Текст книги "Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка"

Наставник в отставке

Если вы искренне чувствуете необходимость изменить свою жизнь, изменение случится. Помощь придет отовсюду, и это приведет к трансформации в вашей жизни. Вы не пропустите этот поворотный момент. Ваше искреннее стремление к трансформации притянет божественную помощь и милость, которая может прийти к вам через что угодно. Сохраняйте это устремление и желание измениться, питайте это стремление к трансформации. Это самое ценное. Когда вы голодны, вы предпринимаете какие-то шаги, чтобы найти пищу и избавиться от чувства голода. Когда у вас есть искреннее стремление духовно развиваться, вы начинаете что-то предпринимать для своего духовного роста. Заложите основы, следуйте определенным нормам и принципам в своей жизни и старайтесь делать это чистосердечно и со всей искренностью. Это непременно вызовет в вас трансформацию.

Чандра Свами Удасин

Неправильный Мастер Бао

Несовершенство – удел человека (извините за этот очевидный факт). Объясняет ли он вашу слабость? Будьте уверены – это не путь мудрости. Если вы не можете победить вашу немощь через самонаблюдение, тогда сложите ее к стопам Бога и молите Его о помощи. Он непременно превратит ваше несовершенство в совершенство.

Чандра Свами Удасин

– Важная новость, – сообщил отец, вернувшись домой, – говорят, что мастер Бао собирается на днях представить собратьям по искусству своего нового ученика. А он никогда и никому не показывает своих учеников до того момента, пока не дает им мастерскую грамототца у. Это значит…

– Это значит, – перебил дед, – что и нам пора собираться. Ты представляешь, сколько желающих бросится к Бао, когда узнает об этом? Меня, конечно, никто не спрашивал, впрочем, и мать тоже. Она говорила, что я еще маленький, что ни по каким канонам не принято отправлять девятилетнего мальчика из дома, просила подождать еще хотя бы года четыре, а лучше пять, научить меня всему, что можно дома, как принято у всех нормальных людей. Отец кивал, выражал согласие с каждым ее словом, не переставая при этом проверять, все ли было собрано в дорогу. Наконец, не выдержал дед.

– Мастер Бао берет всего одного ученика, которого учит лет пятнадцать – двадцать. Он говорит примерно так: «В правиле „Занимаясь Тай-Цзи-Цюань десять лет, не выходи из дома“ речь идет только об очень талантливом ученике, занимающемся под руководством компетентного наставника. В его, мастера Бао, компетенции никто не усомнится, а вот ученики до сего момента ему попадались не слишком высокого качества. И только его, Бао, наставническое мастерство позволяло сделать из этих лентяев и тупиц истинных мастеров. И ни разу у него не ушло на это меньше пятнадцати лет. Чаще – больше двадцати».

Порядок у него неизменен. Выпустив своего ученика, Бао отдыхает и клянется, что больше никого учить не будет. А будет жить в свое удовольствие, ну разве что полечит кого-нибудь, и то не будет брать больше одного пациента в месяц. Примерно через месяц ему становится скучно и он, тяжело вздыхая, говорит, что, видимо, передавать великое искусство Тай-Цзи-Цюань – это его Карма, которой он не может противиться, даже если для этого придется браться за дрессировку еще одного молодого осла. И вот тут-то и начинается: все мастера боевых искусств везут к нему своих наследников. Ибо все знают, что Бао учит, без преувеличения, всему. Он художник и каллиграф, он играет на флейте, как профессиональный музыкант. Он блестяще знает историю, медицину, философию, алхимию и астрологию. Про рукопашный бой, владение любым оружием и верховую езду я и не говорю, это, так сказать, его конек. Таких людей в принципе не существует, так что он такой один. И только он может втиснуть всю эту премудрость в молодого человека за полтора – два десятка лет. Я знаю человека, который учился у Бао более двадцати лет. Так вот, познакомившись с его пониманием и мастерством, я понял, что двадцать два года – это совсем небольшой срок.

Сейчас мастер Бао очень стар. Правда, ходят слухи, будто живет он уже больше двухсот лет (хотя я, как лекарь, в такие вещи не верю, ибо законы износа человеческого тела еще никто не отменял) и проживет еще столько же. Но лично я думаю, что это действительно его последний ученик. Претендентов будет очень много, так что, скорее всего, нашего мальчика Бао не возьмет и мы вскоре вернемся домой все втроем. И тогда все будет, как обычно: мы будем учить его согласно нашим семейным традициям и научим не хуже других. Я бы даже сказал, лучше многих других. Но попробовать мы должны. А вдруг…

Услышав про «вернемся домой все втроем» мать несколько успокоилась, и уехали мы с отцом и дедом достаточно спокойно. Но когда мы отъехали от дома, дед остановил повозку и сказал мне: «Смотри внимательно. Мне почему-то кажется, что вернешься ты сюда не скоро».

Когда мы приехали к Бао, у него уже было три таких же «компании», как наша: дед и отец, привезшие своего наследника. Жил Бао не бедно, у него был огромный дом, в котором прислуживало несколько человек. Комнат было много, гостей разместили с полным комфортом и уважением. При этом Бао попросил, чтобы дети все время находились вместе, причем отдельно от своих родственников, которые не должны были вмешиваться в то, что происходило между их чадами. Говоря попросту, детям позволялось делать все, что захочется. Назавтра привезли еще трех мальчиков-претендентов, а послезавтра еще двоих.

После этого мастер Бао сказал, что больше никто не должен приехать, что теперь он будет смотреть и думать три дня, после чего объявит, кого из нас возьмет на обучение. Когда я спросил у деда, что мне нужно делать, он только усмехнулся и сказал: «Не пытайся произвести впечатление на мастера Бао, за это даже я бы не взялся ни при каких обстоятельствах. Он очень стар, он мудр и невероятно проницателен. Так что веди себя совершенно естественно, делай, что хочешь, ни о чем не беспокойся, не пытайся чего-то добиться и никого не бойся. Старый Бао хочет увидеть, что представляет собой каждый из вас. И он сделает это в любом случае. Можешь быть уверен, что он будет внимательнейшим образом наблюдать за вами даже тогда, когда вы не будете его видеть. Так что облегчи ему задачу: не притворяйся, будь таким, как ты есть. Он это оценит. Понравишься ему – возьмется тебя учить. И это замечательно. Не понравишься – не возьмется. И это тоже нормально, поедем домой, мать обрадуется.

Как я теперь понимаю, я был очень неглупым ребенком, я понял, что имел в виду дед и стал вести себя так, как мне нравилось, то есть «не для других, а для себя».

Никаких особых испытаний старый Бао не изобретал. Он просто поселил всех детей в своем огромном саду. Там же мы ели и спали. Благо, стояло сухое и жаркое лето, так что в саду было намного приятнее, чем в доме. Иногда Бао появлялся на балконе второго этажа и смотрел, чем мы занимаемся, несколько раз он даже спускался в сад и беседовал с нами: иногда со всеми вместе, иногда по одному. Пару раз он даже с нами обедал. Сначала его присутствие напрягало меня (еще бы, сам великий мастер Бао!), но через полдня я привык. Ну, приходит старик, никому не мешает, никого не поучает, никому не делает замечаний. Чуть ли не ест с нами из того огромного котла, который нам выносили из кухни в обеденное время. Даже убирать за собой посуду не заставляет. Отец с дедом держали меня в куда большей строгости. Вполне домашний, совершенно безобидный старик.

Впрочем, большую часть дня мы были предоставлены сами себе (как я потом узнал, Бао не только не обременял нас своим присутствием, он еще попросил, чтобы ничьи родственники ни при каких обстоятельствах не появлялись в поле нашего зрения) и проводили время совершенно без всякого надзора со стороны взрослых. Хотя надзор, конечно, был (об этом предупреждал меня дед, а я ему верил), только я не знал, как именно Бао приглядывает за нами.

Вырвавшись из-под опеки, остальные восемь мальчиков, видимо, тоже почуяли свободу, и началось… Лето, большой красивый сад с кучей больших деревьев и самых разных цветов. Была там даже пара весьма общительных собак, которые очень естественно вписались в наше времяпрепровождение. В общем, взрывоопасное общество: девять детей, причем все из семей, поколениями практикующих боевые искусства. Самому старшему было пятнадцать, самым младшим был я. Само собой, драки начались в первый же день. Это была, так сказать, «расстановка иерархии». Участвовать в выяснении «кто тут главный» мне было совершенно не с руки, ибо все остальные были старше, больше, сильнее и умелее меня. Так что моим основным занятием стала игра в прятки. Мне нужно было спрятаться на как можно большее время и появляться только в присутствии Бао. Надо сказать, у меня это более или менее получалось, тем более, что Бао выходил на балкон или в сад примерно в одно и то же время. Остальное же время прочие мальчишки (ввиду почти полного отсутствия других развлечений) гоняли меня, как хотели. Так что мне приходилось все время быть начеку. На мое счастье я оказался настолько увертлив (отец с дедом остались бы довольны: семейное искусство работало, их обучение не прошло даром), что сам удивлялся. Впрочем, мальчишки не слишком старались. Ну убежал и убежал. Поставили синяк сопляку под глазом, да и ладно. Бао моего синяка «не заметил», так что все вроде бы шло само собой и было похоже, что мне удастся избежать особых повреждений. А там домой, снова учиться рукопашному бою. Тем более, что у меня появился серьезный стимул: мне очень ясно (прямо по морде) дали понять, что драться я совершенно не умею. В том, что Бао не возьмет меня в ученики, я уже был полностью уверен. Кто же возьмет самого маленького, самого слабого и самого трусливого, годного только на то, чтобы убегать и прятаться?

Однако на третий и, как я надеялся, последний день этого странного экзамена роли неожиданно поменялись. Троим самым старшим мальчишкам стало скучно гонять хозяйских собак и они решили всерьез взяться за меня. В общем, втроем они меня все-таки загнали и начали колотить, вначале слегка. Но потом разошлись, особенно старший, который оказался весьма умелым бойцом (еще бы, учили его, наверняка, как меня, – лет с пяти) и вполне взрослой сволочью. И когда он умело и резко двинул меня в живот, у меня что-то сдвинулось в голове. Оказалось, что у меня живот напрямую соединен с головой. Видать, не зря мама шутила, что пока меня не накормишь, я ничего не соображаю. Сработало как-то странно: я перестал осознавать, что делаю. Я до сих пор помню первые дни моего пребывания в доме у Бао: еще бы, столько впечатлений. А эти несколько мгновений забыл напрочь.

Пришел я в себя от того, что услышал спокойный голос Бао: «Ладно, по-моему с них уже хватит. Тем более, мне их завтра сдавать родственникам. И желательно целыми». После слуха ко мне «вернулось» зрение. Теперь-то я понимаю, что прекрасно видел и слышал все это время, наверняка лучше, чем в любой другой момент своей жизни, только не осознавал этого. И я увидел, что моя рука сжимает здоровенную палку, а мою руку сжимает рука Бао, который совершенно не казался рассерженным.

– Вряд ли тебя уже начинали учить работе с оружием. Маловат ты для этого, – сказал он.

В его голосе не было вопроса, но на всякий случай я решил ответить:

– Нет, мастер Бао, не учили.

– Ладно, потом поговорим, – сказал Бао, – ты мне лучше скажи, что мне со всем этим делать? – и он показал рукой на трех охающих мальчишек. У старшего в кровь были рассечены лоб и предплечье. Видимо, я ударил его палкой по голове и он, пытаясь защититься, подставил руку. Двое других выглядели несколько лучше (во всяком случае, крови я не видел), но один из них стоял согнувшись и охал, а другой валялся на земле, держась за колено.

– Голова чепуха, живот пройдет, а колено нужно смотреть, – бормотал Бао. – Чего стоишь, помогай! Беги в дом, скажи моей дочери, пусть даст тебе мою лечебную корзинку, она знает какую. И побыстрее, одна нога здесь…

Он не успел договорить, как я уже мчался к дому. Непохоже было, что Бао рассердился на меня. И это меня очень радовало. Попасть ему под руку мне очень не хотелось. А так, судя по голосу, может, даже и обойдется.

Дочь Бао я уже видел пару раз. Звали ее Мэйли, что означало «прекрасная слива». Прекрасной она мне никак не показалась, а вот на сливу была похожа, только на сушеную. Такая сморщенная черносливина, правда, с совершенно молодыми глазами. Старуха была очень живая, с молодежными ухватками и, как мне показалось, очень добрая. Хотя видно было, что прислугой она управляла железной рукой. Дед сказал мне, что Мэйли намного старше него самого, что муж ее давно умер и она вернулась жить к отцу и теперь заведовала всем его немалым хозяйством. Сам же Бао до всех этих мелочей не снисходит, впрочем, при такой дочери этого и не требовалось.

Когда я подбежал к дому, Мэйли уже стояла на пороге, держа в руках немалых размеров корзинку. Была она, конечно, поменьше меня, но ненамного. Я на бегу поклонился (это же надо, как в меня это было вбито, даже в такой спешке не забыл) и схватился за корзинку.

– А ты сам-то дотащишь? – с сомнением спросила меня Мэйли. – Хотя, похоже, ты крепче, чем кажешься. А вообще ты молодец. Лихо ты их, – и она неожиданно мне подмигнула.

Уже когда я несся с этой корзинкой (не такой уж тяжелой она оказалась) по саду, до меня дошло: Ну, если Бао такой великий лекарь, то его лекарская корзинка вполне может быть всегда наготове. Но если Мэйли уже ждала меня на пороге, то это значит… Это значит, что не только Бао, но и она все видела. Мало того, она вроде бы даже одобряет то, что произошло.

Когда я прибежал (точнее, «прилетел») к Бао, он пробормотал: «Быстро», – после чего пощупал мой пульс, снова пробормотал: «Тоже неплохо, будто не дрался и не бегал». Уже потом я узнал, что Бао никогда не говорит лишнего и если он пробормотал что-то «вроде бы про себя», то это означало, что к этому нужно очень хорошо прислушиваться. Если же я был рассеян и не обращал внимание на сказанное, то у старика были и более эффективные способы напомнить мне обо этом.

– Кстати, можно было так и не торопиться, с ними все нормально. С тем, который получил в живот, ничего не нужно делать, само пройдет, уже проходит. Кстати, бьешь ты неплохо, но силы явно не хватает. Ничего, это дело поправимое. Вот лет через десять, когда ты сплавишь воедино силу, энергию и дух…

Тому, которому ты рассек кожу на лбу и руке, наложишь на обе ссадины повязку с красной мазью. Другому, который держится за колено, – с желтой. И понюхать обе мази не забудь, пока ты не знаешь как они называются, как работают и как их готовить, будешь запоминать их по цвету и запаху. И скажи спасибо, что я не заставляю тебя пробовать их на вкус. Поверь мне на слово: гадость редкая. Закончишь – отдашь корзинку Мэйли. Да, еще. Внимательно посмотри, что в ней находится и постарайся запомнить. Я называю ее «корзинкой на любой случай». И тебе придется хорошо изучить ее содержимое.

С этими словами он достал из корзинки две банки с мазью, ткнул пальцем в перевязочный материал и ушел. А я остался стоять, как дурак, с двумя банками мази в руках.

Из ступора меня вывел голос того, который держался за колено: «Давай, мажь уже. Старый Бао уже посмотрел и сказал, что если без промедления наложить мазь, то боль скоро пройдет, даже отека не будет. Так что шевелись, скотина ты этакая, а то сильно болит».

Сам я ни разу повязку не накладывал, но зато не раз видел, как подобные вещи делали дед с отцом, когда травмировался кто-то из их учеников. Так что управился я достаточно быстро и легко. Осмотрев свою работу, я, к большому своему удивлению, понял, что сделал все вполне прилично. Похоже было, что такая повязка спадет не сразу, может, даже и продержится пару дней.

Когда я повернулся, собираясь идти к дому, чтобы отдать корзинку Мэйли, я увидел, что она стоит у меня за спиной и с интересом наблюдает за происходящим.

– Первый раз повязку накладывал? – спросила она.

Я молча кивнул.

– А как кто-то это делал, видел?

Я снова кивнул.

– Второй раз за день молодец, – одобрительно кивнула Мэйли, забрала у меня корзинку и отправилась в дом.

В тот день больше меня никто не трогал.

Назавтра Бао собрал всех взрослых гостей в своей огромной столовой. Из «кандидатов в ученики» был один я. Указывая на меня, Бао сказал: «Думаю, всем понятно, что в обучение я беру господина Ксана-младшего. Как известно, «Ксан» означает быстрый. И я надеюсь научить его быстро. У меня есть правило: я считаю, что дети ничем не отличаются от взрослых, разве что ростом, физической силой, а также жизненным опытом. Поэтому ко всем своим ученикам я отношусь, как ко взрослым. По этой же причине я прошу его присутствовать на нашей встрече. Кстати, и жизненного опыта поднаберется, пригодится в его новой взрослой жизни.

И Бао указал мне на остававшееся свободным место подле себя. При этом он не сводил с собравшихся внимательного взора. Среди собравшихся прошел шумок. Жест Бао был понятен даже мне: он показывал мастерам двух поколений, что его ученик может занимать место среди них, как равный. Я видел, как отец с дедом переглянулись, но промолчали. Зато не выдержал Кианг-средний, отец того самого здоровенного балбеса, которому я вчера разбил голову. Кианг-старший (дед балбеса) пытался удержать его, но того уже понесло. Его сыну отказали, так что притворяться, похоже, он уже не считал нужным.

– Как такое может быть?! – воскликнул он. – Мало того, что я смолчал, когда вчера этот щенок разбил моему сыну голову. Это боевые искусства, это нормально, такое бывает, какие тут мог быть претензии? Но чтобы этот же щенок сидел со мной за одним столом?!

Услышав про «щенка», мой отец начал было подниматься со стула. При этом у него было исключительно неприятное выражение лица. Таким я его не видел, даже когда он был мною крайне недоволен. Но дед взял его за рукав и достаточно громко сказал.

– Не торопись, сынок, дай почтенному господину Киангу высказаться. Он в своем праве, ведь наш щенок действительно разбил его уважаемому сыну голову. Правда, если учесть, что его сын намного старше, сильнее и искуснее, если обратить внимание, что он был не один и что именно он начал драку, то все происшедшее выглядит совсем не так однозначно. Но, думаю, господин Бао и сам разберется.

– И лучше он, чем я, – раздался низкий голос. Это говорил человек средних лет, сидевший по другую сторону от Бао. Я его здесь еще не видел ни разу, похоже, все остальные тоже.

– А ты кто такой? Я тебя не знаю, так что сиди и помалкивай, – небрежно бросил Кианг-средний, которого, похоже, совсем понесло.

– Несложно догадаться, – улыбаясь, сказал дед. – Думаю, не ошибусь, если предположу, что это ваш ученик, многоуважаемый господин Бао? Тот самый, которого вы собирались представить своим собратьям по искусству. Как мастера и как их нового собрата.

– Именно так, господин Ксан, – столь же вежливо ответствовал (не отвечал, а именно ответствовал) Бао. Все присутствующие знают, что одновременность – это одно из важнейших правил боевого искусства. Два действия, совершаемых последовательно, требуют вдвое больше времени и вдвое больше сил. Так что здесь у нас все то же происходит одновременно: я представляю вам, уважаемые господа, сразу двух своих учеников. Кстати, об учениках. Все знают, что мои методы обучения абсолютно нестандартны, местами они настолько противоположны общепринятым, что некоторые мастера называют меня безмозглым Бао. Почтенный господин Кианг тоже называет меня так. Поэтому я хотел бы задать ему вопрос: если я неправильно учу, то почему он так хотел отдать своего сына ко мне в обучение, что даже соизволил проделать весьма неблизкий путь, чтобы лично привезти его сюда? Или на этом настоял господин Кианг-старший?

Я слушал во все уши. Я ничего не понимал во взрослых отношениях, но мне было чрезвычайно интересно: Кианг-средний, вполне зрелый мужчина и достаточно известный мастер, вел себя так же задиристо, как и его сын. Похоже, Бао был прав дважды: не только дети не отличаются от взрослых, но и взрослые ничем не отличаются от детей. Кстати, вполне в духе Инь и Ян, о которых дед с отцом мне немало говорили.

Тем временем, как мне показалось, Кианг-средний (видимо, под влиянием своего отца, который непрерывно что-то шептал ему на ухо) пришел в себя. Во всяком случае его раскрасневшееся лицо приняло обычный цвет.

– Я никогда не называл господина Бао… – начал он.

– Конечно, конечно, я знаю, – перебил его Бао. – Вы называли его «выжившим из ума стариком». Но я ни в коем случае не в обиде. Ибо, согласно своему правилу (которое, кстати, является важнейшей частью моей методики обучения) все переворачивать, я воспринял это, как комплимент. «Выживший из ума» означает, что вы признаете, что ум у меня все-таки был. Может, это было достаточно давно, но он был. И это важно, ибо у некоторых людей ума не бывает отродясь. «Старик» же означает, что я прожил достаточно долгую жизнь и при этом сумел остаться достаточно интересным, чтобы такие важные и уважаемые люди, как вы, мастер Кианг, говорили обо мне. Пусть не слишком приятные вещи, но говорили.

– Кстати, – снова раздался низкий, совсем «не ученический» голос. – Мастер Кианг сделал все с блеском, он тоже смог произвести несколько действий одновременно. И если в воинском искусства два совместных действия, например, блок и удар – это норма, то то, что сделал мастер Кианг, – это настоящее Гун-Фу. Он сумел задеть учителя Бао, меня и Ксана. Причем Ксана он задел в присутствии его деда и отца, чем оскорбил и их тоже. Вот поистине одновременное воздействие. И попутно: с этого дня Ксан – мой младший брат по искусству, а его семья – это мои ближайшие родственники.

Когда он ухитрился встать, обойти сзади кресло Бао и оказаться у меня за спиной, я так и не понял. Я лишь почувствовал, что мне на плечо легла его рука: горячая, мягко-расслабленная и на удивление тяжелая.

– Что поделаешь, мальчики быстро становятся взрослыми, – развел руками Бао, – особенно, если к ним с первого дня относятся, как ко взрослым. Вот он только что учился у меня, а вот уже он думает, как хочет, говорит, что хочет, я ему уже не указ и ничего не могу ему запретить. Он взрослый и он мастер. А сейчас, дорогие гости, прошу к столу.

За предыдущие несколько дней я успел убедиться, что в доме Бао кормят обильно и хорошо. Но этот обед представлял собой вершину поварского искусства. Так мне показалось, когда я был маленьким. Сейчас я понимаю, что именно так и было.

Еще бы, великий учитель Бао выпускает одного ученика и принимает другого. Это событие, и все его должны запомнить. А для простого человека самый лучший способ запоминания (как позднее наставлял меня сам же Бао) – это через желудок. Даже Кианг-средний расслабился. Правда, он не только хорошо поел, но и очень хорошо выпил. Я тоже расслабился: я сидел рядом с учителем Бао и его учеником (который только что сам назвался моим братом), а напротив меня сидели отец и дед. И никакие мальчишки не пытались наставить мне синяков.

Подавали еду не те слуги, которых я видел прежде. Да и вообще эти пять девушек, которыми распоряжалась госпожа Мэйли (с этого дня она велела мне называть себя старшей сестрой Мэйли, а с моим дедом чуть ли не кокетничала), очень отличались от моего представления о том, как должны выглядеть служанки. Тогда мне такое в голову не приходило, а сейчас я бы сказал, что они выглядели, как женщины из очень дорогого борделя или как профессиональные танцовщицы. Если учесть, что в доме у старого Бао не могло быть таких персонажей, то оставался только один тип людей, которые могли двигаться так легко и мягко.

Видимо, заметив, что я глазею на нее, одна из девушек подошла, взъерошила мне волосы и со смехом спросила: «Может быть, младший дядюшка желает добавки?»

Когда она, не переставая смеяться, отошла, я вопросительно взглянул на деда с отцом:

– Какой я ей дядюшка, она же намного старше меня?

– Какой ты все-таки глупый, младший дядюшка, – покачал головой отец, – ты даже не понимаешь, что все понимаешь. Когда господин Бао стал твоим учителем, ты стал ему как бы сыном по искусству, а его дочери Мэйли – младшим братом по искусству. Соответственно, ее ученицы (на которых ты с таким недоумением пялишься) – это твои племянницы по искусству.

В те времена я бы не смог определить, хорошее ли у Бао вино. Но его было очень много, и все гости пришли в прекрасное настроение. Но, наверное, лучшим было настроение у меня, ведь я попадал в обучение в самому господину Бао. Хотя, конечно, жалко было расставаться с семьей и домом. Но не беда, я сам слышал, как старый Бао приглашал деда и отца почаще приезжать к нему в гости. Говорил он так:

– Некоторые учителя считают, что лучшее обучение – это тогда, когда ученик полностью оторван от семьи и его ничего не отвлекает и не расслабляет. Я же считаю, что общение с семьей очень полезно для человека, особенно в юном возрасте. Поэтому я буду очень рад видеть вас здесь в любое время. И не только вас, но и всех членов вашей семьи. Ведь получается, что мы почти родственники.

Так что я не сомневался, что отец с дедом приедут. И скоро. И наверняка с ними приедет мать. В общем, все получалось очень хорошо.

В заключение обеда мастер Бао произнес небольшую речь:

«Уважаемые гости и собратья по ремеслу! Провожая вас, я хочу сделать вам подарок. Что могу я подарить таким уважаемым мастерам, как вы, у которых, к тому же, все есть? Поэтому я, старик Бао, решил сделать вам стариковский подарок. Что вы с ним сделаете, я не знаю, часто стариковские подарки просто выбрасывают. Хотя такой подарок иногда изготавливается и шлифуется десятилетиями. И молодой человек, каким бы талантливым он ни был, в принципе не способен изготовить такую вещь. Учитывая, что каждый из вас имеет собственную школу, я попытаюсь в самых общих чертах изложить свой подход к обучению. Возможно, он не самый лучший, возможно, он покажется вам диковатым, но он работает и всем вам это прекрасно известно. Иначе бы вас тут не было.

Итак. Почти все учителя воинских искусств совершают одну и ту же ошибку. Они начинают с того, что учат ребенка дышать, ходить, двигаться, они обучают его самой разной технике, но они мало говорят с учениками, считая, что объяснят все потом, когда те подрастут. Пусть, пока суд да дело, ребенок учится чему-нибудь «телесному», а работе ума мы его научим потом, когда он будет готов воспринять нашу науку.

В общем, берут совершенного человека (пусть и маленького) и лишают его присущих ему свойств, душат его способность развиваться, самостоятельно думать и творить.

Тут снова не выдержал Кианг-средний. Видимо, он все-таки выпил больше положенного и опять забыл про хорошие манеры. Про таких, как он, дед говорил, что есть люди, которых дважды в день нужно ставить на место. А если позабыть сделать это утром, то к вечеру они сядут тебе на голову. И, похоже, господин Кианг являл собой яркий пример такого человека.

– Я каждый день говорю своим ученикам, чтобы они не надоедали мне, чтобы они думали сами, а не морочили мне голову своими дурацкими вопросами. Какой в этом секрет, какой тут подарок, господин Бао?! Разве что очень стариковский!

– Разумеется, господин Кианг, – легко согласился Бао, одновременно придерживая Лонгвея (я только что узнал, что так звали его ученика), который издал угрожающее ворчание и явно собирался встать из-за стола.

Я был маленький, и мне ужасно хотелось увидеть, что произошло бы, доберись Лонгвей до Кианга-среднего. Теперь-то я понимаю, что ничего интересного там не было бы. Все закончилось бы, даже не начавшись. Слишком разный был класс. Ну, примерно, как поединок кошки с мышкой. С одним лишь отличием: у мышки был бы шанс удрать, а у Кианга нет. Странно, что он сам этого не понимал. Или понимал, но знал, что у себя в доме Бао никому и пальцем не даст его тронуть. Или пьяному море по колено…

– Дело в том, – как ни в чем ни бывало продолжал Бао, – что вы не хотите, чтобы ваши ученики думали сами. Вы не хотите, чтобы думали, как они, вы хотите, чтобы они думали так, как думаете вы. И вы делаете все, чтобы все стало именно так. Но разве нужно учить змею, как ей быть зеленой, и тигра, как ему быть полосатым и с усами? Разве нужно говорить цветку, какого он должен быть цвета? Таким же образом учитель должен относиться к ученику. Он должен понять, на что тот способен (или к чему приспособлен) и позволить ему развиваться естественным образом, дать ему выразить свои внутренние способности. Это и есть высшее мастерство учителя: прежде, чем учить человека, понять, чему и как учить именно его.

Есть еще одна «учительская» ошибка. Любой учитель (и не только боевых искусств, а действительно любой) постоянно указывает ученику, что тому следует делать и чего не следует делать. Сотни раз повторяя: «делай так и не делай этак», он вколачивает это «делай – не делай» в ученика.

Но «не делай» – это весьма неудачный подход. Ум (а особенно ум молодого человека или ребенка) устроен так, что ему нравится создавать. Если учитель говорит ученику, чтобы тот чего-то не делал, то у того в уме создается картина именно того, чего делать не нужно. Если человеку говорить: «не волнуйся», то его ум начинает думать о волнении. Кстати, может быть и так, что до этого момента человеку и в голову не приходило волноваться».

На этом «лекция» Бао была закончена. Тогда мне показалось, что всем присутствующим (кроме деда и отца) его слова были совершенно не интересны. Теперь, десятки лет спустя, я уверен, что именно так и было. И теперь я понимаю, что это нормально, ибо большинство людей не интересуется ничем настоящим.

Гости наелись (многие еще и напились), так что трапеза вскоре закончилась и все разошлись (тех, кто не мог идти сам, под ручку аккуратно увели мои «племянницы», которые, несмотря на свою грациозность и кажущуюся хрупкость, оказались на диво крепкими) по отведенным им комнатам.

Назавтра все гости как-то незаметно разъехались, а я остался на попечении господина Бао.

Первый урок, который дал мне мастер Бао (кстати, меня всегда восхищало его имя, означавшее «сокровище, драгоценность»), был таков:

«Все, кто приходит ко мне, приходят учиться воинскому искусству и все они уходят совсем не с тем, за чем приходили. Вопреки общепринятому мнению, я не учу людей драться. Ибо воинское искусство – это, так сказать, обоюдоострая штука. С одной стороны, человек, идущий этим путем, может очень быстро возвысить свой дух. С другой – он может так же быстро пасть.