Текст книги "Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка"

Начинаю его расспрашивать, и он рассказывает, что все было хорошо до тех пор, пока он не проконсультировался с астрологом на базаре и тот не сказал ему, что, несмотря на его железное здоровье, на пятом десятке он начнет болеть. И хотя, по его словам, он сроду не верил ни в какие предсказания, эти слова так запали ему в голову, что после сорока он начал всего бояться и действительно начал себя плохо чувствовать.

Лечить его было бесполезно, ибо он был здоровее того жеребца, на котором приехал. Дело же было в том, что он только казался себе неуязвимым и очень храбрым (кстати, он таким и был, он водил караваны в такие места, куда никто другой не решался отправиться). Но оказалось, что у него уязвимый и эмоциональный ум, который расстроился из-за пустых слов какого-то невежественного предсказателя. Кстати, предсказателя этого я знал, он совсем не умел гадать, но купца напугал так, что мне пришлось его «распугивать обратно». Я отправил его к понимающему астрологу, который ко всему еще и выглядел исключительно благообразно и брал совершенно несусветные деньги. И это «дорогое предсказание» оказалось весьма благоприятным. Для закрепления эффекта я посоветовал купцу отправиться на базар и слегка поколотить невежду-предсказателя (кстати, давно пора было это кому-нибудь сделать, чтобы этот проходимец не морочил людям голову). После такого «лечения ума» купец воспрял духом и вернулся к прежнему образу жизни, в котором считал себя абсолютно здоровым и ничего не боящимся.

Но если ни духовное исцеление, ни исцеление с помощью силы мысли не работает (а так оно и бывает в подавляющем большинстве случаев), то нужно использовать более понятные врачебные методы: массаж, иглы, гимнастику. Ци-Гун, наконец».

Ву хотел дать мне серьезное образование, которое он собирался начать ни более и ни менее, как с астрологии. Но я человек земной и мне кажется, что земля влияет на меня гораздо больше, чем все другие далекие и совершенно неизвестные мне планеты вместе взятые. И пусть я не слишком умный, но мне кажется, что никакие планеты (и вообще ни кто и ни что) не должны обусловливать мой ум. Может, я и не прав (скорее всего, наверняка не прав, ибо человечество веками успешно использует астрологию), но именно таково мое отношение.

Выслушав мои аргументы, Ву тяжело вздохнул, но неволить меня не стал. Он сказал, что мое нежелание серьезно учиться – это ни хорошо и ни плохо, что Инь и Ян таковы, какими их представляет себе человек, какие они у него в голове. Так что можно учиться, а можно и не учиться.

И Ву рассказал мне историю на эту тему. Он вообще любил рассказывать поучительные истории. По этому поводу он говорил так:

– Я буду не я, если упущу случай рассказать подходящую сказку или дать красивое развернутое поучение.

И, надо сказать, он умел это делать. Ни до, ни после я не встречал столь артистичного человека. Он мог рассказывать, что угодно, и его всегда интересно было слушать.

– Есть старое наставление для молодого поколения, – начал он, – «Юноша, пока молод, делай, что хочешь. Но… постоянно помни, что за все придется платить». Как ты считаешь, это хорошо или плохо?

– Ну, – задумался я, – вроде как в части «делай, что хочешь» речь идет о плохом, о дурных наклонностях человека. А часть «за все придется платить» – это хорошо, ибо это полезное напоминание о том, что нужно вести себя, как нормальный человек. Хотя бы даже из страха перед наказанием.

– Можно и так, – благосклонно сказал Ву. – А можно сказать, что обе части о хорошем. «Делай, что хочешь» можно рассматривать, как пожелание идти своим путем, много учиться тому, чему хочешь, становиться искусным в том, что избрал. А «за все придется платить» подразумевает, что если человек научился чему-то, то он должен будет это делать, ему придется жить по тем правилам, которые он постиг. Но это прекрасно! Разумеется, если он учился тому, чему надо, и, тем более, достиг в этом высот.

Но это еще не все. Можно и то, и другое толковать, как плохое. Если он делает что-то плохое, то ему потом придется несладко.

– Смешно как-то, – пожал я плечами, – как одно и то же может быть и хорошим и плохим?

– Очень даже просто! – уверенно сказал Ву. – Все зависит от того, как человек понимает происходящее. Например, от того, насколько правильно ты сумеешь истолковать это наставление и использовать его в своей каждодневной жизни.

– И как мне это сделать? – тут же заинтересовался я. – Я люблю то, что могу использовать, причем прямо сейчас.

– Можно и прямо сейчас, – кивнул Ву. – Вот с этого момента начинай видеть во всем только хорошее. Кстати, это очень полезная практика и для твоих будущих пациентов. Хорошее настроение так же способствует хорошему самочувствию, как хорошее самочувствие способствует хорошему настроению.

Это правило мне понравилось, хотя я понимал, что мне будет трудно ему следовать, ведь я почти всегда недоволен всем и всеми.

Кстати, был я недоволен и этим «старым наставлением для молодых». Когда я сообщил об этом Ву, тот сначала долго смеялся, потому что восхищался моей наглостью, а потом поинтересовался, чем мне «не угодило» наставление, которому наверняка несколько сотен (а то и тысяч) лет.

– А тем, что там только одна половина, причем угрожающая: «за все придется платить». А где поощрительная часть? И потом, почему именно юноша? Разве девушек, зрелых людей и стариков это не касается?

– А как, по-твоему, будет правильно? – с явным удовольствием включился в обсуждение Ву.

– Думаю, примерно так: «О человек, что бы ты ни делал, тебе за это воздастся». Само собой понятно, что за хорошие дела воздастся наградой, а за плохие – наказанием. И не только юношам, а и всем прочим людям.

– Ух ты! – восхитился Ву. – Ты только что самостоятельно сформулировал закон причины и следствия.

– Какой такой закон? – удивился я.

– Очень важный! – улыбнулся Ву. – Перед которым все равны. Или, чтобы понятнее: «что посеешь, то и пожнешь». Иначе говоря, Карма.

Слово «Карма» я уже слышал. Его часто повторял наш наставник по бегу. Когда кому-то из будущих гонцов становилось очень тяжело и он не мог бежать дальше, наставник тяжело вздыхал и говорил сочувственным голосом:

– Ничего не поделать, бежать – это твоя Карма.

После чего без всякого сочувствия безжалостно гнал бедолагу дальше. Меня это обычно не касалось, потому что я бегал лучше всех, но слово это я запомнил. И хотя значения его я не понимал, оно у меня ассоциировалось с неизбежностью.

Подумав, Ву решил, что мы на время (а, скорее всего, навсегда) отложим астрологию и начнем мое обучение с Ци-Гун. Еще он сказал, что понял, что человек я простой, и потому он будет обучать меня стоянию в столбе, который считает одним из самых простых и доступных методов. Но и тут у него ничего не вышло, ибо стояние столбом – это тяжелая работа, а физической работы и беготни у меня всю жизнь и так хватало.

Ву согласился и с этим:

– Что с тебя взять. Тебе под сорок, ты полностью сформировавшийся взрослый семейный мужчина. Не хочешь стоять в столбе, значит, не будешь стоять. Так что найдем что-нибудь попроще. Хотя что может быть проще стояния в столбе?! Ты писать-то умеешь?

– Умение читать, писать, и запоминать – это часть работы гонца. Я не просто умею читать, я еще знаю очень много иероглифов, потому что послания, которые мне случалось учить наизусть, часто были написаны весьма и весьма образованными людьми. Попадались, правда, и приказы военачальников, в которых кроме слов «только вперед», «любой ценой» и ругани больше почти ничего не было, но таких было совсем немного. Так что я умею читать и писать не хуже, чем любой чиновник высокого ранга.

– Ладно, – ухмыльнулся Ву, – сейчас проверим. Ты знаешь иероглиф «человек»?

– Еще бы! – засмеялся я. – Этому иероглифу несколько тысяч лет. Причем те необразованные военачальники, в письмах которых больше ругани, чем слов, используют два его варианта. Второй, более древний, они часто употребляют, когда пишут, сколько куда нужно отправить людей.

– Тогда рисуй оба, – лаконично приказал Ву.

– А почему они так отличаются? – спросил Ву, когда я закончил рисовать.

Я пожал плечами. Откуда мне было знать, что было в голове у наших далеких предков, когда они придумывали эти значки-каракули. Я вообще не испытывал излишнего почтения ни к предкам, ни к традициям, ни к философии. Ни, тем более, к каракулям, которые, по-моему, мог бы придумать и младенец.

Я человек не слишком образованный и понимаю только то, что вижу, слышу, то, что могу попробовать на вкус. Есть письменность, я ее знаю и ею пользуюсь. Есть понятный мне способ лечения, я тоже им пользуюсь. Разумеется, если я его попробую и он покажется мне эффективным и будет работать у меня лично. А почему так пишется или почему оно работает, мне, честно говоря, все равно.

Ву тем временем перерисовывал первый, более новый, иероглиф.

А теперь? – спросил он.

Ответить ему я не мог, потому что принялся хохотать.

– Так я не притворяюсь художником, – ничуть не обиделся Ву. – Но теперь понятно?

– Да, так и правда стало похоже на человечка. Я бы даже сказал, что, судя по чиновничьей шапке, это может быть даже «благородный муж». Но что нам это дает?

– Если не писать по заученному, а посмотреть и подумать, то достаточно много. Этот знак можно рассматривать как человека, нарисованного спереди, так и сбоку. И с обеих сторон его спина совершенно прямая. В чем состоит важнейшая роль человека? В том, чтобы служить мостом между Землей и Небом. Для этого его ноги должны крепко стоять на земле, а голова быть устремлена вверх. А как может служить таким мостом человек с согбенной спиной, голова которого опущена, а взгляд устремлен вниз?! Да он ничего не увидит кроме земли у себя под ногами!

Вообще говоря, этот символ не столь очевиден, как кажется, в нем много чего сокрыто. Например, что человеку, желающему что-то сделать, всегда (и это обязательно!) что-то будет мешать, «тянуть его вниз». В частности, даже для того, чтобы просто ходить, не горбясь, требуется преодолевать силу тяжести. Причем делать это постоянно.

Или человек пытается жить честно и говорить правду. И что же с ним происходит? Все, что он «видит-слышит», противоречит этому его устремлению. Ибо большинство людей принимает ложь за средство к выживанию, а «излишнюю правдивость» – за тупость, негибкость, неумение приспосабливаться к реальной жизни («это не мы такие, это жизнь такая»).

Если же человек пытается выполнять какую-то практику, то неожиданно оказывается, что этот путь совершенно не соответствует «пути этого мира» и что все вокруг происходящее устремляет его совсем в другую сторону. Мир вибрирует определенным образом, и суммарная мощь его вибраций навязывает себя человеку, заставляя его жить в том же ритме и делать то, что принято делать в этом мире.

Возьмем, к примеру, твой «путь бегуна». Это самое простое, что только может быть, это и путем-то язык не поворачивается назвать. Но тем не менее… Всякий человек старается поменьше двигаться и побольше есть и пить. А если он все-таки должен куда-то отправляться, то предпочтет ехать (на лошади, на осле, на телеге, на чем придется), а не идти пешком. Есть даже смешное правило: «лучше плохо ехать, чем хорошо идти». А на человека, не едущего, а бегущего по дороге вообще будут смотреть, как на идиота.

– Ну, или на гонца, – засмеялся я.

– А если ты придешь в «общественное место», где все выпивают и закусывают, – не обращая внимания на мои попытки пошутить, – продолжал Ву, – и, ничего не заказывая, усядешься там читать толстенный трактат по медицине, то, в лучшем случае, над тобой просто посмеются. Оно и понятно, у каждого места свой «ритм», свои «вибрации»: у трактира одни, у библиотеки – другие. Хозяин же может просто выгнать тебя, если не будет хватать мест для нормальных посетителей. А если вдруг тебе предложат выпить, а ты скажешь, что не пьешь (не пить – это тоже путь), и откажешься, то на тебя обидятся, причем со всеми вытекающими последствиями.

В общем, любое занятие, не вписывающееся в общий «ритм», противоречит этому ритму. И тогда происходит одно из двух:

Первое. Этот общий ритм подчиняет себе человека и заставляет его прекратить свое «непонятное» занятие. Но нужно помнить, что, придерживаясь путей, которые мир считает правильными, и делая то, чего от него требуется, человек вынужден подавлять свои собственные чувства.

Второе. У человека хватает «силы намерения» и он ухитряется вписать свое «непонятное» занятие в свою жизнь. Иногда даже он оставляет мир ради своей основной цели. Но это точно не твой случай, так что о нем говорить не будем. Тебе просто нужно делать все, что ты решил делать. Разумеется, при этом у тебя должно быть правильное намерение. И тогда если ты наполняешь свою мысль достаточным количеством решимости, уверенности и воли, то ты сможешь делать то, что находишь нужным, не обращая внимание на то, что думают по этому поводу окружающие. Мало того, если твоя мысль достаточно сильна, то наполняющая тебя уверенность будет передаваться другим людям. А это качество чрезвычайно важно для лекаря. Ибо он не только должен быть уверен, что вылечит больного, он должен еще мочь передать свою уверенность пациенту. И результаты у такого лекаря бывают совсем другими.

– А как же более старый иероглиф, – решил я вернуть Ву к тому, с чего он начал, – там же явно изображена фигурка с согбенной спиной и руками, устремленными к земле?

– Это большой секрет, суть которого в том, что таким представляли себе простого человека те грамотеи, которые создавали этот иероглиф. На самом деле этот знак означает «раб». И если человеку (даже на уровне картинок) вкладывать в голову, что основная его задача трудиться от рассвета до заката, не отрывая взгляда от земли, то таким человеком становится очень просто управлять. Он уже настроен на нужную «вибрацию», и им даже не нужно у-правлять, его достаточно на-правлять или по-правлять. Просто скажи ему, что он должен делать, и он приступит к работе, не думая и не задавая вопросов.

А разве не так ты действовал, служа гонцом? Тебе давали послание и говорили, куда его доставить. И тебе даже в голову не приходило спросить, что содержится в том послании. Ты просто бежал, не отрывая глаз от дороги, спеша доставить его в указанное место.

Спорить я любил, но тут я был полностью согласен. Именно так все и происходило, просто я никогда не рассматривал это с такой точки зрения. Я об этом вообще никогда не задумывался, ведь все (без исключения!) вокруг меня вели себя именно так. Получил приказ – и вперед.

Думать, что столько лет я был подневольной куклой, было неприятно, и я решил переключить разговор.

– Ну, у этого «раба» хоть ручки есть. А где они у «благородного мужа»?

– А вот они! – засмеялся Ву, пририсовывая «благородному мужу» еще одну, горизонтальную, черту.

– Так это же просто иероглиф «большой», – удивился я.

– «Большой», – охотно согласился Ву. Но кто большой? Это большой, очень большой, это великий человек. Он словно раскинул в стороны руки и ноги, стараясь объять вселенную. Я бы сказал, что явная трактовка этого знака такова: великий человек открыто относится ко всем другим, он раскрывает им свои объятья, помогает им раскрыть все то хорошее, что заложено в них. Но людей, готовых принять весь мир, очень немного, поэтому есть и дополнение к этой трактовке: маленький человек все делает наоборот.

Возьми иероглиф «большой», пририсуй сверху к нему еще одну горизонтальную черту – и получишь иероглиф «небо».

И наставник Ву начертал три иероглифа подряд:

– И получается, что человек становится настолько велик, что его мастерство достигает Неба, – продолжил наставник Ву. – А если учесть, что верхняя горизонтальная черта в иероглифе «небо» пронизана вертикальной чертой (то есть голова великого человека выше Неба), то иногда даже говорят, что мастерство великого человека становится превыше Неба, что он устанавливает связь со всей вселенной. Кстати, этот принцип заложен даже в положении кисти для письма, которую нужно держать строго перпендикулярно поверхности листа, тем самым как бы «соединяя Небо и Землю».

Все это я говорю лишь с одной целью. Стояние в столбе – это один из лучших способов выстраивания такой вертикальной структуры, делающей человека проводником между Небом и Землей.

И раз уж ты не хочешь стоять в столбе, то будь добр хотя бы постоянно держать спину прямой, а голову устремленной к небу. А то ты ходишь согнутый, будто тебе лет на двадцать больше, чем на самом деле.

Но чтобы сделать это, тебе придется постоянно следить за тем, как ходишь и сидишь. А это не просто, особенно для тебя, ведь ты любишь простые методы и не любишь думать. Впрочем, что с тебя взять, тебя учили быть выносливым, как лошадь. И, надо отдать должное твоим наставникам, научили.

Но ты теперь не гонец, ты лекарь и поэтому тебе придется хоть немного научиться думать. Ведь исцеление совершается не только ради избавления от болезни. Оно должно быть чем-то гораздо большим. И делается это именно за счет ума, потому что во вселенной нет ничего, что могло бы навредить человеку, кроме его собственных мыслей о том, что он может пострадать.

Учитывая, что люди все время говорят (причем о плохом гораздо больше, чем о хорошем), тебе следует научиться мысленно изменять все то плохое, что ты услышишь. Иначе это входит в твой подсознательный ум и он начинает формировать «картину» этого самого «плохого» и как бы подготавливать тебя к тому, что это «плохое» может произойти. Увы, именно так часто и происходит. Поэтому ты отбрасываешь все отрицательное (будь это услышанное слово, случайная мысль или эмоция), затем утверждаешь положительное. Например, ты услышал, как кто-то много говорит о болезнях. И ты тут же отбрасываешь мысль о болезнях и мысленно (или вслух, если позволяет ситуация) с полной уверенностью и убежденностью говоришь: «Я абсолютно здоров и ничто не может причинить мне вред!» Или кто-то говорит, что ты плохо выглядишь, и спрашивает, здоров ли ты. Ты снова отбрасываешь это и сам для себя со всей твердостью говоришь: «Я выгляжу совершенно здоровым и таковым являюсь!»

В общем, запомни: всегда обращай вспять то плохое, что слышишь или о чем думаешь. Следи за этим сам и научи своих пациентов.

И еще. Я тебе уже рассказывал про разные «надо – не надо», «что делать – чего не делать» народной медицины. В них достаточно много разных полезнейших указания, важность которых несомненна.

Но тебе, учитывая твою любовь к простейшим методам, я передам «набор», содержащий всего три рекомендации. Меньше уже просто не бывает. Итак запоминай: не торопись, не носи тяжестей, не переедай.

Тут я удивился. Чем-чем, а склонностью говорить банальности Ву никак не отличался. Какой смысл в наставлениях, которые известны каждому без всякий наставлений?! Об этом я тут же сообщил Ву, разумеется, в более мягкой форме. Ну, вроде, как я ничего не понял.

– Никто и не ожидал, что ты поймешь, – кивнул Ву, – если нечто звучит коротко, то это может означать две вещи. Либо это настолько просто, что не требует комментариев и может быть выражено в нескольких словах, либо излагается только суть вообще без всяких пояснений. А, сам понимаешь, суть древних наставлений понять бывает не всегда просто.

Так вот, тут в трех словах сокрыты умственная и физическая составляющие простейших методов поддержания здоровья.

Может показаться, что спешка – это аспект физической активности. Ведь именно тело куда-то торопится, делает что-то в ускоренном темпе. Но само по себе тело спешить в принципе не способно. Оно может лишь делать что-то быстро. Спешка и суета не имеет к нему никакого отношения. Это – состояние ума. Ты, например, гонец и ты понимаешь, что тело способно бежать очень быстро, но со спешкой это не имеет ничего общего. Далеко ли ты убежишь, если будешь торопиться?

– Вообще никуда не убегу, – подумав, развел руками я, – скорее всего, споткнусь на первом же ухабе. А если даже и не споткнусь, то дыхание точно собьется через полчаса такого бега. Наоборот, чем дальше мне нужно бежать, тем меньше мне нужно торопиться.

– Так вот, «не торопись» означает «успокой свой ум». Обычно беспокойство не очень заметно «снаружи», а вот когда человек торопится, за все хватается и все падает у него из рук, тогда явно видно, в каком состоянии находится его ум. Именно поэтому говорится не про скрытое беспокойство, а про явно видимую торопливость.

«Не носи тяжестей и не переедай» – это требования к правильному обращению с физическим телом. При этом под «не носи…» подразумевается не только непосредственная переноска тяжестей, но и любая излишняя физическая работа, ибо что бы человек ни делал, он все равно переносит тяжести. Например, даже если человек просто неторопливо гуляет, ничего не держа в руках, он все равно «тащит на себе» тяжесть своего тела.

А «не переедай» означает, что не нужно нагружать свое тело изнутри, «вталкивая» в него всяческие не нужные ему вещества: лишнюю еду, выпивку, курево и наркотики.

В общем, «не носи тяжестей и не переедай» означает: не перегружай свое тело ни снаружи, ни изнутри.

Кстати, «не переедай» относится больше к уму, чем к телу. Тело ест ровно столько, сколько ему нужно. А есть «впрок», от скуки, от нечего делать или ради развлечения его заставляет ум.

Ву так старался сделать из меня «правильного» врача, что заходил с самых разных сторон. Поняв, что я достаточно грамотен и знаю много иероглифов, он подсунул мне трактат «Искусство войны» и велел читать. Чтение не входило в число моих любимых занятий и, не выдержав (что поделать, дурной характер и полная неспособность промолчать), я спросил:

– Как я понимаю, это книга для полководцев. Зачем она мне? Или там есть какая-нибудь лечебная мудрость для простого лекаря вроде меня?

Ву с улыбкой посмотрел на меня:

– Лечение – это тоже, в некотором роде, война, только война с болезнью. Так что не сомневайся, там и для тебя найдется подходящая мудрость. Ну, например, такая: «Война любит победу и не любит продолжительности». Для лекаря этот принцип будет звучать так: старайся излечить быстро.

– Или пациент сменит лекаря, – договорил я.

– Или за это время лекарь состарится и отойдет от дел, а, может, пациент переедет или умрет, – засмеялся Ву. – Много всяких «может» произойти, если делать что-то долго. Впрочем, если оставить шутки, то лекарю знание «Искусства войны» никак не помешает, ибо параллелей с искусством врачевания в нем очень много.

Например, там говорится, что «Самая лучшая война – это разрушить в зародыше замыслы противника; несколько хуже – это разбить его союзы; еще хуже – это разбить его войска. А самое худшее – это осаждать крепости». Чем это отличается от трактата «О внутреннем» Желтого императора, где сказано:

«Лучший врач лечит, как только болезнь достигает поверхности тела. Можно сказать, что врач, подобно полководцу, разбивает замыслы своего противника, которым в данном случае является болезнь.

Хороший врач приступает к лечению, когда болезнь достигла мышц.

Несколько худший врач начинает лечить лишь когда болезнь достигла артерий и сухожилий.

Еще худший врач начинает лечить лишь когда болезнь достигла шести полых органов.

Самый плохой врач не назначает лечения аж до тех пор, пока болезнь не достигает пяти плотных органов (крепостей). Атаковать болезнь в пяти плотных органах означает поставить больного между жизнью и смертью?»

Вообще понимающие люди сравнивают распространение болезни по меридиану с наступлением войска вдоль дороги. И тут хороший лекарь следует принципу из «Искусства войны»: «Создавать врагу препятствия, мешающие ему проникнуть в нашу зону обороны». Говорят, что метод устранения наружных патогенных факторов напоминает развертывание войск. Когда враг оказывается в ущелье, нам следует перекрыть источники воды; когда он появляется в русле реки, нам надо разрушить пристани; когда он движется по широкой долине, мы должны вывезти все продовольствие».

Для лекаря, использующего иглы, «Перекрыть источники» – это ввести иглу в точку Юй; «разрушить пристани» означает принять меры, предупреждающие болезнь; «вывезти все продовольствие» означает, что пациенту для восполнению жизненной энергии нужно принять такую большую дозу лекарства, будто он проголодался». Иначе говоря, для того, чтобы помешать распространению болезни и устранить патогенные факторы, прежде чем они проявятся, нужно лечить, используя все возможности, подходящие к данным условиям.

Под конец моего, надо сказать, не слишком долгого обучения Ву передал наставление, которое считал весьма важным.

– Если лечение сравнивать с войной, нужно помнить, что, сколько бы лекарь ни одерживал побед, в решающем сражении он проиграет. Это неизменное правило: вылечить от всего невозможно. И это, кстати, справедливо.

– В чем тут справедливость?! – не выдержал я. – Человек болеет и мучается, какая тут может быть справедливость?!

– Единственная! – поднял палец Ву. – Люди живут очень по-разному. Одни имеют неограниченную власть, другие бесправны. Одни бедны настолько, что им нечего есть, другие настолько богаты, что не знают, что делать с таким богатством. Одни красивы, другие уродливы. Одни с детства сильны и пользуются прекрасным здоровьем, другие слабы и больны. Одних всю жизнь любят женщины, у других в личной жизни сплошные несчастья. И это перечисление можно продолжать до бесконечности.

Тебе, небось, на императорской службе говорили, что перед законом все равны?

– Нас, в основном, учили бегать и держать язык за зубами, – усмехнулся я, – да еще читать, писать и запоминать донесение. Еще учили мгновенно забывать его после того, как оно было передано.

Правда, пару раз к нам приходили важные господа с красивыми птицами, вышитыми на халатах, и рассказывали о преданности императору, верной службе, готовности отдать жизнь за отечество и прочей подобной чепухе. Все это старательно вдалбливали нам в голову, но все это выветривалось из нее после первого столкновения с действительностью. Было там и про «равенство всех перед законом». Я в такие вещи не верил ни секунды. Достаточно было посмотреть на чиновника, который рассказывал нам про это, на золотого фазана на его выпяченном брюхе, чтобы понять, кто тут «равнее всех перед законом». Еще бы, чиновник второго ранга почтил своим присутствием школу гонцов. Все равно что золотой фазан снизошел до мелких птичек. Да что там птичек, ведь если даже у низших чиновников на халате вышита сорока, то здесь получается, что фазан соизволил почирикать перед насекомыми. Так что никакого равенства перед законом нет и быть не может.

– Это смотря какой закон, – покачал головой Ву. – Перед Кармой все равны. Так что ее никому не избежать, что бы у кого ни было нашито на халате.

– К чему эти разговоры? – удивился я. – Про эти вещи любой человек знает с детства.

– Само собой, – кивнул головой Ву, – только если ты будешь лечить людей, ты должен помнить, что старость, болезнь и смерть – это единственная справедливость для всех без исключения. И с пациентом все будет так, как предписано ему этим законом, даже если его лечит самый лучший врач. Поэтому не поступай, как делают многие врачи. Они расхваливают свои лекарства, свои методы, они обещают «вылечить от всего». Они даже уверенным тоном говорят, за какое время произойдет исцеление. Но если в назначенное время исцеления не происходит, пациент сразу разочаровывается. Ему, например, сказали: «Месяц – и здоров». Но вот месяц прошел, а с ним ничего не произошло. Что он сделает? Ну, может, еще месяц полечится по инерции. Но уже без веры. А потом, без сомнения, бросит лечиться.

Так что умный лекарь знает, что пациента нужно лечить насколько можно качественно и насколько можно быстро. При этом его нужно всячески подбадривать, но никогда нельзя ничего обещать, а тем более гарантировать.

Я понимал, что все методы, которые пытался передать мне наставник Ву, абсолютно правильные и прекрасно работают. Но что поделаешь, видимо, я слишком простой человек для непростых «умственных» практик. Поэтому даже после обучения у Ву мне все равно больше нравились простые методы вроде тех, что преподавала нам тетушка Сюин. Поэтому я продолжал использовал их и для себя, и для тех, кого лечил.

Впрочем, Ву однажды сжалился и тоже передал мне полезное простое правило. Он называл его простейшим методом концентрации Ци.

– Суть тут в том, – наставительно говорил он, – чтобы каким-то простейшим образом увеличить концентрацию энергии в нужной тебе области. Разумеется, можно вести Ци с помощью ума, как это делается в более или менее сложных методах Ци-Гун, но для того, чтобы уметь таким способом концентрировать Ци, нужно иметь ум, способный к концентрации. У тебя же с этим плохо, твой ум все время мечется, поэтому тебе придется больше полагаться на другие способы.

– Ты когда-нибудь видел театр теней? – неожиданно перевел он разговор.

Еще бы я не видел, однажды я даже побывал на роскошном представлении, когда доставлял донесение наместнику провинции. Когда я прибежал к его дворцу, оказалось, что он занят: смотрит представление в театре теней. Театрик был его собственный и находился прямо во дворце.

Увидев перед собой тощее и запыхавшееся ничтожество, жирный стражник велел мне ждать у ворот дворца. Но донесение было срочное и ждать я не мог. Да и, честно говоря, не хотел. Поэтому я показал стражнику свой «волшебный» жетон. Жетон был изготовлен из простой красной меди и ничего волшебного в нем, разумеется, не было. Волшебными были два иероглифа, начертанные на меди. Означали они «Воля императора» или приказ Сына Неба» и открывали любую дверь в любое время. Так что напыщенные стражники, до того с презрением глядевшие на запыленного ободранца (когда мне это было удобно, я часто принимал подобный облик, ибо в пути всякое случается, а такой нищенского вида персонаж почти не привлекает внимание ввиду своей ничтожности) в пропитанной потом одежде, тут же сменили выражение своих откормленных морд и почтительнейшим образом проводили меня к наместнику. Получив приказ, наместник тут же отправился его выполнять и писать ответ, а у меня образовалось несколько часов времени, чтобы отдохнуть. И тут (помню, я тогда еще сам себе удивлялся) вместо того, чтобы отправиться на кухню, основательно поесть и завалиться спать, я вступил в беседу с человеком, который заведовал этим театриком.

Благо, я человек общительный и могу разговорить кого угодно. Правда, меня чужие разговоры вообще не интересуют, я больше люблю поговорить сам, но тут я (второй раз за вечер!) изменил своим привычкам и попросил Мастера теней (даже мой язвительный язык не поворачивался называть его иначе, как мастером) показать, как все это действует. Мастер теней оказался человеком добродушным и почти таким же разговорчивым, как я. И он, видимо, понимая, что я ему никак не конкурент, стал показывать мне свои секреты. Причем, делал это явно с удовольствием. Еще бы, каждый «любит поговорить о том, что любит». Попроси меня рассказать о беге… Я такого понарассказываю и понапоказываю! Я даже приглашу человека с собой побегать и я не я буду, если не загоняю его до полусмерти.