Текст книги "Фрунзе. Том 2. Великий перелом"

По предварительным габаритам получалось что-то в духе обычной турбины[11]11
  «Звезда» из семи 6-цилиндровых блоков должна получиться длиной около 6 м и порядка 4,5 м в диаметре.


[Закрыть]. Плюс-минус тапочек. Только котельные освобождались. И ход становился радикально гибче да экономичнее. Про оперативную готовность и речи не шло: завести дизель и развести пары – две большие разницы.

При этом вопрос вибраций решался большим количеством цилиндров и общей стабилизацией, то есть беды «Дойчланда», когда из-за вибраций на полном ходу приходилось общаться записками, можно было избежать. Равно как и снижения точности стрельбы. Даже при применения двухтактных дизелей. А ленинградский завод «Русский дизель» сразу включился в процесс и нашел массу сторонников в самой компании MAN.

Сохранялось, правда, довольно сильное лобби турбозубчатых машин на паровых турбинах. Дескать, мутная тема эти «звезды» и слишком сложная. А вот турбины – дело верное. Но как только в руководстве Веймарской республики узнали о задумке Фрунзе, это лобби стали жестко оттирать[12]12
  Именно в эти годы в Веймарской республике проектировали знаменитый «Дойчланд». И остро стоял вопрос о силовом агрегате. Вот почему за идею Фрунзе и зацепились. Тем более что она выглядела хоть и странно, но вполне перспективно. Особенно активно и бурно исследовать это все в самой Германии было едва ли реально, поэтому Гинденбург лично поддерживал эту разработку всеми возможными способами.


[Закрыть]. С каждым месяцем, с каждой неделей, с каждым днем все больше и больше влиятельных заинтересованных лиц подключалось к этому вопросу. Именно в формате продвижения проекта дизельных многорядных «звезд». И не только в Германии, но и в Союзе.

Дизель был модной темой…

Так или иначе, тема пошла.

Но почти сразу она уперлась в выбор тактности базового двигателя, где начался жесткий клинч боевых Буридановых ослов. Чем активно пользовались сторонники паровых турбин. И так длилось до сего дня. Пока Фрунзе не психанул, наблюдая за этим дурдомом, и не решил вмешаться. И дело пошло. Но только после того, как нарком пулей осыпал штукатурку на головы спорщиков. А потом, не убирая оружия, быстро устранил противоречия… хм… инженерно-технического характера.

Было решено строить семилучевую «звезду» из 6-цилиндрового четырехтактного дизеля MAN F6V. А также ее варианты с блоками по 8, 10 и 12 цилиндров.

Но и это еще не все.

Михаил Васильевич помнил о М-507. Силовом агрегате, который представлял собой, по сути, турбозубчатый агрегат. Только собранный не из двух турбин и редуктора, а из двух дизельных «звезд» пятисотой серии и редуктора. Что позволяло в теории получить спарку из двух «звезд», собранных из 12-цилиндровых блоков, давая в теории порядка 31–32 тысячи лошадей на вал, то есть, поставив на корабль четыре вала с гребными валами, можно дать ему порядка 120 тысяч лошадиных сил энерговооруженности.

Без наддува.

А ведь он у немцев имелся. Более того, на Коломенском паровозостроительном заводе уже имелась вся необходимая для него документация.

Понятное дело, на предельные показатели никто не закладывался.

Да и агрегат весьма хтонического вида получался.

Но Фрунзе знал – были такие железки.

Да, послабее.

Но были.

И работали. Причем весьма стабильно.

И создавали их советские инженеры, а не германские. Причем в ходе войны и сразу после ее окончания. А это, прямо скажем, не фронтир научно-технического прогресса.

В оригинальной истории по этому пути не пошли. Михаил Васильевич это знал. Как и то, что в оригинальной истории путь развития науки и техники был крайне связан с «его величеством случаем» и конъюнктурой. Из-за чего очень много перспективных и крайне полезных направлений развития науки и техники попросту отмирали или отсекались магистральными трендами.

Риск?

Огромный.

Был очень серьезный шанс провалиться со страшным треском. Однако в случае успеха это открывало новые горизонты.

И, прикинув расклад, Фрунзе решился. Понимая, что за ним в этом деле стоят не столько скудные научно-технические ресурсы Союза, сколько Веймарская Германия, в высших кругах которой все сильнее и сильнее нарастал реваншизм. И шел поиск способов догнать и обогнать своих противников. В том числе с помощью нестандартных технических решений.

Но нарком не был Хрущевым, то есть в таких фундаментальных и важных вещах не ставил все фишки на одну позицию. И работ по турбинам не сворачивал. Более того, даже вел поиски подходящих образцов для копирования.

Ему ведь требовались пути отхода в случае чего.

По этой же причине раньше времени он не «кричал» о новой, прорывной технологии. Говорить «гоп» до прыжка было глупо. Да и можно спровоцировать англо-французов. Однако все одно – ставку сделал, постаравшись разыграть ее в полной мере.

– Устал что-то… – тихо прошептал Михаил Васильевич, выходя на улицу.

Рядом хмыкнул командир Балтийского флота. Он и сам взмок от той затяжной ругани, которая называлась совещанием.

– Может, в баньку? – поинтересовался председатель научно-технического комитета флота.

– Можно. Но потом. Надо сегодня еще к Григоровичу заехать. Мы с этим бредом весь график сбили, – мотнул он головой в сторону здания за его спиной. – Надо было сразу пистолет доставать.

– Надо. Даже удивительно, как все сразу стало конструктивным и спокойным.

– Добрым словом и револьвером можно добиться намного больше, чем одним лишь словом, – назидательно подняв палец, произнес нарком. – Тут главное – не увлекаться. И применять этот метод только тогда, когда все летит в Тартар. Ладно. По машинам. Время… время… мы его безбожно сжигаем впустую.

Спорить с Фрунзе никто не стал. Посему минуты не прошло, как люди рассовались по машинам, и кортеж тронулся. «Под всеми парами» направившись в отдел морского опытного самолетостроения ЦКБ Авиатреста, которым руководил Дмитрий Павлович Григорович. Тот самый, который в 1913 году создал свой первый гидросамолет. А в дальнейшем его совершенствовал в разных моделях.

Перед ним дистанционно, в формате переписки, Михаил Васильевич поставил две очень важные задачи. Хотя, конечно, на первый взгляд они такими, наверное, и не выглядели.

Первая заключалась в создании так называемого airboat, как его называли в англоязычной среде. Точного названия в русском языке нарком не знал. Ближе всего было словосочетание – аэросани-амфибия.

В Союзе с 1918 года разрабатывали и производили аэросани. Но практически исключительно как сани, то есть средство передвижения по снегу и льду. Фрунзе же поставил перед Григоровичем задачу создать аэросани-амфибию, способную ходить не только по снегу и льду, но и по воде и заболоченным участкам.

Зачем?

Как патрульно-поисковое средство и, что намного важнее, сверхлегкий десантный катер, который может и зимой по льду Финского залива пехоту перевозить, и летом по водной глади. Хотя и с ограничениями по волнению.

Почему это поручили Григоровичу?

А кому еще? Профильных КБ в Союзе не имелось для таких задач. А аэросани разрабатывали все кому не лень. Тут же хотя бы какие-никакие, а имелись наработки. Все-таки гидросамолеты разрабатывали-строили. И насколько Фрунзе знал, проектировали летающую амфибию под руководством подчиненного Григоровича – Вадима Борисовича Шаврова…

Вот как раз с самолетом-амфибией и было связано его второе задание. Почти напрямую. Он поручил ОМОС изучение экранного эффекта. Его к тому времени уже открыли. И нарком, наткнувшись на заметку о нем, прямо оживился.

Практически каждый мальчишка в Союзе и после его развала слышал про экраноплан «Лунь». Про эту трехсоттонную махину, носящуюся над водой со скоростью около 500 км/ч. Хотя бы раз – уж точно.

Так вот.

Фрунзе имел в виду совсем не его, когда давал задание Григоровичу. Михаил Васильевич в той жизни своими глазами не раз видел легкие экранопланы вроде «Волги» или «Акваглайда». Для чего-то подобного никаких запредельных технологий не требовалось. Их было реально сделать даже из фанеры при достаточно дохлом моторе в сотню-другую лошадей. Благо, что даже идущий на скорости в 120–150 км/ч такой пепелац был заметно быстрее любого торпедного катера. Даже глиссирующего. И его радикально меньше трясло. Что было крайне важно. Ибо сидеть на катере, идущем даже со скоростью 40–50 км/ч, было удовольствием ниже среднего. Когда же катер пер со скоростью под 100 км/ч, находиться на нем являло собой особую форму бешеного родео, доступного далеко не всем. И Михаил Васильевич видел в легких экранопланах перспективу именно в формате катеров: патрульных, поисковых, десантных, торпедных и так далее, то есть как старших братьев airboat.

И обо всем этом требовалось поговорить.

Вживую.

Посмотреть на их мини-модели.

Заглянуть в их глаза, пытаясь понять – занимаются они делом или саботируют. Ну и так далее. Командующий же Балтийским флотом и председатель научно-технического комитета в этом деле выступали очень важными фигурами. Проводниками воли наркома. И требовалось, чтобы они как можно лучше понимали и осознавали задумку. Вот он их и потащил с собой…

Глава 5

1927 год, март, 19. Москва

Раннее утро субботы.

Входная дверь захлопнулась.

Фрунзе только что проводил детей до служебного автомобиля, отправляя к бабушке. На выходные. Благо, удалось ей существенно улучшить жилищные условия. А бабушку дети любили.

Вопрос с жилплощадью для родителей жены он тоже решил, как и для семьи ее сестры. Конечно, им выделили не элитные квартиры, но вполне сносные. И главное – не очень далеко. Так что, в принципе, можно и пешком дойти, не прибегая к услугам автотранспорта. Но так надежнее.

Да, небольшой перегиб со служебным положением. Но почему нет? В конце концов, Михаил Васильевич не бессребреник. А любовь к Родине, как известно, должна быть обоюдной. Хоть немного.

За то время, что он провожал детей, супруга уже успела переодеться и накраситься, представ во всеоружии.

Нарком улыбнулся.

Красота.

Настоящая женщина-вамп.

Как по нему, Любе совершенно не шел блонд, в который ее выкрасил Александров. Ее натуральные темные волосы особенно в сочетании с правильным макияжем и одеждой создавали удивительный образ. Страстный. Острый. Сексуальный.

Супруга, увидев, как муж ей откровенно любуется, ответила встречной вполне искренней улыбкой. И опустила иглу граммофона на пластинку.

Заиграла музыка.

Вальс.

И Михаил Васильевич, сделав пару решительных шагов, подхватил ее за талию и закружил в танце.

Никогда в прошлой жизни не танцевав, он вдруг обнаружил свой интерес к этому делу. И редкую неделю не вальсировал с молодой женой. Раз от раза улучшая свои показатели.

Да и романтика какая-никакая. Пусть и топорная. Но им она нравилась. Обоим. В эти сложные годы она была на вес золота внутри семьи.

Пластинка закончилась.

И Любовь Петровна нехотя отлипла от мужа, давая ему возможность завести граммофон заново. Брак по расчету, заключенный ими изначально, довольно быстро трансформировался.

Да, Михаилу Васильевичу не хватало дворянского воспитания. И это сразу бросалось в глаза. Но и бескультурным его нельзя было назвать. И уж тем более необразованным. Он удивлял свою супругу. И чем дальше они жили, тем больше. Тем сильнее она к нему привязывалась. И даже потихоньку влюбляясь. Даже несмотря на существенную разницу в возрасте.

Сам нарком не отставал.

И удобная девочка, взятая, чтобы «закрыть кейс» одинокого мужчины, становилась в его глазах все более и более ценной особой. Любовь или нет, но привязанность нарастала. Ему с ней было хорошо. Не только и столько в сексуальном плане, сколько в житейском.

Она старалась быть хорошей женой.

И у нее получалось.

И даже с детьми она сумела поладить.

Секс, правда, был не так чтобы и блестящий. Но откуда молодой женщине быть в нем опытной? Она ведь не практиковала «дополнительные услуги» во время работы в театре. Да и до того тоже…

Вновь заиграла музыка.

Вновь они закружились в танце.

Тактильный контакт потихоньку заводил и разогревал. Пока наконец после в очередной раз остановившейся композиции они не предались более интересным делам. Заходя издалека и медленно раздеваясь. И это разогревало и тревожило только сильнее…

– Ты не дуешься на меня? – спросила она, когда все закончилось и они лежали обнаженными на постели.

– Дуюсь?

– Из-за книги.

– «Сказки на ночь»?

– Да.

– Все совершают ошибки, – чуть помедлив, ответил Михаил Васильевич, прижав ее посильнее. – А эта вроде бы даже и не ошибка. Вон какой от нее эффект. Я слышал, что даже Надя купила эту книжку и читает детям.

– Надя?

– Аллилуева. Жена Сталина. А это показатель. Значит, пронесло.

– Слава богу, – выдохнула женщина.

– Я даже подумал, что нужно подготовить второе издание и обеспечить сказки иллюстрациями. Подберешь художников?

– С радостью…

Так они и провели первую половину выходного дня. Предаваясь тактильным и любовным утехам. Болтая. И в целом наслаждаясь обществом друг друга. После обеда их ждало посещение кинотеатра и небольшая рабочая поездка мужа. Выделять на отдых совсем уж весь день он не мог себе позволить…

Подмосковный стрелковый полигон снова шумел.

Бойцы в новом зимнем обмундировании громыхали из тяжелых 13-мм винтовок. Тех самых, Mauser, которые мало-мало собирали в Союзе. Но в этот раз они стреляли не для научных или статистических изысканий, а ради учебного процесса.

– Бей! – не очень громко, но четко произнес мужчина с биноклем, стоящий рядом со стрелком.

Жахнул выстрел.

– Поспешил. Полкорпуса.

Стрелок чертыхнулся.

– Смена позиции.

И тот вместе со вторым номером, подхватив винтовку, пригибаясь, метнулся в сторону…

По полю же на тягах катилась мишень мотоцикла. Сейчас отрабатывался огонь по ней. А так-то имелись грузовики и легковые авто. Причем двигались они либо с приближением, либо с удалением. И с разной скоростью. Чтобы научить стрелков самих оценивать упреждение в зависимости от ситуации. Это было второе учебное поле. Продвинутое. На первом работали по неподвижным мишеням, имитирующим пулеметные гнезда, орудия и так далее. Где обучение и начиналось. Там цели не двигались, но поднимались, дистанционно. По команде инструктора. Третье поле – самое продвинутое – смешанное. Там и силуэты техники двигались, и мишени поднимались. Только тут перед каждой сессией инструктор «заказывал» сценарий, к которому техники готовились. Включая те или иные цели по секундомеру.

И тут важно понять – Михаил Васильевич готовил не снайперов. Отнюдь. Да и оружие не позиционировал как снайперское. С его-то угловой точностью. Противотанковыми или бронебойными эти винтовки тоже не считались и не назывались. Нарком прекрасно понимал – толщина брони очень быстро подрастет до неприличных размеров. Совершенно непригодных для поражения таким вот видом оружия. Вот и задумывал его как некое легкое «антиматериальное» средство, называя просто «тяжелой винтовкой».

Бойцов гонял соответственно. Выделив по нормативу две тысячи выстрелов на каждого. Не бог весть что[13]13
  2000 боевых патронов для XXI века недостаточно для удовлетворительной подготовки даже обычного линейного стрелка. Адекватные нормы выходят за 20 тысяч на одного стрелка мотопехоты. Меньше просто недостаточно для получения устойчивых навыков стрельбы.


[Закрыть]. Но это было радикально лучше линейной стрелковой подготовки в царской армии или, допустим, предвоенной РККА. Мало-мальски стрелять можно было научить. Да с поддержанием квалификации ежегодным расходом по триста патронов на брата.

Хотя, конечно, в глазах Политбюро и прочего руководства РККА такие учебные стрельбы выглядели расточительством. Даже такие скромные, по мнению Фрунзе. Так что наркому пришлось их продавливать. Слишком уж высока была ценность таких бойцов в текущих реалиях.

Политбюро, скрепя сердце, уступило. Все-таки Михаил Васильевич обычно так не делал. А тут вот прямо ни на миллиметр не отступал. Доверились. Хотя в их понимании особой нужды в таком перерасходе боеприпасов попросту не имелось. Даже в относительно благополучном в материальном плане 1938 году на весь курс обучения стрельбы рядового стрелка в РККА тратили 35 боевых патронов[14]14
  КОП-38 (1938 года) РККА подразумевал расход 35 боевых патронов на учебный курс стрелка, 141 боевой патрон для курса пулеметчика, 354 боевых патрона для курсов снайпера.


[Закрыть]. В 1927 году отпускалось обычно и того меньше. Даже с оглядкой на «прогрессивную общественность», то есть тех же англичан и французов. Но даже там не шло речи о двух тысячах выстрелах. О том же, что даже этого количества патронов недостаточно для формирования устойчивого навыка, они даже слышать не хотели.

Се ля ви.

И Михаил Васильевич был вынужден довольствоваться таким вот скромным результатом. Пока, во всяком случае…

С крупнокалиберной винтовкой Mauser история получилась очень занятная и показательная. Фрунзе ведь не просто договорился о закупке готовой технологии, а заказал доработку. Что, согласно Версальским ограничениям, компания сделать попросту не могла.

Ну открыто.

Понятно, что для себя они там пилили что-то потихоньку. Но даже в этом случае где-то в районе 1929 года были вынуждены купить швейцарскую компанию Solothurn Waffenfabrik AG. Да, не сам «Маузер», а «Рейнметал», но пользовались ее услугами все подряд. Однако на дворе был 1926 год. И никакого «Солотурна» у немцев под рукой еще не имелось. Задание же Фрунзе было очень интересным. Не только и не столько в финансовом плане, сколько в военном и политическом, позволяя разом помножить на ноль все эти орды легких французских танков, которыми Париж регулярно угрожал Берлину. Из-за чего тема эта курировалась на самом высоком уровне, находясь на личном контроле у Гинденбурга.

Что и неудивительно.

Реваншизм в Германии никто не отменял из-за крайне странного завершения Первой мировой войны. Немцы чувствовали себя преданными и обманутыми. По всем признакам они войну выиграли, а им засчитали поражение. Как тут не начать подозревать обман? Так что их элиты увидели в этом нарастающем сотрудничестве с Союзом надежду. Особенно на фоне того, что уровень радикализма в СССР стремительно снижался. Уткнувшись в юридический тупик, немцы создали в июле-августе 1926 года целую россыпь компаний в СССР. И перенесли в них часть своих научно-исследовательских подразделений, работа которых блокировалась Версальскими ограничениями. Наплодив этакие «Солотурны» рязанского разлива.

Так вот – винтовка.

В силу обстоятельств время поджимало.

Тем более что оживились американцы, которых заинтересовала сама идея особого налогового режима в Союзе для подобного рода предприятий. Особенно их ВПК, сидящего на жесткой финансовой диете с момента окончания Первой мировой войны. Так что дойчи действовали предельно быстро.

50 BMG патрон купить они не могли – американцы не продавали.

5 Vickers также не удавалось купить – не продавали уже англичане.

Переделывать оригинальный 13,2 × 92SR Mauser времени у них не было. Спешили. Взяли готовую гильзу от 20 × 70RB Backer и просто обжали ей дульце под 13,2-мм пулю. Получив на выходе 13 × 80 выстрел с энергией около 14 тысяч джоулей.

Михаил Васильевич такому варианту оказался даже рад.

Для противостояния 10–15-мм брони легких танков тех лет подобной энергетики было более чем достаточно. Равно как и для поражения иной легкой техники. А для чего-то больше он считал разумным использовать более мощные инструменты. Игры в сверхмощные крупнокалиберные винтовочные и пулеметные патроны он считал довольно глупой затеей. Намного рациональнее был переход на 20–30-мм автоматические пушки, у которых результативность огня была радикально выше. В первую очередь из-за возможности применения более широкой и действенной номенклатуры боеприпасов.

Кроме того, винтовка под более легкий патрон меньше лягалась, дольше держала выстрелы до износа ствола и меньше грелась. Последнее было особенно важно. Потому что компания Mauser также занималась созданием и крупнокалиберного пулемета по дополнительному заказу наркома. Без водяного охлаждения. С ленточным питанием при прямой подаче патрона. Уменьшенное же основание гильзы позволяло применить схему Becker, также купленную Mauser вместе с компанией Oerlikon[15]15
  20-мм пушка Becker была разработана в Германии в годы ПМВ. После ее окончания она была продана швейцарской фирме SEMAG. Куда перешли и частью инженерные кадры. В 1924 году компания SEMAG разорилась, и все ее права купила крошечная компания Oerlikon. В августе 1926 года, когда ее купила Mauser на советские деньги, она даже не успела выпустить свою новую версию 20-мм автоматической пушки. И была никому, по сути, не известна и не интересна.


[Закрыть]. Что открывало доступ к относительно легкому пулемету[16]16
  «Сухое» тело пулемета Oerlikon под 20 × 70 RB весило 43 кг. Для сравнения: тело 12,7-мм ДШК – 33,5 кг. При замене ствола на Oerlikon на 13-мм его масса уменьшится примерно на 15 %, до 32–33 кг, то есть он будет примерно в массе ДШК. Да, энергетика патрона будет ниже на 3–4 тысячи джоулей. Но это ключевой роли не сыграет на фоне радикально меньшей стоимости производства.


[Закрыть] с очень простой и дешевой автоматикой.

13-мм тяжелую винтовку Mauser уже в производство запустили. Мелкосерийное. С «отверточной сборкой» в Союзе, изготавливая пока почти все детали в Германии. В ближайшие месяцы должен был быть запущен полный цикл. Пулемет же был запланирован на осень. Сразу в трех вариантах – пехотном на треноге, танковом и авиационном. В это же время немцы обещали наладить мелкосерийный выпуск 20-мм автоматических пушек Oerlikon в авиационном и танковом исполнении под тот самый 20 × 70 выстрел Becker. Не бог весть какая баллистика, но разрушительное действие фугасного снаряда было невероятное для всей летающей техники 1920-х годов.

Про боеприпасы тоже не забыли.

К марту 1927 года в Подольске уже имелась небольшая линия по выпуску 13-мм патронов. К ноябрю же обещали запустить во Владимире новый завод, который бы изготавливал всю разнообразную номенклатуру 13-мм и 20-мм выстрелов. А к лету 1928-го еще один – дублер – в Саратове. Ну и само собой, развернуть всю связанные предприятия по выпуску пороха, капсюлей и так далее. По цепочке. Вплоть до химических предприятий для обеспечения производств серной и азотной кислотой…

Бам.

Грохнул очередной выстрел, ушедший в «молоко». Стрелок опять не сумел взять верное упреждение.

Начальник учебной части, наблюдавший это, нервно сжал полу френча. Как-то не вовремя этот боец косячит. Ой не вовремя.

Михаил Васильевич изредка посещал подобного рода учения. Среди прочего. Чтобы проконтролировать. Само собой, не предупреждая.

Просто в «окно» выезжал.

Внезапно.

Со стороны наблюдал, не вмешиваясь и стараясь по возможности не привлекать внимание. И уезжал.

Вот как сейчас.

Нагрянул. Зашел в административный домик. И, встав у окна, добрые полчаса наблюдал за учениями. Отсюда их было хорошо видно.

– Ну как, Михаил Васильевич? – поинтересовался начальник учебной части полигона.

– Результаты фиксируете?

– По количеству попаданий?

– Да.

– А как же. Все записываем. И по каждому отдельному бойцу, и общую статистику сводим.

– Покажите.

Тот загремел ключами, открывая дверцу несгораемого ящика. И очень скоро достал папку.

Первым листом лежала табличка, заполненная карандашом, – общая сводка. Сколько бойцов обучалось. Сколько выстрелов произведено. Каких. И так далее. С выведенными процентными значениями.

– Каждый вечер обновляем, – не дожидаясь вопроса, пояснил начальник. – Может быть, чайку?

– Время… время… – отрицательно покачал головой Михаил Васильевич. – Пришлите мне отчеты. Копии. Суток для копирования вам хватит?

– Конечно.

– Завтра вечером, край – послезавтра, жду их, – произнес Фрунзе, сделав пометку у себя в блокнотике…

Посидев на полигоне еще минут пятнадцать, нарком по военным и морским делам уехал. Получив о работе учебной части самые позитивные впечатления. Пулеметчики, которые в это же самое время тренировались на трех других полигонах, работали хуже. Не принципиально, но похуже. Так что именно сюда он решил впихнуть и обучение будущих егерей. Так он окрестил marksman – бойцов, вооруженных простой винтовкой с оптическим прицелом. Ну, понятно, не совсем простой. Но и не снайперской в привычном для Фрунзе смысле слова. Поскольку таких точностей просто не требовалось на запланированной для них практической дистанции огня.

Самих снайперов он тоже пытался создать. Но тут все было весьма и весьма непросто.

В Туле уже было маленькое предприятие для штучного производства разнообразного оружия специального назначения. Куда были наняты слесаря самой высокой квалификации и даже ювелиры. И там даже наладили выпуск бесшумного карабина на базе револьвера «Наган» образца 1910 года. Того самого, который с откидным барабаном для ускоренной перезарядки. Ствол у него был существенно удлинен и оснащен интегрированным глушителем, по конструкции очень похожим на «Винторез». Да, патрон 7,62 × 38R не бог весть что. Но он позволял дать спецназу рабочее оружие тихого боя.

А вот снайперское оружие… С ним были сложности. Большие сложности. Можно было пойти по историческому пути и отбирать годные стволы из серийных винтовок. Но Михаилу Васильевичу такой подход не нравился. С одной стороны, собственно валового производства винтовок в Союзе больше и не имелось, то есть отбирать, по сути, и не из чего. А с другой стороны – такой подход не позволял получить снайперское оружие. Из-за того что рассеивание у таких образцов было совершенно кошмарное, и оно в лучшем случае годилось как marksman задача. Да и то – лишь в условиях первой половины XX века[17]17
  Одна угловая минута на 1000 м (29 см) это современные для XXI века минимальные требования для снайперского оружия. Для полицейских снайперских винтовок еще жестче. На 100 м это рассеивание порядка 2,9 см. Для сравнения: снайперская винтовка Мосина считалась нормальной при кучности 8,0 см на 100 м. Для СВД аналогичные требования, то есть в XXI веке эти образцы оружия даже нельзя квалифицировать как снайперское оружие. В лучшем случае – винтовки улучшенного боя. А так обычные охотничьи стволы нередко имели лучшую кучность.


[Закрыть].

Вот и развлекался. Экспериментируя с полигональной нарезкой и пулями, выточенными целиком из латуни руками ювелиров. Да, до винтовок Лобаева он не дотянется даже в прыжке, но получить стволы с рассеиванием в одну угловую минуту на километр планировал. Чтобы этот самый снайпер мог в кого-то попадать не только лишь случайно на более-менее приличных дистанциях.

Параллельно Михаил Васильевич вел поиск будущих стрелков. В первую очередь среди промысловиков и так называемых природных охотников. По всему Союзу искал. Заодно создал небольшую рабочую группу для разработки тактики и наставлений будущих подразделений. Само собой, под его мягким контролем. Чтобы не ушли куда-нибудь не в ту степь…

* * *

Феликс Эдмундович проводил взглядом очередного посетителя и отхлебнул чая. Обычного чая.

Отказ от кокаина ради здоровья давался ему тяжело. Нервно. Но он пока держался. Постоянно хотелось есть и спать. Постоянно нависало чувство переутомления, которое приходилось преодолевать волевыми усилиям просто для того, чтобы хоть немного поработать.

Солнце клонилось к закату.

Он взглянул на часы.

Хмыкнул.

Поднял телефон. И спросил у отозвавшегося секретаря:

– Сколько еще посетителей?

– Один.

– Кто?

– Товарищ из Ленинграда. Просит сегодня принять.

– По какому вопросу?

– По поводу проблем на заводе «Русский дизель». Говорит – дело неотложное.

Дзержинский прикрыл глаза, задумавшись.

Его сознание тут же качнулось в сторону сна. Но он удержался.

На заводе «Русский дизель» он поставил трех новых сотрудников. Из числа старых унтеров, которые каждый день отчитывались в телеграммах. Утром. Докладывая по установленной схеме об штатных процедурах. Плюс – раз в неделю машинописный доклад, пересылаемый с железнодорожным составом. Стратегически важное предприятие. И Феликс Эдмундович прекрасно это сам осознавал. А потому опекал. И тут – внезапно прибывает некто с какими-то важными сведениями.

Чуть помедлив, он поинтересовался личностью визитера.

Оказывается, он его не знал. Точнее, слышал о нем, так как чистка ленинградской организации уже подготавливалась полным ходом. И этот персонаж числился в списках не на увольнение, а на арест, так как, по предварительным сведениям, был связан с крупной бандой.

И вот он пришел.

Сам.

С какой-то важной информацией.

Совпадение?

Ой не факт.

– Пусть сдаст все оружие и проходит, – наконец произнес глава ОГПУ. – И охране быть начеку. Не забудьте его обыскать, мало ли – у него скрытое оружие есть с собой.

– Слушаюсь.

Секретарь повесил трубку.

Дзержинский тоже.

И еще отхлебнул чаю.

Потер лицо. И… за дверью послышалась возня.

Бах!

Прозвучал явно пистолетный выстрел. Судя по звуку – чего-то вроде 6,5-мм пистолета.

Бах! Бах!

И тишина.

Секунд через пятнадцать дверь в кабинет Дзержинского открылась и вошел секретарь, предварительно крикнув:

– Свои!

Феликс успел за это время взять пистолет, лежавший под рукой в тумбочке, и изготовился к стрельбе. Он не доверял на слово. Так что секретарь входил медленно и плавно.

– Что там?

– Попытался оказать сопротивление.

– Раненые?

– Меня немного зацепило, – скривив от боли губы, прошипел секретарь, придерживая кисть левой руки.

Будь прострел правой или левой – рабочей, Феликс бы его отстранил. Ну как он будет писать и фиксировать? А так, если кости не разбило и хорошо перевязали, то можно.

– А этот? Жив?

– Да куда он денется?

– Заводите. А сам попроси ребят тебя перевязать. Никуда пока не ходи. После перевязки сядешь на место и будешь фиксировать всех, кто сунет нос. Хотя нет. Сначала позвони на проходную и прикажи никого не выпускать. Вообще никого. Понял?

– Слушаюсь.

Ввели.

Точнее внесли, так как его умудрились нокаутировать.

Допрос был быстрым, простым и жестким.

Сомнений у Дзержинского не имелось – он явно пришел по его душу. А значит, кто? Правильно – контра. Жалости он не испытывал никакой.

Пяти минут хватило на то, чтобы получить сведения.

Феликс поднял трубку телефона.

– Михаил Васильевич?

– Да, – ответил нарком по военным и морским делам, который к тому времени уже успел вернуться со стрелкового полигона.

– Извини, что беспокою в выходной. Тут такое дело… Ребята твои нужны.

– Конечно. Сколько? Куда? Зачем?

И завертелось.

Солнце клонилось к закату. А сотрудники центрального аппарата ОГПУ, подкрепленные бойцам СОН, выступали на «тропу войны». Действуя быстро, жестко и не уведомляя никого из Политбюро. В том числе и для того, чтобы не спугнуть добычу.

Это позволило в самые сжатые сроки пройти по всей цепочке до заказчика. Ее просто не сумели нормально подчистить. Ведь такой реакции от Феликса никто не ожидал. Он так раньше не делал. И уж тем более не решался арестовывать высокопоставленных членов партии. Так что Литвинов, как глава Коминтерна, очень удивился, когда в его спальню ворвались хорошо вооруженные бойцы и «сломали ему лицо» при попытке возмущаться.

Строго говоря, к утру весь центральный аппарат Коминтерна был арестован. А их сейфы да несгораемые шкафы опечатаны и вывезены в ОГПУ. Политбюро же обо всем этом узнало только с рассветом. От самого Феликса. И уже, по сути, сделать ничего не могло. Ибо кое-кто из задержанных успел дать признательные показания. Да и документы, найденные в сейфе Литвинова, свидетельствовали против него лучше всякого чистосердечного признания…

– … – грязно выругался Сталин, когда положил трубку.

Еще один важный ему игрок не выдержал и сорвался. А ведь он его предупреждал. Но нет, обгадился. Видимо, давление его зарубежных друзей оказалось слишком существенным. Да и ленинградская парторганизация нервничала, через которую проходило довольно много «левых» денег. В том числе и Коминтерна…