных массивов лесисто-болотистой местности. С болотами в этом районе как раз все было хорошо. И части дивизии с учетом этого фактора перекрывали узел дорог. Да какой узел! Дивизия, заняв этот район, становилась поперек горла всему правому флангу группы армий «Центр». Правда, западнее дорогу Смоленск – Сухиничи в Ельне перекрыла 101-я МСД Михайлова. Но это как дополнение к общей картине. И под это дело у него было целых два инженерно-саперных батальона с техникой союзников. Плюс шесть отдельных рот в полках. И все это сейчас стахановскими темпами закапывало дивизию в землю.