Текст книги "Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка"

Многие считают меня императором-воином. Но на самом деле я император-торгаш, и там, где можно обойтись деньгами, я вообще стараюсь не воевать. Если же мне кажется, что войны не избежать, то я умею воевать, не начиная войну. Этот метод я называю «кошелек-на-веревочке». Старый фокус, когда на дорогу бросают туго набитый какой-то дрянью кошель, к которому привязана тонкая незаметная нить. Увидев этот кошель, прохожий тянется за ним, и тогда сидящий где-нибудь на обочине, спрятавшись за кустом, человек тянет за ниточку и кошель начинает «убегать» от прохожего. Фокус этот известен всем от мала до велика, но практически все попадаются на него, ибо каждый человек считает себя особенным и думает, что кому-кому, а ему точно повезет и кошель окажется не «подставным», а настоящим и полным монет.

Этот метод я ни от кого не скрываю, ведь он работает, даже когда противник знает о нем. Не действует это только на мудреца, но если во главе соседнего царства стоит мудрец, то с этим царством нужно дружить. Ибо от союза с мудрецом всегда больше пользы, чем от войны с ним.

Поэтому вообще воевать ни в коем случае не нужно, ведь война – это хаос и расходы, а мир – это порядок и накопление. Поэтому, кстати, в империи гражданский чиновник всегда считается важнее военного одного с ним ранга. Общее правило простое: хочешь жить богато – живи мирно.

Но если твой сосед хочет начать войну, то он рано или поздно начнет ее. Поэтому лучше сделать так, чтобы он сделал это в удобное тебе время и в удобном для тебя месте. Так что я лишь создаю ситуацию, которая ему кажется выгодной для начала войны. Если соседний царь начнет ее, то наверняка проиграет, ибо ситуация полностью создана мной и потому мною же контролируется. Ведь моя армия находится на самых удобных, хорошо изученных и основательно укрепленных позициях; солдаты обучены, накормлены и готовы в огонь и воду, ведь они ни на кого не нападают, а защищают свою собственную землю. Если же сосед ни при каких условиях не нападет на меня, я это оценю и предложу ему свою дружбу и союз. Но, увы, такого еще ни разу не было. Я всей душой ненавижу войну, я хочу, чтобы народ пахал и сеял, чтобы закрома ломились от зерна и чтобы я не видел в империи ни одного нахмуренного лица. Но как бы я ни старался, жить совсем без войны у меня не получается. Да и не получится. История страны записывается уже несколько тысяч лет и ни одному императору не удавалось избежать войны. Так почему это должно удаться мне?».

Император даже соизволил наглядно продемонстрировать мне метод «кошелек-на-веревочке». Однажды он пригласил меня на соревнования борцов. Обычная борьба, никаких ударов, только броски, захваты и удушения. Это было чрезвычайно популярное действо, проходившее раз в году и собиравшее лучших борцов всей империи.

Перед началом состязаний император отвел меня в зал, где разминались борцы, и указал на здоровенного мужчину, оказавшегося чемпионом трех предыдущих состязаний.

– Как ты думаешь, – спросил он меня, – сколько приемов знает этот человек?

Я недоуменно пожал плечами. Как можно сказать, сколько и каких приемов известно чемпиону огромной страны?

– Ну, может, я не точно спросил, – засмеялся император, увидев мое недоумение. – Так что отвечу сам. Знает он множество приемов, но по-настоящему умеет делать только один. Он выставляет вперед одну ногу и когда противник пытается захватить ее, он ловит его, бросает на землю и душит.

– Но если у него всего один «рабочий» прием, – удивился я, – то все его соперники наверняка готовы к этому и умеют противостоять этой технике. Кроме того, какой дурак станет проходить ему в ноги, зная, что может попасться на этот трюк.

– Все знают и все попадаются! – засмеял император. – Чемпиона учит его отец, а он большой хитрец, может, даже больший, чем я. Когда я спросил его, как один и тот же фокус может неизменно удаваться, он сказал, что хороший борец действует исключительно на основании рефлексов. И когда он видит возможность для хорошего захвата, он ее никогда не упустит. Точнее, этого не допустит его тело. Это подобно тому, как тигр, не раздумывая, прыгает на свою жертву. Или на то, что ему кажется жертвой. А каждый их этих ребят считает себя тигром, а соперника жертвой. Вот таков их «не философский» образ мысли.

Из любопытства я остался посмотреть на соревнования. Все вышло так, как говорил император. Все борцы знали про уловку (хотя какая же это уловка, если про нее все знают?!) чемпиона, но все его соперники рано или поздно пытались захватить его как бы «неловко» выставленную ногу, которая в борьбе называется «подарком». И каждый из них думал, что у него-то уж точно получится. Но чемпион так и остался чемпионом.

– Видишь, – сказал мне император, – все люди одинаковы и то, что работает для простого борца, работает и для правителя царства.

А сидевший рядом наставник Ксан добавил:

– Это естественно, ведь эти правители умеют править своим царством не лучше, чем эти, – тут он пренебрежительно махнул рукой в сторону помоста, на котором проходили схватки, – умеют бороться. У любого человека, что бы он ни делал, главное не сила и техника, а спокойный, способный сосредоточиваться ум. Ну и, разумеется, умение им пользоваться.

Ваш ум постоянно думает, рассуждает, объясняет, доказывает, делает выводы, обсуждает, планирует, проецирует образы, вспоминает прошлое, мечтает о будущем. И все это длится до тех пор, пока сон не овладевает им. Ум никогда не молчит, он постоянно в движении, прыгает с места на место, как обезьяна. Чтобы познать что-то глубоко, чтобы узнать истинную природу того, что есть, ум должен быть пассивным, спокойным, молчащим, тихим. Как это сделать? Требуется много факторов, чтобы успокоить ваш ум. Наиважнейший из них – это ваш реальный и искренний интерес к тому, чтобы сделать ваш ум молчащим и спокойным. Этот интерес должен быть очень-очень глубоким. Если это не так, вы никогда не сможете искренне следовать какому-нибудь методу, технике или пути.

Чандра Свами Удасин

Правило «дели, как хочешь, складывай, как тебе нужно»

Итак, прежде всего ваше желание успокоить ум и сделать его тихим должно быть искренним. Ум надо воспитывать, обучать и направлять, как ребенка. Дисциплина и правильное мышление – это самое главное. Все те двенадцать буддийских правил, предписывающих, как надо себя правильно вести настоящему буддисту, очень важны для всех ищущих. Вам надо следовать всем этим предписаниям с полной искренностью и терпеливо работать, для того чтобы ваш ум стал спокойным и тихим.

То, как вы дышите, очень сильно влияет на ваш ум. Вы наверняка замечали, что, когда ваш ум находится в напряжении, ваше дыхание становится учащенным и неритмичным. Когда же ваш ум сравнительно спокоен и тих, дыхание становится замедленным и ритмичным. Итак, если с помощью упражнений вы можете сделать ваше дыхание более глубоким, замедленным и ритмичным, это поможет вам сделать и ваш ум более спокойным и тихим.

Чандра Свами Удасин.

Я много думаю о том, как бы мне успокоить свой ум. Вообще говоря, это смешное использование ума: заставлять его думать о том, чтобы поменьше думать. Я и в путешествия-то отправился, чтобы мой ум переключился на что-то простое, чтобы он перестал «кипеть и булькать».

Но все идет несколько не так, даже в пути я постоянно предаюсь каким-то воспоминаниям, думаю о том, что давным-давно прошло. Впрочем, так поступает любой человек. А чем я лучше прочих?!

Но бывает время, когда приходится вернуться в настоящее. Именно такой момент и наставал сейчас, ибо парочка в мундирах, бегло оглядев зал, уже направлялась ко мне. Как это они меня так быстро вычислили? Может, я просто выделяюсь среди здешних завсегдатаев так же, как они в своих мундирах выделяются в толпе простолюдинов? Вот уж кого было видно за версту, несмотря на то, что одеты были они не в парадную форму, которую носили во дворце. Но я-то одеваюсь скромно, а веду себя еще скромнее. Хотя… Еще не было постоялого двора, где бы хозяин не оказывал мне особого уважения. А может, любой владелец трактира был немного психологом и, видя степень упитанности моего осла, понимал, что бедный человек не стал бы откармливать упрямое и строптивое животное до такой степени?

Подошедшую парочку я мысленно рассчитал «на первый – второй» и про себя назвал более высокого Первым, а более низкого (хотя и он был тот еще верзила) – Вторым.

Насколько я помнил из своего дворцового прошлого, двумя основными отличительными чертами императорской стражи были неописуемая наглость и пренебрежительное отношение ко всем окружающим. Поэтому я был весьма удивлен тем, как вежливо обратился ко мне Первый. Интересно, кстати, кому я мог понадобиться, кто мог их послать и кто велел им вести себя вежливо со мной? И вообще кому я нужен, ведь с тех пор, как я покинул дворец, прошло тринадцать лет? Прежний император три года как умер, его сыну, моему прежнему ученику, я вряд ли мог понадобиться, у него и без меня хлопот выше головы. И как они меня нашли, ведь империя велика, а куда я поеду известно лишь моему ослу?

Пока понятно было лишь одно: тот, кто их послал, обладает большой властью, ибо кто попало не раздает приказов императорской страже. И этот кто-то хорошо относится ко мне, ибо приказал им вести себя вежливо. Иначе они мне уже вязали бы руки. Во всяком случае, попытались бы.

– Интересно, кстати, – закралась мне в голову шальная мысль, – а сумел бы я управиться с ними двумя?

Я видел, как их обучают, меня мастер Ксан однажды водил на «экскурсию» к ним на занятия. Правда, квалификация их наставников вызывала у Ксана лишь усмешку и он показывал мне их тренировку в качестве примера, как не нужно делать. Но я ведь уже не юноша, а парни молодые, очень крепкие и хорошо натасканные.

Но чего тут думать, сейчас мне все и объяснят.

– Господин Вейж, – обратился ко мне Первый, – нам приказано передать вам пакет.

Вот оно что! Хорошо знакомая печать и хорошо знакомый почерк мастера Ксана на конверте. Я мало знал людей, которые умели так красиво писать. Ну, разве что придворные каллиграфы. Теперь понятно, почему они такие вежливые. Хотел бы я посмотреть на того, кто посмел бы ослушаться наставника и друга бывшего императора. Кстати, и молодой император относился к Ксану с большим уважением. Правда, как ни настаивал отец, он не захотел учиться у Ксана, говорил, что внутренний стиль – это слишком сложно, слишком долго и что он будет лучше учиться у мастеров внешнего стиля, где все видно, все понятно и мастерство достигается намного быстрее. Однако несомненное мастерство Ксана наследный принц признавал и относился к нему, как к учителю отца, то есть, как к «деду по искусству».

Кроме того, что Ксан пользовался уважением императора-отца и императора-сына, он прекрасно мог и сам заставить кого угодно уважать себя. Как-то я сам стал свидетелем забавного представления. Забавного потому, что Ксан, несмотря на свою несомненную суровость, был человеком гуманным – как сам он говорил, «никогда не проявлял жестокость без крайней на то необходимости». Дело было на одном из «внутренних» приемов, которые прежний император достаточно часто устраивал для своего ближайшего окружения. Функций у таких приемов было несколько, но основными император считал две: развлекательная и «напоить-посмотреть-спровоцировать».

Разумеется, на этих приемах присутствовали и трое наставников, обучавших принца воинским искусствам. Все они были известными мастерами и каждый прекрасно знал себе цену. Я не помню, как это началось, но один из них отчего-то начал задирать наставника Ксана. Этот человек заслуженно считался большим искусником по части владения двумя ножами и носил прозвище «Засапожник» за то, что никогда не расставался с парой ножей, которые прятал в голенища своих роскошных сапог.

Несмотря на свою всем известную грубость, выражался Засапожник весьма вежливо (это же императорский прием, а не базарная площадь), но смысл его высказываний был совершенно однозначен: при всем его глубочайшем уважении к господину Ксану, искусство последнего вызывает у других мастеров большие сомнения, ведь господин Ксан прилюдно никогда и ни с кем не вступал в поединок. И никто не знает, почему. Возможно, он просто не слишком в себе уверен?

У Ксана, как я уже успел заметить, была красивая привычка «не слышать», которой он с большим умением пользовался в некоторых ситуациях. Он говорил о ней так:

– Ну, допустим, тебя оскорбили. Но если ты этого не услышал, то как бы ничего и не произошло и тебе никак на это не нужно реагировать и не нужно ни во что ввязываться. То же самое касается и «не увидел». Этот метод преподал мне мастер Бао, который говорил, что преподает мне не столько искусство воинское, сколько искусство жизни.

«Не слышал» Ксан и в этот раз. Он продолжал спокойно есть, не обращая ни на чьи слова никакого внимания.

Еще в детстве отец наставлял меня: «Разговоры во время еды нарушают гармонию приема пищи. Дело в том, что ум отвлекается от процесса еды, человек не обращает внимание на вкус того, что он ест, и перестает получать удовольствие от еды. Соответственно ухудшается процесс пищеварения. И кому нужна такая еда, от которой ни удовольствия, ни пользы?! Есть еще и побочный эффект: когда человек болтает во время еды, он мешает есть не только себе, но и окружающим, чем сразу демонстрирует свою невоспитанность».

В этом смысле Ксан повел себя как исключительно благовоспитанный человек. Он просто «не видел – не слышал» Засапожника. Он пришел на императорский прием и вел себя как на императорском приеме. Хотя сам император конфликтные ситуации на приемах не только позволял, но даже иногда способствовал их возникновению. Собственно, как я понимал, именно в этом и заключалась суть этих приемов: посмотреть, кто чем дышит, а какая ситуация может выявить это ярче, чем пьяный конфликт?

Правда, судя по удивленному выражению лица, император не мог предположить, что кто-то решится возвысить голос на самого Ксана. И ему было явно интересно, чем это закончится. Впрочем, я заметил, что было интересно и всем остальным. Кроме Ксана…

Я сидел рядом с Ксаном и потому сумел услышать, как император тихо спросил его:

– Может, приказать выкинуть его?

– Зачем? – удивился Ксан. – Он же наставник принца, и после такого позора придется искать нового. А он, насколько я понимаю, хорош в своем деле. А то, что груб, так никто не может требовать вежливости от такого человека. Для обучения философии у нас есть господин Вейж, который заодно преподает принцу манеры благородного мужа. К тому же всем интересно, чем все это закончится. По-моему, и вам тоже, ваше величество.

Хотите, расскажу, как мой учитель, мастер Бао, обучал меня обращению с лошадьми?

– Не понимаю, причем тут лошади, – засмеялся император, но ты же ничего просто так не говоришь. Тем более, ты почти никогда не рассказываешь про мастера Бао. Видимо, слишком уважаешь его, чтобы болтать о нем попусту. Так что я с удовольствием. Думаю, и другим не помешает послушать?

– Точно не помешает, – кивнул Ксан, – может, до кое-кого и дойдет. Хотя я в этом не уверен.

– Тихо! – возгласил император, при желании умевший превращать свой весьма приятный голос в суровый рык полководца. – Уважаемый наставник Ксан желает рассказать нам историю о своем учителе Бао.

– Мастер Бао любит лошадей, – не торопясь начал Ксан. – Человек он не бедный, и у него их немало. Он прекрасно разбирается в них и считается большим знатоком по части их дрессировки. Это вполне понятно, ибо он дает своим ученикам, так сказать, «всеобъемлющее» образование, включающее в себя, в том числе, и стрельбу из лука на скаку. А для этого требуется безупречно выдрессированная лошадь. Обычно мастер Бао сам не обучает лошадей, говорит, что у него и с учениками хлопот достаточно, но изредка, когда попадется лошадь с «трудным характером», с которой никто не может управиться, он берется за дело сам. При этом он предпочитает использовать мягкие методы.

Например, если жеребенок кусается, то он не торопится его перевоспитывать, допуская, что тот делает это не со зла, а от скуки или от недостатка внимания. В общем, развлекается. И мастер Бао надеется на лучшее и рассчитывает, что воспитанный в добре жеребенок перерастет эту плохую привычку и перестанет кусаться. Так что поначалу он велит своим конюхам надевать толстый халат и «не замечать» укусов. Может, лошадке надоест это дело. Кстати, он говорит, что люди не слишком отличаются от животных и тактика «не замечания укусов» работает и с ними. Разумеется, до поры до времени.

Он доходил до того, что иногда даже поощрял лошадь, давая ей морковку за попытку укусить его. Увидев это, я поразился. На это мастер Бао сказал, что, во-первых, ни одна лошадь не сможет укусить его (а той, которой это удастся, он даст не одну морковку, а целый пучок), а, во-вторых, он таким образом приучает ее кусаться по команде и за вознаграждение. И когда лошадь привыкала кусаться только по его команде, мастер Бао переставал отдавать ей такие приказы и лошадь переставала кусаться. К этому времени она привыкала к тому, что за выполненный по приказу укус ей дают поощрение, поэтому кусаться «бесплатно» ей становилось неинтересно.

Когда я сказал, что метод поощрения неправильных действий сам по себе неправилен, мастер Бао ответил, что он все выворачивает наизнанку и потому он сам неправильный учитель, все его методы неправильные. И меня он тоже учит неправильным способом, делая все «наоборот», не так, как принято в нормальных традиционных школах. Но его неправильные методы работают лучше правильных, и потому непонятно, какие методы правильные, а какие – нет. В общем, совсем заморочил мне голову.

Правда, бывали случаи, когда «неправильные» способы не работали и Бао переходил к правильным. С этого момента он позволял конюхам бить лошадь по морде, причем достаточно сильно, иногда просто чем под руку попало. В общем, рано или поздно любой конь, принадлежащий Бао, приобретал хорошие манеры.

И вот однажды я увидел на конюшне у Бао новую лошадь. У Бао не было плохих лошадей, но эта зверюга выглядела просто по-царски. Когда Бао сообщил, что конь этот достался ему бесплатно, я не удивился. Может, кто-то из его прежних учеников, зная его любовь к лошадям, решил сделать своему дорогому мастеру подарок. Но все оказалось совсем не так, как я думал. Оказалось, что этот конь при всей своей неописуемой красоте и породистости был ужасно зловредным животным, которое кусало всех, кто «под зуб подвернется». Прямо не лошадь, а свирепая собака, только намного больше, сильнее и с огромными зубами. Избавить его от этой привычки не могли никакими побоями (от них он становился только свирепее), и когда он изувечил руку очередному конюху, его решили просто пустить на конину. Но на его лошадиное счастье хозяин решил сделать последнюю попытку и подарил коня мастеру Бао, естественно, сообщив тому, какое сокровище ему достается. Бао это совершенно не взволновало. Он считал, что главное – это ум, и если человек не способен справиться с лошадью, то он глупее этой самой лошади. И если лошадь не уважает такого человека, то она совершенно права.

Бить жеребца мастер Бао не стал, говорил, что его и до того достаточно били. Так что бить бедное животное незачем, тем более, что он, Бао, знает, как превозмочь эту дурную привычку всего за минуту.

Бао сказал, что это настолько просто, что с этим управлюсь даже я. Думаю, дело было в том, что он увидел, что я боюсь этого коня, ибо «бедное животное» было огромным черным зверем, который колотил копытом в стенку своего стойла так, что, казалось, будто он вот-вот разнесет всю конюшню в щепы.

Назавтра Бао приказал мне развести костер прямо возле конюшни и сварить большую репу. Потом велел мне надеть халат с длинными рукавами, аккуратно, чтобы не обжечься, спрятать репу в рукав и идти кормить жеребца. – Если он тебя не тронет, просто другой рукой подашь ему ведро с едой, – наставлял он меня. – Если же захочет укусить за руку (а он обязательно захочет, он покалечил не одного конюха и его не до сих пор не убили лишь из-за того, что он стоит дороже десятка конюхов), то ты засунешь ему в пасть эту репу. Варил ты ее прямо у ворот конюшни, так что она будет как раз «с пылу с жару». В общем, не тронет он тебя, считай, что ему повезло. Тронет – получит мгновенное и неожиданное наказание, которого никогда не забудет, потому что распаренная репа прилипает к деснам и к небу и избавиться от нее он никак не сможет. И будь внимателен, эта скотина очень быстрая. Правда, ты быстрее, и намного.

Я точно выполнил указание мастера Бао, особенно про «будь внимателен». Еще бы, ведь этот огромный жеребец вызывал у меня настоящий ужас. Но все вышло в точности, как сказал Бао. Бедный конь (к тому времени мне его было уже жалко) очень страдал и с неделю вообще не мог есть. Зато с того дня он вообще забыл, что значит кусать человека. А, учитывая, что я лечил его, смазывая ему десны мазью, которую выдал мне Бао, он очень привязался ко мне, и искусство стрельбы на скаку я осваивал на нем.

Когда конь перестал кусаться, Бао показал мне еще один фокус. Он тайком от меня научил его кусаться снова, после чего однажды позвал меня в конюшню, велел вытянуть руку и приказал коню: «Возьми». Конь аккуратно прикусил меня за предплечье. Куртки на мне не было, зубы у жеребца были огромные, а какой у него был характер и что он сделал с предыдущими конюхами я помнил прекрасно. Я замер и стоял, стараясь не шелохнуться. Через минуту до меня дошло, что конь держит мою руку скорее губами, чем зубами. Я посмотрел на Бао, тот улыбнулся и приказал коню: «Отпусти».

Когда мы вышли из конюшни, я посмотрел на свое предплечье. На нем не было даже отпечатков от зубов.

И я тут же принялся выпытывать у Бао, как ему удалось так выдрессировать эту зверюгу.

Ответ его был короток:

– С помощью простой морковки.

Так что для всякой лошадки найдется своя морковка. А для тех, кто плохо понимает, этой морковкой может послужить только что сваренная репа.

Когда мастер Ксан закончил свой рассказ, император одобрительно кивнул:

– Весьма поучительная история, – сказал он, обводя присутствующих внимательным взглядом. – Для тех, кто понял ее мораль.

– А особенно для тех, кто понял и сумел не обидеться, – с усмешкой добавил Ксан.

Несмотря на свою грубость, Засапожник был не дурак. Он все понял, но не сумел скрыть свою обиду.

– Это кто тут жеребец?! – зарычал он. – И кто тут будет меня укрощать?!

– Ну, вообще-то это не моя работа, не мой стиль, да и не мой уровень. – Ксан легко поднялся с места. – Но я не люблю лишний шум и беспорядок. Так что если император позволит…

– Как я могу вам что-то запретить, мастер Ксан? – сделал удивленное лицо император. – Ведь вы же мой учитель. Да к тому же мне самому интересно посмотреть на что способен этот Засапожник, – очень тихо добавил он. – Ведь за вас мастер Ксан я могу не волноваться?

– И за Засапожника тоже, – засмеялся Ксан, – разве что поумнеет немного. Хотя в этом я не уверен.

Увидев, что император не возражает, все собравшиеся радостно загудели. Видимо, «посмотреть на что способен этот Засапожник» было интересно не только императору. Да и мастера Ксана никто в деле ни видел, ибо их занятия с императором проходили за закрытыми дверьми.

Засапожник уже стоял в середине зала. Когда Ксан приблизился к нему (а надо сказать, шел он очень не торопясь), Засапожник тут же оказался возле него и рассыпался буквально дождем ударов. Ногами он почти не бил, зато у него была изумительная техника рук. Его ладони так и порхали в воздухе. Именно в воздухе, ибо задеть Ксана ему не удалось ни разу, хотя казалось (а, может, так оно и было), что Ксан движется заметно медленнее. Потом он вдруг несильно толкнул Засапожника в грудь, и тот, отлетев на несколько шагов, сильно врезался спиной в каменную колонну. Видимо, толчок только казался легким, потому что «отклеился» Засапожник от колонны с явным трудом. Дыхание его сбилось, а лицо было перекошено то ли от боли, то ли от ярости. Видимо, он совсем потерял контроль, потому что в его руках появились ножи. Сделал он это совершенно мастерски, так что я, например, даже не заметил, когда и откуда он успел достать их.

Взглянув на императора, я увидел, что тот уже поднял ладонь, видимо, собираясь отдать приказ страже. Но тут же опустил ее, услышав спокойный, как всегда, голос Ксана:

– Это была морковка. И я очень надеюсь, что до пареной репы дело не дойдет.

Не знаю, что подразумевал Ксан под «пареной репой», но Засапожник уже явно был не в состоянии думать. Видимо, он настолько озверел, что забыл, где находится. Ножи в его руках пришли в движение и стало казаться, что вокруг него образовались две сверкающих сферы. На самом деле это была та же техника рук, которую он использовал только что, только теперь его ладони не были пустыми.

Ксана, по-моему, происходящее даже забавляло, он легко уходил от яростно наскакивавшего на него Засапожника и даже одобрительно кивал. Мне казалось, что ему явно нравилось его искусство владения ножом.

Потом Ксану, видимо, надоело и он шагнул вперед, прямо под сияющие дуги, которые описывали ножи Засапожника. Что было дальше я не совсем понял, потому что все произошло даже не быстро, а мгновенно. По принципу «было одно, и тут же стало другое». Один нож улетел и со звоном ударил в мраморную статую, стоявшую в противоположном от стола углу, а второй (каким-то чудесным образом оказавшийся в правой руке Ксана) оказался уперт прямо в яремную ямку Засапожника. При этом левая рука Ксана мягко обнимала Засапожника за затылок, не давая тому отодвинуться назад.

– А это уже репа, – по-прежнему спокойно сказал Ксан, дыхание которого ничуть не участилось, – Чуть нажать, и она станет пареной. Но это уже не обожженное небо и десны, тут уже никакие мази не помогут. При этом он смотрел в глаза Засапожнику, лицо которого стало каким-то серым.

Ксан, не торопясь, убрал нож от шеи Засапожника и небрежным движением провел лезвием по его халату. Халат разошелся, будто разрезанный бритвой.

– Надо же, какой острый! Видать, ты его каждый день точишь, – восхитился Ксан. – Ладно, – с этими словами Ксан потрепал Засапожника по затылку, – забудем, – и он легким движением оттолкнул Засапожника от себя. Тот отлетел в тот же угол, где валялся его нож, подобрал его и как-то совершенно незаметно исчез. Мне показалось даже, что он стал меньше ростом. Хотя, скорее, он «утратил форму» – потерял свою горделивую осанку.

Сам же Ксан остался стоять посреди зала и продолжал внимательно рассматривать нож:

– И сталь хорошая, и заточка правильная. А ручка вообще произведение искусства. Настоящая старая работа. Давно я таких не видел. Не желаете ли взглянуть, ваше величество? – обратился он к императору.

– Охотно, – ответил тот.

– Только он очень острый, – многозначительно сказал Ксан, внимательно глядя на императора. – И баланс прекрасный, такие ножи еще и очень удобно бросать.

– Само собой, – как-то невпопад ответил император, не отводя при этом глаз от Ксана.

– Ну, раз само собой, – ухмыльнулся тот… И тут неожиданно для всех раздался свист ножа, брошенного совершенно незаметным движением кисти. И нож этот, надо отметить, летел прямо в императора. Тот даже не пошевельнулся, только поднял ладонь, в которую, как мне почудилось, воткнулся нож. Но так только казалось. На самом деле лезвие ножа было аккуратнейшим образом зажато между средним и указательным пальцами императорской длани.

Зал охнул, пришедшая в себя стража устремилась к Ксану, который так же спокойно стоял посреди зала.

– Всем стоять! – загремел император.

Стражники, как вкопанные замерли прямо там, где их застала команда.

И император (уже своим обычным негромким и мелодичным голосом) продолжал:

– Напоминаю всем: это мой наставник Ксан. Что бы он ни сделал, у него есть на это мое соизволение. Так что не нужно набрасываться на него со всех сторон. Тем более, я не уверен, что вы бы с ним управились. Даже все вместе.

– Можем попробовать, – без всякого вызова в голосе сказал Ксан. – Раз уж сегодня день показа… Тем более, здесь не только стража, но и их наставники, которые при желании тоже смогут принять участие.

– Ну уж нет! – засмеялся император. – Думаю, на сегодня развлечений более чем достаточно.

Назавтра император спросил меня:

– Ну, и что говорит философия по поводу вчерашней демонстрации мастера Ксана?

Мне стало слегка стыдно. Я, человек, зарабатывающий на жизнь философией, не подумал об этом. А император… Впрочем, чего тут стыдиться? Император на то и император, чтобы задавать вопросы. А этот вопрос был не просто вопросом императора, это был вопрос умного человека.

Хотя через минуту до меня дошло:

– Ничего нового, Инь в Ян и Ян в Инь. Показывая свое мастерство, учитель дает понять, каким может быть мастерство его ученика. Показывая мастерство своего ученика, учитель дает понять, каково его собственное искусство и умение обучать.

Наставник Ксан сегодня показал и то, и другое, ведь, прошу прощения, ваше величество, вы его ученик.

– Ну, да, – кивнул император, – показывая себя, Ксан как бы показывал меня, показывая меня, он как бы показывал себя. Впрочем, он много чего сегодня показал. Пусть подумают, может до кого-то и дойдет.

Поскольку на мне лежали обязанности старшего наставника, я должен был время от времени проверять, как справляются со своей работой прочие «преподаватели» принца. В этом, кстати, была еще одна неприятная сторона моей нынешней должности: я должен был инспектировать их, а они из-за этого относились ко мне с большой опаской. И что хуже, со столь же большой нелюбовью.

Они не понимали, что их занятия я посещаю не столько для проверки (чего их проверять, они лучшие мастера своего дела), сколько из-за своей привычки постоянно учиться. Учиться меня приучали с самого детства и доучили до того, что я сначала привык, а затем искренне полюбил это дело.

Мне очень нравился учитель математики, который считал, что даже самым сложным вещам нужно учить «на пальцах». Как-то раз я пришел как раз в тот момент, когда он попросил принца определить длину окружности и площадь круга. Для этой цели Математик выдал принцу простенький набор, с помощью которого тот должен был решить эту задачу: круг из плотной бумаги, ножницы, тонкую витую веревку и принадлежности для рисования: кисть, тушь и бумага.

Затем Математик произнес краткую речь о том, как важна для правителя математика вообще и умение определять площадь в частности. Ведь его величие определяется в том числе и площадью, на которую распространяется его власть. А его основное богатство определяется не столько стоимостью драгоценностей, хранящихся в сокровищнице, сколько количеством выращиваемого риса, которое, кстати, зависит от площади обрабатываемых земель.