Текст книги "Очерки по истории политических учреждений России"

Глава XI
Положение Финляндии в Российской империи

В предыдущей главе мы познакомились с тем особым положением, в какое были поставлены Польша и польские губернии вследствие двух восстаний и опасения нового восстания. Если оставить в стороне эти причины, то мы не увидим никакой существенной разницы между политическим, по крайней мере, положением Царства Польского в том виде, как оно было создано или, вернее, восстановлено в более узких границах Александром i, и положением великого Княжества Финляндского, которое было призвано к национальному существованию территориальными и конституционными уступками, сделанными в его пользу тем же монархом. Эта точка зрения обыкновенно встречает себе противников в лице финских и французских юристов; однако сущность их аргументации трудно уловить, если только в этих ученых не говорит опасение, как бы такое сравнение не дало возможности предсказать грядущую судьбу финляндской автономии. В Германии светило по государственному праву Борнгак (Bornhak) высказывается в пользу взглядов автора. Он придает одинаковое значение связи между Россией и Финляндией и Россией и Польшей, рассматривая ту и другую унии, как виды неполного присоединения. Это удачно подобранный термин, посколько он показывает невозможность отожествлять отношение к империи Польши и Финляндии, по крайней мере в царствование Александра I, с отношением к ней какой-нибудь области или какого-либо совершенно независимого государства, объединенного с Россией личной или даже реальной униею. Уже тот факт, что до присоединения к России Финляндия не существовала как национально-политическая единица, не дает нам права говорить о вступлении ее в политический союз с империей в том смысле, в каком Бавария или Вюртемберг вступили в 1871 году в союз с другими германскими государствами; и в том также смысле, в каком Венгрия или Норвегия вошли в унию – первая с Австрией, а вторая – со Швецией. Но, конечно, из того факта, что эта уния не имеет соответствующего ей образца в существующей классификации различных видов ограниченного суверенитета и политической зависимости одного государства от другого, из этого факта вовсе не следует, будто чьи-либо права должны быть принесены в жертву; он лишь доказывает неполноту существующей ныне классификации и, в частности, невозможность подвести все случаи уний под унию личную или реальную с их подразделениями на конфедерации (союзы государств) и федеративные унии (союзные государства). Кроме Финляндии, и другие государства, как, например, Болгария, представляют в политических условиях своего существования такие особенности, которые не позволяют отождествлять их с кантонами Швейцарии или с отдельными штатами Американского союза. Из этого, однако, не следует, будто Болгарию нельзя считать ни отдельной провинцией, ни независимым государством.

При определении отношений России к Финляндии не может быть и речи о протекторате. Этот чрезвычайно неопределенный термин может быть применен лишь к таким весьма неточно установленным отношениям, какие существуют между европейским государством и какой-нибудь азиатской или африканской колонией, более или менее полно покорившейся, которая лишена права располагать собой посредством международных договоров и над внутренним управлением которой установлен известный контроль. Таково именно положение Туниса по отношению к Франции и Бухары по отношению к России. Особенность в положении Финляндии, равно как и Польши, заключается в том, что национально-политическое существование обеих является делом государя завоевавшей их страны. Обе они получили свою ограниченную власть из рук этого государя, признавшего за ними те исторические права и привилегии, которыми они пользовались при прежнем режиме – в Польше – республиканском и в Швеции – монархическом. Обе они были объявлены неразрывно связанными с Российской империей, так что ни перемена династии, ни изменение политического режима в России не могут поставить под вопрос продолжение этой унии. Обе они потеряли право вести отдельную от России иностранную политику и сохранили свое собственное законодательство, собственное министерство, собственный суд и армию. Из сказанного видно, как полна здесь аналогия и насколько трудно говорить о связи между Финляндией и Россией, как о чем-то по характеру своему совершенно отличном от тех условий, на которых после Венского конгресса была введена в состав империи Польша.

Сходство в политических условиях обеих стран никоим образом, однако, не дает нам права утверждать, будто в случае упорного недовольства в Финляндии последняя должна быть сведена на положение простой русской губернии, каковая участь постигла восставшую Польшу. Далекий от подобной мысли автор полагает, что восстание, всегда являющееся делом меньшинства, ни в коем случае не может служить для правительства основанием для отнятия политических вольностей. Пользование ими может быть на время приостановлено, но ни под каким предлогом не уничтожено.

После этого краткого введения познакомимся с историей неполного присоединения Финляндии к Российской империи и, в самых общих чертах, с настоящим устройством Великого княжества и постараемся, таким образом, выяснить, поскольку возможно, причину тех враждебных чувств, которые финны питают к русскому правительству. Финские научные авторитеты – и никто более, как профессор Гельсингфорского университета Даниэльсон, исправляя многочисленные ошибки русских авторов, а именно, г. Ордина, превосходно установили, по крайней мере по мнению автора, тот факт, что основные принципы, на которых были построены взаимные отношения Финляндии и России, следует искать не в Фридрихсгамском мирном договоре, а в решениях, принятых несколько ранее, при созыве сейма в Борго. Мысль создать из Финляндии независимое государство – одно из тех государств-буферов, которые подобно Бельгии или Швейцарии мешают, увы, более в теории, чем на практике – непосредственным столкновениям более важных политических тел, эту мысль, говорю я, лелеяли в России еще со времен Петровских завоеваний на берегах Ботнического и Финского заливов. Чтобы обеспечить Петербург от возможности шведского вторжения, Петр и его ближайшие преемники удержали в руках России южную часть Кексгольмской губернии и город Выборг. Это завоевание привело русских к тесным сношениям с финляндцами и позволило петербургскому правительству, если не создать, то, по крайней мере, поддерживать род агитации в пользу автономии.

Воспользовавшись новой войной со Швецией, императрица Елизавета обнародовала в 1742 году манифест, в котором объявляла себя готовой признать за Финляндией независимость. Финляндцы должны были в течение войны присягнуть Елизавете на верность, но по Аббоскому миру в 1743 году России удалось удержать за собой лишь остаток Карелии, из которой была образована Выборгская губерния. С этого момента в Финляндии нарождается партия, склонная к восстановлению старых границ с переменой государя.

По плану этой партии Финляндия должна была стать государством либо совершенно, либо полунезависимым от России. В пользу первой части этой альтернативы одним финским патриотом Спренгтпортеном была написана и представлена Екатерине II докладная записка; императрица одобрила ее, собственноручно написав одну фразу, которая показывала, что независимость Финляндии она считает выгодной для России. В 1788 году обнародован был манифест, в котором Екатерина II обещала финляндцам признать за ними автономию и приглашала их созвать сейм для ее объявления. Нет ничего удивительного, что Александр I, неизменно заявлявший о своей готовности продолжать политику бабушки, усвоил себе тот же взгляд на необходимость создания нового национального государства – Финляндии для воспрепятствования будущим конфликтам со Швецией. В 1808 году генерал Кутузов имел несколько свиданий с Спренгтпортеном и получил от него докладную записку, приглашавшую императора высказаться за независимость Финляндии и возвратить последней Выборгскую губернию. Как мы это увидим, оба совета были выполнены императором в 1811 году. Но уже в 1808 году главнокомандующий русской армией в Финляндии Буксгевден обнародовал манифест, выражавший те же взгляды, какие были сформулированы и Спренгтпортеном. На некоторое время и как результат крупных военных успехов идея финляндской автономии сменилась в уме Александра мыслью о простом присоединении с предоставлением затем некоторых привилегий. Но новые неудачи открыли вскоре глаза императору на всю выгодность для него плана Спренгтпортена, и в манифесте от июня 1808 года Александр обещал финскому народу, что его старинные законы будут в точности или, как он выразился, полностью сохранены. 30 ноября того же года он принял финскую депутацию, от имени которой Маннергейм сказал царю, что финляндский народ – народ свободный, подчиняющийся своим собственным законам, и что он верит обещанию государя уважать его религию, права и вольности. На ходатайство Маннергейма о разрешении созвать общее собрание представителей страны был дан 7 января 1809 года благоприятный ответ. Таким образом, через две недели Александр, в первый раз титулуясь не только императором и самодержцем всероссийским, но и великим князем Финляндским, созвал в Борго финляндский сейм. Сперанский, ближе всех стоявший к царю и пользовавшийся в то время полным его доверием, поручил финляндцу Ребгендеру выработать план этого созыва сообразно со старинными шведо-финскими законами.

27 марта 1809 года император лично отправился в Борго, где подписал следующий акт: «Волею Всевышнего получив во владение Великое княжество Финляндское, Мы желаем настоящим подтвердить и закрепить религию, основные законы княжества и права и привилегии, которыми, согласно с конституциями, пользовались каждое сословие в отдельности и все жители в общем, великие и малые. Мы обещаем сохранить эти преимущества и законы в полной силе без всяких изменений». Конституции, о которых упоминает император, относятся к 1772 и 1789 годам. Обе они даны были Швеции, а значит и Финляндии как входившей в состав Швеции. Конституция 1772 года восстановила права сейма в том их виде, в каком они были утверждены в 1723 году, и права короля. Тридцать девятый параграф этого документа, называемый regerings form, объявлял, что сословия королевства не могли изменить основные законы без согласия короля, а сороковой – что король не мог ни издать новый закон, ни отменить старый без согласия сословий (штатов). Конституция 1789 года усилила право короля, отдав в его руки направление иностранной политики и законодательную инициативу. Штаты сохранили, однако же, свое право обсуждения бюджета и всех судебных реформ. Оба эти акта объявлены были сеймом основными, ненарушимыми и неизменными. И именно эти конституции, а не свод гражданских законов 1734 года думал подтвердить Александр, хотя некоторые русские авторы и пытаются доказать противное, основывая свои заключения на столь смешных данных, как, например, следующее: русский текст акта употребляет слова «коренные законы» вместо «основные законы». Однако изучением современных юридических актов легко было установлено, что оба термина имели одно и то же значение. Но как бы то ни было, намерение императора сохранить не только гражданские, но и политические учреждения Финляндии ясно видно из следующих слов его, произнесенных при открытии сейма в Борго: «Я обещал сохранить ваши конституции и основные законы; настоящее ваше собрание является гарантией моего обещания; это собрание есть поворотный пункт в вашем политическом существовании, ибо ему предназначено закрепить те узы, которые связывают вас с новым порядком вещей, и права, предоставленные мне военной удачей, дополнить правами, более дорогими моему сердцу и более соответствующими моим принципам, правами, рождающимися из чувства любви и преданности». Сверх того, в этой же самой речи император говорит о финляндском отечестве, о финском народе, о населении Великого княжества, стоящих отныне в ряду народов, управляющихся своими собственными законами.

Если же Россия есть и была уже самодержавной во время составления актов и произнесения слов, только что нами упомянутых, если вся верховная власть в государстве целиком находилась и находится до сих пор в руках императора, то не вполне понятно, почему не связывают эти торжественные заявления и почему бы они требовали нового подтверждения в мирном договоре, как фридрихсгамский, которому надлежало лишь урегулировать взаимные отношения воюющих сторон, России и Швеции. Правда, шведское правительство обратило внимание правительства Александра на необходимость ввести в договор параграф в пользу сохранения в Финляндии свободы совести и старых законов и привилегий; но просьба эта была отклонена на том лишь, по-видимому, основании, на которое ссылался русский уполномоченный, что его величество завоевал себе любовь финляндцев и был признан ими верховным государем еще до заключения мирного договора и что в качестве их государя Его Величество открыл собрание сословий Великого княжества.

Вот каково происхождение неполного присоединения Финляндии к Российской империи. Посмотрим теперь, какова была судьба свободных представительных учреждений, дарованных императором его новым подданным. Период, следовавший за присоединением Финляндии, не был благоприятным для автономных учреждений. Война за национальное существование России, веденная против Наполеона, до такой степени поглощала все материальные и духовные силы империи, что не оставалось времени для созыва представительных собраний. Затем наступила эпоха Священного союза с его серией конгрессов, собиравшихся не столько для обеспечения международного мира, сколько для подавления свободной мысли и всякого рода либеральных движений. И Александр, неоднократно посвящавший не только своих советников и министров, но даже и иностранных посетителей, как госпожу де Сталь (de Stael), в свой план конституционного устройства России, отложил исполнение этого плана на неопределенный срок.

В последние годы своего царствования, зная о различных заговорах его собственных чиновников в целях достижения политических реформ, он горько жаловался своим приближенным, что революционеры, стремясь к осуществлению его собственных идей, поставили его в полную невозможность преследовать их со всею строгостью. Но он был далек от того, чтобы взять на себя инициативу в реформах, ставших необходимыми. Боясь вызвать еще большее возбуждение, он не созывал даже новых сеймов ни в Польше, ни в Финляндии – право, предоставленное по финляндской конституции одному лишь императору. Самодержавный Николай I, подавив восстание 1825 года, воздержался от всякого нового созыва финляндских представителей. Таким образом, сейм не имел случая заседать; но так как никакая политическая свобода не может быть уничтожена потому лишь, что вышла из употребления, то из указанных фактов нельзя сделать вывод, будто финляндская конституция перестала существовать. Поэтому нет ничего удивительного, что по восшествии на престол Александр II издал манифест, в котором выражал желание, чтобы его финляндские подданные пользовались всеми правами и привилегиями, предоставленными им основными законами и особыми статутами. Два года спустя в 1859 году финляндскому сенату предложено было составить список вопросов, требовавших немедленного разрешения их сословиями; этот список был представлен императору в 1861 году и в следующем манифесте Александр II возобновил свое обещание созвать сейм, как только обстоятельства позволят. Этот созыв имел, наконец, место в 1863 г.

Во французской речи, произнесенной императором по случаю открытия Гельсингфорского сейма, Его Величество сделал, между прочим, следующее заявление: «Вам предстоит высказаться о необходимости и размерах предлагаемых мною налогов. Так как некоторые из основных законов не отвечают нуждам, которые проявились со времени присоединения Великого княжества, то я намерен поручить кому-либо выработку нового закона в истолкование и дополнение законов основных. Новый сейм, который будет созван через три года, займется рассмотрением этого проекта. Далее, оставляя совершенно неприкосновенным принцип конституционной монархии, который соответствует нравам и обычаям этого народа и которым проникнуты все его законы и учреждения, я намерен расширить принадлежащее уже сейму право определения размеров и числа налогов и восстановить некогда принадлежавшее ему право инициативы» (очевидно, до шведской конституции 1789 года). Александр II оставлял за собою право инициативы лишь в вопросе об изменении основных законов и выразил надежду, что доброе согласие между ним и сеймом даст ему возможность созывать последний периодически. В 1869 году этот же император утвердил новое положение о сейме, выработанное назначенною народными представителями комиссией. В этом положении был провозглашен принцип периодического через каждые пять лет созыва сейма; никакой из основных законов не должен был быть отменен или изменен иначе, как с согласия всех сословий и по исключительной инициативе императора и великого князя.

Это положение было объявлено основным законом, и, утверждая его, император обещал пользоваться правом, предоставленным ему конституциями 1772 и 1789 годов. В царствование Александра II (в 1867 году) сейм равным образом участвовал в выработке нового закона об армии. Был принят принцип всеобщей воинской повинности, но на том условии, чтобы финляндцы служили лишь в пределах Финляндии и под командой финляндских офицеров. Правила эти признаны были составляющими основной закон и, следовательно, не подлежащими никаким изменениям иначе, как с согласия всех сословий и по инициативе императора.

Хотя в царствование его преемника Александра III начали ходить слухи о желании правительства положить конец финляндской автономии, однако мирное развитие учреждений этой страны шло обычным путем. Исполняя обещание, данное еще Александром II, новый император предоставил сейму в 1886 году право предложений по всем вопросам, кроме касавшихся основных законов, армии и флота и законодательства о печати. По этому поводу в высочайшем указе снова был упомянут старый принцип, в силу которого никакие изменения не допускаются в положении страны без согласия сейма.

Но, вопреки всем этим обещаниям, поведение высших сфер по отношению к Финляндии становилось все более и более подозрительным и вызывающим. Одно только назначение на пост генерал-губернатора Финляндии (то есть представителя царской власти в Великом княжестве) генерала Бобрикова, известного своей ненавистью ко всякого рода национальной независимости, ненавистью, проявленною им по отношению к немцам в течение его долгого пребывания в балтийских губерниях, – одно это назначение вызвало сильные опасения. Вскоре затем последовало новое назначение – смешанной комиссии, в которой русские чиновники были в большинстве и задачу которой составляла выработка проекта объединения почтового, финансового и таможенного управления в России и Финляндии. Нет ничего удивительного, что по открытии сейма председатели четырех сословий обратились к императору с протестом. Это заставило последнего объявить «дорогим сердцу Нашему» финляндским подданным, что он по-прежнему проникнут к ним чувством благосклонности и доверия и намерен сохранить права и привилегии, дарованные финляндцам русскими монархами.

Более серьезные затруднения возникли в течение настоящего царствования. Их источником явилось желание военного министра увеличить военные силы Великого княжества, ввести их в состав русской армии и заставить служить за пределами Великого княжества и под начальством русских офицеров. Генерал-губернатор Бобриков объявил сейму, созванному в чрезвычайную сессию, что военная реформа будет введена даже без согласия четырех сословий. Таким образом, проект нового закона был представлен не для обсуждения и принятия его сеймом, а исключительно для получения его мнения по данному вопросу. Это происходило в начале 1899 года. Несколько недель спустя был обнародован подписанный государем манифест, к которому были присоединены так называемые основные правила с обычной формулой: «Быть по сему». В манифесте было сказано, что Финляндия пользуется особыми исполнительными и судебными учреждениями, приспособленными к местным условиям, но что рядом с вопросами местного законодательства, возникающими из особого характера общественного строя Финляндии, имеются и другие вопросы, касающиеся политического управления страны, и что эти последние слишком тесно связаны с общими нуждами Российской империи, чтобы их можно было предоставить исключительному ведению учреждений Великого княжества. О способе разрешения таких дел точных правил в законах Финляндии нет; этот пробел вызывает крупные неудобства. «Чтобы избежать их, – продолжает император, – Мы сочли за благо дополнить существующее законодательство установлением постоянного порядка, в котором будут вырабатываться и обнародываться законы общего для всей империи интереса». Вследствие этого новые основные правила объявляют, что в таких вопросах сейм будет иметь лишь совещательный голос, решение же будет приниматься Государственным советом и императором.

Подобные правила являлись несомненным нововведением. Невозможно было сопоставить их с обещаниями, данными сейму тремя Александрами. Критикуя их, один из членов датского верховного суда Нигольм (Nyholm) вполне справедливо замечает, что относительно всех законов, применяемых в Финляндии, законодательная власть должна отправляться государем и сеймом; что конституция Великого княжества не говорит о законодательной власти Государственного совета; что введенные императором новые правила ограничивают права сейма, предоставляя ему лишь совещательный голос в вопросах общего интереса, и что подобное нововведение тем более опасно, что вопросы эти не перечислены и, таким образом, определение из всецело предоставляется монарху.

Газеты пространно оповещали мир о дальнейших событиях: как финляндский сенат, хотя и согласившийся большинством одного голоса на обнародование манифеста, единодушно высказался за торжественный протест против незаконности новых правил. Сейм последовал его примеру, и президенты различных сословий попросили у императора аудиенции для представления ему заявлений сейма. Но они не могли ее добиться. Пятьсот почетных граждан Финляндии доставили в Петербург петицию, покрытую пятьюстами двадцатью тремя тысячами подписей. Им приказано было уехать. Иностранные публицисты, государственные деятели и профессора университетов также подписали род протеста, и один из них, недавний министр юстиции Франции Трарье с таким же успехом добивался личного свидания с императором по этому поводу. До поры до времени Его Величество заявлял о том, насколько огорчает его предположение, будто он нарушил свое слово или что его личное вмешательство в определение того, какие вопросы представляют общий интерес, не было принято в Финляндии, как лучшая гарантия сохранения ее местного управления. Но эти платонические заявления произвели не большее действие, чем зажимание рта финляндской прессе. Хотя сейм и согласился увеличить численность войск с пяти до двенадцати тысяч человек и разрешить этим войскам в случае войны оставить страну, если защита княжества не требует их присутствия, но сословия всегда продолжали и продолжают протестовать против неконституционного характера мер, недавно принятых императорским правительством. На заседании сейма 13 января 1900 года глава дворян, так называемый предводитель земли, настаивал на том факте, что Финляндия не совершила никакого поступка, который бы позволил думать, что она потеряла свои права. Архиепископ поддерживал то положение, что внутренний мир невозможен, пока право не восторжествует над силой. Представитель горожан настаивал на чувстве законности, присущем финскому народу, который полагает, сказал он, что каждый – великий, как и малый – обязан склониться перед волею закона. И тальман, или оратор крестьян, осветил тот печальный факт, что чрезвычайное увеличение числа финляндских эмигрантов в Америку является прямым следствием несчастного положения страны.

Если мы спросим себя, какие цели может преследовать это несвоевременное посягательство на однажды уж признанные вольности, нам чрезвычайно трудно будет найти удовлетворительный ответ. Никакой политический заговор никогда даже и в мыслях не существовал у финляндцев; в стране не было никакого сепаратистского движения; лояльность финского народа и его преданность царствующей династии никогда и никем не подвергалась сомнению. Тринадцать лет тому назад во время своего продолжительного пребывания в Стокгольме, куда он был приглашен для чтения лекций, автор имел возможность встречаться с финляндцами, принадлежавшими к лучшему обществу; все они питали чувства симпатии к императорской фамилии и глубокую ненависть ко всем недовольным в России. Возникает вопрос: не пришли ли они к тому выводу, что мирному развитию их учреждений угрожает тот самый союз национализма с самодержавием, который считается величайшей преградой и на пути к свободе России? Возможно, что так неожиданно свалившееся на них бедствие открыло им глаза на необходимость лучшего знакомства с тем, что происходит в остальной части империи, и более разумного выбора себе союзников на будущее время. Автор желал бы видеть их вступившими на этот новый путь, но он не вполне уверен в этом ввиду значительной разницы между демократическими тенденциями русского общественного мнения и аристократической исключительностью финнов. И возможно, что этой тенденцией Финляндия обязана тому обстоятельству, что из всех европейских стран она одна удержала свою почти средневековую организацию сейма из четырех отличных одна от другой камер, из коих каждая состоит из представителей только одного сословия. Эта организация – шведского происхождения, но сама Швеция оставила ее в 1866 году. Что же касается Финляндии, то новым статутом 1869 года четыре сословия были удержаны. Рыцарству и дворянству также предоставлена особая камера, несмотря на сравнительно ограниченное число дворянских родов – всего 241; каждый род имеет право посылать своего представителя. Обыкновенно это право осуществляется через старейшего члена рода; в случае же его нежелания он может быть заменен каким-нибудь другим дворянином из того же или даже из другого рода. Это же дворянство, по статуту 1809 года, имеет право на половину, по меньшей мере, кресел в сенате.

Духовенство также пользуется правом собираться в особой камере. Дело идет, вполне понятно, о духовенстве лютеранском исключительно; другие исповедания терпимы, но в отправлении государственной власти участия не принимают. Из принадлежащих духовенству тридцати восьми голосов три находятся в распоряжении архиепископа и двух епископов, двадцать восемь принадлежат выборным от приходских священников, а остальные распределены между университетом и делегатами школьных учителей, до 1889 года набиравшихся исключительно из лютеран; по отношению к учителям истории это правило остается в силе по сие время.

Представители городов составляют камеру отдельно от высших сословий и от крестьян. Число депутатов от одной городской коммуны зависит от числа ее жителей; один выборный полагается на шесть тысяч душ. Избирательная коллегия состоит в городах из всех плательщиков местных налогов, за исключением высших сословий, солдат и домашней прислуги. Выборы бывают одно– и многостепенные в зависимости от местных постановлений; во многих городах введен множественный вотум, так что одно лицо может иметь два, три и более голосов, смотря по размерам платимых им налогов; наиболее обложенные имеют до двадцати пяти голосов. Из этого видно, что плутократия играет в Финляндии крупную роль в деле управления государственными делами. Все города вместе посылают пятьдесят восемь депутатов, из коих десять приходятся на Гельсингфорс и пять на Або. Что касается крестьян, то число их представителей, образующих особую камеру, равно числу судебных округов – всего шестидесяти двум. Здесь выборы двухстепенные – сначала делегатов, а затем уж депутатов. Право голоса предоставлено всем плательщикам податей, число же принадлежащих каждому голосов зависит от размера платимых им личных налогов, – новое подтверждение того факта, что богатые классы поставлены в наиболее благоприятные условия в деле пользования своими политическими правами. Чтобы стать депутатом, необходимо быть христианином и иметь, по крайней мере, двадцать пять лет. Статут сейма гласит, что при отправлении своих обязанностей депутаты ничем не связаны, кроме необходимости соблюдать основные законы. Это не мешает им находиться в зависимости от своих избирателей и преследовать задачи класса, тем более что вести дебаты и принимать решения они должны не в общем собрании, а в соответствующих камерах. Всякий закон, кроме основных, считается принятым, если три камеры высказываются за его принятие. Для внесения изменений в конституцию требуется единогласный вотум всех четырех камер. Высшая судебная власть принадлежит тому же учреждению, что и исполнительная – финляндскому сенату, известному вначале под именем «совета». Его президент, генерал-губернатор и президенты четырех камер назначаются императором; эти последние не имеют решающего голоса. Судебные и исполнительные функции распределены между секциями сената следующим образом: одна из этих секций является апелляционным судом и имеет право во всех случаях, кроме требующих назначения смертной казни, давать императору указания о применении им своего права – права помилования; хозяйственная секция ведает все гражданское управление Великого княжества и в то же время представляет род административного суда, которому можно жаловаться на действия чиновников. Что же касается общего заседания всех департаментов сената, то оно занимается исключительно теми делами, которые бывают поручены ему императорским указом.

Переписка императора с финляндской администрацией ведется через посредство статс-секретаря по делам Финляндии, находящегося в Петербурге. Этот пост поручался чрезвычайно опытным политическим деятелям, вроде Сперанского. В настоящее время он совершенно заменил комиссию по финляндским делам, состоявшую из государственных деятелей Великого княжества и благодаря этому имевшую возможность давать государю хорошие советы в делах, касавшихся Финляндии.