Текст книги "Скиталец"

– Австралия! ох, как это далеко! – вертелось меня в голове. Может стать, что мы оттуда никогда не вернемся. А как же Лика? Я часто вспоминал ее, тосковал, но мысли эти гнал прочь. Они делали меня слабым, несчастным и вселяли сомнения в правильность моих действий. Мы на чужбине, и надо было думать только о том, как выжить! А Лика – это потом, это когда мы устроимся, определимся. А что сейчас? сейчас мы просто скитальцы, без дома и племени.

Я уже подошел к трапу и занятый нахлынувшими мыслями, споткнулся о его край и чуть было не упал. Меня поддержал белокурый матрос и сказал: плохая примета, перед длинной дорогой.

– В приметы не верю, – подумал я и бодро пробежал по трапу.

Огромный, неимоверно длинный сухогруз, заставленный красными контейнерами, взирал на нас с капитанского мостика судовыми биноклями.

– Там в рубке, примерно на высоте четырехэтажного дома находился мозг этого гордого, величественного корабля, который подавал команды дизелям, вращающим мощные винты, несущим эту махину по морским волнам.

Вот мы и миновали Босфор, и город постепенно стал меркнуть, превращаясь в настольный макет, с игрушечными домиками, церквами и мечетями и наконец исчез из вида. Но горы и леса еще долго сопровождали нас, потому что мы шли к новому проливу, проливу Дарданеллы и не теряли берег из виду. Сказка превращалась в быль. В детстве эти названия я слышал только на уроках географии, а теперь я здесь, я путешественник! Очарованные мы с Васей стояли у леерного ограждения, держась за холодный металл, подставляя лицо морскому освежающему ветру. Новый мир открывался перед нами. И если бы можно было стоять здесь вечно, я бы не сошел с палубы, а застыл бы на ней навсегда.

Но Питер, наш шеф и опекун сообщил, что на корабле у нас туристов нет, а потому надо работать и зачислил нас на довольствие, как матросов. А значит – надо мыть палубу, убирать кубрики, помогать на камбузе. Остальным премудростям обещали научить по ходу нашего десятидневного, как предполагалось, плавания. Мы даже обрадовались, поняв, что будем полноправными моряками, а не иждивенцами. Мне легко нашли подходящую морскую форму, а Вася удостоился только тельняшки и бескозырки.

Всего 65 миль отделяет пролив Босфор от Дарданелл, но если вспомнить мировую историю, то именно в этих местах возникали войны и новые государства от византийской империи, до современной Турции. Здесь можно увидеть непревзойденную по своей архитектуре крепость в Чегин – кале и знаменитого Троянского коня.

Все это покоряло и восхищало, но каждую свободную минуту в голове вертелась мысль о нашем будущем. Ведь я был не один, а с 11 летним сыном. Команда сухогруза практически не собиралась вместе и не слышно было сигнала боцмана «Свистать всех наверх!» Судно шло в заданном направлении, менялись вахтенные матросы. Одни отдыхали, другие несли службу, третьи управляли судном и решали стратегические вопросы. Вася поднимался в капитанскую рубку, где познакомился с бывалым капитаном при бороде, усах и курительной трубкой.

– Папа! – восторгался он, – капитан Грегер, улыбнувшись в усы, даже мне предложил крутнуть штурвал, ты представляешь. Мне позавидовал бы любой мальчишка с нашего двора и школы.

– Да, сынок, представляю.

– Ты сегодня познакомишься с ним, потому что он передал тебе приглашение на ужин в капитанскую каюту.

Мы пили грог и джин, а Вася кока – колу турецкого розлива. Кстати говоря, турки в этом преуспели, и их кола была почище американской. Так о ней отозвался капитан, Грегер, когда мы были у него в гостях. Не выпуская изо рта трубку, он рассказал нам много интересных историй, имевших место в его многолетней морской Жизни. Уставшие и просвещенные морским хитростям мы отправились в отведенную нам каюту.

Шел третий день нашего невероятного путешествия, мы прошли Эгейское море, Суэцкий канал и вышло в Красное море. Берега исчезли, и была сплошная голубизна моря сливающегося с таким же голубым небом. Теперь только в свободное от работы время мы могли любоваться морскими просторами. Я выполнял поручения боцмана, а Вася специализировался на чистке овощей на камбузе. И вот на четвертый день, когда мы вышли в Аденский залив, боцман предупредил нас о надвигающемся шторме и рекомендовал заранее одеть спасательные жилеты и без надобности не выходить на палубу.

Шторм на море я видел только в кино, да и путешествовал на судне только по реке, поэтому небольшое облачко, которое появилось вдали, не могло вызвать во мне подозрения надвигающегося шторма. А вот капитан предупредил всех заранее. Команда заняла свои места, а пассажиры – это только мы с Васей, с опаской следили за развитием событий. При первых порывах ветра появилась рябь и мелкие волночки, которые, как бумага, шелестели, задевая киль судна. Потом появилось поперечное покачивание, потому что капитан направил его на встречу ветру. Теперь волны ударялись в нос корабля разбивались и мелкими брызгами орошали палубу и все что находилось на ней. Вопреки приказу капитана мы немного открыли комингс и наблюдали за изменениями погоды.

– Вася, – сказал я сыну, сними на всякий случай вот тот спасательный круг.

– Ты, что папа, действительно допускаешь наше купание в море?

– Знаешь сынок, чем черт не шутит, когда бог спит, надо быть готовым ко всему, сними, сними, а мне подай другой.

Вася задраил комингс и придерживаясь за панель потянулся к спасательному кругу, однако пол наклонился, и он посколь-зил в противоположную сторону. Тогда я сделав решительный шаг, сам снял с крепления круг, подал Васе и посоветовал не выпускать его из рук. Через иллюминатор я видел, как небо резко потемнело, судно бросало в разные стороны и, кроме волн, сражающихся между собой над корабельной палубой ничего не было видно. Никто никуда не бежал, никто ничего не кричал, каждый был сосредоточен на своем деле, да и передвигаться по кораблю было невозможно. Моментами раздавался какой-то визжащий механический шум (скорее всего это был шум оголенных винтов, в момент, когда корабль носом врезался при сильной качке в воду,) а корма поднималась дыбом.

– Папа, а вдруг корабль пойдет ко дну? – в испуге прокричал Вася.

– Надо держаться друг за друга, не выпускать спасательный круг и находиться у дверей.

Шторм бушевал во всю силу, и я всерьез испугался. Дотянувшись до рюкзака я за стропу зацепил его плечо.

– Это на всякий случай, если окажемся в воде. Там фляжки с водой.

Но не успел я договорить, как все судно стало на дыбы, будто его под днище подперли огромные балки. Сначала его качнуло, тряхнуло и стало со страшным треском переламывать пополам, о чье-то невидимое колено. Мгновение и я открыл комингс, выдернул из каюты Васю, и, пока это было еще возможно, держа его за руку, выпрыгнул в морскую пучину. За спиной послышались страшные шлепки и разломанное на две части судно надстройкой, где находилась капитанская рубка, шлепнулось лицевой частью о воду. Повалил густой черный дым, смешиваясь с бушующим морем. А я, усердно отгребая, тащил в сторону сына. Сначала нас затянуло в глубину, потом вытолкнуло наверх и отбросило подальше от судна. Мы оба были в спасательных жилетах, и я крепко вцепился в спасательный круг. Вода то проглатывала нас, то выплевывала, набиваясь в рот, в нос, и слепила глаза. То мы оказывались на гребне волны, то проваливались в какую-то седловину. Я крепко держался свободной от спасательного круга рукой за Васину одежду и сопротивляясь бушующему океану не отпускал его от себя. Я не слышал его крика, не зная был он или не был, но видел, как он жадно глотает воздух, когда мы оказывались на гребне волны.

Не знаю сколько времени продолжалась эта вакханалья, но ветер выдыхался, волны становились ниже, а дым, вероятно с дизельного отделения, стелился над самой водой, заслоняя общую картину. Мне так и не удалось хотя бы мельком увидеть живого человека. Судно лежало на боку, и лишь самая малая часть кормы мощными винтами торчала из воды, да единственный иллюминатор выглядывал из морской бушующей волны. Теперь надо было подплыть к затонувшему судно и опереться о него для отдыха.

Тучи расступались, волны слабели, но по-прежнему ни единой души не показалось ни вдали, ни рядом с кораблем.

– Вася, мы живы, мы не утонули!

Вася ничего не говорил, плавая возле меня и, держась за спасательный круг. Лицо его было не по-детски серьезное и какое-то отрешенное. Шок! вероятно, испуг он начал осознавать только сейчас, когда все утихло, а до этого была инстинктивная борьба, борьба за Жизнь!

– Вон смотри, папа, там шлюпка, она болтается на каком-то канате, но в ней никого нет.

– Да, Вася, это же спасательная шлюпка, ее сорвало при шторме, но не совсем.

Надо подплыть к ней.

Мы аккуратно продвигались к единственной спасательной посудине, невесть откуда появившийся здесь. Шлюпка качалась на воде. Я взялся за борт, наклонил ее и увидел в ней матроса из нашей команды. Жив он был или нет, надо было определить. Я помог сыну забраться на ее высокий крутой борт, а за тем поднялся сам. Матрос лежал без движенья. Я перевернул его на спину, и тут же из его легких фонтаном хлынула вода. Он замычал, открыл мутные глаза и снова закрыл. Я стал делать искусственное дыхание, разводя и сводя его руки. Через некоторое время он потряс головой и снова открыл глаза.

Приподнялся и я помог ему сесть на перекладину. Он окончательно очнулся, осмотрелся, узнал нас и видно вспомнил про шторм.

– Есть еще кто? – спросил он.

– Кажется никого нет.

Он увидел винтовую часть судна, торчащую из воды.

– Наверное нас отбросило на подводный риф, я видел, как ломалось судно. В это время я стоял у спасательной шлюпки, пытаясь опустить ее на воду. Дальше ничего не помню кроме того, что что-то тяжелое ударило меня сзади по голове. Мне надо глубоко нырнуть в воду, чтобы снять крюк, удерживающий лодку. Иначе мы так долго не продержимся. Может быть придет помощь, я слышал, как капитан пытался подать сигнал sos. А может и не придет. Мы находимся примерно в тридцати милях к северу от Джибутти. Если сможем отцепить лодку, то до острова дойдем.

– Ты прежде приди в себя, отдохни, а потом нырнешь, – обратился я к матросу.

– Я так и сделаю, – ответил он и пристроился на борту покачивающейся на волнах лодки.

Мозг лихорадочно работал, в голове куча вопросов: что дальше? а вдруг нас не найдут, где суша? нечего есть, пресной воды одна фляжка на троих.

Но ведь судно ушло под воду, а корма хоть и в перевернутом виде, но ведь едва торчит из воды, значит здесь не очень глубоко?

– Папа, папа, – закричал Вася, – видишь, что-то черное на горизонте, это наверное нас ищут?

– Да, может быть, скорее всего так и есть.

Матрос тоже смотрел в ту сторону и жестами стал выражать радость, и кричать: это к нам, это за нами!

Тем временем судно действительно шло в нашу сторону и видно было, что оно небольшое, скорее всего спасательное. Через полчаса мы уже могли видеть его более четко.

– Похоже рыболовецкий сейнер? – обратился я к матросу.

– Нет, не думаю.

– Что тогда?

– Трудно сказать. Обычно судно, которое спешит на помощь, подает сигнал надежды: гудками или сиреной для того, чтобы живые надеялись на спасение, а это идет тихо, без каких бы то ни было звуков.

– Да странно, – заметил я.

– Папа, – прервал мои догадки Вася, – смотри какие на них шляпы, это совсем не моряки, скорее пираты, таких я видел в кино Пираты 20 века.

– Да, что-то похожее.

Я поделился своими догадками с матросом затонувшего судна. Судну, которое шло к нам малым ходом, оставалось не более пяти минут на то, чтобы каким то образом пришвартоваться к перевернутой корме.

Послушай, господин, – обратился моряк, – если что будут спрашивать, делай знак, что не понимаешь и говори по-русски, а лучше ничего не говори, тогда они смело будут говорить на английском, считая, что мы их не понимаем. Так и узнаем о их намерениях.

– Здорово, моряк!

Пираты, так будем теперь их именовать, со знанием дела пришвартовались к затонувшему сухогрузу.

– Кто вы? – прокричал в рупор толстый пожилой мужчина.

Я приподнялся и крикнул по – русски не понимаю! сопровождая слова отрицательными взмахами рук.

– Русиш, а! О’КЕЙ! русиш?

Я в знак согласия закивал головой.

Это русские, они не понимают по-английски.

– Я чуть-чуть андестенд по-английски, – притворился Вася.

– О, О’КЕЙ!

Тем временем, команда судна переправила нас на свой сейнер.

Я попросил воды для меня, Васи и матроса, показывая как пьют из стакана.

– Ооо! Виски, сэр?

– Вода, претворился я!

– Воотэ? О’КЕЙ.

И толстяк приказал дать нам воды.

Они разговаривали между собой, констатируя тот факт, что после крушения судна, больше никого не осталось.

– Главное узнать, что за судно, куда шло, что в трюмах, сколько человек команда? Но кто нам это все расскажет, они же не понимают по-английски. Может кто из них знает по-немецки, надо спросить, у нас в команде есть один человек, знающий немецкий язык. Зови его.

Долговязый рыжий на удивление неопрятный немец, поднимался из машинного отделения, размахивая большим гаечным ключом. Толстяк поговорил с ним по-английски, объясняя ситуацию, и что он хочет от нас узнать. Немец грубым резким голосом крикнул всем известную фразу: Шпрехен зи доич?

– Нет, мы не доич, поспешил ответить Вася, – русские мы, русские, понимаешь, андестенд?

– Ес, ес, анедестенд, – перебил сокрушенно толстяк, убеждая нас в том, что они поверили в полное незнание нами английского.

Тем временем снова посвежело, порывы ветра забрасывали на палубу брызги от набегавших волн.

– Курт, уходим, опять эта ведьма злится, как бы не повторился шторм, надо спешить, до ближайшей бухты миль двадцать. Море успокоится и вернемся, а пока пленников в трюм и полный вперед!

– Зачем их в трюм, они и так натерпелись!

– Ну забери к себе в кубрик и смотри за ними, не унимался толстяк.

Курт подталкивая меня в спину, направлял в свой кубрик. При движении приходилось хвататься за реи и другие предметы, чтобы нас не смыло со скользкой палубы. Курт доброжелательно разместил нас в своем уютном кубрике, и даже предложил нам по азиатской лепешке.

Судно похожее на сейнер заревело двигателем, о что-то ударилось (скорее всего о киль перевернутого судна) и легко разрезая волны надвигающегося повторного шторма, стал уходить на запад.

– Папа, куда нас везут? где мы? что с нами будет? Нас не продадут в рабство?

– Все возможно, сынок, это похоже все же пираты; и если им нечего с нас взять, то переправят на какой-нибудь необитаемый остров и продадут местным аборигенам.

– Ты, что говоришь, специально меня пугаешь? А может ты шутишь?

– Ох, Вася, мне не до шуток, я ничего не знаю, понимаешь: впервые в жизни я ничего не знаю! Давай потерпим, там будет видно. А пока приляжь вот на эту лежанку и поспи. Судно довольно сильно раскачивало, волнение не спадало, но и не переходило за грань понимания шторма. Чувство было довольно неприятное, хотелось покоя, но видимо еще какое-то время придется с этим мириться. Почему-то строки из сказки о Царе Салтане сами лезли в голову. О том, как царевича в засмоленной бочке пустили по волнам. Наконец-то волны стали меньше, качка успокоилась, и Вася постепенно заснул. Чему я был несказанно рад. Я переживал не за себя, а за него. В таком возрасте и уже побывать в таких перепетиях. Матрос с австралийского судна тоже уснул и о том, куда мы идем, – теперь думал только я. Но сон, видимо, добрался и до меня. И все усилия мои оставаться в бодрствующем состоянии, не увенчались успехом. И все же первым проснулся я, не понимая и не ощущая времени дня и ночи. В кубрик зашел «хозяин».

– Мы прибыли, – сказал он по – английски и вспомнив, что мы не знаем языка, потянул меня за рукав к выходу. Я голосом разбудил Васю и матроса и вышел на палубу. Человек семь в непонятной форме, неряшливо одетых членов команды, причаливали к берегу острова, по которому прохаживались разного рода, но в основном черные, люди. Завораживающая дикая природа сглаживала опасения и намерения пиратов. Я, стоял на палубе и прикидывал возможности нашего отступления в ту или иную сторону, но ничего не увидел.

– Рано об этом думать, – решил я и понял, что сначала надо принять действительность.

А действительность была такова. Где мы? ни географически, ни этнически я понять не мог, но мог предположить, что где-то в районе Сомали. Захватчики и они же спасители наши знали, что мы русские, и что их и какого другого языка мы не знаем, потому спросить кого-то в их присутствии мы не могли, а по их указу покорно следовали за ними.

Вася по отстал, завязывая шнурок на ботинке, и когда мы удалились так, что могли и не слышать его слов, спросил у первого встречного, как называется этот город, человек с усмешкой заметил: это дикая страна, в ней рабы белокожие, а хозяева чернокожие, – и высунул дразнящий ярко-красный язык сквозь белые слоновой кости зубы. Вася догнал меня и выложил добытые сведения.

– Да, убежать отсюда невозможно, как и невозможно вообще добраться до какого-то бы ни было цивилизованного государства, – подумал я, но не поделился своим мыслями с Васей.

Тем временем нас привели в большой шатер, в котором было какое-то итейное или питейное заведение. По периметру душного шатра за грязными пластиковыми столиками сидели чернокожие люди. Одни играли в кости и нарды, другие курили кальян и пили чай. Под куполом дым висел коромыслом и лениво маленькой струйкой выходил в верхнее отверстие.

Нам принесли блюдо с какими-то листьями, запечоной рыбой и тремя кусочками хлеба. Мы были голодны и не раздумывая принялись за еду.

– Уверен, что здесь можно встретить и русского человек, – решил я, – там на деревянном прилавки виднелась пирамида из русских матрешек, ведь как-то они сюда попали?

Своей мыслью я вслух поделился с Васей. Я говорил громко, понимая, что никто нас не слышит. Но я ошибся. От углового столика тут же отошел маленький, бородатый человек, в замусоленной серой майке и черных давно не чищенных сапогах. Он шел в нашу сторону настороженно озираясь, будто нас мог кто-то слышать, а он хотел что-то нам передать. Не дойдя трех шагов, он прошептал: – Я русский и нам надо познакомиться, потому что русских здесь больше нет.

– Коли здесь русских больше нет, так говори смелее, что же ты шепчешь?

– Потому и шепчу, что бы никто не понял, что мы земляки. Я знаю, что вы не добровольно оказались здесь, и у вас есть желание выбраться отсюда.

– А почему ты так решил, – спросил я у него.

– А потому, что все, кто сейчас на этом острове или пленники, или плантаторы. На плантаторов вы не похожи, да потом они не говорят по-русски, на пленников – едва.

– А почему бы и нет? – перебил его я.

– А потому, что у пленников сгоревшие обветренные лица.

– Так нас только доставили сюда.

– Я и вижу, – также низким голосом продолжал человек. – А знаете? я вас ждал.

– Нас? – удивился я.

– Да вас, и ждал потому, что я знаю, как отсюда сбежать, но одному это не под силу, а вот втроем, вчетвером, вполне возможно.

Человек этот мне понравился сразу уже потому, что он говорил по-русски и его бесхитростный, простецкий вид располагал к общению.

– Ты сначала скажи, мил человек, (не знаю как тебя зовут) где мы и вообще, что за люди кругом? – тоже на шепот перешел я.

Ну, назвался я Иваном, зовите и вы так. Здесь логово бандитов – мусульман, но они с разных мест. Многие, как и вы, попали сюда случайно по разным обстоятельствам. Но тут есть организаторы, которые собирают в боевые отряды этих разных людей, обучают тренируют и потом куда-то увозят.

Я немного научился арабскому языку и кое-что понимаю. Есть Ливия, Египет, Кувейт, Ирак, Сирия – слышали такие государства?

– Ну, разумеется.

– Так вот: туда их и везут.

– Часто я слышу в их разговоре: Бен Ладен, Бен Ладен – это какой-то опасный террорист. Он даже как-то прилетал сюда на личном вертолете, но я его не видел.

– Мы знаем, кто такой Бен Ладен – это очень опасный человек.

– Скорее всего это и есть одна из его баз. Я знаю, что его отец был мультимиллиардером и спонсировал сына, когда он вступил в ряды повстанцев, воевавших в Афганистане против законного правительства и против СССР. Ведь мы же поддерживали Амина.

– Я не силен в политике и здесь человек случайный, оставшийся из всей команды нашего, разграбленного самалийски-ми пиратами, торгового судна. Сейчас вас покормят и определят в отряд грузчиков.

– А как же сын мой?

– А никак, останется рядом с вами, его тоже заставят работать, ну, например, мыть полы в шатре. Видишь, они деревянные?

– Не буду я мыть полы, – обиженно возразил Вася.

– Да ты не бойся, долго не придется. Выучишься и отправят в Сирию.

– Чему выучусь, полы мыть?

– Да, нет, ты меня не понял, ты должен выучить арабский язык.

– А кто меня будет учить? – полюбопытствовал Вася.

– Да я и буду, сам кое – чему научился. Я потому и обрадовался, когда услышал русскую речь.

– Мы мечтали попасть туда.

– Ну и хорошо. Я войду в вашу группу, я здесь один, говорящий по-русски. А теперь нас четверо.

– Не четверо, а трое, этот человек, – указал я на австралийского матроса, скромно сидевшего на углу стола, – он по-русски не говорит, он будет молчать, и его отправят с нами.

– Вон смотри: там возле шатра стоит человек в белой одежде, с чалмой на голове – это Хаджа!

– А кто такой Хаджа, это имя такое?

– Нет, это человек, который посетил главный мусульманский символ – Мекку. Он был паломником. После посещения Мекки, он становится ближе к Аллаху. Каждый мусульманин своей целью в жизни ставит посещение Мекки, однако далеко не каждому это удается. К Хадже относятся с уважением и раболепием. И по задумке он должен проповедовать добро и справедливость. Однако некоторые из них называют неверными всех, кто не мусульманин. Вот этот человек принадлежит к таким.

Только он закончил свою длинную ознакомительную лекцию, как человек – хаджа направился к нам. Мне даже показалось, что он внимательно слушал наш тихий разговор.

– Вы глубоко ошибаетесь, господа, – сказал он по-русски, подходя к нам, – я прекрасно понимаю ваш язык, потому что закончил ленинградское военное училище, но когда развалилась ваша страна, я понял с кем мне по пути. А теперь вы мои подчиненные и будете выполнять все. что я вам скажу. А ты, – обратился он к этому маленькому человеку, который надеялся с нами покинуть этот остров, – останешься здесь вместе с этим матросом, я сразу понял кто есть кто! И пока не вижу необходимости переправлять вас в Сирию.

– Папа! – вскрикнул радостно Вася, – мы же мечтали попасть в Сирию!

– Вот и попадете, спокойно, со знаньем дела, сказал Хаджа.

Долго ждать не пришлось, на следующий день прилетел вертолет и по распоряжению Хаджи взял нас на борт.

– Мы полетим в Ливан, а оттуда на машине я переправлю Вас в Сирию. Я вижу ты интеллигент и вряд ли из тебя получится боевик, но в знак благодарности той стране, которая выучила меня и сделала из меня то, что я есть, я вас просто переправлю на «большую землю» (так кажется говорят у вас, когда человек находится на острове?) Все равно вертолету, привезшему сюда груз, надо лететь обратно. Я дам тебе записку на арабском языке и в Алеппо, куда вас в конце – концов доставят. В гостинице Альбустан найдешь Мухамеда Айша, он всесильный и добрый человек, поможет тебе и сыну.

– Да, – радостно ответил я, – такая неожиданность.

Летели мы долго, почти три часа и один раз садились где-то в затерянном богом месте, для дозаправки вертолета. Сначала внизу был сплошной лес, разделенный долиной, протянутой вдоль голубого извилистого русла неизвестной реки. Потом редколесье, перешедшее в кустарники, а потом побережье океана, тянувшееся сплошной линией желтого песка; и далее переходило в пустыню. Мы с Васей зачаровано прильнули к иллюминаторам, впитывая потрясающие картины, до селе неизвестной нам природы.

Длительный полет над аравийской пустыней, над Суэцким каналом к берегам реки Иордан утомил нас, и остальная часть полета прошла в глубоком сне.

Мы в Сирии. Была середина осени. Пасмурным дождливым вечером мы шли, не укрываясь от дождя, по широкой серой улице, с одной стороны застроенной пяти – шестиэтажными домами, сложенными из желтого камня, с высокими верандами скрывающими от посторонних глаз семейную жизнь. На асфальте то тут, то там сидели нищие, семьями или в одиночку. Мухамед привез нас в гостиницу Ярмук, где хозяином был его брат Абдрахман, сказал ему что-то на арабском языке, попрощался с нами Словами «салам алейкум и исчез. Абдурахман немного знал по-английски, и указав нам номер в гостинице, пообещал завтра поговорить о нашем будущем и ушел. Маленький, но уютный номер пришелся нам по вкусу и приняв по очереди душ, мы решили поесть.

Два доллара нам хватило на то, чтобы купить курицу гриль, с приправами и хлебом.

В самый разгар трапезы – постучали. Мы недоуменно переглянулись с Васей, и я пошел открывать. На пороге стояли три довольно респектабельных араба, в черных костюмах надетых поверх кипельно-белых рубашек, с блестящими запонками на манжетах, нарочно, заправленных на вид рукавов.

– Здравствуйте, – довольно четко произнес тот, кто возглавлял эту неожиданную компанию.

– Здравствуйте, – не скрывая удивления и недоуменья, – ответил я. Вы говорите по-русски? – опережая их вопросы продолжил я.

– Чуть-чуть. Можьно?

– Да, пожалуйста, заходите.

– Do you speak English? – спросил он.

– А как же по-русски?

– Russian enauth, I know little, little, let us speak English, may be you can?

– Yes, ofcourse, – ответил я.

И мы перешли на английски. Оказалось, что им сообщил хозяин, что приехали русские и что можно их нанять на работу.

– Это прекрасно, только приехали и вот тебе НА приглашают на работу. А кем мы могли бы работать в Алеппо, не зная арабского языка?

– Это не проблема, вы говорите по-английски и этого достаточно. У нас открывается русский бизнес, а арабскому среди сирийцев вы научитесь быстро.

– И все же, – допытывался, я.

Ну, например, рисепшен или менеджер, руководитель группы. Вы будете сопровождать шоп-туристов в оптовые магазины, водить на обед в ресторан, встречать, провожать в аэропорт. Работы много. Мы только начинаем и будем вас немного учить по-арабски. Как согласны?

– Да это то, что мы сможем делать.

– Тогда договоримся так: вы с сыном будете жить в номере этой гостиницы бесплатно, кушать мы вам будем заказывать три раза в день, и гарсон будет приносить вам еду, а если надо будет поменять одежду, все можно выбрать в магазине, тоже без денег. Но один месяц зарплату мы вам платить не будем. Посмотрим, что у вас получится? Договорились?

– Кажется да, – ответил я, и гости удалились, пожелав нам приятного аппетита.

Алеппо, город в котором надлежало жить и, вероятно, длительное время, встретил нас грязными, замусоренными улицами, на тротуарах которого то тут, то там сидели нищенки. Семьями или в одиночку они, расстелив старые замызганные покрывала, проводили на них всю вторую половину дня и полночи, выпрашивая у прохожих еду, одежду и деньги. Мне, человеку великой страны Советов, странно было видеть этих несчастных, брошенных властью людей. Но мы сами были без денег и помочь им я никак не мог. Мне даже как-то стало не удобно потому, что нам сразу предложили и кров, и еду, и одежду; а они, ее жители, вынуждены просить милостыню.

– Как-то не справедливо все это, – подумал я. Но Сирия страна капиталистическая и фабриканты, в первую очередь думают о своей выгоде и помогают тем, кто им полезен. А я оказался там нужным человеком.

Шел дождь, событие я бы сказал для Сирии редкое, об этом я узнал позже, но люди, просившие милостыню, не уходили. Некоторые женщины не прикрывали от него даже младенцев, которые лежали прямо на покрывалах, рядом с пожертвованиями, хотя лица у самих были замаскированы черными накидками. Картина была удручающая.

Как-то сразу градус радостного настроения от пребывания в новой стране упал. Вечерело. Загорелись фонари и рекламы, но далеко не везде. Магазины и кафе были освещены только те, рядом с которыми работали генераторы электрического тока. Видимо с электричеством здесь была худо. Мы с Васей старались не отходить от гостиницы далеко, чтобы не потеряться. Непривычные названия гостиниц путались в голове и легко было ошибиться в названии.

Вот уже месяц как мы жили в Сирии. Я работал у Абдуразака, а сына пристроил в школу при русском консульстве и на курсы арабского языка. Язык ему давался легко и через месяц он уже общался с ребятами, которые работали у хозяина. Мне тоже удалось кое-чему научиться. Гостиница потихоньку обустраивалась на русский лад. Вдруг у меня обнаружились некие навыки художественной письменности, и я каллиграфическим подчерком обозначил на комнатных табличках: где хол, где душ, где туалет. На стенах сирийские достопримечательности с русской надписью, распорядок дня отдыхающих и прочие дела. Все для того, чтобы наши люди почувствовали, что даже здесь, в дали от родины, есть что-то близкое тебе. Это была моя работа. А еще у хозяина, который нас пригласил на работу был свой оптовый магазин одежды. И он был заинтересован в том, чтобы его вялотекущий бизнес развивался и умножался.

Однажды, сидя в ресторане после рабочего дня, куда он меня иногда приглашал, появились две молодые женщины. Одна стройная белокурая красотка, другая полногрудая, толстозадая брюнетка. Абдуразак, увидев их, аж подскочил на стуле.

– Что с тобой, друг? – спросил я у него.

– Как, что, ты слепой, я никогда не видел такой женщины.

– Ты про какую? – спросил я.

– Конечно про ту большую, очень большую! Я люблю таких, ох как люблю. Они же русские?

– Да, русские, а что? Хочешь познакомиться?

– Да, да, хочу!

Он так громко сказал эти слова по-арабски, что все повернулись в его сторону, в том числе и эти женщины.

О, Аллах, – прошептал я, – да это же Маша.

– Ты что знаешь этих женщин?

– Да, действительно мир тесен, это же кассирша из тбилисского аэропорта, я ее знаю. Маша, окликнул я.

Женщины повернулись.

– Вот это да, весь мир знаком мне, вот что значит работать в аэропорту, – говорила Маша и шла к нашему столу.

Мы обнялись, как старые знакомые, ведь на чужбине каждый хоть мало – мальский знакомый человек становится ближе и роднее.

– Это мой друг, – указал я на Абдуразака, – обними и его, это ему очень понравится.

Маша подошла к дрожащему от волнения усатому красавцу и неожиданно для него заключила в свои мощные объятия.

Вы бы видели со стороны, что с ним происходило: глаза от счастья вылезли из орбит, а язык изо рта потому, что Маша прижимала его всей своей массой.

– Отпусти мужика, раздавишь, – возмутился я.

– Нет уж, пусть сразу почувствует вкус русской женщины.