Текст книги "Отец Александр Мень"

После девятого класса Алик отправился в Крымский заповедник, где впервые пробовал писать акварелью пейзажи. Но стихия моря в то время показалась ему неблизкой и полной хаоса, поэтому морские пейзажи получались у него не такими гармоничными, как анималистические зарисовки, портреты и иконопись. Во время этих поездок он жил «на подножном корму», а все заработки уходили на покупку книг.

С пятнадцатилетнего возраста в свободное от школы время Алик часто бывал в Приокско-террасном заповеднике, который он воспринимал как вторую родину. Здесь он впервые обдумывал план написания истории духовных поисков человечества, который впоследствии оформился как шеститомная история мировых религий. Соприкосновение с природой и миром животных всегда давало ему ни с чем не сравнимые радость и вдохновение.

Несомненный интерес представляют стихи, написанные старшеклассником Александром Менем. Сохранившиеся тетради с его стихами дают читателю возможность не только почувствовать растущий уровень поэтического мастерства автора, но и мощное поступательное движение юного поэта к главной цели его жизни – Христу. Символично, что рукописные тетради стихов юного Алика Меня заканчиваются стихотворением о Христе – так же, как лекцией о Христе и христианстве заканчивается последний цикл лекций, который прочитал протоиерей Александр Мень накануне своей мученической кончины.

Поражает всеохватность программы саморазвития, которую Александр Мень с неукоснительной последовательностью выполнял в юношеские годы, начиная с двенадцатилетнего возраста. Вот как он описывает ее:

«1947—48

Читаю: Брэма и прочую зоологию, Дарвина, Достоевского (без успеха), Конфуция (в переложении Буланже, толстовца) и массу толстовских брошюр, к которым подхожу резко полемично. Ренан “Жизнь Иисуса”, но раньше прочел критику на него арх. Варлаама Ряшенцева, впоследствии епископа-исповедника (1908, книга у меня до сих пор).

Очерки о природе. Пьеса о Франциске Ассизском (читаю его древнее житие). Изучаю историю Древнего Востока З. Рагозиной (дореволюционную). Тогда же под влиянием Бориса Александровича Васильева начинаю работать над “Библейской историей”, поскольку прочитанная у м. Марии огромная книга Лопухина (3 тома, конец века) устарела. Семинар Н. Ю. Фиолетовой по раннехристианской литературе у Б. А. Васильева. Семинар по Чехову у Л. Е. Случевской, первой жены мужа Елены Александровны Огневой[57]57
  Елена Александровна Огнева (1925–1985) – искусствовед, многие годы прихожанка храма, где служил о. Александр.


[Закрыть], – не понравился. Читаю о католических святых (Бернадетта, Доминик), узнаю о св. Терезе. Книга о преподобном Сергии Радонежском всегда сопровождает.

Принимаю решение стать священником. Знакомлюсь с инспектором Московской Духовной Академии Анатолием Васильевичем Ведерниковым, который посоветовал учиться дальше [кончить школу]. Занимаюсь живописью.

1949

Изучаю богословие по курсу П. Светлова[58]58
  Протоиерей Павел Светлов (1861–1945) – профессор, доктор богословия, преподаватель Киевского университета Св. Владимира.


[Закрыть], протоиерея. Книга очень насыщенная идеями, литературой, критикой, полемикой. Дала много. Обильный антисемитский материал книги пропустил мимо ушей. Изучаю жизнь Отцов Церкви по Фаррару[59]59
  Фредерик Фаррар (1831–1903) – англиканский богослов и писатель. Многие его труды переведены на русский язык.


[Закрыть]. Читаю Григория Богослова и Иоанна Златоуста.

1950

Собираю биографическую библиотеку Павленкова[60]60
  Флорентий Федорович Павленков (1839–1900) – российский книгоиздатель. Издавал серию «Жизнь замечательных людей» (200 биографий); издательство существовало до 1917 года.


[Закрыть]. Это мой университет. Особенно ценны книги о философах. Увлекаюсь Спинозой и Декартом, прихожу к выводу, что рациональное не всегда плохо. Всякий грех иррационален в корнях. Спинозу начал читать с “Богословско-политического трактата”, который поколебал во мне теорию авторства Моисея (взял ее из Толковой Библии, т. 1). В философию ввел меня в 50-м году Лопатин[61]61
  Имеется в виду книга Л. М. Лопатина «Философские характеристики и речи» (М., 1911).


[Закрыть] (его книга философских и критических очерков).

…Первое посещение Киева. Владимирский собор впечатлил, но чем-то и разочаровал (пестрота?), думал, он лучше (по репродукциям росписей).

Тогда же изучал “Золотую ветвь” Фрэзера[62]62
  Джеймс Джордж Фрэзер (1854–1941) – английский историк культуры и религиовед.


[Закрыть], которая много помогла в “Магизме”[63]63
  «Магизм и Единобожие. Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей» – второй том шеститомной «Истории религии» о. Александра Меня.


[Закрыть].

1951—52

Потом в Воронежском заповеднике изучал “Этику” Спинозы и письма. Потом пошли Лейбниц и Платон. Платон был менее созвучен. К этому времени уже был сделан первый набросок синтетического труда (о науке и вере, о Библии, Ветхий и Новый Завет, Евангельская история, Церковь). Читаю “Добротолюбие”. Большое погружение, но уже ощущение двойственности (что-то соответствует, а что-то оторвано от нашей жизни). Посещаю костел, баптистов, синагогу. Понравилось только в костеле.

Первая (неудачная) попытка читать Якоба Беме[64]64
  Якоб Беме (1575–1624) – немецкий протестантский мыслитель. Основной труд – «Аврора, или Утренняя заря в восхождении».


[Закрыть]. Экхарт[65]65
  Иоганн Экхарт (1260–1327) – иеромонах, немецкий католический богослов и мистик.


[Закрыть]. Первое чтение Блока и символистов. Купил Соловьева, начал изучать. Пока отдельные тома. Множество книг по истории Церкви и ветхозаветная история Ренана[66]66
  Эрнест Ренан (1823–1892) – французский писатель, историк и библеист. Речь идет о его книге «История израильского народа» в пяти томах, изданной в русском переводе в 1907 году.


[Закрыть] и Киттеля[67]67
  Рудольф Киттель (1853–1929) – немецкий богослов. Речь идет о книге «История израильского народа».


[Закрыть]. Пишу заново Библейскую историю (уже исследую с большим материалом). Постоянно изучаю антропологию и происхождение человека. Фаррар – “Жизнь Христа”. Гладков[68]68
  Борис Ильич Гладков (1847–1921) – духовный писатель и общественный деятель. Его труд «Толкование Евангелия», изданный в 1903 году, за десять лет выдержал четыре издания.


[Закрыть] – “Толкование Евангелия”.

1953

Отцы, Отцы, Отцы. Подвижники и классические. Перевожу (увы, наугад, с русского подстрочника) стихи Григория Богослова. Иногда интуитивно угадываю размер (как выяснил потом). Последние стихи[69]69
  После этого о. Александр практически стихов не писал.


[Закрыть].

Ценил Гарнака[70]70
  Адольф фон Гарнак (1851–1930) – немецкий историк Церкви, богослов.


[Закрыть], хотя и не разделял его взглядов. Прочел его “Историю догматов”. По-настоящему оценил Достоевского. Прочел всего, залпом. Но “достоевщины” как психологической атмосферы был всегда чужд (больше всего ценил главы о Зосиме). Впечатлялся Нестеровым, хотя потом понял, что не то. Знал досконально Музей изобразительных искусств, очень часто там бывал.

Изучал Флоренского. Глубоко потрясен им. Лодыженский – “Сверхсознание”[71]71
  «Сверхсознание» – первая часть трилогии русского духовного писателя М. В. Лодыженского. Вторая часть – «Свет незримый», третья – «Темная сила».


[Закрыть]. Знакомлюсь с йогой и теософской литературой. Еще живут стихи.

В школьные годы и в начале института основательно изучил толстовство и теософию. Они вызвали резко отрицательную реакцию».

Из месяца в месяц, из года в год он исследовал, открывал, обдумывал и постигал, перерабатывая целые пласты религиозно-философских трудов, за каждым из которых стоит наисложнейшее мировоззрение. Именно в эти годы он находился в поисках Пути, Истины и Жизни (так назовет он впоследствии и свою шеститомную работу по истории религии). В этот период Александр выкристаллизовал свое кредо, в основе которого лежит воспринятая им с раннего детства картина взаимоотношений человека с Богом. Формулируя впоследствии это кредо, он скажет, что воспринимает христианство «не столько как религию, которая существовала в течение двадцати столетий минувшего, а как Путь в грядущее».

В эти же годы он пришел к важному выводу об устройстве собственной жизни.

«Я мальчишкой еще, слава Богу, догадался, что жить надо просто и крупно, – сказал он однажды Владимиру Леви. – Не усложнять, не мельчить жизнь, не дробить – ее и так на куски дьявол дерет…»

Таким был путь духовного развития Александра Меня в школьные годы.

Глава 12
Период учебы в пушно-меховом институте

«После окончания школы в 1953 году поступил в Московский пушно-меховой институт. Выбор был продиктован любовью к биологии, но уже задолго до того было принято решение о церковном служении. Поступил сначала на заочный, но со 2-го семестра перевели на очный. Учился с увлечением, обстановка была очень хорошей. Большинство товарищей – энтузиасты дела. (Дружбы не потеряли и сейчас, почти 30 лет спустя.) Студенты знали о моей вере и относились прекрасно», – писал отец Александр в начале 1980-х годов.

Почему выбор Александра пал на Пушно-меховой институт? Родители и Вера Яковлевна настаивали на том, что светское образование ему необходимо. Его горячей любовью с детства были биология и животный мир. Поступить на биологический факультет МГУ человеку без комсомольского значка и с «пятым пунктом» в паспорте было невозможно – в последние годы сталинского правления государственный антисемитизм достиг небывалого ранее уровня. В то же время о «пушмехе» Александр много знал и раньше – с ним были связаны друзья по ВООПу, раньше в этом вузе работал Петр Петрович Смолин, а к моменту окончания Александром школы там преподавала мама его близкого друга Виктора Андреева, окончившего школу годом раньше и уже учившегося в этом институте. Виктор с восторгом рассказывал Александру о программе вуза и атмосфере дружбы, царившей в нем. Учеба в «пушмехе» освобождала от армии, поскольку в нем училось много так называемых нацкадров – студентов из самых отдаленных уголков страны. Кроме того, по воспоминаниям Виктора Андреева, в «пушмехе» была всего одна идеологическая лекция в неделю, то есть жесткая советская пропаганда в нем почти отсутствовала. В итоге Александр поступил на охотоведческий факультет этого института.

Преподавательский состав в «пушмехе» был сильным. Традиции дружбы подкреплялись совместными поездками в заповедники на практику, а иногда и охотой. По воспоминаниям Александра Меня, курс был интернациональным – пять якутов, четыре калмыка, украинцы, русские и единственный еврей.

Институт располагался в подмосковной Балашихе, и зачастую там поселялись как студенты, так и преподаватели. На охотоведческом факультете было немало выходцев из тайги и заповедников, их характеры напоминали героев Джека Лондона, а надежность в дружбе ценилась особенно высоко.

Первые два года учебы в институте были особенно счастливыми для Александра. Природа вокруг здания института, организованного в бывшем имении, построенном по проекту Бажова, а к началу 1950-х реконструированном под служебные корпуса института и общежитие, была чудесной. Учебные корпуса окружал большой старинный парк, хотя и поврежденный новыми постройками. За парком начиналось поле, за которым виднелся лес. На поле из леса часто выходили лоси, отстрел которых в те годы был запрещен, что помогло значительному росту их численности. Рядом с институтом располагался зверосовхоз, а в охотничьем хозяйстве «Серпуховское» институт разводил пятнистых оленей. Учебные практики часто проводились в учебно-охотничьем хозяйстве в Калужской области, где находилась первая в СССР лосиная ферма и под руководством преподавателей института велись исследования по одомашниванию лосей.

Мест в общежитиях студентам-москвичам не давали, и первые два года учебы Александр с кем-нибудь из знакомых студентов снимал комнату на двоих в ближайшей деревне. Как это всегда бывало, его комнатка стремительно заполнялась книгами. Свой день в деревенской комнате он начинал с чтения утреннего правила – здесь было тихо и уединенно. Одновременно с углублением в биологию и зоологию Александр продолжал религиозно-философское самообразование.

Занятия в институте профильными предметами, лабораторные работы и поездки в заповедники были в радость для Александра. Изучение физики и химии давалось труднее и казалось менее значимым, чем исследование созданных Творцом форм жизни.

В первые дни занятий в институте Александр познакомился с Глебом Якуниным, учившимся в «пушмехе» на курс старше, вместе с Виктором Андреевым. Юноша с огненно-рыжей шевелюрой подсел к Александру в электричке, обратив внимание на книгу по истории папства, которую читал Алик в перерывах между общением с однокурсниками. Глеб интересовался восточными религиями, что было очень нетипично в то время. Александр предложил ему книгу по истории Древнего Востока. Обозначились общие интересы.

«Сверхсознание» Лодыженского, о котором Александр упоминает в «программе саморазвития» за 1953 год, дал ему прочесть именно Глеб. Александр с интересом читал и конспектировал Лодыженского, но теософия, историю которой исследовал в то время Глеб, не была близка Александру. Лодыженский в своей книге устанавливает апологетическое значение мистических явлений. Александр же через дискуссии с Валентиной Сергеевной Ежовой и Ватагиным давно пришел к тому, что теософское учение о возможности постижения Бога с помощью мистического откровения и интуиции, доступных избранным людям, уходит корнями в потусторонние явления, в то время как сам Александр отчетливо ощущал присутствие в мире Живого Бога и Его постоянное участие в событиях своей жизни. Тем не менее глубокий интерес Глеба к истории теософии вызывал уважение и симпатию Александра. Они стали друзьями. Впоследствии несколько лет они снимали комнату на двоих, и Александр написал немало страниц своих произведений под звуки кларнета, которым со времен музыкальной школы увлекался Глеб.

Студенты группы, в многонациональном составе которой оказался Александр, быстро сдружились. Александр с его открытостью и живым интересом к людям дружил со всеми.

Вот как вспоминает об Александре в студенческие годы его однокурсница Валентина Бибикова:

«…Он был и биолог, а самое главное – отличный человек, умный, добрый, веселый, наш друг. Все мы, неверующие, никогда не влезали в его церковные дела: они не мешали нам очень любить его.

На охотоведческом факультете мы получали очень разностороннее образование. Помимо занятий, работали и кружки. И вот на одном из заседаний зоологического кружка с докладом выступил худенький черноглазый первокурсник-заочник Алик Мень. Он говорил о роли руки в развитии и становлении человека. Преподаватели обомлели: Алик развивал свою теорию, которая отличалась от теории Энгельса. Время было уже не сталинское, но еще лысенковское. Думаю, что преподавателям стало страшновато, и поэтому они попробовали поспорить. И вдруг выяснилось, что спорить трудно: Алик уже много знал, читал книги, о которых преподаватели только слышали, и доказывал всё так убедительно, что было невозможно не согласиться. В 18 лет мы ничего этого не знали, но когда свой брат “кладет на лопатки” преподавателей… Восторг!»

Этот эпизод его студенческой жизни со слов самого отца Александра Зоя Масленикова описала так:

«На первом курсе с согласия заведующего кафедрой зоологии Александр прочитал цикл лекций о происхождении человека. В институтских кладовых он разыскал груду наглядных пособий, а главное, аппарат, позволявший показывать в увеличенном виде на экране любые иллюстрации и тексты из книги. Народу набилась полная аудитория. Александр быстро овладел вниманием слушателей. Он старался вести свой двухчасовой рассказ остро и динамично и, не дожидаясь, когда восприятие притупится, заставлял студентов смеяться, чтобы вызвать разрядку. Он сразу размежевал научную и религиозную постановку вопроса и придерживался строго биологического подхода.

На лекциях Александра присутствовал заведующий кафедрой зоологии. На второй лекции он “навострил уши”. Александр говорил о том, что пятипалая конечность свойственна более примитивным видам животных, что “специализация” конечностей завела соответствующие виды в тупик эволюции. – “Э, батенька, это вы что-то не туда гнете”, – стал возражать зоолог. На счастье Александра, мимо открытой двери аудитории проходил заведующий кафедрой общей биологии и заглянул в переполненную комнату. – “Скажите, ведь пятипалая конечность примитивней копыта?” – окликнул его Александр. – “Конечно, примитивней, что за вопрос?” – пришел спасительный ответ. К чести зоолога, потерпевшего публичное поражение в споре, он не только дал Александру дочитать цикл, состоявший из трех лекций, но и вообще исключительно хорошо относился к нему все годы учебы. “Из тебя выйдет настоящий ученый”, – не раз говорил он Александру, не догадываясь о его настоящем призвании».

Хорошо поставленная речь Александра производила впечатление не только на студенческие аудитории. Монахиня Досифея (Елена Вержбловская) вспоминает следующий эпизод того времени: «Алику было тогда лет восемнадцать. В тот день (это был день Марии Магдалины – 4 августа) мы праздновали именины дочери одной из наших подруг. Собралась компания молодых верующих людей. И они отправились гулять. Подошли к станции, и тут они встретились с небольшой кучкой каких-то хулиганов, которые стали к ним приставать. В общем, завязалась драка. Каждый из компании наших ребят вел себя так, как ему было свойственно. Самому маленькому – Саше – было, по-моему, лет восемь. Он в ужасе спрятался в кусты и горячо молился Богу. Другой – его звали Колей, – вел себя как “непротивленец злу”, и когда его начали бить, он покорно лег на землю и даже не сопротивлялся. Еще один, кажется, ввязался в драку, и на нем разорвали рубашку и наставили ему синяков. Алик выступил с проповедью… Может быть, это была одна из его первых проповедей, где он спокойно и убедительно объяснял этим подвыпившим и разгулявшимся парням, что нужно разойтись по-доброму. Такая увещевательная проповедь, как это ни странно, подействовала, и все разошлись».

«Нельзя сказать, что Алик чем-то особенно выделялся, – продолжает свой рассказ В. Бибикова. – Учился он так же, как и основная масса охотоведов: биологические дисциплины – отлично, физика и ей подобное – с трудом. Но учиться было интересно, и учились мы, надо сказать, с упоением, так как на охотфак поступал народ, одержимый охотой и биологией.

Началась эпидемия сочинения своих гимнов и песен. Алик оказался незаменимым: он отлично играл на семиструнной гитаре, у него был могучий голос и, самое главное, он сочинял хорошие стихи. Появились “Биолого-охотоведческая” (“Нам ли бояться холода…”) и “Неолитическая” (“Помнишь первобытную культуру?”) песни. Слова “хобот мамонта вместе сжуем…” и “ты была уже не обезьяна, но, увы, еще не человек…” быстро вошли в наш обиход. Песню эту поют до сих пор – и не только охотоведы. Так вот: эту песню в 1953 г. сочинил Александр Мень. Алик прекрасно рисовал, и скоро выпуск стенгазет и бюллетеней охотфака без его участия стал немыслим.

…Мало кто подозревал, что Мень верующий. Даже Громашевский, с которым он одно время снимал комнату возле института, этого не знал. Мы бывали у Алика дома, встречались с его отцом, мамой, тетушкой, братом, но так ни о чем и не догадывались. <…> Алик всё время что-то читал и конспектировал. У него была полевая дерматиновая сумка-планшет на длинном ремне – такие в ту пору носили военные. Говорили: “Полевая сумка с Менем”. По-моему, он даже спал, не снимая ее. Там были книги и тетрадь…»

Впоследствии Александр начал делиться своими религиозными убеждениями с некоторыми из однокурсников.

В «пушмехе» были приняты студенческие застолья в самой дружеской атмосфере. Охотоведы – бывалые люди, многим приходилось выживать в экстремальных условиях тайги и Крайнего Севера, поэтому спиртное «для веселья и бодрости» было у них припасено. Александр никогда не был спортсменом, но был здоров и вынослив. Был неутомим в работе и в ходьбе, мог с однокурсниками много выпить без последствий. Он не пьянел, а становился еще мягче и весело-ласковее в общении, щедро раздавая любовь к жизни и людям.

Были и другие направления студенческой жизни, в которых Александр Мень оставил добрый след. Отец Александр Борисов вспоминает, что Алик активно участвовал как карикатурист и оформитель во всех институтских стенгазетах. Сохранились фотографии его карикатур. «Запомнился один забавный стишок с его шутливой иллюстрацией, – пишет отец Александр Борисов. – Представьте: столовая, много народа, все проталкиваются, пытаясь взять себе еду, а тут человек лезет по головам с пирожком. И внизу – подпись: “Если сила, парень, есть – приходи в буфет поесть!”».

Александр не переставал бесконечно много читать. Программу духовной семинарии он самостоятельно изучил еще в школьные годы. Теперь он продолжал изучать богословие по курсу Духовной академии. Во время учебы в Балашихе он написал свою первую книгу – «О чем говорит и чему учит нас Библия».

Духовным наставником Александра в период студенчества стал отец Николай Голубцов, давний прихожанин отцов Мечевых. К нему Александр приезжал, чтобы исповедаться. Николай Александрович Голубцов (1900–1963) окончил Московскую сельскохозяйственную академию, получил диплом агронома-полевода. С детства он был верующим человеком, а его духовным наставником был священник Сергий Успенский, расстрелянный в 1937 году и позднее причисленный к лику святых. Как православный верующий, Николай Александрович отказался от получения высшего гуманитарного образования, которое становилось сильно идеологизированным. Он всегда стремился к церковному служению, но в 1920-х духовник сказал ему: «Сейчас есть другие, а придет время, когда ты нужен будешь». «Время пришло» в послевоенные годы, когда Церковь переживала новую волну гонений. Николай Александрович был рукоположен в 1949 году и с тех пор служил в Донском монастыре, а жил в небольшом окруженном садом деревянном домике в Измайлове. Все его братья были священниками, а сестры – монахинями. Как вспоминал об отце Николае С. И. Фудель, «это был действительно пастырь добрый, отдавший всего себя заботе о своих многочисленных церковных детях. Их было множество со всех концов Москвы… А он был со всеми ровен, со всеми тих, каждого принимал так, как будто только и ждал его прихода, чтобы отдать ему со всею щедростью свое драгоценное время и все душевные силы… Он мог, например, даже в Великий Четверг, после долгой обедни, на которой бывала чуть ли не тысяча причастников, ехать без перерыва, без отдыха через всю Москву, на метро, в автобусах, чтобы навестить больных, а потом, не заезжая домой, возвращаться в церковь на двенадцать Евангелий…».

Среди его духовных чад были многие представители интеллигенции, в том числе пианистка Мария Юдина. Как рассказывали об отце Николае, он проповедовал с таким горячим убеждением, мольбой, просьбой, что на его слова отзывались даже самые черствые сердца. Незадолго до смерти он крестил дочь Иосифа Сталина Светлану Аллилуеву, которая впоследствии так вспоминала об отце Николае: «Я никогда не забуду наш первый разговор в пустой церкви после службы. Подошел быстрой походкой пожилой человек с таким лицом, как у Павлова, Сеченова, Пирогова – больших русских ученых. Лицо одновременно простое и интеллигентное, полное внутренней силы. Он быстро пожал мне руку, как будто мы старые знакомые, сел на скамью у стены, положил ногу на ногу и пригласил меня сесть рядом. Я растерялась, потому что его поведение было обыкновенным. Он расспрашивал меня о детях, о работе, и я вдруг начала говорить ему всё, еще не понимая, что это – исповедь. Наконец я призналась ему, что не знаю, как нужно разговаривать со священником, и прошу меня простить за это. Он улыбнулся и сказал: “Как с обыкновенным человеком”. Это было сказано серьезно и проникновенно. И все-таки перед тем как уйти, когда он протянул мне для обычного рукопожатия руку, я поцеловала ее, повинуясь какому-то порыву. Он опять улыбнулся. Его лицо было сдержанным и строгим, улыбка этого лица стоила многого».

Отец Николай был человеком демократичным и открытым к общению, в том числе и с людьми неверующими. Несомненно, Александр Мень многое воспринял из опыта пастырства отца Николая. Более того, есть несколько видимых параллелей в их судьбах, которые очень сближают их. Оба они получили светское образование в области биологии, прежде чем стать священниками, что помогало обоим находить общий язык с широким кругом людей, и в частности с интеллигенцией. Оба были широко образованными людьми. Отец Николай, будучи сыном профессора Московской духовной академии, с детства перечитал значительную часть книг из его профессорской библиотеки, в то время как отец Александр самостоятельно собрал редкостную по качеству и разнообразию библиотеку и сам внес весомый вклад в мировую духовную литературу. Оба они часто обращались к книгам в общении с духовными чадами, предлагая им осмыслить духовный опыт Отцов Церкви и писателей разных эпох. Отец Александр и отец Николай были сторонниками открытого христианства, в котором важны личность человека и спасение его души, а не формальная, обрядовая сторона религии. Центром и смыслом жизни обоих был Христос. Оба священника избрали пастырский путь в атеистическое время «выжженной земли» в России и постоянно ощущали на себе давление со стороны власти, но при этом бесстрашно несли людям свою проповедь Христа, наставляя и укрепляя в вере. «Со студенческих лет особенное значение имели для меня пример и установки моего духовника о. Николая Г., который до самой своей смерти не оставлял меня своим попечением и дал мне еще один высокий образец “открытости” к миру, служения в духе диалога», – указывает Александр Мень в письме к Е. Н.[72]72
  Полное имя корреспондентки о. Александра Меня не приведено в источнике.


[Закрыть]

Впоследствии, наставляя Александра на путь священства, Николай Александрович говорил: «С интеллигенцией больше всего намучаешься (это он знал из своего опыта)». «Но он был именно пастырем этого духовно заброшенного сословия, и мне его завещал», – вспоминал впоследствии протоиерей Александр Мень.

В первый год студенчества Александр открыл для себя Флоренского. «Я никогда не забуду, – писал он значительно позже художнице-иконописцу Юлии Николаевне Рейтлингер, – то впечатление, которое произвел на меня “Столп”[73]73
  «Столп и утверждение истины» о. Павла Флоренского.


[Закрыть] в 53 г. Он был для меня окном в мир необычайных прозрений». На скучных лекциях Александр читал труды Флоренского, разрезанные на отдельные листки, чтобы это не было заметно, и параллельно с легкостью отвечал на вопросы преподавателей по теме лекций. На втором курсе, помимо глубокого изучения биологии и антропогенеза, он посвятил значительное время творчеству и проектам будущих работ. Вот как он фиксирует основные направления самообразования в 1954 году:

«Первый том “Исторических путей христианства”[74]74
  Сохранившаяся рукопись вошла во 2-й том шеститомника «История религии».


[Закрыть] (Древняя Церковь) написан. Антропогенез. Новый толчок дала лекция Я. Рогинского[75]75
  Яков Яковлевич Рогинский (1895–1986) – антрополог, доктор биологических наук, профессор МГУ; основные работы относятся к антропогенезу и морфологии человека.


[Закрыть] в Политехническом музее. Много хожу на концерты. Складывается концепция шеститомника (в Приокском заповеднике, где бывал раз семь)».

Каждое воскресенье он по-прежнему ездил в церковь Иоанна Предтечи, прислуживал в алтаре, читал и пел. Здесь образовался круг духовно близких ему друзей.

В семье Кирилла Вахромеева, уже упомянутого ранее, часто звучала музыка. Его отец, представитель старой культурной интеллигенции, преподавал в Московском музыкальном техникуме имени братьев Рубинштейн, был директором музыкальной школы имени Прокофьева и автором ряда музыковедческих работ. Мать была религиозным человеком, воспитавшим Кирилла в вере. Впоследствии Кирилл строил церковную карьеру, но сохранил глубокое уважение к деятельности приходских священников и самые теплые чувства к отцу Александру. Благодаря ему отец Александр мог брать домой книги из обширной библиотеки при Московской духовной академии, что давало неоценимое преимущество в работе. Иногда Кирилл (впоследствии митрополит Филарет) привозил из-за границы важную для работы отца Александра богословскую литературу, а также помогал организовать переводческие заработки для нуждающихся из его паствы. Став в 1989 году Патриаршим экзархом всея Белоруссии, Филарет организовал публикацию ряда статей отца Александра в ежемесячном православном журнале «Stimme der Orthodoxie», издававшемся в Берлине местной епархией Московской Патриархии.

Владимир Рожков, второй товарищ Александра из прихода, был послушником Троице-Сергиевой лавры и также в те годы прислуживал в церкви Иоанна Предтечи. После окончания Московской духовной семинарии и Ленинградской духовной академии он стал диаконом в этой же церкви. Впоследствии отец Владимир был назначен настоятелем Николо-Кузнецкого храма в Москве. Он обладал проповедническим даром и принимал участие в работе Христианского церковно-общественного канала, рассказывая в своих радиопередачах о современной жизни западных христиан. С отцом Александром его сближало и то, что он был противником многих предубеждений против католичества в православной среде.

Близким Александру по духу был и третий молодой человек, прислуживавший в церкви Иоанна Предтечи в те годы и также впоследствии ставший приходским священником – Сергей Хохлов. После воскресной службы друзья часто собирались у него дома для общения.

Ранней весной 1954 года Александр познакомился со своей будущей женой – Натальей Григоренко.

«Мы учились на разных факультетах в одном институте: я на товароведческом, а он на охотоведческом, – вспоминает Наталья Федоровна Григоренко. – И у них были одни мальчики, а у нас почти одни девочки. Институт был в Балашихе, и прямо за зданием института шла дорога на Москву. Можно было пройти через лесок на станцию и доехать до Москвы на электричке, но мы обычно выходили на дорогу и голосовали, тогда было принято ездить автостопом. Нас довозили до метро, так было и быстрее, и веселее. И вот как-то мы, девочки с товароведческого, стояли кучкой, а мальчишки другой кучкой неподалеку. Остановилась машина, мы влезли в крытый кузов, и за нами мальчишки попрыгали туда же. Ну и будущий отец Александр, а тогда Алик, подошел к нам с подругой и говорит: “Девочки, вот вам билеты, у нас будет вечер охотоведческий, приходите!” Так мы и познакомились.

Он очень чудил тогда. Никто не ходил в сапогах. А он ходил в сапогах и в галифе. В шляпе и с полевой сумкой через плечо. А потом еще и бороду к этому отрастил, что по тем временам было очень экзотично. Меня это не пугало, но ребята из нашей группы говорили мне: “Чего ты с ним встречаешься? Смотри, какой он чудак”. А он с этой полевой сумкой не расставался, у него там была Библия, и он ее за собой таскал и читал везде. Его даже прозвали в институте – “Мень сумчатый”. А еще на вечеринках, если ему там надоедало, он залезал под стол, клал под голову свою полевую сумку и спал. Он меня предупредил, что он верующий, сказал, что “в планах у меня стать священником”. Я ему сказала: “Если ты этого хочешь, то давай”».

Как вспоминает прихожанин новодеревенского храма Михаил Завалов, отец Александр рассказывал ему о том, что с юных лет очень ответственно относился к режиму: «В молодости, – говорил он, – я в любой компании, что бы интересное там ни происходило, в какой-то момент говорил: “Ну, я пошел”. Иногда я казался из-за этого монстром. Но – только благодаря этому мог многое совершить. Впрочем, был и у меня один день в неделю – для лирики, когда я ложился во сколько угодно. Это когда я ухаживал за своей будущей женой».

Семья Натальи переехала в Подмосковье с Украины перед самой войной. Ее отец стал работать агрономом в совхозе недалеко от станции Хотьково Ярославской железной дороги, где они и обосновались, мать пела в одном из московских церковных хоров. Наталья, как и все ее подруги, была тогда неверующей. Воспитание и семейный уклад Александра и Натальи были совершенно различными, но их объединила любовь. Александр увидел в Наталье верность, трудолюбие и житейскую мудрость. Он понял, что такая женщина будет хорошей матерью его детям и заботливой хозяйкой дома. В спутнице жизни он не искал помощницы в своих трудах. С глубокими религиозно-философскими вопросами бытия, творческими поисками и служением он привык разбираться самостоятельно.

Александр был убежден в том, что в момент влюбленности любой человек переживает состояние вечности, переживает встречу с Богом.

Вот как впоследствии отец Александр говорил о любви новобрачным, которых он венчал: «…Только одно важно – найти и вырастить любовь. Любовь появится у вас примерно месяцев через 16 после совместной жизни. Признак будет: спокойно, без напряжения молчите вместе. Без смущения. Просто спокойно молчите. Это значит – уже есть любовь. Любовь – это когда дышишь другим человеком, как воздухом, и даже иногда этого не замечаешь. Но когда этот воздух отнимается, ты начинаешь задыхаться. На свете нет ничего из земных вещей более стоящего, чем любовь. Все остальное – пыль дорожная…»