Текст книги "Счастливы неимущие (Евангелие от Матвея). Судебный процесс Березовский – Абрамович. Лондон, 2011/12"

В деле РУСАЛа он вообще даже про Путина ничего не стал говорить, потому что он уже сам превратился в гангстера, извините меня за это слово, он знал, что он может сделать все, а мы ничего не сможем сделать в ответ. Вот такова была эволюция преступления, совершенного господином Абрамовичем. И с «Сибнефтью» было то же самое, но это история Абрамовича, за которым стоял Путин.

В.: Какие у вас есть доказательства, если вообще какие-либо есть, в подтверждение того, что господин Абрамович намеренно обеспечил содержание под стражей Глушкова в СИЗО, с тем чтобы использовать этот аргумент второй раз? Если у вас никаких подтверждений нет, то так и скажите. Если есть, то выдвиньте их сейчас.

О.: Идея как раз в этом и заключается, что у Абрамовича очень большое влияние на Путина, он большое влияние оказывает на Путина. Я не думаю, что Путин хотел обязательно захватить «Сибнефть», потому что он в то время уже получил то, что он хотел получить. Он хотел ОРТ получить под свой контроль, и он его получил. И, признавая важность Глушкова для нас, Абрамович просто взял и воспользовался второй раз тем же самым методом – методом угроз, и у нас выбора не было, нам он не оставил выбора. Во-первых, Абрамович не выполнил свое обещание, что Глушков выйдет на свободу, во-вторых, он снова сказал, что Глушков… когда мы начали вести переговоры, потому что переговоры – это долгий процесс, это не пять минут, он снова начал говорить о том, что… Это была угроза, к которой мы очень серьезно относились. И он сказал, что Глушков сгниет в тюрьме, если мы не продадим акции.

Судья Элизабет Глостер: Вы о ком говорите, о Глушкове?

О.: Да. Или наши акции будут вообще арестованы, или экспроприированы, я не знаю, там государством, правительством, я не знаю, кем. Вот в чем была идея угроз Абрамовича.

Г-н Сампшн: Короткий ответ на мой вопрос относительно того, какие у вас есть доказательства, что Абрамович намеренно обеспечил пребывание Глушкова в СИЗО, заключается в том, что у вас никаких доказательств этого утверждения нет.

О.: Нет, у меня есть, у меня очень много доказательств есть.

Судья Элизабет Глостер: Давайте, мы сейчас, наверно, прервемся.

Перерыв.

Г-н Сампшн: Вы много раз встречались с господином Абрамовичем как до, так и после сделки, которая была заключена на сумму 1,3 миллиарда долларов в мае 2001 года. И у вас оставались прекрасные, совершено нормальные отношения после этого.

О.: Это очень лицемерные отношения. Совершенно верно. Нет никакого доказательства ни у кого, что я встречался с Абрамовичем после этого. Единственное, в Межеве, это была очень странная ситуация. Я вообще ничего не сказал. И после того как Глушкова арестовали, и после того как меня прижали, после того как я получил четкое сообщение по поводу того, что Глушков может вообще остаться в тюрьме навсегда. И вы думаете, я ничего не сказал Абрамовичу? Я встречался с ним в Межеве, но это не мои свидетельские показания, это показания Абрамовича, не мои. Я показываю, что я никогда с ним больше не встречался.

В.: Вы утверждаете в своих показаниях, что господин Абрамович угрожал вам, что он заставит Путина экспроприировать вашу долю в «Сибнефти». Я понимаю то, что вы говорите, хотя не принимаю этого, как вам известно. Вы утверждаете, что проблема, опасность заключалась не в том, что ваши интересы будут экспроприированы, а вся компания находилась в опасности. И господин Абрамович никак не мог вам заявить: «Я постараюсь, чтобы «Сибнефть» была уничтожена, если ты не продашь свою долю», – потому что это была его компания, так же как и ваша компания.

О.: Вы совершенно не правы. Сообщение Абрамовича было четким, что мои акции и акции Бадри будут забраны, каким-то образом их заберут. Каким образом государство их заберет, не обсуждал. Осенью 2000 года, нет, может быть, в августе 2000 года, то есть когда я начал действительно бороться с Путиным не на шутку, он именно в формулировках, которые вы сейчас предлагаете, сказал, что компания будет уничтожена, это опасность для компании. Но после этого он совершенно поменял свое изложение, он никогда не говорил, что он уничтожит, он сказал, что нас прижмут. Это большая разница, как он стал излагать дело осенью 2000 года и как он говорил в 2001 году, как он решил нас выжить и стал угрожать, чтобы получить наши доли под свой контроль.

В.: Пожалуйста, посмотрите на параграф на следующей странице, на 10-й параграф: «Патаркацишвили говорит, что господин Абрамович сказал им в мае 2001 года, если Бадри и я не откажемся от наших соответствующих бенефициарных интересов в акциях «Сибнефти», то компании подвергнутся той же атаке властей, как и компании, которые контролировал Гусинский».

О.: Да.

В.: После этого говорится в следующем параграфе: «Базируясь на этих представлениях, в июле 2005 года было заключено соглашение для продажи наших долей в «Сибнефти». Вы видите, в зависимости от этих представлений вы согласились продать свою долю, так, как вы ее называете, в «Сибнефти».

О.: Кому – господину Абрамовичу, не государству. Это значит, что это совершенно логично, то, что компания не уничтожена, поскольку Абрамович становится акционером. Именно это я постоянно пытался изложить. Абрамович хорошо понимал, что у нас очень большие трудности, и он просто решил нас выжить и купить наши акции по очень низкой цене с поддержкой, протекторатом, Путина.

В.: Господин Березовский, я вот что скажу: никогда не существовало угрозы, вы никогда не понимали, что существует угроза со стороны господина Абрамовича, либо экспроприация ваших долей, либо того, что Глушков останется в тюрьме.

О.: Господин Сампшн, простите, что я вас утомляю, но я точно хочу подчеркнуть, что я не идиот, я очень четко понимаю, что даже в 1999 году у меня было понимание, что все растет, что компания стоила бы в Штатах 50 миллиардов, если ее поместить в какую-то защищенную юрисдикцию, в защищенную страну. Вы думаете, что я по собственному желанию продам эту компанию по оценке 2,6 миллиарда, потому что мы 50 % продали за 1,3 миллиарда? Совершенно невозможно такую позицию иметь.

Только угроза, только то, что Глушков был в тюрьме, под давлением того, что он может быть убит, и многие примеры с другими бизнесменами, которые оказались в тюрьме, вы хорошо знаете. Как можно представить то, что я такой идиот, продаю хорошему парню господину Абрамовичу мою долю, мою и Бадри, за 1,3 миллиарда долларов? И через три года Абрамович ее продает за 13 миллиардов. Вы думаете, я совершенно сумасшедший, да?

В.: Я задал вам вопрос относительно того, как вы излагаете эти факты. И сейчас я пытаюсь выяснить, почему вы никогда публично ничего не говорили ни об угрозах, которые якобы вас заставили продать акции «Сибнефти», и впервые об этом сказали через много лет после 2001 года. Вот в этом документе вы сказали, что причина заключается в том, что Бадри вел переговоры с господином Абрамовичем. Вы здесь не говорите, как вы говорили сегодня утром, что причина заключается в том, что вы не хотели усложнять жизнь в Москве для Глушкова.

О.: Господин Сампшн, у меня много причин не делать этого, и все причины… если хотите, я могу их снова повторить. Причина заключалась в том, что, во-первых, первый приоритет состоял в освобождении Николая. Я считал, что Абрамович будет бороться за то, чтобы он остался в СИЗО, уже не Путин, а сам Абрамович. И поэтому я пытался Абрамовича как бы задвинуть в сторону, потому что я знал, что если Абрамович придет к Путину, думая о своих собственных интересах, он повлияет на Путина и заставит его занять более агрессивную позицию, вот в чем суть.

В.: Тогда посмотрите. Это статья в «Коммерсанте». Это через полтора года, в июле 2005 года, вы публично заявляете, что вы будете подавать вскоре в суд против господина Абрамовича. И вы говорите, что: «Эксперты, мои юристы оценили мой ущерб при продаже активов… Я вынужден был это сделать под давлением Путина, Волошина и Абрамовича. Это был фактически рэкет. У меня есть доказательства того, что причинами этого были политические соображения». И дальше вы говорите: «Момент для подачи иска выбран неслучайно, публичное мнение в Англии в отношении Путина изменилось. Они считали, что его действия привели к экономическому росту России. Сейчас публичное мнение таково, что в России начинается политическое преследование, и значит, это было именно при Путине». И вот когда вы выступили с этим заявлением, господин Глушков находился в Москве. И вас не заботило, что это плохо скажется на его безопасности.

О.: Был второй суд, уже кассационное производство. Это был очень чувствительный момент для Глушкова. Насколько я помню, Глушков в то время… сейчас, минуточку. Когда его выпустили? Да, в это время. То есть это значит, он уже не в тюрьме был. А посадить человека в тюрьму сложнее, чем освободить из тюрьмы. И он был в тюрьме не потому, что он опроверг то, что они раньше пытались доказать, а потому, что он пытался убежать из тюрьмы. Вот окончательный вывод, к которому они пришли.

В.: Вы сегодня утром говорили, что причина, по которой у вас ушло столько времени на то, чтобы вы начали выступать с публичными заявлениями, потому что вы не хотели ничего делать до тех пор, пока Глушков не окажется за пределами России в безопасности. В это время он еще не был в безопасности за пределами России, и вы тем не менее говорили, что вы намерены подать иск на Абрамовича к сентябрю того года.

О.: Да, хочу подчеркнуть, в это время Глушков уже не был в тюрьме. Конечно, как вы видите, мотивировка тут чисто политическая, потому что я установил связь с позицией Путина в то время, и, конечно, это Глушкову не помогает. Но я так рассчитал, что это ему и не повредит, и он не окажется снова в тюрьме, но не может…

В.: Вы что, это серьезно говорите? Потому что вы сейчас сказали, вы сказали, что господин Глушков не против был бы снова оказаться в тюрьме.

О.: Нет-нет, я не это хотел сказать. Я так понимал, что он уже был на свободе, что идет еще производство по уголовному делу, и я не помню точно, когда он покинул Россию, и он был совершенно в другом положении, он уже не был в тюрьме. Именно поэтому я пытался не выступать с критическими заявлениями в отношении Абрамовича.

В.: Вы сегодня утром сказали, что вы не хотели выступать с критикой даже после того, как он вышел из тюрьмы, до тех пор пока он не окажется за пределами России в безопасности.

О.: Вы правы, да, но, как я уже вам говорил, эмоции иногда захлестывают меня, ситуация иногда заставляет меня, убеждает меня выступать с такими заявлениями.

В.: Да нет, это не эмоции были, которые вас захлестнули. Вы выступили с этим заявлением, потому что это максимизирует политическое воздействие того, о чем вы говорили.

О.: Я именно поэтому и давал объяснение, что тут были политические причины, почему я выступил с этим заявлением. Я хотел подчеркнуть, что, когда Глушков был в тюрьме, он мне сказал: «Не изменяй своим… Не обменивай свою политическую борьбу на мою свободу, не разменивай на мою свободу».

В.: Свобода Глушкова никакого отношения не имела к тому факту, что вы так долго тянули с этими заявлениями и с подачей этого иска.

О.: Нет, совершенно неправильно, и вы это хорошо знаете. Вы хорошо знаете, что я подал иск практически в последние дни, когда еще истекал срок исковой давности. Именно поэтому я и ждал до последнего момента и обсуждал это с Глушковым. Нужно было минимизировать риск для Глушкова, – вот основная причина была. Но когда Глушков уже оказался в Лондоне и когда он уже почти получил статус беженца, я тоже с ним это обсуждал, и он согласился с моей позицией в конечном итоге, только тогда я начал процесс, только тогда я попросил Энди Стивенсона написать претензионное письмо, подать исковое заявление. Только после того, как я поговорил с Глушковым и когда Глушков дал мне отмашку на то, чтобы начинать эти действия.

Судья Элизабет Глостер: Завтра в 10:15, завтра с утра.

Среда, 12 октября 2011 г.
Перекрестный допрос Бориса Березовского (10:15)

Г-н Сампшн: Доброе утро, господин Березовский.

В своих показаниях, которые вы давали вчера, вы указали одну из причин, почему вы хотели, чтоб договоренность на сумму 1,3 миллиарда долларов была бы составлена в письменном виде, чтобы удовлетворить требования западного законодательства по отмыванию денег.

О.: Да, одной из причин было то, что все должно было быть абсолютно прозрачно и четко и ясно для банков.

В.: Вы знали, что банки потребуют в соответствии с правилом для открытия счетов источник финансирования, источник этих денег?

О.: В то время я уже гораздо больше понимал о требовании западных банков, я хотел не иметь никаких проблем с западными регуляторами и с западными правилами по поводу источников денег.

В.: Примерно в конце 1999-го или в 2000 году у вас был проект с Бадри, чтобы перебросить ваши активы в офшорные компании, холдинговые и трасты.

О.: Да, вы совершенно правы, в конце 1999 года и в начале 2000 года мы стали думать о том, как сконструировать наши активы западным образом. Совершенно верно. Руслан Фомичев был одним из тех, кто решил помочь нам в этом.

В.: Да, но вы разругались с господином Фомичевым. Вы его просили давать показания в данном разбирательстве?

О.: Определенно нет, поскольку я потерял доверие к господину Фомичеву, и я теперь считаю, что он мошенник, теперь никаких сомнений нет, что он мошенник.

В.: Но одно дело – вы поссорились, совершенно другое дело – обвинять его в том, что он мошенник. Ссора еще не значит, что он мошенник.

О.: Какой у вас вопрос, почему мы разругались с господином Фомичевым, почему мы с ним разошлись? Он потерял доверие, и он человек, который играет игры, как я сейчас уже знаю, у него отношения с командой господина Абрамовича.

Тогда я этого не знал, но теперь я все уважение к нему потерял, я утверждаю, что он мошенник, и как же я могу его попросить быть свидетелем в данном суде, который с самого начала, в моем понимании, должен представлять только правду и ничего, кроме правды, – это просто совершенно нелогично.

В.: В 1999 – начале 2000 года вы и господин Патаркацишвили получали большие суммы денег от господина Абрамовича и компаний, которые с ним были связаны, и вы не могли объяснить это без каких-либо документальных свидетельств, вы согласны?

О.: Совершенно, именно поэтому я позвонил профессионалам, которые могут создать структуру таким образом, чтобы я смог объяснить, что является источником моих денег.

В.: Будет ли справедливо сказать, что за период после того, как вы уехали из России, потребность в удовлетворении западных организаций по поводу информации об источнике доходов стала серьезной проблемой для вас и господина Патаркацишвили?

О.: Это было серьезной проблемой, даже если бы я оставался в России.

В.: И вам пришлось столкнуться, после того как вы уехали из России, с расследованием по поводу отмывания денег, генпрокурорами, прокурорами и судьями в ряде стран?

О.: Да, вы совершенно правы, действительно, мне пришлось с этим столкнуться. И у истоков этих расследований была Россия – это было политически мотивировано, что было признано этой страной, когда я получил политическое убежище. В отношении остальных расследований, господин Сампшн, вы очень хорошо знаете, дела были закрыты, потому что не было ни одной причины найти и подтвердить тот факт, что это было отмывание денег. Это я имею в виду Голландию, Швейцарию, в отношении России я вообще не принимаю в расчет.

В.: И мне кажется, расследования велись также во Франции и в Бразилии?

О.: Да, в Бразилии продолжается расследование.

В.: Хорошо, давайте сначала установим факты. Ваши доли в «Сибнефти», как вы заявляете, держались не через кипрские компании в ваших интересах, не так ли?

О.: Нет, они держались через господина Абрамовича, и он организовал, каким образом они держались. Первый раз меня проинформировали, как это организовано, – это было на встрече в Ле Бурже. Абрамович заявил: «Борис, для меня это уже организовано». Я немножко был удивлен, что он уже все по-западному организовал. И он не хочет, чтобы я сделал все то же самое. Именно поэтому я задумался в начале 2000 года.

В.: Скажите нам, когда вы впервые встретились с господином Кертисом в отношении западных структур?

О.: Не помню. Не очень хорошо помню. Я много раз с ним встречался. Обычно я с ним встречался в Лондоне, поскольку он в Лондоне базировался, я хорошо его знал. И он организовал эту идею с шейхом и так далее. И если… может быть, мне будет так легче вспомнить, может быть, я уже знал, что Роман нам заплатил нашу прибыль, я забыл, это было от имени алюминиевых активов или «Сибнефти», уже используя структуру шейха. Совершенно точно я знал о шейхе через господина Кертиса, это верно.

В.: Господин Патаркацишвили, похоже, консультировался с «Кертис и К», фирмой господина Кертиса, в октябре 2000 года. Вы об этом знали?

О.: Не помню. Я знаю, что Бадри, как я вам уже сказал, как только мы решили создать настоящую западную структуру, и Руслан Фомичев взял на себя инициативу это организовать, поскольку он сказал, что у него есть связи, настоящие связи на Западе. Наталья Носова тоже участвовала, но меньше. Она это лучше вспомнит.

И в то время меня представили нескольким людям, включая Кертиса. Я не помню, в 1998 году я встречался с ним или нет. Но я с ним позже часто встречался во Франции, точно совершенно, и гораздо более часто в Лондоне. И он был ключевым человеком, насколько я понимаю, который организовал «Девонию», сделку по «Девонии», когда мы продали наши доли в «Сибнефти», из-за его связей с шейхом, насколько я понимаю. Я хотел еще упомянуть, мне подтвердил господин Невзлин и, насколько я помню, господин Ходорковский, что господин Кертис – это настоящий юрист, поскольку он на них работал также. Он работал на группу «МЕНАТЕП».

В.: В конце 2000 года вы и господин Патаркацишвили договорились продать вашу долю в ОРТ за 150 миллионов долларов. Вы помните, что в соглашении, которое вы подписали для продажи вашей доли компании господина Абрамовича «Акмос», упоминается только 10 миллионов долларов из этих 150? То есть по 5 миллионов каждому из вас?

О.: Я хорошо помню, что мы решили организовать платеж таким образом, чтобы это было должным образом для господина Абрамовича оформлено и для нас, потому что в Ле Бурже Абрамович упомянул, что Путину не нравится в этом участвовать, быть в этом задействованным. И, насколько я помню, цена была, как вы правильно сказали, 150 миллионов. Это совершенно неправильно в отношении цены, поскольку даже пресс-секретарь Абрамовича дал четкие показания в 2010 году, что цена была, по крайней мере, один миллиард, но у нас не было выбора, как я вам уже сказал, из-за налоговых причин или из-за каких-то других причин…

Судья Элизабет Глостер: Господин Березовский, секунду, когда вы говорите, что пресс-секретарь господина Абрамовича давал четкие показания в 2010 году, что цена была, по крайней мере, один миллиард, вы имеете в виду цена или оценка?

О.: Я имею в виду оценку ЦБ России, когда они выдали кредит ОРТ. Это было в 1999 году, после кризиса, кредит они дали 100 миллионов. Я очень хорошо понимал настоящую стоимость ОРТ на то время.

В.: Господин Березовский, я вас спрашиваю о соглашении, которое вы подписали, о продаже. Очень простой вопрос. Было два соглашения по продаже ОРТ компании «Акмос», одно, подписанное вами, другое – господином Патаркацишвили, вы согласны?

О.: Я не помню имя компании «Акмос», но хорошо помню, поскольку вы упомянули, условия соглашения.

В.: Единственная цена, на которую ссылалось ваше соглашение по продаже ОРТ, это было 10 миллионов, а не 150 миллионов долларов?

О.: Где это упоминается?

В.: Цена, упомянутая в соглашении купли-продажи между вами и «Акмос», была только 5 миллионов каждому, то есть в сумме 10 миллионов, а не 150.

О.: Господин Сампшн, я уже вам сказал, я следовал советам Бадри и моих финансовых консультантов, и я им четко сказал, я очень хорошо это помню, что настоящая цена – 150 миллионов.

В.: Хорошо, я принимаю, что это было 150 миллионов. Вопрос следующий – из этих 150 только 10 миллионов было указано в письменных соглашениях, не так ли?

О.: Вы совершенно правы.

В.: Спасибо. Это произошло из-за того, что вы хотели избежать получения других 140 миллионов в России?

О.: Совершенно верно.

В.: Значило ли это, что у вас не было никакого документированного объяснения того факта, что вы в реальности получили 150 миллионов?

О.: Не знаю, но если банки это приняли, то у них есть соответствующие ссылки по поводу того, что это такое. В Ле Бурже Абрамович настаивал – не я настаивал, а Абрамович, – что это должно быть сделано именно так. Я никогда не настаивал, я предпочитал прямой платеж.

В.: Каким образом, поясните, пожалуйста.

О.: Вот таким способом, о том, что мы должны думать о налогах, о том, что ЦБ России, может быть, эти деньги мне не даст, поскольку нужно с Геращенко это обсуждать. И вы знаете, что в Ле Бурже произошло.

В.: Вы или господин Патаркацишвили проинструктировали «Кертис и К» помочь вам в составлении документов по источнику 140 миллионов долларов?

О.: В отношении меня, определенно, нет. В отношении Бадри – вероятно, что или он, или Фомичев проинструктировал. Не помню. Я не помню, чтобы они какие-то инструкции давали, как вы сказали, моим финансовым консультантам или людям, которые организовывали сделку.

В.: Что вы знаете о компании под названием Spectrum General Trading?

О.: Я слышал название, но больше ничего не могу вспомнить. Напомните мне, пожалуйста.

В.: Ну, из того, что вы можете помнить, вы ничего не можете сказать о компании Spectrum Trading?

О.: Я не помню названия компании.

В.: Вы были председателем совета директоров «Спектрума»?

О.: Не помню, не знаю, не знаю, не помню.

В.: Не помните, были ли вы председателем «Спектрума»?

О.: Определенно.

В.: Если вы были председателем совета директоров компании, вы этого совершенно не помните? Это верно?

О.: Я просто помню, что я был исполнительным секретарем СНГ, но я не помню, в каких компаниях я был в совете директоров председателем, поскольку там была тысяча разных компаний. И только Бадри и мои консультанты регулировали, где я должен быть председателем, а где – нет.

В.: Хорошо, давайте на «Спектруме» сейчас сконцентрируемся. Это была компания, которой стопроцентно владел шейх. Это шейх сделал вас председателем компании?

О.: Не помню, не знаю.

В.: Помните ли вы, что 6 января 2001 года вы подали заявление об открытии счета в банке Clydesdale?

О.: Я только знал, что счет был открыт в этом банке, но я не помню точную дату.

В.: Это ваш личный счет, это не счет одного из ваших трастов.

О.: Я не помню, что у меня был личный счет в этом банке.

В.: Это заявление об открытии счета. Это подписано и заполнено вашим почерком.

О.: Да, а подпись определенно моя.

В.: Это показывает, что 6 января вы подали заявление на открытие счета в банке Clydesdale. Чья идея открыть счет в этом банке?

О.: Мне кажется, это была идея Руслана Фомичева или Кертиса, не помню.

В.: На следующей странице документа вы себя описываете как председателя компании «Спектрум». Объясните, почему вы это сделали?

О.: Первое… Подождите секундочку. Первое – это не мой почерк. Кто-то это подготовил, и тут вообще на этой стороне даже подписи нет. Могло быть, что на 100 % я не видел этой страницы, поскольку моя подпись только на первой странице. И вы меня неправильно спросили, неправильно задали вопрос, ваш ли это почерк, да, вашей ли рукой вы заполняли? Я сказал: «Подпись моя, остальное – не мое».

В.: Господин Березовский, если вы подписали документ, который описывает вас в качестве председателя «Спектрума», это наверняка вы или один из ваших работников предоставили эту информацию человеку, который заполнил форму перед тем, как передать ее вам на подпись.

О.: Господин Сампшн, я хочу очень точно ответить, это моя подпись, совершенно верно. Я формально отвечаю за все, что здесь написано. Как вы до этого видели, я подписывал, даже когда меня вообще не упоминали. Например, видите, в этом документе мой день рождения неправильно записан. Я понимаю, что это нехорошо, но, поверьте, просто нулевая практически вероятность того, что я видел вторую страницу. Они мне ее дали на подпись, я подписал. Они сказали, это будет ваш счет, я сказал: «Хорошо», потому что кто-то другой это готовил. Люди, которым я доверял, это подготовили.

В.: «Спектрум» – это была компания, через которую вы собирались проводить основные средства от продажи ОРТ, не так ли?

О.: Не помню, но мне кажется, вы совершенно правы. Поскольку, как я уже упоминал, механизм продажи наших активов шейху был создан до «Сибнефти», и даже до того, как ОРТ… Поскольку часть, насколько я помню, часть нашей прибыли от «Сибнефти» или, может быть, от алюминиевых активов. Опять же сейчас не хочу вас уводить в сторону. Не хочу давать ложную информацию, должны были проводиться таким же образом. И Clydesdale банк работал на нас, да, совершенно верно.

В.: То есть какое-то время, до 6 января.

О.: Какого года?

В.: 2001-го. Вы и господин Патаркацишвили решили по какой-то причине, что вы будете использовать «Спектрум» в качестве структуры, чтобы передать вам прибыль от продажи вашей доли в ОРТ?

О.: Абсолютно можете быть уверены, это было не мое решение, это было решение моих консультантов, прежде всего Бадри, поскольку, как я вам уже говорил, мистер Сампшн, я Бадри доверял в то время, я доверял Фомичеву. И вот я так веду дела. Может быть, именно поэтому я сейчас здесь сижу в суде – потому что я доверял людям. Доверял людям и думал, что они действительно справедливые, честные, правдивые люди. Но получилось по-другому.

Опять же, господин Сампшн, можете не сомневаться, я никогда не обращал внимания на детали. Меня попросили подписать – я подписал. Я это знаю, что это нехорошо.

В.: Это письмо от господина Кертиса человеку, работнику банка Clydesdale, и он говорит, что он действует от имени компании «Спектрум», описывает две суммы по 70 миллионов долларов, которые должны быть переведены на ваш счет и счет Бадри. Он спрашивает господина Сайкса, будут ли они готовы принять эти две суммы по 70 миллионов. Он объясняет господину Сайксу, что будет иметься опционное соглашение… И там говорится, что номинанты «Спектрума» приобретут 99 % акционерного капитала «ОРТ-КБ», которая является самой крупной телевизионной медийной компанией, и так далее и так далее…

О.: Да, здесь так написано.

В.: Что вы можете нам сказать по поводу опционного соглашения?

О.: Ничего. Я ничего не знаю, как они организовали платеж. Моя просьба была простой: я хочу это законно получить на Западе. Эти средства. И до теперешнего момента никто, даже российская Генпрокуратура не обвиняла меня в получении этой суммы.

Я хочу подчеркнуть, господин Сампшн, это очень-очень важно. Российская Генпрокуратура по всему миру пытается что-то на меня найти за последние десять лет, и огромные-огромные суммы, просто миллиарды они никогда даже не отметили. Почему? Потому что их заплатил Абрамович. Если бы не Абрамович их платил, они бы моментально сказали, что это «грязные» деньги, и они будут меня обвинять во всех странах, которые с этим связаны.

В.: Вы хотели, чтобы этот перевод акций прошел как можно быстрее после вашей договоренности с господином Абрамовичем, чтобы господина Глушкова выпустили из тюрьмы?

О.: Совершенно верно. До самого последнего момента я пытался Глушкова освободить из тюрьмы, и было договорено, что его освободят после его дня рождения, 24-го. И когда я… мне позвонили, и когда я понял, что этого не произойдет, я подписал это соглашение.

В.: Господин Березовский, соглашение, которое вы здесь подписали, – это совершенно фиктивный документ. Он уводит в сторону. Как бы создает впечатление, что продаются акции компании шейха. Но эти акции были уже переведены на компанию «Акмос», компанию господина Абрамовича, за недели до этого.

О.: Господин Сампшн, я не хочу спорить по поводу определений, я просто спорю по поводу того, что произошло. Никогда никто опять же не обвинял меня в том, что что-то не так с этим документом: ни банк, который деньги получил, ни российская Генпрокуратура, ни лично господин Путин, поскольку это было организовано не мной. Если мне не повезет, после этого судебного заседания меня в этом обвинят, но я вас уверяю, этого никогда не произойдет, здесь ничего незаконного нет. Вот. Это означает, что продолжать настаивать, что это отмывание денег, совершенно не верно.

В.: Господин Березовский, этот документ, я вам вот что скажу, был подписан вами с единственной целью, чтобы банк Clydesdale принял ваши 70 миллионов, не так ли?

О.: Нет, вы не правы, господин Сампшн. Позиция следующая: я следовал советам своих юристов, включая, как вы сами упомянули, профессиональных английских юристов, юриста господина Кертиса или каких-то других, но сертифицированных профессиональных английских юристов. И что в этом не так?

В.: Скажите нам, пожалуйста, что это за сбор за пролет над территорией России?

О.: Господин Глушков, он специалист в этой области, он вам точнее может сказать. Насколько я понимаю, каждая страна, включая Россию, взимает платежи за пролет самолетов над своей территорией. И компания или государство собирает эти деньги. Зависит от страны.

В.: А вы имели право на получение этого сбора за пролет над российской территорией?

О.: Господин Сампшн, я же вам сказал, я не знаю. Я не знаю, потому что не я оперировал бизнесом, связанным с «Аэрофлотом».

Как вы правильно сказали, этим занималась «Андава» – компания в Швейцарии. Она оказывала «Аэрофлоту» услуги, это был бизнес «Андавы», самой «Андавы». Насколько я знаю, Глушкову никогда не предъявлялось обвинений в нарушении каких-то…

В.: Нет, я вас ни про «Аэрофлот», ни про «Андаву» не спрашиваю.

О.: Значит, мой ответ – я не знаю.

В.: Значит, кто-то сказал господину Кертису, что вы имеете право на получение платежей за пролет над Россией. Это неправильно было.

О.: Я не знаю, как господин Кертис получил эту ложную информацию.

В.: Но вы согласны, что это ложная информация? Вы не имели права на получение денег за пролет.

О.: Я не знаю. «Андава» зарабатывала деньги. Может быть, эти деньги были связаны с поступлением от сборов за пролет над российской территорией отчасти. Но я не знаю.

В.: Господин Березовский, я вам не про «Андаву» задаю вопрос. «Андава» никакого отношения к этому не имеет.

О.: Я не знаю, платились ли эти деньги мне, не знаю.

В.: Значит, российские сборы за пролет, учитывая огромную территорию России, взимаются с коммерческих авиалиний за пролет. Это представляет собой колоссальную сумму.