Текст книги "Очерки по истории политических учреждений России"

Чтобы составить себе представление о том, что дали России Земские Соборы, мы должны изучить их роль в устранении административных злоупотреблений и преобразовании суда. Вспомним, как часто они восставали против олигархического правления бояр, против деспотизма воевод, против развращенности и лихоимства московского чиновничества. Вспомним, сколько раз они выступали защитниками правосудия и равенства, борясь против системы судебной неприкосновенности, против ничем не оправдываемой раздачи казенных земель и против податных изъятий, которыми пользовались дворянство и духовенство. И нам нетрудно будет признать, что их влияние было действительно благотворно. Несколько раз им выпадала честь участвовать в крупных административных и судебных преобразованиях, как например в кодификации законов и отмене местничества. Внешняя политика также неоднократно обсуждалась соборами – с пониманием дела, со здравым практическим смыслом. Их религиозные и патриотические чувства не заслоняли перед ними опасностей новой войны и необходимости оставления приобретения, совершенного без всякого труда. С другой стороны, естественное отвращение к новым налогам не помешало им протянуть руку помощи братьям-православным, когда последние боролись за свое освобождение от религиозных преследований католической Польши. Хотя они и воспротивились возможности присоединить Азов, тем не менее в другом случае эти же представители великорусского народа открыто выразили свое желание объединиться с Малороссией, несмотря на риск новой войны, неизбежно связанной с увеличением налогов. В Смутный Период они явились защитниками национальной идеи, сопротивляясь всякой политической комбинации, которая могла бы завершиться подчинением России иностранному государю. В злополучные дни, когда столько провинций было занято польскими солдатами, когда бояре наполовину склонялись в пользу польского королевича Владислава, когда Новгород отдельно заключил мир со шведами и был готов признать сомнительные права шведского претендента, политическое единство России нашло себе защитников лишь в рядах низших сословий, представленных на Соборе.

История былых русских парламентов представляет, конечно, меньше драматического интереса, нежели история английских парламентов или французских Генеральных Штатов. Очень редко случалось, чтобы между различными сословиями, созванными на национальное собрание, вспыхивали раздоры. Не было на них ни грубых нападок, с какими делегаты дворянства обрушивались на третье сословие на собраниях Генеральных Штатов 1613 года. Не было и союзов или соглашений между сословиями, вроде тех, которые не раз давали возможность английским баронам и burgess одерживать над королем явную победу. Язык, который употребляли русские представители в обращении к государю, был скромен и иногда даже с рабским оттенком: они обыкновенно называли себя «холопами Его Величества». Но, делая это, они никогда не забывали своих обязательств по отношению к избирателям, обязательств, состоявших прежде всего в том, чтобы открывать правительству глаза на «все несправедливости, грабежи и притеснения, совершаемые его чиновниками». Это – подданные, сознающие свой долг перед государем и страною, готовые пожертвовать жизнью и имуществом на защиту действительных интересов отечества; но это не рабы, боящиеся открыть рот или оскорбить слух монарха искренним рассказом о своих обидах. Их преданность царю равна их преданности греческой церкви: они православные и потому готовы отдать свою кровь на защиту своей веры, наивно воплощаемой, какой это иногда бывает, в изображениях святых. Но они нисколько не склонны к клерикализму и не видят ничего дурного ни в обложении духовенства налогами, ни даже в секуляризации их имущества в пользу страны или в пользу военного сословия. Так как члены Соборов и сами были неграмотны, то нисколько не удивительно, что они не принимали никаких мер для увеличения числа школ и воспитательных заведений. По всей вероятности, это единственные представительные собрания, ни разу ни слова не сказавшие о науке и просвещении. И именно невежеством членов объясняются, главным образом, столь малорациональные взгляды Соборов на торговые сношения с иностранными государствами; неудивительно, что вся торговая политика сводилась в их представлении к ограничению конкуренции со стороны восточных и западных купцов.

Кроме Собора, царю в его правительственной и судебной деятельности помогала, в качестве постоянного совещательного утверждения, Боярская Дума. Русские и иностранные современники одинаково свидетельствуют, что, начиная с Алексея, цари стали реже созывать думу, решая время от времени весьма важные вопросы единолично или же по совету не только членов Думы, но и людей, к этому учреждению не принадлежавших. Об этом ясно говорит англичанин Флетчер, который является, быть может, лучшим знатоком России времен Алексея. Его свидетельство подтверждается Котошихиным, который, в общем, довольно неблагосклонен к людям, составлявшим Думу. По его словам, они заседали, свесив головы и не раскрывая рта. Общая формула принятых царем решений упоминает, либо, что бояре присутствовали на дебатах, либо же, что они ответили на вопрос, предложенный царем. Что касается компетенции Думы, то она сильно менялась в зависимости от потребностей момента. В правление Михаила бояре, заседавшие в совете, призывались обыкновенно к отправлению обязанностей верховного суда. В качестве судей они не только имели совещательный голос, но и постановляли решения в отсутствие царя.

С другой стороны, в правление Алексея, второго царя из дома Романовых, получила начало некоторая иерархия между различными высшими правительственными учреждениями или приказами, и одна лишь Дума имела право заседать без царя в «золотой комнате» и решать там вопросы внутреннего управления, которых приказы не смели касаться по собственной инициативе. Эти административные вопросы обыкновенно обсуждались не всей Думой, а лишь теми из ее членов, которых царь специально назначал к участию в таких совещаниях и которые одни только и составляли расправную палату. Их ведению подлежали дела, не предусмотренные законом или же возбуждавшие сомнение в правильном его толковании. На рассмотрение этого маленького совета поступали также все вопросы, по которым не могло состояться единогласное решение членов приказа. Таким образом, в России, как и в других европейских странах, совет монарха – curia regis заключал в себе зародыши верховного суда и высшего административного учреждения. И то, и другое учреждение находились в руках русского дворянства, которое также заведывало различными приказами и таким образом направляло и разрешало самые разнообразные государственные дела. Членам того же дворянства царь поручал командование армией; последняя была составлена преимущественно по образцу феодальных войск, служба которых оплачивалась не столько деньгами, сколько дававшимися в пожизненное владение землями. Наконец, дворянам же было поручено и управление провинциями. Никто, кроме дворянина, не мог быть воеводой и, в качестве такового, добывать средства к жизни путем постоянного вымогательства различных приношений. Слово «кормление» достаточно красноречиво само по себе, и при виде воеводы, просящего у царя на кормление город или провинцию, не остается сомнения, что лихоимство законное предшествовало в русской истории лихоимству незаконному, еще и ныне распространенному.

Так как дворяне, которым царь поручал заведывание административными и судебными делами своего государства, не отличались ни образованием, ни особенным вниманием к делам, то в помощь им назначались несколько главных дьяков и более или менее значительное число писцов. Сверх того, множество неофициальных писцов, неимущих грамотеев, добывали себе средства к жизни составлением частных актов, вроде прошений в суд от истца или возражений ответчика; ибо, по господствовавшей в судах того времени формалистской системе весь процесс целиком производился письменно. Когда царь желал назначить кого-либо в ту или иную специальную отрасль администрации или суда, он издавал приказ, объявлявший, что такому-то лицу предписано впредь заниматься такими-то делами. Но так как для одного человека там бывало слишком много дела, то в помощь ему назначались два или три дворянина из низшего слоя, сверх одного или нескольких дьяков, занятых письмоводством. Различные присутственные места, созданные таким образом и известные под именем приказов, имели свой особый бюджет. Ввиду этого некоторые налоги или государственные монополии передавались исключительно тому или иному приказу.

В распределении государственных дел между приказами незаметно никакой идеи о строгом разделении функций между чиновниками сообразно с логическим разделением всей сферы внутреннего управления на разнообразные и отличные друг от друга отрасли. Таким образом, несколько отдельных и независимых друг от друга приказов занимались финансовыми и военными делами, а новоприобретенные области, как Казань, получали особое управление вместо того, чтобы их дела ведались вместе с делами остального государства. Чтобы показать на примере, как были образованы приказы, перечислим некоторые из них. Приказ Большого Дворца заведывал снабжением царского двора хлебом, медом, пивом и вином и управлял посадами и деревнями, принадлежавшими казне; таким образом, он исполнял и судебные обязанности, разрешая гражданские тяжбы жителей этих посадов и деревень, по крайней мере – пока для этой цели не был учрежден особый судный приказ Большого Дворца. Этому приказу принадлежало также право назначения воевод во все зависевшие от него города. Особенно странно, что тому же приказу были подведомственны все гражданские интересы духовенства как белого, так и черного; под последними разумелось духовенство монашеское. Все гражданские тяжбы духовенства разбирались этим приказом, по крайней мере до 1640 года, когда был учрежден новый приказ – Монастырский; однако последний просуществовал лишь до 1677 года и был снова присоединен к приказу Большого Дворца. Если прибавить, что время от времени учреждался специальный приказ для снабжения дворца хлебом, другой – для наблюдения за производством серебряной и золотой посуды к царскому столу и церковной утвари, а третий – для своевременного служения панихид по покойным царям, великим князьям и членам царствовавших домов, то ясно станет, какая царила путаница в распределении функций между этими учреждениями.

Нам незачем приводить список хотя бы важнейших из приказов. Достаточно будет отметить, что особый Посольский приказ ведал дела по дипломатическим сношениям, как и с агентствами других стран, учрежденными в России. Возбуждался ли вопрос о разрешении иностранцам въезда в Россию или о разрешении русским выезда из нее – оно подлежало компетенции названного приказа. Он же являлся и чем-то вроде высшего почтового управления, так как почта находилась в руках иностранцев и функционировала лишь по большим дорогам, ведшим за границу. Назначение пожизненных бенефиций в вознаграждение за военную службу было сосредоточено в руках другого специального приказа – Поместного. Заведывание армией было разделено между большим числом учреждений этого рода: одно ведало стрельцов – постоянное пехотное войско, созданное во времена Василия III, другое – недавно – в царствование Алексея – образованную кавалерию, еще два других – легкие казачьи войска и иностранные полки, находившиеся на русской службе, и т. д. Равным образом, и финансовое управление находилось в ведении нескольких приказов и одного специального – так называемой Большой Казны. Кроме того, некоторые отдельные провинции, как Сибирь, Малороссия и прежнее Казанское царство находились в заведывании особых приказов. Этих кратких указаний об организации русских приказов вполне достаточно, чтобы показать отсутствие строгого разделения функций финансовых, административных и судебных в течение XVII века, хотя некоторые приказы – например так называемый Разбойный, уже имел вид уголовного суда для тяжких преступлений.

Обратимся теперь к низшим и подчиненным судам. Со времен Ивана Грозного уголовные преступления разбирались в первой инстанции выборными судьями округов, называвшимися старостами; позже компетенция этих судей была распространена, по крайней мере в городах, и на гражданские дела. Но выборные судьи жили не жалованьем, а вознаграждением с тяжущихся, и потому стали вскоре столь же вредными и ненавистными, как и служившие по назначению воеводы. Впрочем, система разрешения гражданских споров выборными судьями применялась, по-видимому, не особенно строго, иначе бы члены собора 1642 года не жаловались на то, что их разоряют воеводы, назначенные в города вопреки существовавшему некогда обычаю посылать их только в пограничные крепости. И если вспомнить, что уголовное правосудие, отправлявшееся воеводами и их дьяками, было столь же бесчеловечно, как и во всей остальной Европе того времени, то нечего будет удивляться бесконечным жалобам на обращение с виновными и ненависти простого народа к русским боярам, занимавшим судебные должности. Смертная казнь, например, назначалась не только за убийство, но и за всякие государственные и религиозные преступления: фальшивомонетчикам вливали в горло расплавленный металл; а преступивших словом против особы царя наказывали кнутом и отрезали им язык.

Усилению ненависти простого народа к высшим классам способствовало в эту эпоху еще и то обстоятельство, что русское дворянство при прямой поддержке царя завершило столетний процесс превращения русского крестьянина из свободного земледельца в раба. Этот вопрос, заслуживающий специального изучения, не может быть изложен здесь с необходимыми подробностями. Мы ограничимся кратким указанием тех фактов, которые вызвали уничтожение некогда существовавшего права сельских арендаторов быть выкупленными в случае замедления в платеже арендных денег каким-нибудь соседним дворянином, переселявшим их затем на свои собственные земли. Обыкновенно этим обычным правом пользовались наиболее богатые из дворян. Поэтому неудивительно, что, желая оградить интересы менее богатых, правительство ограничило право крестьян переходить от одного помещика к другому одним определенным днем по окончании жатвы – Юрьев день – и разрешило помещикам искать беглого крестьянина в течение пяти лет со времени его побега.

Меры этого рода были приняты в конце XVI столетия, когда Борис Годунов, избранный впоследствии на царство, был всевластным правителем страны при неспособном сыне и преемнике Ивана Грозного. Поэтому неудивительно, что в смутное время русские крестьяне решили выставить и своего претендента; таковым был самозванец Болотников. Он не внушал никакого доверия ни высшим сословиям, ни средним, но – по документам того времени – за него стояли беглые крепостные крестьяне и недовольное население пограничных городов. Казаки и стрельцы также в числе первых оказали ему поддержку. Говоря в своих проповедях о разосланных новым претендентом грамотах, патриарх Гермоген сообщает, что в них заключался приказ всем боярским крепостным убивать своих господ и истреблять их семьи. Болотников обещал, что боярские имения и бенефиции перейдут в руки простого народа и что крестьяне наравне с другими получат право быть воеводами и дьяками. По так называемым Никоновым летописям эти обещания легко нашли себе веру. Жители городов захватили бояр и бросили их в тюрьму; их дома подверглись разрушению, их имущество – грабежу, их женщины – насилию. Предводительствуемые Болотниковым, который сам был беглым крепостным, отряды бунтовщиков подступили к самой Москве. Другие отряды составились из финских инородцев, известных под именем мордвы и восставших оттого, что русские колонисты и служилые люди завладели их лучшими землями; они охотно стали под знамя четвертого претендента, терского казака, выдававшего себя за Петра, сына царя Феодора. Все эти отряды были, разумеется, в конце концов уничтожены, но сам факт восстания крестьян по призыву претендента для протеста против общественного строя страны внушал сомнения насчет возможности доведения до конца закрепощения крестьян. К несчастью, Романовы не обратили никакого внимания на это предостережение и царь Алексей ввел в Уложение главу, по которой запрещалось кому бы то ни было принимать на свои земли беглых крестьян; предельный срок, по истечении которого владельцы теряли право требовать обратно своего крепостного, был, таким образом, отменен.

До какой степени простой народ был возбужден тем злом, которое причинял ему социальный и политический гнет высшего дворянства, показывает необычайная быстрота, с какою бунт донского казака Степана Разина, в царствование Алексея, превратился в массовое восстание всех угнетенных, начиная с рабов и крепостных, продолжая приволжским населением и кончая казаками, составлявшими гарнизон в некоторых пограничных городах. Глава бунтовщиков так говорил людям, которых он звал в свое войско: «Я пришел бить бояр да богатых, но я друг всех бедных и простых». Этим очень хорошо объясняется общий характер восстания или, вернее, ряда восстаний, связанных с именем Разина. Начались они в 1668 году экспедицией на стругах на восточный берег Каспийского моря, откуда атаман вернулся, нагруженный добычей, и откуда ему дали вернуться, несмотря на совершенные им и увенчавшиеся успехом нападения на некоторые стрелецкие полки и царицынского воеводу. Хотя и прощенный царем, Разин тем не менее и в следующие годы продолжает нарушать народное спокойствие и подготавливает новый набег, еще более значительный. Тем, кто раскаивался в своем присоединении к нему в предыдущий раз, он обыкновенно говорил: «Вы сражаетесь за этих изменников-бояр, я же с моими казаками за великого государя, царя». Во время второго восстания, исподволь подготовленного, Степаном были взяты города Царицын и Астрахань. Воевода, князь Прозоровский, и архимандрит – оба были казнены: их сбросили с верхушки соборной колокольни.

Оттуда Разин направился вверх по Волге. Как только он показался под Симбирском, жители открыли городские ворота; но Кремль оборонялся от нападавших стрельцами и воеводой. Целый месяц глава мятежников оставался перед этой деревянной крепостью не будучи в состоянии ни взять ее приступом, ни сжечь, но все это время его армия увеличивалась толпами рабов, крепостных и местных инородцев – черемисов, чувашей и мордвы. Хотя войско, посланное из Казани под начальством Барятинского, и одержало над этими толпами решительную победу, тем не менее восстание еще не было подавлено. Разосланные Разиным грамоты возымели свое действие на местное население, как и на крепостных, приписанных к монастырям и епархиям. Вследствие этого была захвачена и разграблена Макарьевская лавра, куда многие богачи спрятали свои сокровища. Одновременно в частных владениях князя Одоевского, расположенных в Пензенской и Тамбовской губерниях, восстание сделалось всеобщим. Очень часто во главе взбунтовавшихся крестьян становились священники, как например священник Савва в Темниковском уезде.

В конце концов, воеводы подавили восстание страшной резней. Отрезав бунтовщикам руки и ноги, они разослали их объявить и наглядно показать жестокую участь, ожидавшую всех, кто вздумает присоединиться к Разину. Последний же снова убежал на Дон, но был на этот раз выдан атаманом небунтовавших казаков. Ужасная участь ожидала его в Москве. После бичевания и пытки огнем его подвергли новому мучению: холодная вода капля за каплей падала на его предварительно обритую голову; лишь спустя несколько дней он, еще живой, был четвертован, а внутренности его брошены собакам. Несмотря на все эти пытки, бояре не могли вырвать у Степана перед смертью признания, куда он скрыл свои сокровища. Мятежник умер, ни одним словом не обнаружив своего страдания.

Разин вел войну с боярами. На этих же бояр указывали, как на виновников того, что приднепровские казаки, насильственно отделившиеся от Польши и заключившие с Россией договор о подданстве при Богдане Хмельницком, нарушили свою присягу при следующем гетмане Выговском. Последний утверждал, что боярин Шереметев, присланный в Малороссию царем Алексеем, вымогал бесчисленные суммы денег и назначал в города воевод без предварительного соглашения с гетманом.

Но не только в делах гражданской администрации причиняло существенный вред стране аристократическое правление бояр и дворян. Сохранение феодально-аристократической организации армии угрожало в то же время самой безопасности и независимости русского государства.

В смутное время в войне с Польшей и Швецией Россия далеко не имела успеха. Тщетно, уступая влиянию своего отца Филарета и вопреки своему собственному желанию, пытался Михаил возобновить неприятельские действия против Польши. Смоленск был осажден армией Сигизмунда, весь гарнизон целиком должен был капитулировать, и, по позорному договору, Россия уступила требованиям поляков и отдала им этот древний город и все Смоленское княжество. Главная причина всех неудач, понесенных Россией в первой половине XVII столетия, заключается, несомненно, в том, что тогда как Швеция со времен Густава Адольфа и в известной мере Польша обладали постоянными войсками, всегда готовыми выступить в поход, главная часть русских сил состояла из феодальных отрядов, служивших не за определенное жалованье, а за уступленные им во владение земли. Пока свободные русские крестьяне продолжали арендовать земли владельцев, последние, живя с арендных денег, вносимых этими фермерами, с меньшим трудом могли более или менее полно отправлять свои военные обязанности. Они вооружали своих людей и приводили их часто издалека по первому призыву царя. Но когда распространилось крепостное право, система обработки земли мелкими участками, проектировавшаяся крестьянами, которые выделяли в пользу землевладельца определенную часть годового сбора, была заменена системой огромных экономий, эксплуатируемых самим собственником, который обрабатывал все имение целиком с помощью крепостных; последние удерживали в общем пользовании некоторую часть поместных земель. Слишком занятый повседневным делом управления и наблюдения за этими бесплатными рабочими землевладелец находился в невозможности подчиниться требованию немедленной явки на службу. Число людей, не исполнявших своих обязанностей по защите страны, значительно увеличилось, несмотря на суровые наказания, налагавшиеся на уклонявшихся. Они были известны под специальным названием нетчиков. С другой стороны, среди тех, кто являлся на зов, многие приходили с отрядами либо совершенно недостаточно вооруженными, либо же очень плохо обученными; земледелец не желал тратиться на полное вооружение, как и не хотел отрывать крестьян от плуга на продолжительное время, чтобы они могли усвоить необходимую военную подготовку.

Вот почему по силе сопротивления чужеземному вторжению Россия отстала от других европейских государств. Неудивительно, что с середины XVI столетия цари пытаются наряду с феодальным ополчением ввести постоянное войско, обученное и вооруженное по иностранному образцу, или нанять на свою службу за определенное жалованье иностранных солдат и чужеземные отряды. Так были образованы пехотные и кавалерийские полки, отданные под начало иностранных офицеров и составленные из людей, навербованных по рекрутскому набору, или из добровольцев. В войне с Польшей в 1632 году Россия имела шесть таких государственных полков, насчитывавших вместе десять тысяч солдат, которые были обучены обращению с огнестрельным оружием и получали регулярную плату. При Алексее это число почти учетверилось. Тогда, действительно, в мирный период двадцать пехотных полков, так называемые стрельцы, составляли гарнизон Москвы, и такое же число полков было распределено по другим местам. Каждый полк насчитывал от восьмисот до тысячи человек.

Подобное изменение в воинском режиме по необходимости вызвало увеличение государственных расходов, а вследствие этого и размер прямых налогов. Таким образом, Россия очутилась в положении Франции при Карле VII – в эпоху, когда учреждение постоянной армии известным ордонансом о жандармерии повлекло за собою введение постоянного налога – королевского сбора (taille royale). Неудивительно, что в XVII веке так называемая стрелецкая подать стала в России важнейшим из прямых налогов. В XVI веке она состояла преимущественно из небольших платежей натурою – обыкновенно зерном. С этих же пор она становится налогом, выплачиваемым деньгами. Чтобы увеличить общий доход этого налога, правительство в 1679 и 1781 годах изменило способ его раскладки, приняв за единицу обложения двор вместо определенной поверхности земли, называвшейся сохой.

Но это увеличение государственных расходов вызвало также повышение и косвенного обложения. Таможенные и акцизные пошлины поднялись в 1680 году до сорока пяти процентов всего бюджета, в то время как прямые налоги разного рода составляли лишь сорок три процента. Но, принимая во внимание, что налоги поступали чрезвычайно медленно и что размеры недоимок часто достигали двух третей предполагавшейся к получению суммы, нисколько не удивительно, что правительство все чаще бывало вынуждено прибегать к чрезвычайным сборам.

И таким образом, когда правительство бывало не в состоянии привести доходы в равновесие с расходами, оно отнимало у купцов и ремесленников двадцатую и даже десятую часть их доходов. Из этого легко видеть, что военные и финансовые затруднения, угрожая безопасности страны, потребовали в конце XVII столетия особенного внимания со стороны правительства. Поэтому некоторые новейшие историки, между прочим и профессор Милюков, выдвинули весьма справедливую гипотезу, что петровские реформы были прежде всего вызваны невозможностью улучшить положение России в ряду иностранных держав, не перестроив ее социального, военного и финансового положения.

Такова в кратких чертах картина русских учреждений в том виде, в каком они существовали до крупных изменений, введенных Петром и Екатериной. Эти реформы, как мы далее увидим, наделили Россию военным и гражданским строем, весьма похожим на военный и гражданский строй европейских бюрократических монархий XVII века; но реформы эти были бессильны сразу изменить духовный склад народа, который развивался в значительной степени под влиянием восточного деспотизма, тяготевшего над ним в течение нескольких веков. Любопытно отметить, что европейские путешественники, посещавшие Россию в XVI и XVII столетиях, постоянно рассуждают о том влиянии, какое оказывали на психологию русского народа учреждения страны. «Спрашиваешь себя, – говорит Герберштейн, – отсутствие ли просвещения в народе сделало необходимой тиранию правителей, или же эта последняя сделала народ невежественным и жестоким». По словам того же автора, москвитяне были настолько хитры и плутоваты, что с тех пор, как Новгород и Псков были завоеваны Иваном III и Василием, жители этих городов, войдя в тесные сношения с москвитянами, стали совершенно также нечестны в делах, тогда как раньше они пользовались как раз обратной славой. Другая черта характера, отмечаемая Герберштейном, это – величайшее презрение москвитян ко всякого рода труду. Иначе, конечно, и не могло быть в стране, где труд лежал на рабах и крепостных.

В то же время строго соблюдались в повседневной жизни различия положений. Так, например, человек низкого происхождения и небогатый не смел въехать верхом на лошади во двор человека, более высокого по положению. Даже мелкие дворяне не любили показываться в народе из опасения уронить свое достоинство. Они до того боялись смешаться с толпою, что тот, кто имел немного денег, не согласился бы совершить пешком малейшую прогулку, хотя бы через пять домов от своего, без того чтобы за ним не следовала оседланная лошадь.

Когда мы сравниваем это утверждение австрийского путешественника с современными описаниями итальянских, французских, английских, датских или шведских авторов, один факт обращает на себя внимание, а именно, что все они указывают те же черты характера и что все они считают их в большей или меньшей степени продуктом политического строя страны или, по крайней мере, навеянными последним. Низкое раболепство перед высшими и безграничная надменность по отношению к подчиненным царит, по этим рассказам, в высших слоях. Царь без всякого колебания налагает телесные наказания на людей из его свиты. Иезуит Антоний Поссевин, который объехал Россию во времена Ивана III и небольшое сочинение которого, под названием «Московия», появилось почти на всех европейских языках, не считая латинского издания, сообщает, что даже члены наиболее знатных фамилий не были защищены от подобного обращения. Неудивительно, что помещики и дворяне поступали таким же образом со своими подчиненными. В многочисленных сочинениях поучительного характера, появившихся на древнерусском языке, чрезвычайно рекомендуется практика наказывания крепостных, детей и слуг и проповедуется спасение души через страдания тела. Некоторые русские историки, в том числе и Забелин, утверждают, будто отношения высших к низшим носили патриархальный характер в течение всего периода, предшествовавшего перестройке России на иностранный лад. Отношение царя к боярам было, по их словам, совершенно того же характера, как отношение главы семьи к жене, детям и прислуге. Быть может, это и верно, но этого недостаточно, чтобы объяснить, почему русский боярин не считал себя обесчещенным такими актами, которые французскому дворянину показались бы тягчайшим оскорблением его чести. И следующее описание показывает, что время не принесло с собою никаких значительных изменений. В 1652 году, во время прощания царя Алексея с войском, отправлявшимся под начальством князя Трубецкого на войну против поляков, бояре и служилые люди отдали царю честь таким образом: «они целовали ему руку после того, как отбивали земные поклоны – наиболее молодые семь раз, а главные начальники тридцать раз».

В частной жизни мы находим те же проявления раболепства со стороны жены, детей и слуг. В одном из многочисленных сочинений о способе управления домом мы читаем, что муж и глава семьи должен поступать по отношению к своей жене, детям и слугам совершенно так же, как настоятель монастыря, который, не колеблясь, налагает наказания на тех, кто уклоняется от правильного пути. «Если муж видит, – гласит текст, ошибочно приписываемый сотруднику Ивана Грозного, священнику Сильвестру, – что его жена или его слуги не ведут себя, как следует, он должен наказать их умеренно и наедине. Он поступает также со своими сыновьями и дочерьми». Бейте своего сына, когда он молод, и он будет заботиться о вас в старости. Если вы его любите, увеличьте число ударов. Не позволяйте ему делать, что он хочет, но пересчитайте ему ребра. Ничто с таким искусством, пользой и верностью не внушит жене страха и повиновения, как хорошая порка, совершенная самим мужем. Женщина, по чрезвычайно распространенному на Востоке убеждению, есть в некотором роде существо нечистое.