Текст книги "Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка"

Впрочем, все это не слишком важно, ибо я точно знаю, что если мне что-то положено, то я это «по-любому» получу. К сожалению, это касается не только хорошего, но и плохого.

Мы не всегда способны знать причину свалившихся на нас бед и страданий, как и то, почему судьба нам иногда улыбается и мы оказываемся в очень благоприятных условиях. Наша благоприятная или неблагоприятная ситуация не всегда является прямым следствием наших недавних действий. Суфии верят, что существует тайный Божий промысел, Божье провидение. Не важно, способны мы или нет увязать причину со следствием, Божественный закон, скрыто действующий во Вселенной, все равно существует.

На манговом дереве растут манго, а на яблоне – яблоки. Это закон. Вы собрали пшеницу с поля и удивляетесь: «Но ведь я сеял кукурузу, почему выросла пшеница?» Но природа не ошибается, это вы сами перепутали семена, взяв неосознанно вместо пшеницы кукурузу. Карма как семена. Вы сеете их, но урожай соберете не сразу, когда вы уже и позабудете о том, какие семена сеяли.

Чандра Свами Удасин

Первый важный пациент

Слышали ли вы эту историю про Насреддина? Он решил узнать, что такое знаменитые турецкие бани. У входа его встретил банщик и, увидев изношенную и грязную одежду Насреддина, решил, что это нищий, с которым можно не церемониться. Он выдал ему грязное полотенце и проводил в ванну с чуть теплой водой. Закончив мыться, Насреддин дал банщику щедрые чаевые – целых пятнадцать динаров. Банщик был удивлен, потрясен такой щедростью. Через несколько дней Насреддин вновь пришел в баню. Его встретил тот же банщик. Он был очень любезен, дал ему чистое полотенце и проводил в ванну с горячей водой, полной благовоний. Насреддину даже сделали массаж. Уходя, он дал банщику немного мелочи и, поймав удивленный взгляд последнего, пояснил: «Это за прошлый мой визит, а за сегодняшний я дал пятнадцать динаров в прошлый раз».

Чандра Свами Удасин

Впрочем, и без «лечебного домика» я вполне управлялся. Ведь мои больные крайне непритязательны, их можно лечить где угодно, хоть прямо в поле. Ведь все они такие же крестьяне, как и я.

Хотя нет, не все… Видимо, все-таки мне было предназначено лечить не только здешнюю деревенщину. Пару лет назад я лечил весьма важного господина. Как сейчас помню, прибежал ко мне трактирщик. Дел у меня с ним никаких особых не было, ибо он был самым богатым человеком в округе и потому был весьма заносчив. К тому же он был достаточно здоров и мои услуги ему не требовались, так что наши пути не пересекались.

И вдруг поздним вечером я ему неожиданно понадобился. И эта наглая раскормленная морда так старался быть со мной любезным, что даже не прислал мальчишку, который был у него на побегушках, а явился ко мне лично. Хотя я всегда иду, когда меня вызывают, и можно было бы просто отправить кого-нибудь.

По пути к его постоялому двору он рассказал, что у него остановился какой-то господин. Так сразу этого не сказать, но он, трактирщик, чует, это очень важная персона. У господина болит спина, он держится за поясницу и надо бы помочь такому хорошему человеку. Господин не торопится, но рано или поздно ему все равно придется уезжать, а садиться в седло ему больно.

Мне было все равно, важный этот господин или нет. Важен он для меня ровно настолько, насколько хорошо платит.

– Небось хороший у господина конь? – спросил я. – И что с ним? Разумеется, не с конем, с господином. Он слишком много проскакал или просто сверзился с коня?

– Говорит, что слишком для его возраста много проехал за один день, – сообщил трактирщик, разводя руками, – но вообще-то он приехал на осле.

– Важные господа не ездят на ослах и никогда не путешествуют в одиночку, – подумал я.

Видимо, заметив мое скептическое выражение лица (он был тертый калач, этот трактирщик, и хорошо знал людей), толстяк сказал:

– Да он и не ведет себя, как важный господин. Одет просто, ведет себя просто, говорит тоже просто. Но этот трактир достался мне от отца, а тому от деда, в общем, я при этом деле с малых лет и людей вижу насквозь. Впрочем, по этому господину и без моего опыта общения с людьми все сразу видно: он привык к максимальному удобству и платит за все очень щедро. Я бы не возражал, чтобы он насовсем у меня поселился. Но, увы, такой человек не станет жить в нашей глуши.

Он даже деньги показывать не боится, чего люди обычно стараются не делать. Ну, разве что человек совсем глупый. Но этот-то точно не дурак. Впрочем, скоро сами увидите, господин лекарь.

Пройдоха трактирщик не ошибся, и господин (звали его Вейж) точно был немалой персоной. Людей с такой повадкой я повидал немало во время своей службы. Хотя нет, таких не было. Ни один из виденных мною больших господ не держался так скромно, как этот Вейж. Даже одет он был совсем просто. Все добротное, удобное, неброское. Сразу видно, что долго путешествует, привык правильно одеваться и обуваться. Кстати, обувь у него была отменная. Обувь – это моя слабость, оставшаяся со времен «постоянной беготни». С первых дней в школе гонцов нам говорили о важности правильной обуви, о том, как ее выбирать (правило было простое: «надел – и ты словно у себя дома, нигде не жмет, не давит, ноге легко и свободно»), как растягивать, если оказалась мала, как ухаживать, чтобы выдержала долгий переход. Говорили даже, что более тяжелым бегунам обувь надо менять чаще, ибо у них она изнашивается быстрее. Хотя лично мне ни разу не встречался толстый гонец. Толстый гонец – это вообще нонсенс. Ну, разве что ушедший на покой, вроде начальника нашей школы.

В общем, для меня обувка – это важное дело, и я по старой привычке всегда обращаю внимание, во что обут человек. Так вот, господин Вейж был обут в очень дорогие сапоги. Выглядели они так же скромно, как весь его наряд, никаких украшений на них не было, но кожа была такая мягкая, что казалось, будто на ногах у него перчатки. Такие сапоги не скоро порвутся и никогда не натрут ногу. Подобных не было даже у начальника школы.

Вел себя господин Вейж тоже очень аккуратно: не перебивал, говорил тихо, выслушивал собеседника. Ну, никак не тот типаж важного господина, к которому я привык. Так что я не понимал, откуда у меня взялась уверенность, что он действительно важный человек. Да что там у меня, даже ушлый трактирщик вел себя в его присутствии тише воды… Ну, разве что держался господин Вейж очень уверенно и спокойно. Простые люди всегда чего-то побаиваются и заранее слегка лебезят перед теми, кто им кажется сильнее и богаче. Так, на всякий случай.

Со спиной у господина Вейжа оказалось почти все в порядке. Просто переутомился, пара – тройка сеансов массажа, и будет как новенький. А если он задержится на десять дней, то вообще будет чувствовать себя моложе лет на десять, ведь массаж – это мой конек.

И еще я понял, почему он так уверенно держится. Когда он снял халат, я увидел у него на шее жетон. Похожий жетон был и у меня, когда я был на службе. Только мой был медный и, покинув службу, я сдал его. А этот бы золотым и давался на всю жизнь. Одно слово: сановник высшего ранга! Я знал, что такая штука открывает все двери. И когда я говорю «все», я имею в виду именно это. Ведь обладатель такой бляхи имеет право на аудиенцию у самого императора. И чего такой человек забыл в нашей глухомани?!

Мое искусство массажа господину Вейжу понравилось, и он решил остаться на десять дней, чтобы (надо было видеть, как он смеялся, говоря это) помолодеть на десять лет.

Причин, по которым людям нравится мой массаж, как минимум, две. Первая и основная – это то, что мое лечение обычно помогает, причем достаточно быстро. А вторая – это то, что со мной не скучно.

С одной стороны, моя болтливость – это плохо. Я сам это понимаю, но удержаться не могу. Наверное, на службе я слишком долго держал язык за зубами. Или (и это скорее всего) просто я очень говорлив. Сам иногда чувствую, что болтаю лишнее.

С другой – это часть лечебного процесса, который становится еще и развлечением. Тем более, что я знаю массу всяких историй и говорю, говорю, говорю. Мне это нравится, ведь я простой человек и в обычных условиях никто не хочет меня слушать. А пациенту приходится, ведь ему просто некуда деваться. Иногда удавалось и от пациента услышать какую-нибудь интересную историю. Ее я потом пересказывал другим пациентам. В общем, непрестанный круговорот историй (правдивых и нет) и новостей.

С господином Вейжем было легко. Он охотно выслушивал мои истории, смеялся в нужных местах. Сам, правда, больше помалкивал, но это было не важно, главное то, что говорил трактирщик: господин Вейж за все платил втрое.

Перед отъездом он сказал, что остался весьма доволен полученным лечением и что никак не ожидал встретить в этих местах такого качества массаж. Честно говоря, я не был уверен, что ему понравится, ведь я привык работать с крестьянам и методы массажа у меня достаточно грубые, предназначенные для грубых людей. Не всякому богатому изнеженному господину понравятся. Мне Ву говорил, что к таким людям силу нужно прикладывать очень аккуратно. Малейший синячок, оставшийся после массажа, и такой клиент никогда не пригласит тебя больше. А если это властный вельможа, то может не только не заплатить, но еще и приказать всыпать за такое «лечение». А после моего массажа в синяках (причем в здоровенных) может оказаться все тело. И вытерпеть такое может только человек отменного здоровья. На мое счастье, господин Вейж оказался именно из таких. Он, правда, покряхтывал, но видно было, что процедуру переносит вполне легко. И вообще для своих шестидесяти лет он был достаточно крепок. Интересно, кстати, почему. Таким родился? Или живет правильно, мало ест, мало волнуется, крепко спит? А, может, занимается чем-то вроде Ци-Гун или Тай-Цзи-Цюань? Сам я не пробовал, но, говорят, что тоже полезно для здоровья.

Кроме массажа я прописал ему «парение» ахиллесовых сухожилий. Господин Вейж, явно обладавший чувством юмора, спросил, уверен ли я, что ахиллесовы сухожилия «достают» до поясницы.

Я его понимал, потому что задавал примерно такие же вопросы, когда наш «беговой наставник» показывал нам этот метод, вполне вписывавшийся в подготовку бегуна, для которого крепкие «ахиллы» – это важнейшее дело. Он тогда говорил, что тело «крепится» к стопам ахиллесовыми сухожилиями. И если они ослабели, если с ними что-то не так (например, промерзли или переутомились), то усилие, которое они должны принимать на себя, передается на другие части тела, в результате чего нарушается телесная структура и баланс.

– Чтобы это исправить, – говорил «беговой наставник», – нужно парить ноги (погрузив их по щиколотку в горячую воду) или просто греть ахиллесовы сухожилия горячими компрессами утром и вечером. И радикулитные боли, – тут он поглаживал себя по пояснице, – быстро проходят. Да и всему позвоночнику становится лучше. И вообще после этого человек болеет заметно реже.

Я человек недоверчивый и не представлял, как «гретье» ног может лечить спину. А что такое телесная структура я вообще не понимал. Правда, однажды я слышал, как о чем-то похожем вскользь упоминал наш «воинский наставник». Надо сказать, что все наше обучение воинскому искусству происходило мимоходом, как бы «вскользь». Времени на него отводилось совсем мало, и никому из нас оно не было интересно, ведь все мы понимали, что гонец не должен драться. Если ему грозит опасность, он должен делать то единственное, что действительно умеет: бежать как можно быстрее.

В общем, предмет этот мы не уважали. Но не уважать «воинского наставника» было нельзя, уж очень серьезный был мужчина. Насколько мне было известно, с ним даже начальник школы никогда не спорил. И нельзя было сказать, что это был злой человек. Я бы сказал, что он просто любил порядок. А под порядком он понимал очень простую вещь: вести себя на его занятиях прилично и делать то, что он говорит.

И вот, дождавшись очередного урока, я спросил его, что такое телесная структура и как она может нарушаться.

Обычно «воинского наставника» никто ни о чем не спрашивал, все только ждали, когда закончится его занятие и можно будет на время забыть об этой никому не нужной (и к тому же весьма напряжной) чуши. Так что мой вопрос его удивил. Мне даже показалось, что он заподозрил какой-то подвох и отвечать не торопился. Но, немного подумав, решил все-таки ответить:

– Структура – это нечто вроде положения, в котором тело способно наилучшим образом проводить энергию и силу, а также сохранять устойчивость с наименьшими усилиями. Как она разрушается, объяснить проще на примерах.

Вот, например, правильная структура. Тело вертикально, ноги нагружены равномерно, энергия одинаковыми потоками течет по обеим сторонам тела.

Если человек наклоняется в сторону, то одна его нога становится перегруженной, одна рука свисает, а вторая прижимается к телу. Да еще и голова может наклониться. Какая уж тут устойчивость и как может быть равномерным поток Ци в теле?

Или, например, человек делает длинный шаг вперед и слишком сильно сгибает колено передней ноги. В этом случае его телесная структура «ломается» в колене и тут уже речь идет не только о нарушении потока Ци и неспособности быстро сделать следующий шаг, но и о том, что может травмироваться колено.

– А при чем тут связь ахилллесова сухожилия со спиной и поясницей? – не выдержал я.

– Тут точнее будет говорить не об ахиллесовом сухожилии, а обо всем голеностопном суставе. Если он по каким-то причинам не выполняет свою функцию должным образом, то телесная структура нарушается в самом своем низу. И это катастрофа, подобная той, которая происходит, когда дереву подрубают корни. В этом случае, чтобы не упасть, тело пытается восстановить равновесие, изгибаясь где-то в другом месте.

В теле человека есть несколько шарниров (суставов). Если посмотреть на стоящего человека сбоку, то выглядеть (если считать «укрупненно») это будет примерно следующим образом: голеностоп, колено, тазобедренный сустав, поясница, шея, плечо, локоть, запястье.

Хотя, это весьма условное разделение, ибо позвоночник от шеи до копчика можно считать одним большим суставом.

Так вот, если голеностопный сустав «отказывается» поддерживать тело в вертикальном положении и позволяет ему, допустим, заваливаться вперед, то для того, чтобы компенсировать этот «завал» и не упасть, тело выгибается в каком-то другом месте в обратную сторону, то есть назад.

Например, оно может отвести назад руку, отклонить назад голову (это очень плохой вариант и даже мало-мальски обученное тело так никогда не сделает, потому что так можно повредить себе шею или удариться затылком при падении на спину). Но чаще всего тело прогибается назад в пояснице, перегружая ее и «закрывая» точку жизни Мин-Мэнь, которая всегда должна быть открыта.

Вот тебе и связь, причем самая прямая: плохо работают голеностопные суставы – тут же перегружается и, само собой, начинает болеть поясница.

Да, кстати, – добавил он, – судя по твоим словам, вам этого не говорили: чтобы это работало более эффективно, к этому нужно подключать работу ума, а именно: во время прогревания голеностопных суставов следует сосредоточиваться на ощущении тепла, которое прогревает эти суставы и поднимается вверх по ногам, разогревая и их.

* * *

Судя по всему, господин Вейж остался доволен моим лечением, и я надеялся на приличное вознаграждения. Но когда он, рассчитываясь со мной, положил мне деньги прямо в ладонь, я сильно разочаровался, почувствовав в руке всего одну монету. Всего одна монета, а я так старался! Но когда Вейж уехал, я понял, что хитрец трактирщик не ошибся, заискивая перед ним. На ладони у меня лежал полновесный золотой.

Монет по империи ходило множество и я в них более или менее разбирался, ведь не было провинции, в которой я бы ни побывал. Мне встречались древнейшие монеты в виде музыкальных пластин и колокольчиков, лопат, мотыг и ключей, ножей и колец. Я видел монеты с надписями и без, настоящие и поддельные, полновесные и уменьшенного веса. Большинство из них были железные или бронзовые. Серебряных было мало (серебро, в основном, шло на вес). Были даже серебряные монеты с золотой насечкой, но чаще всего золото из них «выковыривалось» или заменялось позолотой и они теряли свою ценность. Целиком же золотых монет было совсем мало. Так что я прекрасно понимал: монета, которую мне пожаловал Вейж, очень дорогая! В ней даже не было квадратной дырки, как в обычных монетах. Оно и понятно. Дырки нужны, чтобы нанизывать монеты на веревку. Когда монеты мелкие, за более или менее дорогую вещь приходится отдавать целую связку таких монет, базарные менялы даже носят такие связки на шее, как модницы бусы. Это у них вместо вывески, так сказать, знак профессии. И чем длиннее связка, тем солиднее и богаче выглядит меняла. А в золотой монете дырки не нужны, такие монеты в связках не носят, ибо их мало и каждая из них стоит гораздо больше, чем целое «ожерелье» из железных монет. Разумеется, в своих странствиях я видел монеты, подобные этой, но в руках держал впервые.

На эти деньги я мог бы построить не то что «лечебный домик», а домину больше, чем у самого богатого человека в деревне. Да что там домину. Еще пара таких пациентов, и я смогу купить половину деревни. Но я решил, что никаких домов, хоть простых, хоть «лечебных» я ни строить, ни покупать не буду. Зачем мне показывать такие невиданные здесь деньги? Так что я припрятал этот золотой, я человек практичный, я найду ему применение.

На следующий день после его отъезда я забыл про господина Вейжа. Конечно, хорошо бы иметь побольше таких пациентов, но что поделать, в этой глуши такого со мной, скорее всего, больше не случится. Впрочем, у меня и так здесь дел по горло.

Однако через пару лет ко мне вдруг заявился гонец. Такой же, каким когда-то был я. Это было невозможно, потому что гонцов императорской службы отправляют с посланиями только к очень важным людям, к числу которых я никоим образом не отношусь. Но, видать, земля перевернулась, письмо было именно мне – я трижды переспросил у гонца.

В переданном мне письме была коротенькая записка от господина Вейжа, в которой говорилось, что если я найду возможность и время, то он был бы рад увидеть меня, как можно скорее. И не где-нибудь, а в императорском дворце! Если же мне это неудобно, то он просит меня сообщить об этом гонцу, принесшему письмо.

Все как прежде: беги куда скажут, не зная зачем. Впрочем, прежде послания не подкреплялись таким вескими аргументами: в плотном запечатанном массивной сургучной печатью пакете, который протянул мне гонец, лежали две (!) золотые монеты. А бы и за одну побежал, куда угодно. Впрочем, на этот раз бежать я не собирался, не юнец чай. Займу у старосты лошадь и поеду, не спеша. Затягивать не буду, но если я кому нужен, то подождут, уважать больше будут. А если опоздаю и окажусь уже не нужен, то мне уже заплатили за беспокойство. Впрочем, лучше поторопиться, важные господа ждать не любят.

Интересно, кстати, знал ли гонец, что у него в запечатанном пакете? На его месте я бы только и думал, как забрать эти монеты и скрыться на задворках империи. Вряд ли я бы на это решился (если поймают, то…), но мечтал бы об этом всю дорогу точно.

Если ты можешь испытывать боль в теле и не возражать этому, а говорить: «Я не тело», – то боль становится скучной. Ты выходишь из этого тела. Ты помещаешь центр своего сознания вне тела. Большинство из нас устанавливают центр сознания прямо внутри тела, таким образом заключая себя в телесную тюрьму. Но телом можно управлять извне, и это именно то, что мы должны делать.

Мы должны видеть тело отдельным от себя. Затем двигай его, как марионетку. Эта практика поможет тебе со всей полнотой знать, что тело и ум являются внешними по отношению к тебе и находятся в твоем распоряжении. И когда ты увидишь это достаточно ясно, ты отбросишь ум; ты будешь работать в царстве всеведения, находящемся за пределами ума. Тебе более не нужно будет думать. Все будет известно и пребывать в полной гармонии. Каждое действие будет правильным, потому что будет побуждаться всеведением, которое совершенно. Ум несовершенен, потому что он берет крохи всеведения и позволяет им просачиваться через себя.

…

Вообще-то я никогда не предлагал тебе воображать совершенное тело. Такая картина – идеальная ловушка и тюрьма. Нет более надежной тюрьмы, чем физическое тело. Однако, если ты собираешься представить себя как тело, то представь себе совершенное тело, идеальное, полностью свободное от боли, искажений, дисбаланса и так далее. Можешь ли ты себе такое представить? Это трудно, потому что ты видел так много несовершенства тела, но это можно сделать.

Лестер Левенсон