Текст книги "Приключения по контракту"

Глава 7
Разные проблемы разных мам

Сегодня опять ко второму уроку. Лёшка все равно проснулся минут за двадцать до будильника. Заметил ли МИК его пробуждение или нет, было непонятно, будем надеяться, не заметил и не будет приставать. Хотелось чуть-чуть побыть одному и подумать. Даже усмехнулся, надо же так: лежит в кровати, а при этом хочется побыть одному.

Вчерашним вечером заняться Кондрашом так и не удалось. Дома занялись самим Лёшкой.

Он сразу же прошел на кухню – за день перехватил лишь рожок мороженого, аппетит проснулся по дороге. Весело поздоровался с мамой, а вот она ответила совсем не весело:

– Не шуми, Катюшку разбудишь. Я ее еле уложила. Плакала три раза за вечер, да и меня до слёз довела. Сейчас проверю, может, опять проснулась.

Пока говорила, успела положить Лёшке голубцы и полить их домашним томатным соусом, который вкусней любого кетчупа.

– А что такое? – спросил Лёшка растерянно-виноватым тоном. – Вы за меня беспокоились, да?

– С тобой-то в порядке, – чуть помедлив, сказала мама, – был на аттракционах, гулял по парку Победы. Только зачем в Рамбов ездил перед этим?

– За подарком для именинника, – ответил Лёшка.

– Тогда понятно.

В другой момент Лёшка бы вздохнул, что он самый несчастный ребенок на свете, путь которого прослежен и отмечен, как странствования по тайге амурского тигра с чипом в ошейнике. Но повод для печали был впереди.

– А вот зачем ты заходил в детский сад, можешь не рассказывать. Я знаю и так.

У Лёшки было право не отвечать: он доедал второй голубец. Мамины голубцы очень большие, но, к сожалению, съедались быстрее, чем хотелось.

– Мы еще из садика не вышли, а она дважды спросила: «Когда ты папу позовешь?»

Лёшка решил собрать соус куском хлеба, но отложил.

– Он сказал ей, что во всем виновата ты?

– Почти так… – вздохнула мама. – Говорил, что хочет ее видеть. И тебя хочет видеть. Но только если я разрешу ему приехать. Или когда сама захочу к нему вернуться. Ты понимаешь, она твердила мне весь вечер: «Давай позовем папу, давай позовем папу…»

Лёшка опустил взгляд на кусочек томатной шкурки из соуса. Подумал: «С мамой так можно». Вот папа сказал бы с растущей угрозой: «Начнем с того, что я не хочу видеть твой затылок. Голову поднял! Быстрень-ко!»

Впрочем, сейчас и мама перешла на нарастающий тон:

– Катюша мала, она не понимает, как он привык обращаться с людьми. Придет время – он и с ней будет себя вести как со мной… или с тобой. Тогда он и ее поставит на место!

– Сочувствую… – дружелюбным тоном вздохнул МИК. – Лучше всего, если ты сейчас скажешь: «Мама, я с тобой согласен и больше не буду».

Лёшка уже открыл рот, чтобы так и сказать. Но не сказал.

Был один вопрос. Просто так не задал бы. Теперь появился повод.

– Мама, мы всю жизнь будем жить в Мартышке?

Мама за секунду до этого набрала в легкие воздух, чтобы продолжить монолог. А тут замолчала, удивленно посмотрела на Лёшку.

– Я не знаю. Это зависит не от меня.

«Может, вы или помиритесь, или разведетесь?» – чуть было не сказал Лёшка.

Но не сказал. Нельзя такое вслух: вдруг мама хочет услышать слово «развод»? Услышала, решила окончательно…

И Лёшка просто сказал:

– Мама, расскажи, пожалуйста, что тогда произошло?

– Может, не будем портить вечер? – предложил МИК.

– Отстань! – приказал Лёшка. Усмехнулся, подумал: мама – единственный человек, рядом с которым он может общаться с МИКом вслух.

– Приключение «конфликт с родителями» программой эксперимента не предусмотрено, – заметил МИК.

– Тебе посоветовали не говорить об отце? – догадалась мама.

Лёшка кивнул и спросил опять.

– Он решил в отпуск поехать на Алтай. Кстати, там по программе конное путешествие. Он же должен помнить, что ты боишься лошадей!

«Уже не боюсь», – хотел сказать Лёшка. Только зачем?

– Купил билеты, заказал отель и места в кемпинге. Сделал сюрприз. А я, – продолжила мама, с каждой секундой все громче и громче, – сказала ему, что тоже хочу иногда решать, как мы отдыхаем. Например, просто не пойти утром на работу. Приготовить обед, сесть у телевизора и просидеть полдня. Или прогуляться с вами по городу и вечером вернуться в свою квартиру. А он сказал: «Начнем с того, это не твоя квартира». Это была последняя капля.

– И что дальше? – растерянно произнес Лёша.

– Я сказала ему, что хватит, – спокойно ответила мама, и это спокойствие пугало больше крика. – Я просто спросила: правда ли, что Мартышкино – моя собственность? Он кивнул. «Хорошо, – сказала я, – тогда я буду жить там. И он рассмеялся. Не нарочно, а искренне, от души. Как будто ты сказал ему, что с завтрашнего дня устроишься шофером-дальнобойщиком. Он не считает меня за человека. Или хотя бы за взрослого человека, способного принять решение. Утром он ушел на работу, я собралась и уехала.

– А папа? Он тебе звонил? Хотел приехать?

– Звонил, – сказала мама еще жестче и собранней. – Я ему ответила, что, если он приедет и захочет войти в дом без моего разрешения, я вызову полицию.

– Неудачное применение иностранной юридической нормы. Она не имеет на это права.

Лёшка махнул рукой – отстань.

– А он рассердился?

– Нет. Просто сказал: «Ты можешь вернуться, когда захочешь. Но я сам приеду в Мартышкино, только когда ты меня позовешь».

– Мамочка, – сказал Лёшка, все же дочистивший тарелку, – уже два месяца прошло. Нам трудно. Ему тоже трудно. Может быть, вы помиритесь?

– «Начнем с того, что я с тобой не ссорился», – зло произнесла мама, имитируя папину интонацию. – Он говорил мне это сто раз. Теперь я скажу это сама. Он не должен помириться со мной. Он должен понять, как вел себя эти годы. Он требовал, чтобы я работала, но не позволил пойти на повышение. Он не разрешил мне научиться водить автомобиль. Он позволил мне сажать цветы здесь, под окном, но не позволил спилить эту проклятую ель! Я разрешила ему быть лидером. Но он стал Карабасом-Барабасом!

«А ты сбежала, как Мальвина. И прихватила меня, как пуделя Артемона», – печально подумал Лёшка.

– Скажи ей, – вмешался МИК: – «Ты подумала о Катюшке? Ей хорошо в местном детской саду после питерского? А обо мне ты подумала? Ты знаешь, что в местной школе у меня каждую неделю отбирают деньги? Так поступить со своими детьми – эгоизм чистой воды».

– Отстань! – взвыл Лёшка и даже ударил кулаком по столу.

В первый миг мама испугалась. Потом рассердилась. Начала:

– Да как ты… – но не договорила. Печально посмотрела на Лёшку. Понимающе кивнула: – Извини, я забыла про твоего консультанта. Наверное, он сказал что-то очень умное. То, что я не права? То, что вы страдаете из-за меня? Это?

Лёшке хватило сил промолчать. А вот кивнул или нет – не понял. Увидел слезинки в глазах мамы и сказал:

– Мама… Мамочка. Что должно случиться, чтобы ты его позвала? Что папа должен сказать?

– Слов уже недостаточно. – Мама покачала головой. – Он должен что-нибудь сделать. Что – не знаю. Давай не будем об этом. Как вы сегодня погуляли?

Голос мамы был такой грустный, что Лёшка сменил тему. Рассказал про «горки» и белку, еще сказал, как удивлял новых друзей своими знаниями. Отхлебнул несколько глотков чаю и пошел спать. Шел на цыпочках, чтобы не разбудить Катюшу.

– Извини, что наорал, – шепнул МИКу.

– Это ты извини за неудачный совет. Кстати, я узнал о Кондраше много интересного.

– Завтра, – вяло сказал Лёшка, чувствуя, что, несмотря на все эмоции и стрессы этого дня, хочет спать.

* * *

Лёшка спал крепко, проснулся рано и сразу же начал думать о вчерашнем разговоре.

Вообще-то МИК прав. Разве мама подумала о нем, о Катюше? Сбежала в Мартышку, засунула его в школу, ее в местный детский садик. Вчера говорить смысла не имело. Мама в стрессе, еще ударится в крик или слезы вместо ответа. Лучше дождаться, когда успокоится, вот тогда и поговорить. Сказать ей: «Мама, как ты могла решить за нас, где мне учиться и в какой садик ходить Катюше?»

И тут Лёшка вспомнил, что он тоже решил и выбрал. В то утро, когда мама спросила, с кем ты хочешь быть, он ответил: «С тобой».

Да, вопрос нехороший. Нельзя брать людей за горло – «или – или». Лёшка это понимал. Но не мог отделаться от вопроса к самому себе: почему он ответил именно так? Почему ответил сразу, не задумавшись?

Можно жить с мамой и папой. Можно жить с одной мамой. А вот с папой жить не хочется.

Почему? Папа на него сердится. Не просто сердится, а смеется над ним. Даже не наказывает. Но тех, над кем смеются, наказывать не надо. Они уже наказанные.

Лёшка вспомнил историю с пирожком. Они долго гуляли по Васильевскому острову – дошли пешком от Стрелки до дома. Лёшка проголодался, попросил подкрепиться. Папа купил гамбургер, но с условием – до обеда никаких подкреплений. Тогда, пару лет назад, родители решили, что Лёшка начал полнеть, и то и дело применяли мелкую, прикладную диету.

Лёшка пообещал. А дома мама пекла пирожки с капустой. Как раз к их приходу вытащила из духовки первую порцию, поставила остужаться. Лёшка заглянул на кухню, мама дала пирожок – замори червячка до обеда. Пирожок был пышный, румяный, с тонким тестом и чуть-чуть просвечивавшей начинкой. А еще – горячий и ароматный.

Не заметил, как укусил и вышел в коридор с пирожком в руке. Встретил папу.

Тот внимательно посмотрел на сына, улыбнулся и спросил:

– Попробуй подсчитать, сколько весит пирожок?

– Ну, граммов сто, может, сто двадцать, – ответил Лёшка.

– Отлично! – Отец уже не улыбался, а смеялся, печальным, презрительным смехом. – Теперь я знаю, сколько весит твое честное слово.

Сто двадцать граммов.

Лёшка хотел спросить: а что ему надо было сделать? Отказаться? Да, наверное, отказаться.

Сказать маме про обещание. Но ведь мама хотела его порадовать…

Любые оправдания застряли в горле. Спасибо, что не откусанная часть пирожка.

Лёшка опустил голову, шагнул в комнату…

– Ку-да?! – плавно, но твердо сказал папа с прежней злой улыбкой. Совсем не тот папа, который полчаса назад рассказывал ему на набережной историю ледокола «Красин». – Я что, закончил разговор?

Лёшка повернул к отцу покрасневшее лицо.

– Хорошо, что сейчас на каждом углу гамбургеры, а дома пирожки, – другим тоном добавил отец. – Хорошо, что сейчас не блокада. Ты бы взял и съел Катюшин хлеб. Схомячил бы ее паек и не заметил. Кстати, он, как и пирожок, весил сто двадцать пять граммов – вес твоего слова.

– Па-а-а-па! – Лёша не понял, от чего он задохнулся, от слёз или непрожеванного пирожка.

Папа совсем грустно, будто потерял остатки веры в род человеческий, вздохнул:

– Эх ты!.. – и захлопнул дверь в свою комнату.

Лёшка так и остолбенел в коридоре. В руке – почти остывший пирожок, щеку щекочет теплая слезинка…

* * *

– Ты еще не проснулся, а уже огорчился? – спросил МИК.

«Бедный принц, – подумал Лёшка, – захотел погрустить о былом, а твой настырный друг к тебе уже лезет с вопросом».

– Огорчился, – шепотом согласился Лёшка. – Как сделать так, чтобы…

Хотел сказать: «Чтобы папа вернулся к маме». Но это слишком просто и неправильно. А как сказать правильно?

– Хочу, чтобы у папы с мамой было нормально. И у меня с ним было нормально.

– Я подумаю над этим.

– Вообще-то ты позавчера уже обещал над этим подумать, – недовольно прошептал Лёшка.

– Ты также просил меня собрать сведения об Иване Кондрашове. С кого начать?

– С Кондраша, – ответил Лёшка, уже успев одеться и выйти в коридор. Про себя подумал: все же отца он сегодня не увидит, а вот встретить Кондраша в школе можно через час.

МИК сказал, что готов рассказать. Лёшка попросил отложить до пробежки, чтобы спокойно умыться.

Пока умывался, пока обувал кроссовки, успел подумать: историй, вроде той, что с пирожком, он мог вспомнить пять-шесть. У мамы должен набраться не один десяток. Она и при нем-то плакала, а сколько раз сдерживалась? Так что понятно, почему мама не выдержала в ту ночь.

Лёшка помнил про пирожок.

Помнил и про прогулку до пирожка. Помнил дальние поездки, к водопадам и крепостям, папины рассказы. Помнил, как папа мог шутить, не только над Лёшкой.

Если бы папа умел быть хорошим, уважал маму и его, Лёшку, тогда бы все было по-другому.

* * *

– Как минимум четыре уголовных преступления. Открытое хищение чужой собственности с угрозой применения насилия.

– Здо́рово! – слегка задыхаясь, восхитился Лёшка. – А как ты это узнал?

– Повторяю, – похвастал МИК, – для меня нет закрытых ресурсов. Мне доступно все, что хранится в Интернете. – Например, записи камер наружного наблюдения. Я устроил поиск по портрету Кондраша за последние полтора года, нашел больше двухсот записей. На десяти из них очень интересное кино.

– Ты покажешь его прямо сейчас? – спросил Лёшка.

– Ты можешь увидеть на стеклах очков, но тогда упадешь в канаву.

– Дома покажешь, – сказал Лёшка.

– Решил прервать пробежку? – ехидно заметил МИК. – Тогда возвращайся в два раза быстрее!

Лёшка проворчал, что никому не давал обещаний бегать каждый день, но все же прибавил скорость. Ему хотелось поскорей увидеть документальный фильм о преступной деятельности своего врага.

Возле дома встретил маму и Катюшу – спешили в детский сад. Личико Катюшки было заплаканным, она бубнила, что хочет спать. Мама спокойно просила ее шагать быстрей. Судя по лицу, она не спала полночи.

«А ведь ей еще на работу… – вздохнул Лёшка. – Точно надо что-то с этим делать. Но сперва – Кондраш».

* * *

– Я даже вставил титры под кадрами, место и время, – похвастался МИК. – Двадцать шестое апреля, ТРК «Плаза».

Лёшка лежал на кровати, не снимая кроссовок, – когда дома один, такое катит, – и смотрел на экран планшета. Под камерой пронеслись две фигуры – Кондраш и Лещ. На бегу Кондраш передал Лещу мобильник. Секунд через пять под камерой оказался парнишка, их сверстник. Он бежал, потом сделал еще несколько шагов, потом остановился. Его лицо вздрагивало, похоже он плакал.

– Это преступление не попало в полицейскую сводку, – заметил МИК. – Вот другая история. На этот раз он охотился один.

Новые кадры. Кондраш прижимал кого-то к бетонной стене. Титры сообщали, что 12 мая, возле станции Технологический институт, согласно полицейской сводке, неизвестные отобрали у учащегося 11-го класса мобильный телефон и две тысячи рублей наличными.

– Он нападает на одиннадцатиклашек? – удивился Лёшка. – Не боится?

– Он никого не боится, – подтвердил МИК, – смотри.

Следующая запись напоминала отрывок из боевика. Опять стена дома на тихой улице. Опять припертый к стене сверстник Кондраша. Он передавал ему мобильник, а сам, чуть подняв голову, к чему-то присматривался.

Внезапно в кадре появился сверстник, видимо друг. Он подскочил, с разбега ударил Кондраша кулаком по затылку. В последнюю секунду Кондраш стал уходить в сторону, поэтому удар вышел смазанный.

Кондраш опомнился мгновенно. Обернулся к нападающему, уклонился от нового удара и сам быстро-быстро ударил два раза – противник свалился на асфальт. За это время ограбленный парнишка тоже решил кинуться на Кондраша, но тот отскочил в сторону, опять выстрелил кулаком – и парнишка присоединился к другу.

Не прошло и трех секунд, как одна жертва Кондраша лежала на боку, вторая стояла на коленях. Кондраш подскочил к ней, размахнулся ногой, как пенальтист…

Лёшка чуть не зажмурился – убьет же! Но Кондраш не ударил. Опустил ногу на асфальт и выбежал из кадра.

– Добряк! – саркастично заметил Лёшка.

– Он может ударить очень сильно, – заметил МИК. – Показать?

Лёшка кивнул. В следующем кадре был уже не криминал, а тренировка Кондраша. Он бежал по дороге, явно быстрей, чем Лёшка. Свернул к одинокому тополю и стал отрабатывать удары. Бил то ребром ладони, то кулаками – у Лёшки даже заболели костяшки пальцев от этой картины. Потом, занося ноги чуть ли не выше плеч, стал бить пяткой кроссовок. Бил жестко, будто хотел свалить дерево. Лёшка понял, что ребятам из предыдущего кадра, решившим сопротивляться Кондрашу, очень повезло.

Лёшка вздрогнул, вспомнив вчерашний, кипящий ненавистью взгляд Кондраша. Кулак, отведенный по ту сторону стекла. Чем же он так его разозлил?

– Да, – прошептал Лёшка, – тут отжимания не спасут. Надо в секцию ходить год, да и то не во всякую.

– Зачем? – весело спросил МИК. – Этого хватит, чтобы он уже завтра-послезавтра был в КПЗ.

– Мне опять подбросить письмо в полицию?.. – вздохнул Лёшка.

МИК напомнил, что в этом нет необходимости. Просто позвонить Игорю Михайловичу. Сообщить о проблеме, подсказать самый надежный путь решения. Он уже сообразит сам, как передать собранные материалы в полицию, как сделать так, чтобы до вечера машина с мигалкой увезла Кондраша куда надо.

– Ты поступишь, как поступил бы настоящий принц, – добавил МИК. – Ему пожаловались, что в городе появился дерзкий грабитель и есть улики. Он передал их слугам, слуги – страже. Наутро голова грабителя перед дворцом, на копье. Шутка.

Лёшка усмехнулся шутке. Пожалуй, так принц бы и поступил. Он и должен так сделать.

Но из головы не выходили страшные, резкие удары по древесному стволу. Удары, которые он так и не позволил себе в настоящем бою. Боялся? Умел сдержать себя?

И почему так обозлился на него вчера?

– МИК, а что с его мамой? Она… Он что, сирота?

– Нет, его мама жива. – МИК понял незаданный вопрос. – Но с его мамой непростая история. Если хочешь опоздать в школу – расскажу здесь. Если не хочешь – расскажу по дороге.

– Валяй, – сказал Лёшка и начал переодеваться.

* * *

На сборы, экспресс-завтрак и путь до школы ушло двадцать минут. За это время МИК рассказал Лёшке все, что знал о маме Ивана – Марине Кондрашовой и отце – Сергее Кондрашове. Знания были в основном юридического характера: иски и решения судов. МИК вытащил их из судебных архивов.

Отец был дальнобойщиком и экспедитором в одном лице. Около двух лет назад пропал. По версии грузоотправителей, продал груз, скрылся с деньгами и сменил фамилию. Владельцы груза предъявили матери Кондраша иск, тем более квартира была в собственности отца. Адвокат истцов предложил внесудебное соглашение: питерская квартира Кондрашовых продавалась, убытки возмещались, Марина Кондрашова получала однокомнатку в пятиэтажке, в новой части Мартышкина.

Лёшка, услышав эту информацию, так и замер. Посмотрел на пятиэтажки – в поселке они были видны издали. Выходит, у него и у Кондраша судьбы почти одинаковые.

На этом юридические проблемы Кондрашовых не закончились. МИК выяснил, что Марина Кондрашова признана должницей и находится в списке лиц, которым запрещен выезд за границу.

– А отца искали или нет? – спросил Лёшка. – Про него так ничего и не известно?

– Его объявили в федеральный розыск. Этой весной его грузовик и его самого нашли на дне реки в Пермском крае. Он ехал по второстепенной дороге, переезжал реку по ледовой переправе и провалился. Тогда автомобиль не нашли.

Уведомление отправлено на домашний адрес…

– А нынешние жильцы, наверное, уничтожили письмо. Так, значит, он невиновен! – воскликнул Лёшка так громко, что удивил проходившую бабушку. – Мама Кондраша ничего не должна!

– Это знаю я, – уточнил МИК. – И больше никто.

– Надо будет с ним пообщаться, – сказал Лёшка. – МИК… погоди, а если бы я не спросил про его маму, ты бы ничего этого не сказал? Мы так и сдали бы Кондраша в полицию?

– Да, – бесстрастно заметил МИК. – Моя задача – защищать тебя. Лучшая защита, если этот парень окажется в тюрьме.

– Все равно, сначала с ним поговорю, – упрямо произнес Лёшка.

* * *

Кондраш встретился на второй перемене. Он искал Лёшку, а Лёшка искал его.

– Шестая степень, – не забыл сообщить МИК. – Он очень зол.

– Без тебя вижу. Подсказывай! – приказал Лёшка. И обратился уже к Кондрашу: – Пойдем, поговорить надо.

Кондраш посмотрел на Лёшку тяжело и сурово.

– Ну… пойдем, – хрипловато сказал он без прежней театральной игры.

– Седьмая степень. Он заинтересован и сбит с толку.

Лёшка не ответил. По совету МИКа он шел впереди, крепким, уверенным шагом, без намека, что бросится бежать. Выходит, он вел Кондраша.

Шел уверенно, а казалось – бредет по глубоким сугробам, да и голова – будто долго-долго лежал, потом вскочил. Лишь бы язык не подвел.

Школа осталась далеко за спиной. Справа от тропинки – покосившийся забор участка, на котором непонятно живут или нет. Сейчас не живут точно.

– Нормально отошли, – сказал Кондраш.

Лёшка повернулся.

– Ты… Ты что про мою маму знаешь? – непривычно хрипло проговорил он.

– То, что она продала квартиру, но все равно на вас висят долги. – Лёшка почувствовал, что язык, кажется, ворочается.

– Убью! – резко сказал Кондраш и сжал кулаки.

– Ты знаешь, какая раскрываемость убийств в этом районе? – повторил Лёшка подсказку МИКа. И не успел Кондраш спросить, продолжил: – Восемьдесят два процента! Тебя найдут. И на кого маму оставишь?

Кондраш опять сжался, дернулся. Спросил совсем хрипло:

– Откуда знаешь?

– Я же говорил, – Лёшка постарался, чтобы в его голосе было чуть-чуть удивления, – я все знаю.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты отстал от меня, – подсказал МИК.

«Чтобы ты отстал от меня», – чуть было не повторил Лёшка. Но подумал: «Отстанет и дальше будет трясти деньги и отжимать мобильники. А еще его мама…»

– Расскажи мне все. И почему ты грабишь? И что у вас случилось в семье?

– Зачем?! – негодующе крикнул МИК.

Лёшка отмахнулся. Ждал, что Кондраш язвительно скажет: «Ты же всё знаешь!» Но тот спросил:

– Для чего?

– Потому что только я могу помочь. И еще: я знаю про твоего отца больше, чем ты.

Кондраш несколько секунд глядел Лёшке в глаза. Лёшка с трудом не отводил взгляда – вспоминал резкие удары пяткой в ствол тополя. Наконец Кондраш сказал:

– Ладно. Все равно больше некому. Слушай.

Лёшка посмотрел время. Отошли далеко, звонка не слышно, но перемена должна сейчас закончиться.

– Может, после…

– Алгебра у тебя? Забьешь! – отрезал Кондраш.

И Лёшка не стал спорить.

* * *

Уже скоро стало ясно, что Лёшка знал не все. Даже МИК не знал.

Три года назад мама Кондраша тяжело заболела. Стали копить на лечение, отец ездил в рейсы, себя не щадя, стараясь заработать как можно больше. Иногда сокращал путь по второстепенным дорогам, лишь бы выгадать два-три часа. А однажды не вернулся из рейса. Пропал.

Лёшка прикусил губу, чтобы не сказать: «Я знаю, что случилось». Понимал и без подсказок МИКа: эта информация – козырь.

Кондраш был уверен, что отца убили бандиты и похитили груз. Это предположение не убедило грузовладельцев. Они подали иски, удалось договориться без суда, продать квартиру и переселиться в Мартышкино.

Лёшка спросил:

– Вы не пытались судиться?

Кондраш махнул рукой:

– Пытались, но первый адвокат взял деньги и ничего не сделал, второй взял деньги и посоветовал договориться.

– А шансы отбиться были, – заметил МИК.

Квартиру в Мартышке пришлось ремонтировать. Взяли кредит. Кредит оказался с хитрым процентом – растет каждый месяц и не погасить. Мама уже не работала. Коллекторы звонили в дверь и на мамин телефон, оставляли письма в ящике и надписи на дверях…

Лёшка это слышал. Краснел, даже злился на свою маму. Вот что такое настоящая беда, а не «без моего ведома купил путевку на Алтай»!

И вспомнил, как два часа назад МИК предлагал просто сдать Кондраша в полицию. А он думал: сделать так или, может, не надо?

Представил, как приезжает полиция и увозит Кондраша из школы. Как мама звонит ему: «Принеси кефир и лекарства, я себя плохо чувствую». А он: «Не могу, меня арестовали. Нет, не отпустят». А в дверь опять звонят коллекторы. Им плевать, что папа пропал, а теперь и сын в тюрьме.

В глазах у Лёшки стало на миг горячо. Он не сдержался, сказал:

– Ведь его из-за меня могли посадить!

– Я заботился о твоей безопасности.

– Да пошел ты со своей безопасностью! – крикнул Лёшка.

И с легким испугом взглянул на Кондраша. А тот тоже смотрел на него. Не то чтобы с испугом, но с удивлением. Чувством, не свойственным Кондрашу.

– Ты… Ты с кем сейчас?

– Ни с кем. Не важно, – ответил Лёшка и быстро спросил: – Вот тогда ты и начал этим заниматься? Деньги трясти.

– Да, – спокойно, без волнения сказал Кондраш.

Он действительно занимался единоборствами и держал себя в боевой форме. Когда переехали в Мартышкино, иногда появлялся в Питере. Ходил по городу, не хотел возвращаться в поселок.

«Как я», – подумал Лёшка.

Однажды на темной, безлюдной улице к уныло бродившему Кондрашу подошел парень, на пару лет старше. Потребовал деньги и мобильник. Парню пришлось немного отдохнуть на мокром асфальте. В дополнительное наказание Кондраш взял его смартфон и сдал в подвальный магазинчик за полторы тысячи.

Незадолго до того на Кондраша пытались наехать в новой школе. Он легко отбился. Обидчики поняли – теперь он главный. Так Кондраш стал сборщиком школьной дани. Кроме того, с новыми дружками часто выбирался на прогулки по электричкам, иногда заезжал в Питер.

– Ну, вот так, – сказал Кондраш и внимательно посмотрел на Лёшку.

Лёшка так же внимательно на Кондраша.

МИК сообщил, что опасность вернулась к девятому уровню. Лёшка не обратил внимания. Он представлял несчастную мать Кондраша и одновременно вспоминал себя самого, несчастного, ограбленного неделю назад. Нет, еще недели не прошло.

Самое пакостное, что в этой ситуации придется что-нибудь сделать. Не сделать совсем ничего нельзя.

– Ты никого не убил и не искалечил? – спросил Лёшка. И стал со страхом ждать ответа. Вдруг какие-то особенно ужасные деяния Кондраша остались за кадром?

– Никого не убил. И не искалечил, – отчетливо ответил Кондраш. – Но могу. А что, тебе надо?

– Нет, – чуть растерянно ответил Лёшка на такое предложение. – Вдруг ты кого-то убил?

– Сказал же: никого! – раздраженно повторил Кондраш. – Так для чего…

– Чтобы мне было тебе проще помочь. – Лёшке показалось, будто он прыгает в прорубь. Вот только оттуда не выскочить, там еще поплескаться придется.

И тут у Лёшки заверещал мобильник. Он взглянул на экран: Полинка.

– Подожди. – Лёшка махнул рукой. – Сейчас.

– Привет! – сказала Полинка. – У вас уже уроки закончились?

– Привет. Ну, наверное, – ответил Лёшка, понимая, что проговорил с Кондрашом до следующей перемены.

– Мы через час собираемся и едем к Максу в гараж, тащить «Бродягу».

– Кого? – Лёшка даже забыл про вчерашнюю идею встретиться в катерном гараже – уж слишком его впечатлил разговор с Кондрашом. Впрочем, тут же вспомнил. – Да, я с вами. Вытащим и поговорим.

– Тогда будь на платформе в три пятнадцать. Покеда!

Лёшка отключил мобильник, опять взглянул на Кондраша. Вспомнил, на чем они остановились.

– Почему ты хочешь мне помочь? – спросил Кондраш. – И как?

– Лучше никак, – посоветовал МИК, – зачем тебе чужие траблы[5]5
  Т р а б л (от англ. trouble) – проблема.


[Закрыть]?

– Почему?.. – медленно произнес Лёша. И вдруг разозлился на встрявшего МИКа и даже не сказал, а изрек, как самоуверенный принц: – Потому что хочу. И точка! Как? Подумаю и решу.

– Только вот что, – сказал Кондраш, – будет у меня одна просьба. Чтобы никто, кроме тебя…

– А ты сам-то знаешь, что с твоим отцом случилось? – перебил его Лёшка.

Кондраш замер. Лёшка скинул рюкзак, достал планшет. Он уже убедился, что МИК сразу же выдает Интернет, едва планшет включается.

– Читал я одну новость, – сказал Лёшка. – Сейчас мы ее найдем…

Никакой реакции. Планш был в полном офлайне. Снимай, играй в закачанные игры. А вот Интернета нет. И пирамидка-индикатор в правом углу была безысходно бледной.

– Сейчас появится Интернет! – громко сказал Лёшка. Таким тоном иногда по телефону говорил папа: «Когда я приеду в офис, ваш отчет будет готов!»

Подчиненные готовили отчет вовремя. А вот Интернет на планшете так и не появился. Кондраш глядел с недоумением. Лёшку бросило в жар от обиды. Ведь ему сейчас нужно!

Хотел было упросить, разжалобить МИКа. Но не стал. Настоящий принц ничего не просит. Даже не протыкает кинжалом заговорщика, если говорит с ним.

– Мне нужно увидеть новость про Сергея Кондрашова! – громко и отчетливо произнес он, нажимая на каждое слово.

Сам подумал: «Может быть, существует какой-нибудь код, чтобы МИК помогал? Надо сказать „сим-сим“, раз этот принц с Востока. А может, МИК имеет право иногда не помогать? Ведь и взрослые слуги выполняют не все просьбы малолетнего принца».

– Он у тебя на голосовом управлении? – сказал удивленный Кондраш. – Брось, зайду со своего смарта…

И тут бледная пирамидка на экране стала белой. А через секунду открылась уже знакомая страничка из архива новостей, та самая, о происшествии в Пермском крае. Кондраш мигом потерял интерес к голосовому планшету, уставился на экран, закрыл его головой. Лёшка отчетливо разглядел его левое ухо, коротко стриженные волосы, жилку на шее. Отметил, что Кондраш моет и шею, и уши.

Между тем Кондраш прочитал новость. Обернулся к Лёшке. На миг посветлел лицом. Но тут же взгляд снова стал тоскливым и неуверенным.

– Спасибо! – хрипло сказал он. – Мы с мамой так и думали, не мог он…

«Украсть», – мысленно договорил Лёшка.

– Теперь он знает, что отец не виноват. Попрощайся, попроси не грабить и иди домой обедать, – предложил МИК.

Лёшка сделал вид, что не слышал.

– Только что делать теперь? – сказал Кондраш. – Пока мы в суд подадим, нас эти совсем затюкают.

Лёшка понял, что эти – коллекторы.

– Давай так, – сказал он. – Я один тебе не помогу. Только с друзьями. Погоди! Я им ничего не скажу про мобилы и деньги. Но с условием…

Неужели это он говорит так уверенно? Даже смог Кондраша перебить.

– Но с условием! Ты с этим завяжешь! С этого вечера и навсегда! Скажешь бригаде – нас раскрыли, еще одно дело – все загремят. Или сам придумаешь, чего сказать. Тогда помогу. Решим, что сделать, и поможем. Лады?

Наверное, есть программа, от которой компьютер может три раза перезагрузиться в ускоренном режиме. За две секунды. Так было с лицом Кондраша.

Наконец он сказал:

– Лады!

– Лады, Вань, – кивнул Лёшка и протянул Кондрашу руку.

Тот улыбнулся, пожал. Не то чтобы со всей силы. Все равно Лёшка понял: чтобы достичь такой физики, ему пришлось бы отжиматься года полтора, по полтиннику в день.

– Лады, Лёха. Давай телефон.

На одну, самую малую долю секунды Лёшку окатил страх, как тогда, в электричке. Кондраш успел заметить, усмехнулся, достал свой смарт. Лёшка продиктовал номер, Кондраш записал. Для проверки перезвонил.

– Лады. Думай, чего сделать, пока нас с мебелью не вынесли.

* * *

Лёшка успел заскочить домой, съесть пару голубцов. Мама была на работе, поэтому удалось пообщаться с МИКом без лишних ушей. Спросить, с чего он забастовал?

– Это глупое приключение, – ответил МИК.

Лёшка спросил:

– Почему?

МИК сказал, что для него самое главное – обеспечить Лёшкину безопасность. Для этого достаточно отправить Кондраша в тюрьму. Или хотя бы сказать, что Лёшке известно о его разбойничьих делишках. Путь грабит кого хочет, а вот от него отстанет.

– А мама? – спросил Лёшка.

– Это его мама, – ответил МИК.

Лёшка не сразу понял, как возразить. Ведь МИК – прибор для принца. Для принца не важно, что будет с мамой какого-нибудь простолюдина. Лишь бы принц был в безопасности. Лишь бы пережил своих врагов.