Текст книги "Очерки по истории политических учреждений России"

«Мы должны подумать о том, как облегчить наше положение», – сказал Дмитрий Голицын.

«Что вы хотите этим сказать?» – спросил его другой член совета, Головкин.

«Я хочу сказать, что нам нужно обеспечить себе больше свободы», – был ответ.

Условия были написаны и посланы в Митаву будущей императрице. Слишком обрадованная возможностью вступить на престол она не долго церемонилась и подписала их.

Быть может, интересно знать, откуда явилась идея подобного новшества. Два писателя – русский и швед, профессор Hierne из Упсалы и профессор Казанского университета Корсаков согласно утверждают, что пример подан Швецией. Первый из этих авторов, специально изучив «кондиции», подписанные Анной, без труда признал их полное сходство с шведским образцом. По всем соображениям здесь имелось нечто такое, что со временем могло сделаться плодотворным зародышем конституционного развития России в том случае, если бы ряды света были пополнены или лучше если бы создана была новая палата под палатой высшего дворянства.

Знаменитые условия заставляли новую императрицу принять на себя следующие обязательства: она должна была прилагать все усилия к распространению православной веры; не выходить замуж; не назначать наследника; сохранить высший совет из восьми человек, согласие которого было необходимо для объявления войны, заключения мира, установления новых налогов. Императрица приняла обязательство не давать чинов в армии выше чина полковника своей только властью, не спросив мнения совета, не приговаривать никого к смертной казни, лишению прав, конфискации имущества без согласия совета. Также требовалось предварительное решение совета, чтобы сделать законным всякий дар кому-нибудь от имени императрицы, если дело шло о казенных землях, или всякое обращение государственных доходов на покрытие личных расходов государыни. Ни один русский, ни один иностранец отныне не мог быть назначен на какую-нибудь придворную должность без согласия совета. Все эти условия должны были выполняться под угрозой лишения престола.

Ясно, что будучи ограничен всего восемью членами тайный совет превращался в правящую олигархию. Поэтому было вполне естественно, что мелкое дворянство создало движение с целью добиться от короны некоторых гарантий в пользу своих членов. Талант и ловкость таких людей, как Ягужинский, желавших, чтобы императрица пользовалась неограниченной властью, и состояли в том, что они направили это движение против претензий тайного совета в пользу прежнего самодержавия. Вся комедия эта разыгралась таким образом: представитель мелкого дворянства Татищев приготовил контрпроект, в котором предлагал увеличить совет или создать вместо него собрание из ста членов. Эту петицию подписало 249 человек, главным образом гвардейских офицеров. Но большинство не было удовлетворено этим единственным изменением предъявленных требований. Были пущены в обращение еще две петиции, собравшие одна – 743 подписи, другая – 840. Каждая была прямой попыткой ограничить самодержавие, но не в пользу небольшой группы высших чиновников, а в пользу всего русского дворянства. Проект, собравший наибольшее количество сторонников, объявлял, что будущая государыня будет бесконтрольно разрешать все вопросы за исключением тех, которые касались ее двора, доходы которого были определены законом. Исполнительная власть должна была быть вверена высшему совету, имеющему право объявлять войну, заключать мир, командовать армией, контролировать финансы и назначать на все государственные должности. Рядом с высшим советом в упомянутом документе были два следующих учреждения: сенат из 33 членов, долженствовавший рассматривать все дела до их обсуждения в высшем совете, и две палаты представителей, одна из представителей дворянства – 200 членов, другая из представителей сословия, составленная из депутатов, выбранных городами. Легко видеть, что требования мелкого дворянства нисколько не благоприятствовали восстановлению самодержавия и что они могут быть рассматриваемы как попытка создать представительное правление. Они доказывали в то же время величайшее отвращение, которое мелкое дворянство в целом питало к высшим чиновникам; эти последние, злоупотребляя выгодами своего положения, хотели создать в рядах самого дворянства какой-то высший класс, похожий на аристократию Западной Европы.

Чтобы понять теперь, почему эти попытки имели мало шансов на успех, нужно бросить беглый взгляд на судьбы высшего русского сословия после эпохи Петра Великого.

В предыдущих главах было показано, что тот слой населения, который теперь называется русским дворянством, составился из «служилых людей» – лиц, которые под условием получения земель в виде вознаграждения за службу обязывались по приказу выступать в поход с определенным, более или менее значительным, количеством хорошо вооруженных людей, смотря по величине и богатству участка, данного им во владение на время службы. Побежденный Карлом XII в Нарвской битве, Петр приписал свою неудачу скверной организации своей феодальной армии, члены которой на самом деле были слишком заняты заботами о возможно большей доходности своих земель, чтобы видеть в военной службе что-нибудь кроме досадной необходимости, от которой они всеми силами старались избавиться. Число неявлявшихся было достаточно велико, чтобы ослабить силу армии. Те же, которые являлись, не имели понятия о военной дисциплине. Чтобы образовать у себя постоянную армию, подобную шведской, Петр произвел следующие реформы: он объявил, что земли, отданные некогда во владение на время службы, превращаются в наследственную собственность тех, кто ими пользовался, но что все служилые люди будут отныне считаться обязанными военной службой с момента их совершеннолетия, т. е. с 15 лет до самой смерти. Только тем, которым болезнь или возраст мешали быть полезными в войске, военная служба заменялась гражданской. Каждый должен был начать службу в армии с низших чинов и вознаграждался сообразно тому посту, который он занимал. Все те, которые по праву рождения считались защитниками страны, были объявлены особым сословием, по примеру Польши, названным шляхтой. Это слово иностранного происхождения скоро было заменено словом дворяне, употреблявшимся в Московском царстве для обозначения низших слоев московской знати. Вместо того чтобы быть кастой, замкнутой для всякого нового лица, русская знать превратилась со времен Петра Великого в высшее сословие, в ряды которого могли благодаря своим заслугам вступать люди самого низкого происхождения, между тем как в старом Московском государстве этот высший слой составляли исключительно члены княжеских фамилий да еще тех, отцы или деды которых занимали влиятельное место в думе или совете. Со времени Петра Великого та же привилегия была дарована заслуженным офицерам; они имели даже преимущество по сравнению с князьями и графами – новый почетный титул, который опять-таки со времени великого реформатора даровался обычно русскими царями своим любимцам или людям, всем обязанным своему труду и способностям.

Из этого видно, что высшее сословие в России по своей внутренней организации было более демократично, чем в большинстве европейских стран. В противоположность английскому обычаю все члены знатной семьи считались одинаково знатными, все знатные семьи опять-таки были равными независимо от титула, которым они владели; единственное различие вносилось сравнительной важностью должностей, занимаемых членами той или иной семьи в военной или гражданской службе. Эта уравнительная тенденция находилась в явном противоречии с законом о майорате, который создал Петр в последние годы своего царствования, вероятно, для того, чтобы обеспечить слою, который он призвал к отправлению важных государственных функций, материальный достаток, необходимый для успешного выполнения своих обязанностей. Но демократический характер, отличавший русское дворянство, скоро сделал этот закон неприменимым. Родители делали все возможное, чтобы удержать старый порядок раздела наследства на равные доли. Для этого они при жизни продавали часть своих имений, чтобы оставить младшим сыновьям капитал, равный стоимости земель, наследуемых старшим сыном. Или, строго придерживаясь буквы закона, они оставляли все свое движимое имущество, сельскохозяйственный инвентарь, скот и зерно младшим детям, предоставляя законному наследнику исключительно землю. И в то время как некоторые фамилии, находившиеся в тесном общении с двором, были расположены последовать примеру высшей немецкой аристократии и не находили ничего неудобного в законе о майорате, большинство настаивало на его отмене. Оно ввело это требование в число условий, которые обязана была принять новая императрица Анна.

Краткий обзор, сделанный нами, дает нам возможность объяснить происхождение группировок и разногласий, существовавших в рядах высшего сословия в России в тот момент, когда впервые ставился вопрос о конституционных ограничениях самодержавия. Некогда могущественные боярские тенденции были воскрешены небольшой группой семей, которые во время последних царствований стояли во главе государственных дел и были проникнуты политическими идеалами Швеции. Другие члены дворянства, особенно служившие в гвардии, считали себя оскорбленными этими претензиями новейшей олигархии и хотели расширить базу будущих представительных учреждений. Но ни одна из партий не была расположена поддерживать чистый абсолютизм. Коварство тех, которые вместе с императрицей конспирировали в пользу абсолютизма, и заключалось в натравливании этих партий друг на друга. Мелкому дворянству льстили туманными обещаниями о том, что позже будут произведены реформы, которых оно добивалось, но под условием, что теперь оно поддержит императрицу в борьбе с претензиями высшего дворянства. О глубоких корнях этой политики можно судить по письмам лиц, которых их служебные обязанности удерживали вдали от Петербурга, но которые с крайним интересом следили за ходом событий, развертывавшихся в столице. Среди таких лиц мы находим Волынского, сделавшегося впоследствии главою национальной партии, боровшейся против немецких выходцев. Будучи тогда в Казани, он в письме к Салтыкову выражает взгляды мелкого дворянства на олигархические стремления членов тайного совета следующей фразой: «Сохрани нас Бог от того, чтобы иметь вместо одного самодержца десять могущественных фамилий; в таком случае мы, простые дворяне, можем быть уверены в своей гибели, ибо нам придется сгибаться и падать ниц еще больше, чем сейчас».

Мелкие дворяне, все того же мнения, дали себя провести нескольким интриганам, таким например как известный поэт Кантемир или как гвардейский офицер Черкасский, которые заставили их выразить свои чувства по поводу принудительного характера кондиций, подписанных императрицей. Когда гвардейские офицеры решились представить свой проект реформ и прочесть его в присутствии самой императрицы, произошел обмен обвинений. Член тайного совета Голицын спросил, от кого они получили право вмешиваться в дело верховного управления, на что Черкасский ответил: «От вас, от вас, заставивших ее величество говорить, что кондиции, подписанные ею, являются выражением наших всеобщих желаний». По просьбе Мекленбургской герцогини, сестры императрицы, участвовавшей в заговоре, Анна подписала петицию офицеров и разрешила им прийти во дворец в тот же день, чтобы сообщить ей результаты дальнейшего обсуждения дела. Этот план позволил занять дворец толпой солдат, надлежащим образом подготовленных, которые стали кричать, что не допустят, чтобы бунтовщики руководили ее величеством. «Скажите слово, и мы положим к вашим ногам их головы». Анна приказала им слушаться только Салтыкова, высшего офицера, тоже бывшего в заговоре. В тот же день члены тайного совета были приглашены на обед к столу ее величества; из столовой они принуждены были слышать шумные голоса дворян, обсуждавших требования, которые они должны были предоставить императрице, и выражавших свое расположение к ней предположениями разорвать в куски тех, которые не захотят признать ее самодержицей. Пред лицом враждебно настроенной толпы члены совета поняли бесполезность дальнейшего сопротивления. «Вы оскорбили меня!» – воскликнула императрица, обращаясь к старшему из Голицыных; он ничего не ответил. Тогда Анна приказала принести подписанные уже ею кондиции и разорвала их. Казнь двух членов семьи Долгоруких через несколько месяцев после этого, изгнание остальных и ссылка Голицыных в их отдаленнейшие именья положили конец этой преждевременной попытке построить высшую власть в России на базе представительных учреждений.

Трудно найти в истории XVIII в., можно сказать во всей новой истории, эпоху более позорную, более противоречащую чувствам личного и национального достоинства, чем та, которая началась в России с того момента, когда императрица Анна разорвала знаменитые кондиции, ограничивавшие самодержавную власть, которые несколько высших чиновников заставили было ее принять. В эту эпоху Россия якобы управлялась чем-то вроде триумвирата, во главе которого стоял министр иностранных дел, канцлер Остер-ман. На самом же деле вся империя должна была склониться перед волей простого авантюриста, иностранца, не знавшего ни страны, которою ему предстояло управлять, ни языка тех, которые должны были повиноваться его приказаниям. Единственной причиной, доставившей ему столь высокое положение, была симпатия, которую он внушил императрице за много лет до ее восшествия на престол, когда, чувствуя нужду в советах и указаниях для управления Курляндией, она искала и, как ей казалось, нашла все в лице одного немецкого юнкера по имени Бирон. Он получил кое-какое образование в Кенигсбергском университете, но не мог получить никакой ученой степени в силу своей безнравственности и засвидетельствованной склонности к нарушению общественной тишины и присвоению чужой собственности. Нет нужды упоминать, что фамилия этого авантюриста не имеет ничего общего с фамилией французских Биронов (Biron), ибо только благодаря чистейшей наглости Buhren осмелился назваться Biron после того, как императрица пожаловала ему орден св. Андрея, а Карл VI австрийский, по особой просьбе императрицы же, титул светлости. Глава же герцогской фамилии Biron во Франции вместо того, чтобы протестовать против этого, испытывал какое-то удовольствие, говоря своим окружающим, что похититель не мог найти в Европе лучшего имени. Таким образом, этот авантюрист перешел в историю с украденным именем, и самый позорный период русской истории до сих пор обозначается названием Бироновщина. По письму от 30 декабря 1738 года, хранящемуся еще в Дрезденских архивах, видно, что императрица, страдавшая подагрой и скорбутом, все заботилась об увеселениях Бирона. Что же касается управления, то оно было в руках фаворита, которому императрица пожаловала титул курляндского герцога. Бирон, правда, часто советовался с Остерманом, но, не доверяя ему, он следовал его советам только тогда, когда они одобрялись неким евреем Липманом. Таким образом, в конце концов, этого еврея можно было считать истинным повелителем России. Так возник авторитет иностранцев в империи и в то же время было положено основание той ненависти к немцам, которая еще жива в России, но которая представляет из себя нечто совсем иное, чем расовая ненависть.

Во всяком случае Бирон был не последним немецким авантюристом, на которого могли жаловаться русские и который осмеливался обращаться к ним на иностранном языке со словами: «Эй, вы, русские!» Еще в более близкую к нам эпоху в царствование идола националистов Николая I не кто иной, как кавказский герой Ермолов на вопрос императора: «Какой награды хочешь ты за свои заслуги?» ответил – «Государь, сделайте меня немцем». Русские не могли переносить заносчивости этих дворянчиков из балтийских провинций. Эти дворянчики, прямо или косвенно покровительствуемые немецкими принцессами русского двора, захватывали высшие места не только в армии и флоте, но и в гражданском управлении. Они также заседали и в русской Академии наук, где почти столько же говорили по-немецки, сколько по-русски. И такое положение дел сохранялось еще почти четверть века тому назад.

Однако недавно историки пытались не столько оправдать Бирона во всех жестокостях, совершенных во время его правления, сколько справедливее распределить ответственность за них между ним, императрицей Анной и главой русского духовенства, знаменитым Феофаном Прокоповичем. Этого последнего со времени царствований Петра i и Екатерины держали вдали от двора его многочисленные соперники, и теперь он мстил, преследуя враждебных ему людей. С другой стороны, жестокость, проявлявшаяся даже в любимых удовольствиях государыни, казалось, была господствующей чертой ее характера. Например, чтобы отпраздновать свадьбу настоящего русского князя, который осмелился перейти в католицизм, с женщиной-шутом императрица велела воздвигнуть дворец из льда и приказала молодым провести брачную ночь на ледяной постели. Несчастная пара едва не умерла от холода. Один из наших друзей, Якоби – член Петербургской Академии художеств написал картину, удивительно хорошо передающую сумасбродство и жестокость характера императрицы. Картина называется «Сумасшедшие». На ней вы видите представителей русского дворянства, соперничающих друг перед другом в том, кому удастся позабавить смешным костюмом или позой императрицу, а она в то же время внимательно выслушивает доклад вполголоса начальника тайной полиции о пытке, которой он собирается подвергнуть лиц, заподозренных в заговоре. Фаворит Бирон заносчиво смотрит на действующих лиц этой отвратительной сцены, а вдали печально стоит его будущая жертва, Волынский, истинный русский патриот, видимо, стыдясь за своих сограждан.

Чтобы подтвердить это всеобщее осуждение царствования Анны – царствования, которое должно быть по жестокости поставлено рядом с царствованием Иоанна Грозного, бросим беглый взгляд на некоторые цифры. По словам двух современников, автора немецких мемуаров Мардефельда и французского посланника Ла Шетарди, число лиц, приговоренных к смертной казни, простиралось от 5 до 7 тысяч в течение этого всего только 10-летнего периода; число же лиц, сосланных в Сибирь, доходит до 30 тыс. Более того, в один только год, вернее, в 5 месяцев, с 1 августа 1730 до 1 января 1731 года, протоколы сыскного приказа зарегистрировали 425 чел., преданных пытке, 11 казненных, 57 сосланных в Сибирь и 44 сданных в армию простыми солдатами. При таких условиях легко понять, почему Анна на своем смертном одре думала только о том, чтобы ободрить своего трепещущего фаворита и говорила: «Не бойся никого, не бойся».

Правительство, установившееся в России после смерти Анны, также имело очень мало общего с идеей законности. Императором был объявлен малолетний сын Анны Леопольдовны, племянницы императрицы, бывшей замужем за немецким принцем из Брауншвейгского дома; но вся власть находилась в руках регента, всемогущего Бирона. Этот пост вручен был ему Анной на смертном одре. К счастью, однако, немецкие хозяева России не могли сговориться по вопросу о дележе добычи. Герцог Брауншвейгский, полагая, что пользуется недостаточным авторитетом в новом правительстве, скоро нашел себе союзника в лице другого немца, фельдмаршала Миниха. Последний с несколькими солдатами арестовал однажды ночью Бирона, который считал себя слишком могущественным, чтобы пасть жертвой военного заговора. Со всей своей семьей он после шестимесячного заключения был отправлен в Сибирь, хотя был приговорен к смертной казни, впрочем, чисто формально за то, что настаивал пред лицом покойной императрицы на своем назначении на пост регента. Местом ссылки Бирона был Пелым, находящийся в 3000 милях от Петербурга. Избавившись от страха перед Бироном, великая герцогиня Анна, мать императора, занялась прежде всего внимательным подысканием себе нового фаворита. Последний был найден в лице посланника саксонского короля, графа Лины, фламандца по происхождению. Новый фаворит сейчас же начал мечтать о положении не менее высоком, чем то, которое занимал Бирон. Только фельдмаршал Миних стеснял его, и он сделал все возможное, чтобы уронить его в глазах своей любовницы. Больше всех радовался этой новой интриге канцлер Остерман, третий немец, который не мог ужиться в мире с фельдмаршалом, так как он был сторонником союза с Австрией, тогда как Миних высказался за союз с Пруссией. Для начала Миних должен был получить отставку и переселиться на Васильевский остров, т. е. в отдаленный квартал Петербурга. Но и там ему пришлось недолго оставаться.

Новая перемена правительства, на этот раз в пользу незаконной дочери Петра Елизаветы, снова перемешала все карты и изменила положение главных соискателей власти. Как в худшие времена Римской империи, трон оказался во власти гвардейских офицеров и солдат, которые распоряжались им при помощи дворцовых революций, т. е. при помощи единственного способа насильственного изменения течения политических событий, который удавался в России. Но говорить о влиянии Франции или Швеции на тот государственный переворот, который вынес к власти дочь Петра, значило бы искажать историю. Оба эти правительства всячески благоприятствовали заговору, задуманному цесаревной, но оба же одинаково старались не быть скомпрометированными в случае неуспеха его. Когда все произошло по их желанию и как только претендентка ночью похитила царя-ребенка и сделала его своим пленником, французский посол Ла Шетарди сумел воспользоваться изменением, происшедшим во внутренней политике России. Бедный маленький император Иван Антонович, проведя долгие годы следующего царствования в заключении и ссылке, был убит в год, последовавший за вступлением на престол новой императрицы Екатерины II, когда он несомненно уже мечтал о свободе. Быть может, эта жестокость и не была инспирирована лично гуманным другом Вольтера и Дидро, но во всяком случае человек, совершивший это преступление в Шлиссельбургской крепости, Федор Мирович, утверждал, что получил приказание убийством предупредить всякую попытку освобождения царственного заключенного. Прежде чем закончить эту печальную историю авантюристов, интриговавших друг против друга и старавшихся овладеть троном Петра посредством военных и дворцовых заговоров, нужно упомянуть еще о военном возмущении, руководимом офицерами того самого Преображенского полка, который уже участвовал в заговоре Елизаветы и который в 1762 году оказал такую же услугу законной жене Петра III. Один из этих офицеров, Алексей Орлов, который, как предполагали, находился в наилучших отношениях с Екатериной II, был достаточно дерзок для того, чтобы обеспечить ей верховную власть убийством императора. И позже, когда Павел I, несмотря на интриги своей матери, желавшей оставить престол своему внуку Александру, вступил на трон и попытался установить правильное престолонаследие существующим еще и поныне законом, который исключал женщин из числа наследников, был устроен новый дворцовый заговор. Об этом заговоре, в котором сумасшедший Павел потерял власть и жизнь, прекрасно знали оба его старших сына.

В этих событиях заслуживает упоминания то обстоятельство, что народ или, точнее, все классы населения, за исключением нескольких придворных и гвардейских офицеров, оставались к ним совершенно индифферентными. Часто восхваляли Елизавету – «матушку-царицу», как ее называли – за мнимую гуманность, которая проявилась в решении уничтожить смертную казнь; но эта гуманность не мешала ей поддерживать и даже развивать систему тайных обвинителей и инквизиционных процессов, допускавших при следствии пытку. Восхваляли мудрость и добросердечие Петра III и хотели воздвигнуть ему серебряную статую в память того, что он освободил дворян от обязательной и пожизненной военной службы. Не находили достаточно похвал, чтобы прославить умелое управление Екатерины II, которую поэты сравнивали с величайшими монархами, каких только знает история. И даже Павла I, по крайней мере в первые годы его царствования, считали реформатором, желавшим положить конец злоупотреблениям, появившимся в управлении на закате царствования старой императрицы.

Эта индифферентность русского народа по отношению к дворцовым интригам, часто кончавшимся насильственной сменой императора и высших чиновников, кажется почти непонятной, особенно если вспомнить, что и в предшествовавшие эпохи, и в последующую он был далек от того, чтобы спокойно смотреть на зло, причиняемое ему правительством. В самом деле, русские часто доказывали, что они не склонны переносить меры, прямо оскорбляющие их религиозные верования, их личную независимость и чувство справедливости. Ибо в «смутное время» они, как мы видели, поднялись на защиту православия и политической независимости, принося в жертву и жизнь, и имущество, лишь бы спасти себя от польского короля и католической веры. Через несколько лет казаки истребляли польских помещиков, евреев-арендаторов и попов католических и униатов единственно для того, чтобы вырвать Малороссию из когтей Рима и Варшавы.

Но даже и признав верховенство православного московского царя, малороссы делали все возможное, чтобы сохранить свою автономию и власть ими избранных офицеров и чиновников. Когда царь Алексей, не желая оставлять в руках казаков такие крепости, как Киев, передал и заведование крепостями, и сбор налога на содержание гарнизона назначаемым им боярам, днепровские казаки устами своего выборного гетмана Юрия Хмельницкого объявили ему, что первым условием, которое он должен выполнить, чтобы обеспечить себе их верность, является отозвание бояр. И против этих самых бояр и того суда, который они чинили, поднялись толпы людей на Дону, на Волге, на Урале по призыву другого казацкого вождя Стеньки Разина. А с того момента, когда реформа Никона, его рабское подражание византийской церкви, расколола население Московского царства на две почти равные части, на никониан и раскольников, – дух независимости проявился в той непрекращающейся оппозиции, которую оказывали последние священникам и религиозным церемониям, противоречащим традиционному обычаю.

Следующих фактов будет достаточно, чтобы дать представление о всеобщем возмущении народа против гнета. Из 30 или 40 тысяч человек, сосланных в Сибирь в царствование Анны, большинство составляли раскольники. С другой стороны, во время царствования Елизаветы в ответ на меры, принимаемые правительством, чтобы обеспечить недавно созданным мануфактурам даровой, рабский труд, русские крестьяне восставали иногда в числе, превосходившем 50 тысяч, так что только военная сила могла принудить их к повиновению. Через несколько лет Екатерина, желая создать твердую базу для местного дворянского самоуправления, укрепила и распространила на новые области систему, которая превратила в рабов некогда свободных жителей восточных провинций, Малороссии и Новороссии. После этого снова поднялись массы людей под руководством народного вождя, казака Пугачева, и показали свое желание сбросить с себя гнет административной машины и возвратить себе вместе с личной свободой те земли, которые с такой расточительностью были раздарены императрицей и ее непосредственными предшественниками политическим авантюристам и фаворитам.

Но оставив в стороне спорадические вспышки гнева, нужно тем не менее признать, что вообще русский подданный остается тем, что он есть в действительности, т. е. скорее плательщиком налогов, чем гражданином. Разделенный на две неравные части, меньшинство – благородных, предназначенных для занятия должностей в военной и гражданской службе и поэтому освобожденных от всяких других повинностей, и большинство – подлых людей, обязанных своими деньгами обеспечивать функционирование всей государственной машины, русский народ продолжал из поколения в поколение поддерживать систему, которая менее всего пользы приносила ему. Как объяснить столь ненормальное явление? Тем более ненормальное, что в самих учреждениях нельзя найти ничего подобного тем учреждениям, которые даже в эпоху падения Византии продолжали удерживать единство Римской империи. Русские историки указывают как на главные характерные черты русского народа на патриотизм и приверженность законной власти. Но патриотизм, по определению одного из них – Карамзина, это, собственно говоря, любовь к учреждениям своей страны. Однако, как было указано, со времени Петра не было собственно русских учреждений, ибо те, которые существовали, были шведского, немецкого или французского происхождения. А если вспомнить, что на русском престоле были ребенок немецкого происхождения, любовница и позже незаконная дочь великого Петра, то станет ясно, что русские не вправе утверждать, что приверженность законной власти является характерной чертой для их соотечественников. На самом же деле единство России и внутренний мир поддерживались, главным образом, силою военного деспотизма.

Тем не менее никакой военный деспотизм не мог быть продолжительным, если бы не находил в одном или нескольких классах населения заинтересованных союзников. В полном понимании этой истины и заключается разгадка так называемого величия Екатерины II: ей удалось сделать русское дворянство опорой самодержавия. Ее предшественницы Анна и Елизавета старались только восстановить учреждения великого реформатора. Так, Анна уничтожила высший совет и говорила о восстановлении всей прежней власти сената. Конечно, это были только обещания, потому что в действительности императрица управляла при помощи своего фаворита и частного совета, душой которого был хитрый Остерман. Елизавета была более расположена к восстановлению петровских учреждений. Она предоставила отправление высших административных функций сенату, подчинила ему разные коллегии и восстановила важную должность генерального прокурора, настоящего первого министра или министра внутренних дел, называемого, по характерному выражению Петра, «всевидящее око царево».

Но эти реформы очень мало способствовали пересаждению бюрократии на русскую почву. Это видно из следующих фактов. «По личному свидетельству Екатерины, она при восшествии на престол застала несколько тысяч дел, не рассмотренных еще сенатом, и в одном только судебном ведомстве 6 тысяч неразрешенных процессов, многие из которых были начаты еще в 1712 году. Опять-таки по сообщению императрицы низшие чиновники обращали так мало внимания на приказания сената, что эти приказания приходилось повторять по два или три раза для того, чтобы они были, наконец, исполнены. С другой стороны, единственным результатом введения системы чиновных шпионов в виде прокуроров и фискалов было создание новых способов для преступника ускользнуть от преследования, самому донося на других. Стоит упомянуть по этому поводу историю одного знаменитого вора. Как только он увидел себя в опасности быть арестованным за свои преступления, он произнес магическую формулу: «слово и дело», превратившись таким образом внезапно из обвиняемого в обвинителя. Много лиц было на основании его обвинений брошено в тюрьмы и предано пыткам, а сам он ускользнул от всякого наказания. Однако вновь созданная бюрократия унаследовала от старого московского порядка знаменитую идею о том, что вымогательства у населения являются для чиновников естественным способом добывать средства существования. Правда, лица, избиравшие карьеру чиновника, не упоминали уже в просьбе о назначении традиционной формулы: «дайте мне воеводство, дабы я мог прокормиться», но они принимали взятки от жалобщиков и вымогали деньги и подарки натурой простым обещанием немедленно заняться принесенной им жалобой. Нужно ли говорить, что эти обещания обыкновенно не выполнялись и что старый русский термин волокита не потерял своего смысла при новом режиме, который, как казалось великому реформатору, создан им по европейскому образцу? Все классы общества сильно страдали от плохого управления, как это явствует из адресованных Екатерине II депутатами собраний 1767 года просьб реформировать все законодательство России. Некоторые доходили до требования смертной казни для чиновников, изобличенных во взяточничестве.