Текст книги "Скиталец"

– Один из майоров, худощавый, серьезный на вид мужчина предложил:

– Есть у меня идея. Давайте аккуратненько проберемся к военной Ифе и предложим командиру подразделения действовать, а не ждать спасателей. Что я имею ввиду.

Думаю, что у них в машине есть хороший трос. Камни, которые в силах группа солдат сдвинуть в пропасть – вопрос решаемый, а вот несколько больших валунов (я их вижу отсюда) можно зацепить тросом и при помощи солдат и машины сдвинуть к пропасти. Потом навалившись всем, сбросить их вниз. Конечно работа не простая, но не ждать же милости божьей, надо действовать!

– Правильно мыслишь, – вмешался в разговор подполковник, – а ты как думаешь? – обратился он к молчавшему водителю.

– Так же, как и вы, а как же иначе.

И он завел мотор и тихо поехал по дороге вниз, к ИФе.

Подполковник по-хозяйски открыл кабину ИФы и жестом предложил старлею, который, по-видимому, был командиром этого взвода, выйти из машины. Молоденький, щупленький старлей, увидев начальство такого ранга, спрыгнул с высокой кабины и взяв под козырек, сказал: Здравия желаю, товарищ подполковник!

– Здорово, лейтенант, чего ты сидишь и бездействуешь?»

Не дождавшись ответа от на мгновение растерявшегося лейтенанта, по-отечески похлопав его по плечу и изложил план действий.

– Есть, товарищ подполковник, будет исполнено. Взвод! спешиться и построиться возле машины! – скомандовал он.

Работа закипела, и идея майора быстро стала воплощаться в реальные дела. Через сорок минут уже длинная колонна из легковушек, автобусов и грузовичков двинулась вперед. С некоторой задержкой мы все-таки добрались до Тбилиси.

Дома меня встретили радостно. Мама давно не видела меня и соскучилась. Теперь она практически была одна и едва передвигалась по квартире и то с помощью треноги, а в основном лежала. Сестры были на работе и пока не знали о моем приезде, а мы с мамой успели поговорить о многом и даже выработать план действий.

– Живи, сынок, у меня, привози жену и сына. Работу ты здесь найдешь: пойдешь в школу или в институт, а Мила будет за мной смотреть да за Васей. Наконец, мои дети все будут рядом.

– А как же моя работа, мама?

– Я тебе уже сказала – найдешь здесь, а там: напиши заявление, отработай и увольняйся. Там квартира у тебя ведомственная: ушел с работы – освободи квартиру, а здесь будет твоя на вечно.

Вечером пришли сестры с мужьями и детьми. А я успел приготовить обед. Мы всей большой семьей обсуждали дальнейшие изменения в нашей жизни. Мой приезд, безусловно снял все проблемы и других предложений не было.

Через день состоялся телефонный разговор с Милой, и мы решили, что она с ребенком вылетит через несколько дней; а я улечу в Гурьев, улажу все дела с увольнением и вернусь в Тбилиси. Но самое главное – я нашел место, где мог надежно спрятать теперь уже тридцать две тысячи рублей. Пока меня не занимала мысль о том, как и на что их потратить. Мне вполне хватало зарплаты, на всякие нужды и даже на поездки. А вот как переедем в Тбилиси может быть подумаем о каких-то больших приобретениях.

Мама почти не ходила, а лежала на специально сделанной для нее кушетке, где под лежанкой был ящик для белья. Поймав момент, я спрятал туда все деньги. На душе стало легко, будто я спрятал их в пещеру. Не думаю, что кто-то вздумал бы полезть в него и искать там деньги.

Изменения, которые предстояли в моей жизни и в жизни моей семьи, ставили передо мной новые задачи и предполагали, какие-то решения. Но я все же решил действовать по обстоятельствам. Поэтому старался не проигрывать все наперед.

Были еще дни моего отпуска, пока я встретил свою семью, познакомил с родственниками и немного с городом. Сводил их на фуникулер, в ботанический сад и парк Муштаид, а по окончании отпуска уехал.

Я, конечно, предполагал реакцию начальника на мои планы и намерения, но только не на такую категоричную.

– Как хочешь, Сергей Иванович, а пока не закончишь передислокацию СМП 224, заявление я тебе не подпишу. Ишь захотел: раз – два и в дамках!

– Какие там дамки, Тимур, у меня мама больна.

– Ничего, ты, кажется, туда уже и Милу отправил, я все знаю. Посмотрит за матерью, а ты давай за дело. Пару дней здесь, а потом в Сагиз. Я этого неповоротливого начальника никак не вытолкну на новое место.

– Меня ждали? А вдруг бы я умер?

– Ну не умер же, вот и вперед, и чтобы через два дня я тебя здесь не видел? Послать то больше некого.

Убирая папки в стол, я увидел листок, вырванный из моего блокнота.

– Да это же номер Лики, ура! Надо позвонить!

Трубку взял мужчина.

– Простите, я возможно не туда попал? – от неожиданности выпалил я.

– А может и туда, – ответил мне голос в трубке, – а вы кого хотели?

– Лику, – едва выдавил я, – думая: а не подставлю ли я ее?

– Значит туда. – Лика, тебя!

В трубке что-то шуршало, скрипело и…

– Слушаю вас.

– А не муж ли твой мне попался.? – вместо приветствия выпалил я.

– Нет, не муж, это мой папа, но он хуже, чем муж, ревнивый, ему лучше не попадаться, – шутя пригрозила она. – Ну здравствуйте, Сережа.

– Здравствуй, Лика! Как ты там?

– Очень даже плохо! Может ли быть хорошо, если я похоронила надежду услышать тебя, Сережа, хотя бы через телефонную трубку?

– О, Лика! мне нет оправданий, но все же: на меня обрушился шквал событий, но расскажу обо всем при встрече. В общем – меня не было в городе, я уезжал. Давай встретимся и обязательно сегодня или завтра, хорошо?

– Давай, можно даже сегодня, а где?

– Ну если честно, то у меня дома лучше всего. Жена уехала в Тбилиси, и я дома один.

– Не слишком ли быстро, Сережа, один раз виделись и уже дома!?

– Ну нет, ты не подумай…

– Ладно, говори адрес.

Ее неожиданное согласие встретиться дома ошеломило меня! Я пригласил ее на вечер, и надо было принять эту милую девчонку достойно. Я весь горел желанием и страстью. Конечно, я, как и каждый предусмотрительный мужчина, привез из Тбилиси бутылочку настоящего грузинского вина, чурчхел и коробочку мармелада. Я вообще любил угощать девчонок чем-нибудь оригинальным, вкусным и неожиданным.

– Часто меня занимала мысль о том, что в нашей стране очень много красивых, очаровательных женщин. Но живут они в необустроенной и нецивилизованной стране, порой в ветхих жилищах, грязных дворах и ходят по разбитым тротуарам и дорогам. И мне всегда хотелось делать для них что-нибудь хорошее, радостное. Но всем сделать хорошо – просто было невозможно. И потому приятное я делал для тех, кто попадался на моем жизненном пути. Ну а если вдруг я влюблялся, то готов был сделать все самое, самое!

Лика была великолепна! Блестящие льняные волосы падали на ее покатые робкие плечи, обрамляя милое наивное лицо, украшенное глубокими голубыми глазами. Она стояла в проеме двери, едва склонив голову, и улыбалась, обнажая ровный ряд белых лепестков, едва прикрытых слегка напомаженными розовыми губами и излучала счастье! Я замешкался, но волна нежного обожания нахлынула на меня. Я едва сдержал желание кинуться к ней в объятья и протянул ей руку, жестом приглашая войти.

– Здравствуй, милая, нежная, чудная девушка, – с волнением в голосе произнес я, вкладывая в эти слова весь порыв страсти, нахлынувшей на меня в одно мгновенье.

– Здравствуй, дядя Дон– Жуан, – хитро улыбаясь ответила она и, сделав шаг вперед, слегка чмокнула меня в щеку. Я на мгновение нежно прижал ее к себе и провел в комнаты.

– А почему сразу Дон-Жуан? – с улыбкой недоумения спросил я.

– О, Сережа, посмотрел бы ты на себя со стороны – артист! Но знаешь в твоих словах я не почувствовала фальши, все сказано от души и сердца, а потому очень приятно было слышать твою речь. Ты меня покорил. Я и раньше слышала, что женщины любят ушами, а теперь в этом убедилась.

– Проходи, проходи, девочка моя, – увлекал я ее в комнаты, бесконечно целуя нежные руки.

Увидев накрытый стол, с красивой бутылкой вина, она сказала.

– Ты знаешь, милый мой дружок, тебе не понадобится открывать бутылку вина, ты уже опьянил меня своими речами. У меня от счастья кружится голова.

Что это был намек или честное признание, я так и не понял. И мы сели за стол.

После выпитого бокала голова закружилась еще больше; и я смело пересел на диван, рядом с Ликой.

– Вот видишь, я была права, – очень доверчиво прильнув ко мне, – заметила она, – мне очень хорошо с тобой, и я готова на все. Но ты женатый мужчина, а я пока девственница, и ты должен это знать, прежде, чем решиться на что-то.

Я слышал все, но страсть овладела мной так, что я не мог остановить себя. Я весь дрожал, целуя нежную кожу ее тела. Она не сопротивлялась, и тихо растворялась в моих объятиях и поцелуях. Я любил ее и делал попытки пойти до конца, но все время останавливал себя, боясь сделать ей больно.

– Не мучай меня, я готова стать твоей женщиной, – простонала она и так прижалась ко мне, что я в чувствах и ощущениях любви улетел куда-то в небеса.

Мы долго и сладко наслаждались друг другом, пили вино и снова крутились в объятиях на широкой мягкой кровати.

– Что же я наделал? – спохватился я на следующее утро.

Лика спала, зарывшись в пуховые подушки, даже не реагируя на яркие лучи солнца, которые пробивались сквозь узоры тюли. Я проснулся рано и, нежно гладя ее шоколадную кожу, вспоминал вчерашнюю бурю страстных порывов, которые охватили меня и ее. Только сейчас я мог понять, что допустил такой необдуманный шаг.

Кажется, я не собирался разводиться с женой, заводить новую семью и вообще менять что-то. А вдруг она залетит, и родит, что тогда? Так не хотелось об этом думать. Но ведь она, согласившись на близость, могла предполагать такую возможность? – задавался я таким вопросом. Но я никогда не обижал девушек и ничего не делал против их воли. Я ничего не знал о ее намерениях и не хотел ее в чем-то уличить. Передо мной была эта неземная фея, которую хотелось только ласкать и ласкать.

Она проснулась и не сразу поняла: где она? и что произошло? Через несколько мгновений она, очевидно, вспомнив все вчерашнее, положила голову мне на грудь и тихо заплакала.

– Ты не бросишь меня, – шептала она, – я сама, сама виновата, но ты не бросай меня.

Я молчал и в раздумье гладил ее волосы и лицо, стирая теплые, чуть солоноватые слезы, которые оказались на моей ладони.

– Что же нам со всем этим делать? – вопрошал я про себя. Но у меня даже на мгновение не закралась подленькой мысли, свалить все на нее.

– Вставай, моя девочка, иди в ванну, а я приготовлю завтрак.

Мы ласково расстались с Ликой, хотя ни ей, ни себе я не ответил на самый главный вопрос: как быть? Может быть ничего особенного и не произошло: все девушки когда-то теряют невинность, но главное, чтобы она не забеременела с первого раза. Вот тогда проблемы будут действительно просто не решаемые. Все-таки страсть и эмоции преобладают в поведении человека. У другой части человечества наоборот. Не могу себе представить, если бы я принадлежал ко второй, как скучно было бы жить. Страсть – это не только волнение, это еще и стремление к воплощению, а значит вечное движение, не обязательно физическое, порой оно очень даже духовное, поглощающее все твое существо. И хотя временами это движение не укротимое, приносящее иногда горе и проблемы, но необходимое, обогащающее всю твою жизнь. Но почему часто удовлетворив свою страсть, у человека просыпается практический ум, он спускается на землю и начинает думать о том, почему он не сдержал себя? Начинает критически оценивать свои действия. Это сопоставимо с холодным душем. Только незаурядные люди способные к подобным поступкам, когда вольными или невольными действиями они обременяют себя новыми задачами, решение которых требует больших умственных усилий.

Размышляя я шел на работу, зная, что меня отправят в командировку. Сегодня еще утром я был полон решимости заявить об увольнении и отказаться от всяких там командировок и отработок, положенных по закону, но после случившегося, я почему-то вдруг стал искать в этих обстоятельствах повод остаться и не делать резких движений. Пока отработать положенные две недели, а там видно будет. Тем более ведь я не расстаюсь с Ликой, и у меня появится возможность встретиться с ней еще и еще. Но другой голос говорил мне о том, что я предатель, и у меня есть семья, и я должен сделать так, как обещал жене и сыну. – Как быть?

Между тем я подходил к зданию управления, и зайти в него я обязан был с готовым решением.

– О чем задумался, дружище? – столкнувшись со мной лоб в лоб, смеясь спросил Григорий Иванович Чапурин, наш профсоюзный бог, выходя из парадной двери.

– Есть о чем подумать, Гриша, сейчас чеченец (так мы между собой величали Баркинхоева) опять в «Сибирь» отправит в командировку, а я увольняться собрался.

– Да ты что? он ведь тебя так любит, а что случилось?

– Да у меня семейные обстоятельства.

Что с женой разводишься?

– Типун тебе на язык, откуда ты взял? У меня мама сильно болеет и зовет к себе в Тбилиси.

– А-а-а. понятно, мама – это святое. Но в Сагиз он тебя все равно пошлет, только об этом говорили. Начальник там не мычит не телится, никак первый состав не отправит.

Баркинхоев встретил меня по – дружески и сразу заговорил о деле, даже не дав мне раскрыть рот, определил план действий.

– А вот как передислоцируешь СМП, так я тебя отпущу, слово офицера!

Я часто спорил с начальниками, за что они меня не жаловали, но обычно по делу, но спорить, увиливая от выполнения задания, было не в моих правилах, поэтому я мирно согласился.

Опять за окном пустыня. Жара, над песками марево. Раскаленный воздух дрожит, как натянутая струна, надрывно работает кондиционер, спасая от пекла. В коридоре толпятся пассажиры с соседних плацкартных вагонов там кондиционера нет. Ждут вечерней прохлады. Проводники лояльны, особенно много людей с маленькими детьми. Под стук колес в одиночестве пишу стихи, такие жестокие как обстановка вокруг:

 
Шел с караваном я как-то давно,
Так было надобно, так суждено.
Шел по пустыне и шел не один:
Рядом верблюд и один бедуин.
Много названий приходят на ум,
Верно одно лишь она – Кара-кум.
Зной и песок на губах, на зубах.
Пыльная буря навеяла страх.
Нет ничего, лишь один саксаул.
В ста километрах ближайший аул.
Вот по бархану бежит скорпион,
Он здесь хозяин, и он здесь барон.
Рядом виляет зигзагом Гюрза
К ней прикасаться пришельцам нельзя.
Самый опасный паук – каракурт
Не помышляет гнездиться у юрт.
Шерсти овечьей боится паук,
Страшно попасть в заколдованный круг.
Южное солнце печет и печет,
И на лопатки пустыню кладет.
 

В дальнейшем, вспоминая былые годы, проведенные в Казахстане, достаточно было прочитать эти стихи собеседнику и ему становилось понятно: что же такое настоящая пустыня.

Две недели, проведенные под жаркими лучами казахского солнца, пролетели незаметно, и на гурьевском вокзале меня встречала Лика. Вся радостная, светящаяся, она с ярким букетом ромашек летела мне навстречу, как бабочка: в цветном ситцевом платьице с небольшим декольте, она сходу запрыгнула мне на руки и обвив шею радостно смеялась.

– Вот мы и дома, – сказала она, когда мы переступили порог моей гурьевской квартиры.

Мне стало как-то неловко после ее слов.

– Глупая, – подумал я, – не понимает ситуации, – ладно потом разберемся. Баркинхоев слово сдержал и отпустил меня, хотя и с сожалением, выписал премию и сказал: «Если что, не так, я приму тебя на прежнее место.»

Несколько дней, проведенные в моей квартире с Ликой, были нашим медовым месяцем. Но, когда я оставался один, меня одолевало очень неприятное чувство предательства. Я понимал, что делаю неправильно, обманывая сразу двух женщин.

Хотя за все время я не пообещал Лике ничего конкретного, а жена думала, что я храню ей верность. Но что я мог поделать с собой? когда я любил их обоих. Я все время только об этом и думал. Лика намекала, что хочет посмотреть Тбилиси, и я обещал ей, но, как это осуществить? – не знал. Время поджимало: мне надо было возвращаться в Тбилиси и оставить Лику.

– Надо было что-то придумать, и гениальную мысль подсказала она сама.

– Знаешь, что, милый, поезжай – ка ты домой, а через некоторое время я приеду к вам в гости, как дочь твоего Баркинхоева. Он у вас в управление человек новый, и вряд ли твоя жена знает состав его семьи. А ты ее постепенно приготовишь к моему приезду, как его родственницы, а там видно будет.

Мысль нее мне понравилась, и даже внесла какую-то интригу в наши отношения.

– Ну ты и умница! – воскликнул я.

Хорошая идея, которая мне действительно понравилась и являлась решением сегодняшней проблемы: «как быть?»

Мы расстались через два дня. В этот раз я ехал по побережью до Адлера, а там пересел на поезд Сочи – Тбилиси, который на следующее утро подошел к перрону тбилисского вокзала. Меня никто не встречал. Я не телеграфировал о своем прибытии, и мое появление принесло радость и маме, и жене, и сыну.

– Мы так по тебе соскучились, думали, что ты нас оставил одних навсегда, – приговаривала Мила, повиснув у меня на шее.

Мне было стыдно, что я обманываю, лицемерю; ведь если раньше, когда попадались случайные женщины, так для разрядки энергии, я не считал это изменой, то с Ликой – совсем другое.

– Ты о чем это все время думаешь, и целуешь как-то вяло, что не соскучился? – спросила поднимая вопросительно брови жена.

– Нет, что ты, я просто устал. Устал от аврала на работе, устал от дороги, а так все в порядке, – улыбаясь ответил я.

Сынишка высунулся из бабушкиной комнаты и, увидев меня, радостно побежал навстречу.

– Мой папа, мой папа! – кричал он, оттесняя маму. Крепкими ручонками он обвил мою шею, прижимаясь носиком к щеке.

Весь в заботах я мотался по разным конторам: расписывался, прописывался, устраивался, искал работу для себя и для жены. Мама с Милой жили дружно и не мешали мне решать поставленные задачи.

Вся моя предыдущая жизнь как раз и состояла из того, что всякий раз я начинал что-то новое. По профессии я был учитель, и работа с детьми мне нравилась, но единственное, что меня не устраивало – это привязанность к одному месту, а я человек мобильный. Все время хотелось куда-то ехать, передвигаться, встречаться с новыми людьми, решать ранее не известные мне вопросы. А потому к выбору нового места работы я относился осторожно. Деньги у меня пока были: во-первых, я получил зарплату, отпускные и премию, а во-вторых эти самые, о которых я не хотел даже вспоминать.

– Ну воспользуюсь ими, если долго не найду работу, – размышлял я, – хотя, как я в этом не раз убедился, для меня не составляло особого труда найти ее.

Был самый разгар лета. Солнце нещадно палило, но каждый день шел дождь. Короткие, шквалистые порывы ветра предупреждали о надвигающейся грозе. Громыхнет, соберет тучи, нагонит темь, сверкнет яркой молнией и выльется обильным беспощадным ливнем, на плечи и головы прохожих; а затем расступятся облака, и пучками косых лучей вновь ворвется солнце, осветит землю и украсит небо нежной, семицветной радугой. Вот радость – видеть это чудо природы! которое, как бы говорит нам: вот видите, что я умею! А потом радуга побледнеет и исчезнет или появится на другой стороне неба. Соскучившийся по этим летним играм природы, я стоял на открытой деревянной веранде нашего старого кирпичного дома, дома моего детства, и наслаждался этими шалостями. Капли дождя шлепали по широким листьям старого клена, раскинувшего свою крону прямо у самого балкона. Еще в детстве, стоя у самого края, я собирал на ладони скатывающуюся с листьев воду и прислонял мокрые ладони к лицу, испытывая непередаваемое ощущение свежести и единения со всем тем, что происходило вокруг меня. Вот и сейчас на какое-то время я отвлекался от этого суетного мира и стоял, наслаждаясь прохладным летним дождем.

Душа была раздвоена: хотелось видеть Лику, дышать запахом ее ароматных шелковых волос и нежно прижимать к груди; а семья, как быть с ней? Васенька ему всего-то 4 года, славный, милый мальчик. Дети в этом возрасте наивные, любознательные и такие непосредственные, что всегда хочется их ласкать, играть с ними и видеть, как они познают окружающий мир. Как можно этого лишиться? Жена – что я мог сказать о ней и что думать: верна она или не верна, любит меня или нет? Были, конечно сомнения, иначе вряд ли я поглядывал бы на других девушек. Женщина – это загадка, всегда непредсказуема и непонятна. Если хочешь проникнуть в ее тайны, понаблюдай за ней на вечеринке, и тогда она может открыться. Она обязательно будет стрелять глазками на того мужчину, который ей нравится. А потом и ей, наверное, хочется какого-то разнообразия. В общем путаница в голове: то оправдываю себя за некоторые, как мне кажется, сомнительные поступки, то ругаю. И все-таки, мы мужчины почему-то решаем, что нам позволена неверность, а женщинам нет, почему так?

Резкий звонок в дверь отвлек меня от размышлений.

– Кто бы это мог быть? – подумал я.

Но ответ явился сам собой. За дверью нетерпеливо женский голос произнес:

– Откройте, я почтальон, вам телеграмма.

– Иду – иду, – предупредил я нетерпеливость почтальона и, улыбнувшись про себя, вспомнил тот анекдотичный случай, произошедший со мной в Гурьеве.

В телеграмме Лика вызывала на переговоры, подписавшись именем бывшего начальника.

– Конспиратор, – подумал я, но оценил ее осторожность. Мы с ней договорились, что звонить буду только я, дабы не вызвать подозренья у жены, а тут неожиданное приглашение на переговоры.

– Кто там был? – спросила жена.

– Да так, что-то понадобилось Баркинхоеву, видно соскучился по мне, – смеясь, ответил я.

Схожу завтра, узнаю в чем там дело.

– Смотри, не вздумай принимать никаких предложений, я больше в эту дыру не поеду! – воскликнула Мила.

– Нет, что ты, я и сам не горю желанием, менять столицу на бог знает что!

На переговорах Лика плакала и умоляя взять ее в Тбилиси. Я предполагал подобное и обдумал одну авантюру.

Собственно представить ее, как дочь Баркинхоева, вполне подходящий вариант, однако недолговечный: проколоться можно было в любую минуту. Я никогда не забывал о тех деньгах, которые находились в маминой тахте, она о них не знала, но надежно охраняла. Настало время воспользоваться ими. Мысль о том, что можно купить ей небольшую квартиру, приходила мне ни раз, однако я медлил, рассуждая о том, что засыплюсь с этой затеей и придется расстаться с семьей, чего мне совсем не хотелось. Однако надо было решиться. Друзья детства давно исчезли из моего поля зрения и не с кем было даже посоветоваться. Однако я совсем позабыл об очень приятном человеке, грузине, с которым я познакомился в магазине ТКАНИ, где он заведовал секцией. Как-то мы с ним даже вместе пили пиво с воблой, которую я привез из Гурьева.

– Не пойти ли с ним поговорить, – подумал я, – все легче станет на душе, да и надо же с кем-то познакомиться поближе, а то один, как перст. Ну родственники, но не буду же я делиться с ними своими амурными делами. Но мне не столько нужен был советчик, сколько собеседник, приятель или друг. Но он – то как раз и подходил на эту роль.

Захватив несколько воблешек, перед обеденным перерывом я открыл тяжелую стеклянную дверь магазина.

– А! заходи, генацвале, заходи, – набрасывая на плечи легкий плащ, проговорил он, увидев меня, – чувствую, что мы сегодня будем пить пиво с воблой.

– Правильно чувствуешь, Джумбер, прямо как Циалын экстрасенс – Джуна.

– Ну, куда мне до Джуны, нооо!! – поднял он палец вверх, – нос мой не обманешь.

– Правильный нос десятерым рос, а одному достался, – посмеялся я.

– А чего ты хохочешь? Знаешь, как женщины любят мужиков с большими носами?

О-го-го-ооо!

Тогда очень модная и далеко не всем доступная Жигули «троечка» в миг подняла нас на небольшое плато по горному серпантину, к летнему пивному бару. На свежем горном воздухе жигулевское пиво, с горячими сосисками и янтарными солоноватыми кусочками воблы, улетучилось сразу и пришлось заказать еще по кружке. Недаром говорят, что аппетит приходит во время пития. Пришлось угостить и клиентов за соседними столиками: видно было, как у них текут слюнки при виде этого деликатеса.

Я рассказал Джумберу о своем коварном плане, на что он одобрительно похлопал по плечу и только прибавил: завидую! А если что! помогу с покупкой квартиры.

– Ты деньги дай мне, скажи, что хочешь, и я сделаю.

– Значит я могу сигнализировать: пусть выезжает?

– Не торопись, такие дела не терпят суеты и поспешности, а ты я вижу сгораешь от нетерпения завести двух жен, ну и жук, – заметил он.

– Да, нет, просто меня всегда напрягают нерешенные вопросы.

– Скажи, скажи кому-то другому, по глазам вижу, что бабник.

Месяц, в течение которого мой друг занимался моими делами, не пропал даром.

Я устроился на работу в университет и взял часы в школе. Министерство образования Грузии заинтересовалось некоторым моими идеями по модернизации образовательного процесса в начальной школе и предложило мне осуществить их на практике. Я очень любил детей; и вся моя сущность была пропитана этим чувством, но в жизни как-то не складывалось; и мне порой приходилось работать совсем не в этой области, но сейчас, когда открылась возможность вернуться в школу, я почувствовал свое призвание. Я понимал, что педагог должен быть кристально чистый человек, его поступки примером для тех, кого он будет учить или уже учит. Но все мы люди, и часто наше поведение зависит не только от взглядов, понимания и желаний, но и от обстоятельств, которые порой ввергают в такие действия, которые прямо противоречат обыкновенной человеческой морали; и при большом желании слыть порядочным человеком это не всегда получается. Поэтому некоторые дела ушедших дней никак не могли соответствовать моим взглядам на них. Однако надо было как-то с этим мириться и продолжать жить.

Квартира была куплена. Лика приехала в Тбилиси, и мы тайно встречались там. Я переживал, ругал себя, но отказаться от любимой никак не мог. Я писал ей письма, опускал в почтовый ящик записки, но встречаться старался только раз в неделю по средам, чтобы жена не могла уличить меня во лжи.

Однако в разнообразии любовных отношений был какой-то аромат. По договоренности Лика никак не должна была претендовать на большее, до тех пор, пока я этого не захочу. После захолустья, в котором она жила прежде, Тбилиси ей казался земным раем.

Я часто задавался вопросом о том, почему человек рискует порой накаляя ситуацию до предела, четко понимая, что в кульминации может все рухнуть? И только тогда, когда все одномоментно рушится, он начинает сожалеть о том, что вовремя не остановился. Я ждал каждый день, что не сегодня – завтра наша тайна будет раскрыта, и все благополучие мгновенно исчезнет.

Джумбер никогда не лез со своими советами в наши отношения, но иногда призывал меня остановиться, определиться и пристать к одному берегу. Я понимал, что он прав и что надо что-то предпринять.

Я неверующий человек и слово СУДЬБА я воспринимал не как то, что будет, а как-то что уже было. Однако я твердо верил в то, что в каждом человеке есть две сущности: одна физическая, другая – в виде биополя – духовная, не подчиняющаяся даже человеческому рассудку и им не управляемая. Эта, вторая сущность может воспринимать и подавать разного рода сигналы человеческому мозгу, оповещая его или его близких о каких-то эмоциональных выбросах в его адрес.

Случай, нет это не случай, а трагедия, которая случилась прекрасным весенним днем в моей семье – лишнее тому подтверждение. После студенческого субботника, по высадке деревьев на берегу Тбилисского моря мы с сыночком, которого я взял с собой, возвращались домой на маршрутке, петляя по извилистой дороге, которая спускалась в город. Уставший я сидел у окна, прижавшись к стеклу и созерцал с высоты панораму Тбилиси. Вдруг неожиданно, а было примерно тринадцать часов, мне в голову пришла дурацкая мысль: Как же я буду хоронить ее, т. е. мою жену, ведь сегодня все службы закрыты, а для погребенья нужны всякие там справки из поликлиники, милиции и т. д.?

Я встряхнул головой, понимая, что я засыпаю.

– Фу, чертовщина какая-то в голову лезет, это, наверное, потому, что я вспомнил, что она поехала на кладбище Мухатгверди с моей сестрой и зятем на родительскую.

Я быстро прогнал эту непонятно откуда взявшуюся мысль и продолжал наблюдать за спуском. Сынок, уставший от суетни мирно, спал, прислонившись к моему плечу. По приезду домой мы ополоснулись в душе и легли отдохнуть. Я сразу же уснул, но барабанный бой (мне приснилось, что я шагаю по армейскому плацу) разбудил меня, и я быстро подбежал к двери. В проеме стоял зять, т. е. муж моей сестры, и Она сама. Лица их были серыми и дрожащими. Сестра шевелила губами, но никакие звуки не слетали с них. Карлен притянул меня к своему плечу и тихо сказал: Ее больше нет!

– Кого ее? – недоуменно спросил я, поддаваясь их состоянию.

– Ее, твоей Милы.

– Как нет, что вы несете?

– Нет! – закричала сестра уже в истерике.

Во мне что-то дрогнуло, и до сознания стал доходить смысл их слов.

– Что случилось в конце – концов, объясните же! Карлен, глубоко вдыхая воздух, старался успокоиться и погасить эмоциональный стресс, наконец, ему это удалось.

– Ее сбило такси, – начал он медленно и четко, подбирая слова, – она последняя вышла из автобуса, расплатившись с водителем. Мы перешли дорогу раньше, а она решила догнать нас и стала переходить ее, с группой отставших пассажиров. Вдруг они резко остановились, увидев несущееся с горы такси, но Мила задумалась и продолжала идти. Мужчина, который шел рядом, схватил ее за рукав кофточки и потянул назад, но она, вероятно, оценила этот жест превратно и, отдернув руку, сделала шаг вперед. В это мгновенье желтая «Волга» резко ударила ее в бок, швырнула вперед, переехала и покатилась дальше. Все это было на моих глазах, понимаешь!? – всколыхнув новую волну эмоций, продолжал он. – в это время я как раз обернулся, услышав предостерегающий крик какой-то женщины. Как потом оказалось у машины отказали тормоза, и там были люди, и они погибли тоже. Я спросил:

– Скажи мне точное время.?

– Это был час дня.

Теперь я точно знаю, что Мила, умирая, подала мне сигнал, – сказал я и заплакал.

Я помню похороны. Огромное количество народу во дворе и машины.

– Откуда столько людей, Карлен? – спросил я у зятя.

– Это люди с нашего завода, так принято у нас, что все коллеги приходят посочувствовать твоему горю; и это люди только из нашего цеха. А соседи и мои родственники? ты с ними познакомишься на поминках.

И так мы остались одни. Мама умерла двумя месяцами раньше, потом умер Брежнев.

Сразу столько смертей.

Лика, она писала записки, звонила по телефону, но я молчал. Я не мог с ней говорить. Она знала о моем горе. А я чувствовал себя виноватым перед Милой и не мог общаться с ней, считая это божьим наказанием за мою неверность. Хотя в бога я никогда не верил.