Текст книги "Операция «Тайфун»: Капкан для «Тайфуна». Стилет для «Тайфуна»"

– Ну!

Тут Трофимов, держа рюмку в положении готовности, замешкался. А потом, решив, что является самым главным для него, добавил:

– За Победу!

И выпил. Троекратно. Пообедав, вымыл посуду и двинулся к своему любимому месту. Переключил звук на компьютерные колонки, поставил на всякий случай будильник, чтобы не проспать и подготовить баню, и завалился на свой любимый диван. Сытный обед и сто грамм сорокоградусной настойки подействовали, как хорошее снотворное – Алексей провалился в сон, как только голова коснулась подушки.

Проснувшись по будильнику, сходил в подвал, включил бойлер и поставил замачиваться веники в холодной воде, после чего вернулся и залез в интернет – посмотреть, что нового в мире произошло за время его отсутствия. Через два часа вынырнул из него, сбегал, включил электропечь и веники залил горячей водой. Вернувшись, еще раз посмотрел на часы и решил приготовить ужин. Так как готовить за всю жизнь он так и не научился, а точнее, и нужды в этом не было, то единственным и фирменным его блюдом была картошка, жаренная на сале.

О приезде жены снова лаем сообщим Арчибальд. Алексей как раз заканчивал с ужином, когда открылась дверь, и дом наполнился детскими голосами. Трофимов, к этому моменту уже одетый в треники и футболку, вышел в прихожую встречать приехавших.

– Деда Леша, привет!

– Привет, привет! Как у вас дела в садике?

– Хорошо! – хором ответили Маша и Ваня.

– Это здорово! Давайте раздевайтесь, мойте руки и за стол!

– Пахнет картошкой! – отметила жена.

– Здравствуйте, Алексей Федорович! – поздоровалась Вера, снимая комбинезоны с детей.

– Ага! Решил ужин вот сделать. Здравствуй, Вера! Как у вас со Степаном дела?

Вера ответить не успела – вмешалась жена.

– Отстань! Дай раздеться. За ужином расскажет.

Через пятнадцать минут Трофимов узнал, что, пока он воевал, гарнизон Особого района совместными силами провел спецоперацию по спасению от сожжения нескольких сотен гражданских. В операции принимал участие и Степан со своим батальоном. Эти люди сейчас расселены на территории Особого района. Для этого из Российской Федерации завезено больше сотни жилых модулей. И еще новость – начато строительство жилого городка для дивизии НКВД, и Гришины, как почти единственная семья на данный момент в дивизии, надеются получить квартиру.

Ну, а потом была баня, по которой Алексей очень соскучился. И не только по бане, как сразу же заметила жена.

13 января 1942 г.

Особый район

День начался с вызова к начальнику политотдела. Поэтому с коллегами Алексей успел только поздороваться, а на рассказ о своих приключениях времени не хватило. Начальником политотдела был корпусной комиссар Клементьев Николай Николаевич. До назначения на этот пост в Особом районе он успел повоевать и на финской, и сюда был отозван с должности члена Военного совета Ленинградского фронта. Трофимову нравилось его открытое дружелюбное лицо и нрав достаточно простого в общении человека. Его звание было откровенно великовато для нынешней должности. Однако это подчеркивало значение, которое придавалось Особому району в глазах Москвы 41-го года.

В кабинете начПО, кроме него, сидел и незнакомый молодой полковник в необмятом и откровенно тесноватом камуфляже, смотрящемся на нем инородно. «Новый зам, о котором говорил Сергей», – понял Алексей. Странно, вроде полковник, и форма должна уже стать второй кожей, однако этого не произошло. Наверное, не произошло потому, что там, где до этого служил полковник, нужды в этом не было. И последний раз камуфляж надевался, когда полковник был на несколько размеров меньше, и назначение сюда получил столь стремительно, что не успел у тыловиков его заменить.

Доложившись, Трофимов получил разрешение от корпусного комиссара присесть за стол.

После чего последовали вопросы от заместителя – на каком основании Трофимов оставил место службы? Какое имел право без приказа вмешиваться в конфликт? Так и сказал – «конфликт». «Великая Отечественная война? Не, не слышал!» Кстати, если до этого начальник политотдела слушал вопросы несколько отстраненно, поскольку Трофимов все же был представителем той группы, которой командовал именно этот полковник в ранге его заместителя, то определение им войны, которую вел СССР, как некий конфликт, причем выделенный интонациями в голосе, как конфликт неких африканских племен, несколько его покоробило. Он ничего не сказал, только очень пристально посмотрел на своего нового зама.

С его предшественником проблем у него не было вообще. То был старый советский офицер, считавший войну своей Великой Отечественной войной и страстно жалевший, что по возрасту и состоянию здоровья он не допускается далее территории Особого района. Именно он и доложил начальнику политотдела о поступке Трофимова. И в голосе его чувствовалось сожаление, что он так поступить не может, и одновременно торжество, что среди его подчиненных все же нашелся человек, способный исполнить его мечту. О проступке он докладывал как о подвиге. Когда пришел приказ о его замене, при прощании за чаркой он сообщил о своем преемнике следующее: человек из Москвы, причем там прошла вся его служба, из уже российских офицеров правильного происхождения, для дальнейшего карьерного роста которому нужна запись об участии в боевых действиях. В настоящее время в Российской армии для этого есть два места. Одно официальное – Сирия, и одно неофициальное – Особый район. В Сирии есть опасность в виде шахидов, разных болезней, неожиданных обстрелов игиловцами, бандитами, турками и израилитянами, а вот немцы образца 41-го – 42-го годов ничем таким не отметились, поэтому он попал сюда. И грустно заметил, что его замена обусловлена именно необходимостью освободить место для этого «военного самородка».

И вот сейчас начальник политотдела воочию убеждался в характеристике, данной бывшим замом. Этому карьеристу Трофимов нужен был как успех в наведении порядка на вверенном участке путем исправления недостатков предшественника. И что для него этот майор? Наверняка он уже перешагнул через десяток таких. Перешагнет и через Трофимова. Формально он прав, и Трофимов более его подчиненный, чем начальника политотдела, назначенного на этот пост приказом Главного Политического Управления РККА. В этом суррогате, названном политотделом комендатуры Особого района, Трофимов не его человек. Однако также формально – этот полковник его подчиненный. А в столе лежит рапорт комиссара 101-й МСД 20-й армии Зирикова, рассказывающего, какой замечательный и храбрый майор Трофимов, заменивший в бою ротного и успешно командовавший ротой до вчерашнего дня. Рапорт подписан комдивом с припиской, что им отправлено представление Трофимова на орден Красной Звезды в штаб армии. А это значит, что Трофимов уже не чужой. И у начальника политотдела нет никакого желания помогать карьеристу. К тому же – чужому карьеристу.

Прервав объяснения Трофимова и обличения заместителя хлопком ладони по столу, комиссар встал и подошел к окну. Посмотрев в него, он повернулся и после паузы вынес заключение:

– В общем, так! Майор Трофимов, безусловно, совершил проступок. И, согласно уставу, должен быть наказан. Товарищ майор!

Трофимов привычно встал и ответил:

– Я!

– За нарушение дисциплины – самовольное оставление места службы – объявляю вам замечание! Впредь – о подобных своих действиях соблаговолите заранее сообщать своим непосредственным начальникам. В письменной форме.

– Есть замечание? Вопросы?

– Никак нет!

– Свободны!

– Есть! Разрешите идти?

– Идите!

Трофимов вышел. В кабинете воцарилась тишина. Пройдя к своему месту и устроившись в кресле, комиссар взглянул на полковника. Полковник молчал, но на лице откровенно читались досада и негодование.

– Вы что-то хотели сказать?

– Я категорически не согласен с оценкой проступка майора Трофимова.

– То, что он «сбежал» на фронт и довольно успешно воевал эти дни, не меняет вашей точки зрения?

– Это не отменяет его проступка. Мы в армии, а не в кооперативе.

– Вот за проступок он и соответственно наказан. Согласитесь – между проступком и преступлением есть существенная разница.

– И тем не менее он российский офицер. Я доложу своему руководству об этом инциденте.

– Может, потому что это не ваша война?

– Она и не Трофимова тоже.

– У Трофимова другое мнение на этот счет. И присягал он СССР. Я уточнял этот вопрос. Интересно, а какое наказание вы считаете справедливым в этом случае?

– Увольнение со службы. Трофимов и так давно пенсионер по возрасту. Без пенсии, так как не заслужил.

– Я в курсе. Мне его историю и историю его товарищей рассказал товарищ Цанава. Комиссар госбезопасности третьего ранга, если вам неизвестно. Понимаю, для вас это звание мало что значит. А вот нынешняя его должность – представитель Ставки Верховного Главнокомандования СССР, говорит о том, что он вопросы с Российской Федерацией решает напрямую с такими людьми, для которых полковник – ничто! Поэтому мой дружеский совет вам, товарищ полковник, если вы хотите отслужить здесь установленный срок, давайте остановимся на этом разговоре. Кстати, вы знаете, к какому армейскому званию приравнивается звание корпусного комиссара?

– Нет. Не интересовался.

– А зря! Вы же здесь служите! Пока не ввели погоны, нужно как-то ориентироваться вам. Так вот звание корпусного комиссара приравнивается к армейскому званию генерал-лейтенант. Запишите себе где-нибудь – вы, будучи полковником, служили заместителем у генерал-лейтенанта. И еще запишите на будущее – начальник здесь я. И мне по должности назначено определять меру проступков и подвигов подчиненных. На этом, я считаю, разговор закончен. Если у вас ко мне ничего нет – можете идти.

На этом история не закончилась. На представлении Трофимова к ордену Красной Звезды на следующий день появилась приписка от руки: «По совокупности заслуг перед СССР и Советским Правительством за период с 1.10.1941 по настоящее время и проявленных при этом храбрости, самоотверженности и мужестве майор Трофимов А. Ф. достоин награждения орденом Красного Знамени». И подпись: «Представитель Ставки Верховного Главнокомандования СССР Комиссар госбезопасности третьего ранга Цанава Л. Ф». Но для судьбы майора это значения не имело – решение о его увольнении уже было принято.

В этот день 101-я МСД и 4-й ВДК вышли в район восточнее Вязьмы, перерезав автодороги Вязьма – Знаменка, Вязьма – Темкино и железную дорогу Вязьма – Калуга. Левый фланг группы вошел в соприкосновение в районе Алексеевское – Панино с правым флангом 144-й МСД и 11-го кавкорпуса. Группа, наступавшая от Дорогобужа, к вечеру вышла на левый берег Вязьмы западнее города. Левее по Минскому шоссе следовали части 166-й, 134-й мотострелковых дивизий и 1-го гвардейского кавкорпуса. 166-й МСД предстояло атаковать город с севера, а 134-й и кавалеристам предстояло замкнуть кольцо вокруг города на северо-востоке. Бой предстоял жаркий. Центр города был застроен двух-трехэтажными зданиями дореволюционной постройки, превращенными немцами в маленькие крепости. К тому же город разрезался рекой Вязьмой и притоком Бебря на три части, осложняя возможности маневрирования техникой. Гарнизон города получил личный приказ фюрера утопить большевиков в их собственной крови.

Части 5-й армии в этот день продвижения не имели. 1-я ударная и 30-я армии сражались во Ржеве.

14 января 1942 г.

Район северо-восточнее Вязьмы

«Угораздило же стать командиром танковой бригады резерва штаба армии! Все люди – как люди! Воюют! А ты все время ждешь! Чего? У моря погоды! Хорошо хоть не когда рак на горе свистнет». Комбриг Ремизов хотел сплюнуть в сердцах, но при таком ветре побоялся, что не доплюнет, а плевать на броню своей КШМки он не стал. Закрыл люк и в дурном настроении стал фальшиво насвистывать какую-то мелодию.

Близился рассвет. На утро был назначен штурм Вязьмы. Для всех штурм. Кроме резерва штаба армии. Поэтому у комбрига вот уже неделю дурное настроение. Подчиненные, зная это, старались не попадаться на глаза. Только экипажу КШМ деваться было некуда.

Снаружи раздался шум движения по броне, скрипнул люк, и в него спустились сначала ноги в бурках, а затем штаны зимнего танкового комбинезона и собственно сам начальник штаба.

– Ну, что там слышно, Матвей Крискентович?

– Федор Тимофеевич, связь ведь тут, у тебя под рукой. Если ты ничего не знаешь – откуда мне может что-то быть известно?

– Извини. Это от нервов.

– Понимаю.

– Уже почти два месяца прошло с момента первого боя. Два месяца! И за эти два месяца бригада четыре раза вступала в бой! Только четыре раза! Тут такие дела творятся – группу армий «Центр» окружают! Две танковых группы и полевую армию! И все без нас!

– Ну, ты не совсем прав, Федор Тимофеевич! Эти четыре раза – каждый соответствует не бою, а полноценному сражению. Первый раз – мы контратаковали и дали возможность 16-й армии Рокоссовского в порядке отступить. Второй раз – рейд от Особого района до Спас-Деменска. Третий – контратака вместе со 134-й дивизией. Немцам там изрядно наваляли. А последнее дело вообще легендарное – замкнули колечко немцам.

– Ага! Четыре боя и уже четвертая сотня километров пробега. Порожнего пробега! Бригаду уже можно в обоз переформировывать, – пробурчал в ответ комбриг.

– А на мой взгляд, все очень неплохо. Бригада за почти два месяца имеет всего лишь нескольких раненых и больных. Техника боеготова. И поставленные задачи выполняет точно в срок и в полном объеме. А командованию виднее, куда нас отправить. Под наш калибр и толщину брони еще нужно цель найти.

Связист в наушниках, прижавшийся в углу и с трудом боровшийся со сном, неожиданно встрепенулся и зачастил позывными. Комбриг и НШ, затаив дыхание, как будто это могло помешать радиосвязи, пристально смотрели на бойца. Закончив сеанс связи, тот спустил на шею наушники.

– Товарищ генерал майор! Вас вызывают в штаб армии!

– Да неужели! Механик! К штабу армии!

Через два часа батальоны бригады, развернувшись, словно крылья, влево-вправо от Минского шоссе, двинулись на восток. По самому шоссе елочкой шли танки разведроты и танк комбрига. Комбриг отверг все попытки начальника штаба убедить его в том, что дело комбрига командовать бригадой, а не самому ходить в атаки. Добавив, впрочем, что танк у него командирский и в нем две радиостанции. Так что командовать он может прямо из него, а уж где конкретно сам танк находится – это не столь важно. И потом ведь у него начальник штаба – бывший командир танкового полка, если что – справится. Сразу за танками шли бронетранспортеры мотострелков бригады, а по шоссе в отдалении и в качестве резерва и усиления колонной следовала кавалерийская дивизия. Севернее, по дорогам вдоль железной дороги Вязьма – Москва и Старой Смоленской наступала мотострелковая бригада резерва 20-й армии. Остальные части кавкорпуса Белова, зенитчики и артиллеристы остались прикрывать тыл атакующих город дивизий. Погода в этот день была нелетная, поэтому ни рассчитывать на свою авиацию, ни бояться вражеской не приходилось.

Сплошной линии обороны с этой стороны у немцев не было. Потеряв ключевой пункт – город Вязьму, немецкие подразделения занимали населенные пункты вдоль дорог на восток, лихорадочно приспосабливая их к обороне. Первый такой опорник на пути движения группы комбрига оказался в небольшой деревеньке Курьяново, расположенной справа от выемки автострады. Деревенька была всего лишь в полтора десятка дворов, поэтому ее обороняла усиленная пехотная рота. Усиление состояло из двух 75-мм противотанковых пушек и двух 20-мм зенитных автоматов. Это выяснилось после боя. К этому моменту первым в колонне шел танк Ремизова. Он, еще едва сдвинувшись с рубежа атаки, решил, что первым должен идти танк с самой мощной броней, поэтому стал во главе колонны, а «тридцатьчетверки» разведроты поставил сзади метрах в двухстах. И сейчас это сыграло свою роль.

Выстрелы никто из экипажа не увидел – просто по броне дважды ударило кувалдами бронебойных снарядов.

– Механик, вперед! – голосом подал команду Ремизов и тут же по связи: – Колонна, стой!

Дорога понижалась в выемку, оставляя деревню справа.

– Башню вправо! Осколочный! Наводчик, смотри! Сейчас пройдем выемку – высунем башню и ищем пушки.

И опять по связи:

– Колонна! Следите за взгорком справа от дороги и за деревней

Прильнув к перископу, Ремизов увидел только следующий выстрел. Снова ударило по броне. Но один раз. Танк только вылез башней над обочиной дороги.

– Внимание! Башня вправо!

Нажал кнопку целеуказания.

– Механик, стоп! Третий дом справа, сарай слева от колодца, пушка! Уничтожить!

Грохнул выстрел, пыхнуло пороховым дымом, завыли вентиляторы, вытягивая дым, и зазвенела гильза, упавшая на днище танка.

– Цель уничтожена! – доложил наводчик.

Ремизов видел, что сарай превратился в разгорающуюся кучу бревен, из которой торчала станина перевернутой пушки.

– Осколочный! – снова подал команду Ремизов. – Ищем вторую! Механик, потихоньку вперед!

Только начали движение, тут же прозвучал глухой взрыв, и машина, слегка повернувшись влево, остановилась.

– Подрыв! Левую гусеницу потеряли! – сообщил механик.

– Внимание! Сейчас постараются добить! Смотрим!

И действительно, немецкие артиллеристы попытались поджечь обездвиженный танк. Поняв, что лобовая броня башни им не по зубам, стреляли в борт. Но и борт выдержал выстрел. А больше выстрелить немцы не смогли. Пушку обнаружил наводчик и тут же уничтожил. Постояли минут десять, внимательно высматривая затаившихся врагов. После чего комбриг дал команду на атаку деревни. К этому моменту к деревне подтянулся еще взвод ИСов и до роты мотострелков на БТРах. Командирский танк поддержал атаку огнем с места во фланг, подавляя обнаруженные цели и препятствуя противнику маневрировать силами.

Мина оказалась слабоватая – повредила два трака. Экипаж с помощью подоспевшей «летучки» заменил их за полчаса, и танк снова был готов к бою. Все эти полчаса Ремизов слушал эфир. На правом фланге его танкисты и мотострелки последовательно разгромили опорные пункты в деревнях Менка и Охотино и в данный момент сражались за село Телепнево. Там оказалось неожиданно много пехоты, поэтому на помощь выдвинулся кавалерийский полк. На левом фланге только что была освобождена деревня Вепрево. И здесь в бою принимали участие кавалеристы Белова. В целом в этих населенных пунктах сопротивление танкистам и кавалеристам оказывали усиленные артиллерией, включая противотанковую, пехотные батальоны противника. Посмотрев на карту, Ремизов понял причину столь серьезного сопротивления. Через Телепнево и Вепрево шла проселочная дорога из южной части котла в северную. Еще северней мотострелковая бригада сражалась за станцию Мещерская и село Дмитровка. Когда-то подобные дороги немцы за таковые и не считали, однако времена изменились, и подобный проселок стал чуть ли не дорогой Жизни. Поэтому за эти неизвестные ранее села и деревни шли целые сражения. Причем без техники, которой на данный момент обладали и его, и мотострелковая бригады, результат боя был бы неоднозначным. Чего греха таить? Опорники, возможно бы и взяли, но заплатили бы большой кровью. Немцы в обороне были крайне крепки.

Кроме прослушки эфира, Ремизов немного реорганизовал свою колонну, подтянув поближе кавалерийский полк с минометной батареей в дополнение к своим минометчикам. И после окончания зачистки Курьяново группа двинулась далее, последовательно уничтожая опорные пункты врага. В районе полудня бригада вступила в серьезный бой на рубеже Успенское – Егорье. Здесь проходил большак направлением юг – север, и севернее находился райцентр Туманово, за который уже сражалась мотострелковая бригада. Командир ее обратился за помощью, и Ремизов, создав из одного танкового батальона, мотострелковой роты и приданного кавполка боевую группу под командованием начальника штаба, приказал оказать содействие обходом Туманово и ударом с юго-востока. Оставив на узле дорог по одному танковому и мотострелковому взводу, усиленным эскадроном конницы, остальными силами бригада после переформирования боевых порядков продолжила выполнение боевой задачи. Количество сил в группе уменьшилось как минимум на треть, тем не менее Ремизов не видел необходимости остановки и закрепления на достигнутых рубежах. На данный момент времени у немцев не было средств противодействия его танкам. За исключением мин.

Примерно в шестнадцать часов группа уничтожила опорные пункты противника в деревне Степарыкино и селе Величево. Сосед слева отстал, связанный боем за Туманово. Дело шло уже к вечеру, понемногу смеркалось. Комбриг уже решил отдать приказ закрепляться, как вдруг его внимание привлек наводчик.

– Товарищ генерал! Посмотрите!

– Что посмотреть?

– Да вот, на окраине деревни, восточней – никак Т-26 двигается?

Ремизов прильнул к приборам. Танк он на окраине Царево-Займища видел, но с расстояния в два километра подробностей рассмотреть не мог. Чертыхнувшись, вылез на броню и вскинул к глазам бинокль. Его увеличение позволило рассмотреть танк. Это действительно был Т-26.

– Действительно, Т-26. Может, с осени? Подбитый?

– Да нет. Я его и увидел потому, что он двигался. А сейчас стоит.

– Ладно! Проверим!

Ремизов погонял УКВ-радиостанцию по диапазону, пытаясь найти и вызвать «соседей». Причем вызывал он их открытым текстом, называя деревню, которую они занимали. Однако слышал только радиостанции своей и мотострелковой бригад, перемежаемые немцами.

– Олухи царя небесного! – обругал их комбриг и отдал необходимые распоряжения, после чего приказал танку выдвигаться к Царево-Займищу прямо через лощину.

Когда ИС преодолел примерно половину расстояния до деревни, комбриг заметил, что Т-26 исчез. А когда до околицы деревни осталось метров пятьсот, по броне застучали снаряды. Раздалось несколько взрывов. Сработали контейнеры динамической защиты.

– Похоже, что-то малокалиберное, – заметил наводчик.

– Ну, так – сорок пять! И не один ствол. Я бы предположил, три-четыре. Ты видишь кого-нибудь?

– Пока нет. Хорошо маскируются.

– Механик, стой! Попробую еще раз вызвать.

Ремизов снова начал терзать радиостанцию. А незнакомцы продолжили обстреливать остановившийся танк. Правда, с меньшей интенсивностью. То ли решили, что подбили, то ли наоборот – что бессмысленно расходуют боеприпасы.

– Вот черти! – отметился механик, вслушиваясь в удары по броне. – Поломают что-нибудь. А уж краску наверняка обдерут. И динамическую защиту жалко.

– Ну что? Со связью глухо. Поехали очно краску требовать. Механик, вперед! Двигай по лощинке, а то ненароком сообразят гусеницу сбить.

По низинке, идущей от деревни, добрались до околицы. Причем, возможно, даже незамеченными, потому как по ним не стреляли. То ли не видели, то ли позиция не позволяла стрелять. Доехав до деревни и прикрывшись от нее длинным амбаром, ИС повернул вправо и, взревев дизелем, выскочил из намечающегося овражка. И прямо на Т-26, стоявший за углом дома метрах в пятидесяти. Тот ли это был Т-26, или другой – неизвестно. Но экипаж его никак не ожидал увидеть прямо перед собой незнакомого исполина. Поэтому тявкнула пушка, послав снаряд куда-то в направлении опасности, но, не попав с такого расстояния, взревел, окутавшись черным дымом, двигатель, и танк задним ходом въехал в крепкий сарай, обрушившийся на него. Видимо, и наводчик стрелял с перепуга, и механик забыл, что сзади стоит сарай. Двигатель не выдержал такой нагрузки и заглох.

– Механик! Давай к нему вплотную! Башня влево!

Через секунды ИС остановился левее морды заваленного бревнами Т-26.

– Механик, глуши двигатель. Смотрите за левым флангом. А то прибегут или приедут выручать бедолаг.

Отдав распоряжение, Ремизов чуть приоткрыл люк.

– Эй! В двадцать шестом! Слышите меня?

После длинной паузы из Т-26 ответили:

– Слышим!

– Это хорошо! Вы мне краску подрали на танке. Ваш командир батальона, полка или бригады – черт вас знает, чьи вы – мне это восполнит. А вас – и ваш экипаж конкретно, и другие, что здесь есть, – выдерет как сидоровых коз. Я позабочусь об этом!

Это как бы литературный перевод. На самом деле Ремизов произнес это все на великом и могучем, со множеством частностей, известных лишь настоящим русским людям.

В Т-26 молчали.

– Так, я на броню! Смотрите тут!

– Товарищ генерал, давайте я!

– Ты – наводчик! Вот сиди и наводи! А я командир, и я решаю – кто и что.

Ремизов выбрался на броню и осмотрел башню.

– Во! И тут, и тут! Но, скажу я, повезло вам! Хреново вы стреляете! Хотя была бы это «тройка» – сожгли бы ее. А нашей шкуре сорок пять – только вот краску портить. Но вот тут вы чуть мне прибор не расшибли. Повезло вам! Иначе…

Неожиданно в стороне раздался пушечный выстрел, снаряд с визгом рикошетом от башни ушел в небо, и тут же ударила пушка ИСа, качнув инерцией отката танк.

– Что за б…во? – Ремизов приподнялся, оглядываясь назад. И увидел сквозь облака дыма и поднятой снежной пыли от мгновения назад разрушенного выстрелом его танка домом разворачивающийся и удирающий БТ-7. Воспользовался паузой перезарядки.

– Помощники сраные! – выругался вслед БТ комбриг.

Когда он обернулся, люк механика-водителя Т-26 был открыт и в нем виднелся молоденький танкист с направленным на Ремизова пистолетом.

– Сынок! – усаживаясь снова на броню и закуривая, спросил Ремизов. – Ты в каком звании?

Танкист после недолгих колебаний ответил:

– Лейтенант.

– Вот что я тебе скажу, лейтенант. Как только ты меня застрелишь – застрелись сам. А лучше и товарищей застрели. Чтоб не мучались. Потому как мой экипаж, – и он похлопал по броне, – раздавит твою машину в секунды. И это хорошая смерть, поверь мне. Потому как если мой танк вас не раздавит, то отвечать вам в НКВД на вопросы – когда, где и как вас завербовала немецкая разведка с заданием убить командира сто двадцать шестой тяжелой танковой бригады Двадцатой армии генерал-майора Ремизова. Спрашивать вас будут со всей революционной строгостью, вследствие чего вы умрете мучительной смертью, а ваши родственники будут признаны членами семей предателей Родины. Пояснять, что это значит?

– А вы действительно генерал-майор? Из Двадцатой армии? А что за танк у вас?

– А тебя, лейтенант, не предупреждали, кто вам навстречу двигается? И давай, вылезай из танка наружу – я не требую, чтобы ты стоял по стойке «смирно», но разговаривать с генералом, держа его на мушке, из люка танка – это перебор. А танк называется «Иосиф Сталин – третий». Коротко – ИС-3. И видеть ты его просто не мог. Такие есть только в моей бригаде.

Лейтенант убрал пистолет, выбрался на броню и представился.

– У тебя связь есть со своими товарищами?

– Нет. Танки комбата и ротных сгорели в бою за эту деревню. У них были радиостанции.

– Тогда отправь кого-нибудь за старшим. И предупреди, чтоб не стреляли. А то снаряд моей машины может развалить Т-26 или БТ-7, просто пролетев рядом. А это нехорошо!

– Так, это…

Лейтенант откровенно робел и вообще не понимал, как нужно себя вести.

– Я – старший. Никого из командиров не осталось.

– Тогда давай, собирай личный состав и объяви, что в нас стрелять не нужно. Вон там, – Ремизов махнул рукой в сторону запада, – в соседней деревне стоят подразделения Двадцатой армии. Об этом нужно доложить твоим командирам. А сейчас доложи мне обстановку.

– Нашему танковому батальону приказано было поддержать атаку на опорный пункт противника в деревне Царево-Займище. В атаку ходили четыре раза. Последний раз успешно. Деревню взяли и тут увидели в деревне западней движение танков и мотопехоты. Теперь понимаю, что это вы были. Мы вас приняли за немцев. Стрелять не стали – далеко. Атаковать – сил нет. Стали готовиться к отражению атаки. А потом ваш танк пошел к деревне. Дальше вы знаете.

– И сколько сил у тебя под рукой?

– Четыре танка. Два Т-26 и два БТ-7. Две пушки соропятки, четыре миномета батальонных. И примерно рота пехоты.

– Как-то жидковато.

– Так батальон числился на бумаге – утром в строю было всего четырнадцать машин. И полк стрелковый такой же – с батальон, не больше.

– Понятно! Это я чуть от реальности оторвался – привык к другим масштабам и результатам. Значит, так! Поступаешь в мое распоряжение. Сейчас сюда подойдут мои подразделения. На ночь закрепляемся тут. Ну, и отправляй кого-то в свой тыл – сообщить о том, что коридор к Вязьме пробит.

Подумав, добавил:

– А вообще молодца, лейтенант! И стреляли вы хорошо. Немцам бы не понравилось!

14 января 1942 г.

г. Москва. Кремль

– Товарищ Сталин! Ершаков пробил коридор к Говорову. Войска Двадцатой и Пятой армий соединились на трассе Москва – Минск восточнее Туманово. Сам райцентр взят штурмом. Сейчас добивают отдельные группы оставшихся немцев.

– Ну что, Борис Михайлович? Второй этап стратегической операции на окружение группы армий «Центр» выполнен. Немецкая группировка разрезана на две части. Остался третий, заключительный – ее ликвидация. Ваши прогнозы?

– Я бы был уверен в полном успехе, но аналитики союзников в этом не уверены.

– Ну что ж, практика – критерий истины. Посмотрим! Но в любом случае это успех! Однако нам, большевикам, не следует почивать на лаврах победителей. Война не закончена, враг силен. Поэтому Генеральному штабу следует обобщить и проанализировать все стороны операции, особенно выделяю действия Двадцатой армии, сделать выводы и учиться, учиться и еще раз учиться. Ленин говорил это по другому поводу, но слова эти актуальны будут всегда.

И еще! Готовьте приказ по награждению отличившихся из состава Двадцатой армии и корпусов, приданных ей на время операции.

Остальные пока подождут. Посмотрим, как пройдет третий этап.

20 января 1942 г.

Особый район

Вязьма была освобождена ночью с 14 на 15 января после почти суточного беспрерывного и упорного боя. Немцы действительно сражались, как за Берлин, но силы были неравны. Точнее, все было по науке – город, в котором закрепилась немецкая пехотная дивизия, брали четыре мотострелковых дивизии 20-й армии. Корпуса, приданные армии, прикрывали тылы атакующих дивизий. Дивизии передали разрушенный сражением город частям 5-й армии 16 января и разместились в окрестностях города, расположившись у близлежащих железнодорожных станций. Из Особого района к ним потянулись автоколонны снабжения, увозя обратно раненых в армейский госпиталь.

18 января вышел указ о присвоении дивизиям 20-й армии званий «Гвардейские» и там же – о переименовании армии в Первую Гвардейскую. 11-й кавкорпус стал Третьим Гвардейским, 4-й воздушно-десантный корпус стал 1-м Гвардейским ВДК. На бывшую 20-ю армию и приданные корпуса пролился наградной дождь. Ершаков и все комдивы 20-й стали Героями Советского Союза. Почти все командиры получили очередные звания. Награждение высшего и старшего командного состава прошло в штабе Объединенной группировки. Среди награжденных неожиданно для себя оказался и Трофимов, получивший орден Красного Знамени. Там же он увидел Степана Гришина, удостоенного также Красного Знамени. Вообще награждение даже всего лишь части удостоенных было весьма многочисленным. Награждали и за бои осени 41-го, когда сражались, обороняя Особый район, и за спецоперацию по освобождению приговоренных к смерти людей, и за бои в ходе операции по окружению и расчленению немецкой группировки. Награждали и военнослужащих РККА и НКВД, и Российской армии и спецслужб. Награждали и советскими орденами и медалями, и российскими. По мнению Трофимова, как никогда Особый район был беззащитен – такой массовой попойки, названной обмыванием наград, он даже представить себе не мог. Однако фронт был под Ярцевым, а бойцы НКВД, стоявшие на страже границ Особого района, были трезвы и бдительны.