Текст книги "Бездна Мурены"

Приговор прогрессу

Глава I. Саркофаг

Два дюжих омоновца выпрыгнули из серой будки грузовика, заехавшего во двор психиатрической больницы, и неспешно поднялись на крыльцо. Командир распорядился для начала проверить обстановку – не преувеличивает ли истеричная медсестра, позвонившая в милицию, масштабы трагедии. «Взбунтовавшаяся больница», о которой сообщила взволнованная гражданка, могла на деле оказаться парой токсикоманов, повздоривших из-за тюбика клея. Наверняка уже валяются в отключке. ОМОН привык усмирять вооружённых уголовников, разгоняя бандитские сходки и «стрелки». А в этой больнице даже решёток на окнах почти нигде не было.

Омоновцы вошли в здание без опаски. Они прекрасно понимали, что способны утихомирить здесь любого одним лишь своим суровым видом. На одного из них тут же обрушилось ведро, звякнуло по каске и загрохотало на керамической плитке пола. Переглянувшись, парни двинулись дальше. Уже менее расслабленно.

Ведро было предусмотрительно установлено на приоткрытую дверь накануне. Бортинженер проделал эту манипуляцию ещё до того, как позволил себе немножечко захмелеть. В настоящую минуту, заслышав предупредительный грохот, О'Юрич уже был наготове.

В мёртвой тишине холла раздалась пара хлопков. Одному из омоновцев шприц воткнулся в бедро. Второму, обернувшемуся на вскрик сослуживца, шприц попал аккуратно в оголившийся на мгновение участок шеи. «Буравчик Нечто» сразу устремился по организму, боец рухнул на пол, задёргался, изо рта его пошла пена. Омоновец со шприцем в ноге был ощутимо здоровее. У него всё плыло перед глазами, но он успел выволочь товарища на улицу, прежде чем «правило Буравчика» уложило на асфальт и его самого.

Командир ОМОНа с майорскими погонами вызвал раненым «скорую» и дал команду на штурм. В дверь и окна сначала полетели гранаты с «Черёмухой», а затем в больницу зашли бойцы в противогазах со щитами и резиновыми палками.

Сопротивления немногочисленные бунтари не оказывали. Кроме одного, особенно прыткого, вооружённого ветеринарной «пукалкой». Он умудрился задержать дыхание и в пелене едкого газа, практически на ощупь, вывел из строя ещё пару бойцов, прежде чем его жёстко угомонили: одному сломал руку, а второму полоснул консервной открывашкой по сухожилию на ноге.

Когда слезоточивый газ выветрился из помещений, освобождённые заложники – санитары и медсестра – разместились в разгромленной ординаторской для дачи показаний прибывшим операм по поводу бунта, побега пациентов и трупа санитара, обнаруженного в ванне.

Разведчики «Нулевого парсека» лежали на полу своего третьего штрафного «барака» вдоль кроватей, лицом в пол и с руками за головой. У буйного и основательно помятого Бортинженера, оказавшего сопротивление, руки были закованы в наручники за спиной. Прежде чем потерять сознание, он успел запихнуть Виталика под тумбочку, подальше от берцев бездушного противника.

Пара таких берцев прямо сейчас мерила шагами палату, ступая на уровне глаз уложенных на пол бунтарей. Принадлежали они командиру отряда милиции особого назначения, руководившему штурмом. Вместо каски на голове его был надет форменный берет. Имелся у командира омоновцев и другой, краповый, заработанный в боях. Но его он надевал лишь на официальные торжества.

Если бы майор сейчас всмотрелся в заплывшее от дубинок и кулаков лицо повнимательнее, то смог бы опознать в буйном пациенте сержанта Варова, который много лет назад тащил его, раненного, на себе к «вертушке», когда их взвод попал в душманскую засаду в кундузском ущелье.

Запись № 34. Старушка Земля встретила нас с распростёртыми объятиями и железными кулаками роботов правопорядка, которые в древние времена блюли законность. Железная поступь робота мелькает у меня перед глазами, он дожидается команды от властей, которые трусливо попрятались от нас, героев космоса, в своих кабинетах и панически решают нашу участь, заботясь прежде всего о комфорте собственных мозолистых задниц.

Земля не меняется. Напрасно руководящий орган Космосодружества перенесли сюда. Проклятое место. Здесь тысячелетиями копился страх перед прогрессом, властные мракобесы отвергали всё непостижимое их скудному умишку, держали стадо в темноте невежества. Техническая революция заменила штыки и нагайки роботами, но суть лицемерной власти осталась неизменной.

Бестелесые и прочие сверхразвитые цивилизации неспроста отказались примкнуть к Космосодружеству. Чиновники оного охотнее сгинут в Бездне Мурены, нежели признают свою убогость и укротят собственную алчность.

Покончив с формальностями, омоновцы отбыли с территории психбольницы. Побитые нуль-парсековцы перебрались с пола на кровати, оглядывая друг друга. Хуже всех выглядел О’Юрич. Он размял затёкшие после наручников запястья и взял на руки Виталика.

– Не бойся, мой зубастенький, всё кончилось, – успокоил он своего крокодила, поглаживая того по картонной голове.

– Уроды! – Шлемофонцев ощупывал новые шишки под своими золотистыми волосами.

– Всего лишь роботы. Посредством их манипуляторов власти пытаются нас укротить, – вздохнул капрал. – Дроиды, роботы. Видимо, мы обречены на это грубое посредничество.

Тут же заплывшее лицо Бортинженера исказила гримаса гнева – на лапке Виталика обнаружился свежий надрыв. О'Юрич заклеил его рану пластырем. Капралу при штурме вывихнули ступню, а у Штурмана оказалась сломана дужка очков. Эту проблему, в отличие от хромоты Зенита, тоже удалось решить при помощи лейкопластыря.

– Контактные линзы Левапа теперь намного стильнее, – прокомментировал Повар.

Шутка про контактные линзы оживила у многих воспоминание об оргаботе.

– Интересно, чью бы сторону занял Р-Нат в нашем замесе с роботами? – поинтересовался Дипер.

– Ты-то, Командор, я погляжу, месился, не покладая месилок! – Бортинженер зыркнул на того своими заплывшими глазами.

– Р-Нат выбрал сторону, когда развернул «Довженко-19» к Земле, поплатившись за это ссылкой в космическую пустоту, – напомнил капрал.

– Ништяк развернул! – Лыжников показал барабанной палочкой на свой синяк под глазом. – Прямо в нежные ручки железного бычья!

– Оргабот способен просчитывать сложнейшие вещи, – холодно возразил Зенит. – Но он бессилен против человеческой подлости.

В палату вбежал только что вышедший из неё Биолог.

– Там решётка! – взволнованно воскликнул он. – Нас замуровали!

– Ты ошибался, О'Юрич, – грустно улыбнулся капрал. – Ничего не закончилось – всё ещё только начинается.

Он встал и заковылял к выходу, припадая на повреждённую ногу и морщась от боли. За капралом гурьбой устремились все остальные.

Металлическая решётка перегородила холл, оставив пациентам третьей палаты проход вдоль стены шириной около полутора метров. По этому проходу экипаж мог попасть в надзорную палату и в туалет, в котором накануне прекратил своё функционирование дроид № 2. Остальное привычное для прогулок пространство стало недоступным.

О'Юрич подёргал прутья решётки, на лбу его от натуги проступили вены. Но клетка была сработана на совесть.

– Как в тюряге, – упавшим голосом произнёс Врач.

Побродив по отведённому им периметру, разведчики вернулись в свой отсек. Похожая решётка обнаружилась и снаружи окна. На побитых лицах экипажа читалось уныние.

– Теперь понятно, что тут трещало, пока роботы держали нас на полу, – мрачно заметил капрал. – Правительство заварило нас в Саркофаге.

– У этого долбаного правительства какое-то нездоровое внимание к нашим скромным персонам! – В голосе Левапа послышались истеричные нотки.

– Саркофагов на одной только Земле уже несколько, – продолжил делиться невесёлыми фактами Зенит. – Когда звездолёт с чем-то необъяснимым на борту совершает посадку, карантинно-таможенная служба не выпускает экипаж. Его, попросту говоря, замуровывают вместе с кораблём.

– Заживо хоронят, что ли? – Глаза Ровского выражали отчаяние.

– Не совсем. Пленникам Саркофага обеспечивают минимальную жизнедеятельность, а самих их исследуют. Иногда даже годами.

– Но потом-то выпускают, если ничего опасного не обнаружат? – допытывался Биолог.

– На моей памяти такого не случалось, – развёл руками капрал. – Кого-то отправили на Луну-6, чтобы исследовать позднее, после очередного прорыва в науке. Но большинство кораблей просто дозаправили и запустили в Безжизненную Зону.

– Эта сраная Зона, как я погляжу, любимое место у наших политиков, – зло проворчал Лыжников. – Вместе с их дерьмом там можно бесследно упрятать всё что угодно. Включая любого неугодного.

– Есть мнение, что в копропараллаксаторы надо запихать всех политиков и отправить в один конец, – заявил Дипер, ненадолго оторвавшись от книжки и имея в виду явно не Гваделупу. – Говно к говну.

– Разумное мнение, – одобрительно кивнул Бортинженер.

– Давайте всё-таки надеяться, что среди политиков Космосодружества ещё остались разумные и вменяемые патриоты, – попытался пресечь панический настрой капрал. – Иначе Бестелесые сгинули в Бездне зря. И все наши усилия тоже терамской каракатице под хвост. Тогда можно просто расслабиться, и пусть хоть на Луну-6 посылают, хоть в прибежище дерьмовозов.

– Ну не скажи, капрал, – возразил Штурман. – Лично я бы выбрал консервацию на Луне-6 вместо медленного прожаривания в Безжизненной Зоне.

– Не надейся, четырёхглазый, – злорадно хохотнул Шлемофонцев. – Наши треугольнички устроили такой переполох, что земное начальство будет жидко обделываться каждую ночь, пока не испепелят эти светящиеся фигурки и тех, на ком они проступили. Так что Луна-6 никому из нас не светит.

– Как же отвратительно наша планета стала выглядеть. – Вонахап прижался лбом к стеклу иллюминатора. – Особенно через решётки.

В отсеке воцарилось молчание, разведчики погрузились в мрачные раздумья о ближайшем будущем. Чтобы отвлечься от тяжких мыслей и не впасть в давно не навещавшую его депрессию, Повар взялся учиться крутить пальцами барабанную палочку. Каждый раз, когда она со звонким стуком падала на пол, увлечённый чтением Командор испуганно вздрагивал и что-то недовольно бормотал себе под нос.

Запись № 35. Итак, случилось худшее из ожидаемого. Саркофаг. Вместо чествования своих героев, вернувшихся из дальнего похода, Земля смачно плюнула нам в лицо. Неблагодарная планетка. Пусть попробует харкнуть в наглую морду Белой Мурены, когда та заявится предъявить своё право сильного. Поищи тогда, Земля, защитничков, которых ты оплевала, сослала на Луну-6 и похоронила в Безжизненной Зоне! Щупальца Мурены, не встретив отпора, обовьют твою сферу и раздавят, словно сгнивший арбуз.

Эмоции, вызванные несправедливостью, затмевают мой рассудок. Кроме кучки грязных политиков в Космосодружестве есть огромное количество граждан, которые помнят о подвигах предков и чтут их. Сытый чиновник безразличен к печальной участи Бестелесых и даже рад гибели их цивилизации. Чем выше уровень прогресса, тем нагляднее становится бессмысленность существования клеща на теле общества. Клеща, который насасывается до тех пор, пока не лопнет, не отдавая ничего взамен.

Наш отряд косморазведчиков продолжает борьбу за торжество прогресса. Мы утрёмся, раны заживут, а к горечи в душах мы уже свыклись. Надвигающийся на нас враг не станет церемониться и с одинаковой яростью раздавит и сидящего в тракторе работягу, и торчащего на золотом унитазе паразита. Необходимо попытаться донести информацию о Бездне Мурены до порядочных и неравнодушных людей. Они, я верю, ещё остались. Даже на Земле.

– Андрюша!

Члены экипажа от неожиданности привстали с кроватей и дружно повернулись в сторону тихо прозвучавшего голоса. С той стороны решётки стояла медсестра Лерова.

– Аптечка ты бестолковая, – холодно ответил Повар. – Меня зовут Эндрю. Перенастрой уже свои ржавые шестерёнки!

Галера просунула сквозь прутья увесистый газетный свёрток и скрылась в темноте холла. В передаче обнаружился батон, кусок подсохшего сыра и семь гранёных стаканов, вставленных один в другой.

Лыжников наломал батон и сыр на всех, соорудив некое подобие бутербродов. Запивали бесхитростную еду водой из-под крана.

– А Галера-то – того, – хитро подмигнул Шлемофонцев. – В нашего кока втрескалась!

– Это вам, наркоманам, неодушевлённые предметы баб и друзей заменяют, – парировал Лыжников. – Кибераптечка всего лишь выполняет свою основную функцию – следит, чтоб мы не сдохли раньше времени.

– Надеюсь, таблетки тоже продолжит выдавать. – На лице Врача отразился неподдельный испуг. – На голяке я кони двину раньше, чем от голода.

– Интересно, а робот может влюбиться в человека? – задался очередным непростым вопросом любознательный Штурман.

По отсеку прокатился смешок.

– А человек в человека? – В голосе Биолога почему-то явственно звучали нотки недовольства. – Инстинкт размножения – изученное природное явление, а любовь – выдумка всяких творцов-страдальцев.

– Тебя просто ни разу никто не любил, – возразил ему Повар.

– И никто ни разу не дал, – хохотнул Серджио.

– Ну не опускайтесь вы до уровня насекомых! – раздражённо воскликнул Ровский. – Элита космической разведки, блин!

– А вот в Гваделупе всё настолько гармонично, – вступил в беседу Дипер, – что аж оторопь берёт, как такая замкнутая сбалансированная экосистема сумела сохраниться до наших дней в её первозданном великолепии.

Все в который раз удивлённо посмотрели на Командора, который ещё недавно не мог выдавить из себя даже односложной фразы, чтобы не проглотить её окончания, а последнее время воистину блистал красноречием. Правда, смысла в его заявлениях больше не стало.

Обратив на себя внимание, Дипер по своему обыкновению не нырнул под одеяло, а решил предъявить подтверждение сказанному, зачитав вслух небольшой отрывок из своей любимой книжки:

Гваделупский меланерпес – птица семейства дятловых. С виду неприметная, различий в окраске между самцами и самками нет. Питается термитами. Кладки устраивает в самостоятельно выдолбленных дуплах кокосовых пальм.

– И тут ручкой дописано самое главное. – Дипер поднял вверх указательный палец. – Пометка сделана исследователем, который изучал фауну Гваделупы много лет.

Известны случаи, когда дятел подбирался к спящему человеку, выдалбливал тому весь мозг и откладывал свои яйца в освободившуюся черепную коробку. Одной из жертвой меланерпеса стал небезызвестный Колян, который теперь вынужден всё время запихивать внутрь черепа гусениц и хлебный мякиш, чтобы унять беснующихся внутри его головы долбодятликов.

– Колян – это, видимо, коллега исследователя, – предположил Дипер. – Француз.

– Предлагаю Командора отправить в Гваделупу вместо Безжизненной Зоны, – прервал О'Юрич «гваделупские чтения». – Если мозгов нет – дятлы не заинтересуются.

– Возвращаясь к теме роботов…

– Кстати! – грубо перебил Штурмана Лыжников. – А воспылать к человеку инстинктом размножения железяка сможет? Представьте, если этот неутомимый похотливый ублюдок окажется в межпланетном борделе!

– Как только у робота деньги закончатся – его там сразу на винтики разберут, – улыбнулся Бортинженер.

– У нашей передвижной аптечки Галеры точно инстинкт размножения предусмотрен. – Шлемофонцев исподлобья глянул на Повара. – Вон у неё какие сиськи шикарные!

– Дурень, это же контейнеры для лекарств! – Эндрю постучал себе палочкой по голове.

– Вот бы до них добраться! – Серджио красноречиво сжал и разжал пальцы несколько раз.

– Ты не в её вкусе. – Вонахап покосился на Лыжникова.

– Исключительно ради содержимого, – пояснил Врач. – По причине фармакологической нужды.

Капрал глядел на веселящихся парней и тоже не мог сдержать улыбку.

Запись № 36. Нас пытались взорвать на своём собственном звездолёте, испепелить в Безжизненной Зоне, на нас напускали дроидов, роботов, и, в конце концов, в приступе бессилья чиновничья братия замуровала «Нулевой парсек» в Саркофаге. Но даже сейчас ребята не теряют присутствия духа и отказываются превращаться в озлобленный скот. Нет, Бестелесые, не зря вы сделали ставку на наш славный отряд. Мы пойдём до конца.

⁂

Однажды утром, когда часть команды «Нулевого парсека» продолжала спать, а остальные просто валялись на койках, уставившись в потолок и готовясь прожить очередной бессмысленный и унылый день, из холла раздался назойливый стук.

Один за другим разведчики вышли из отсека. Снаружи решётки стояло двое незнакомцев. Один был одет в деловой костюм, в одной руке он держал дорогой на вид кожаный портфель, в другой руке у него была авторучка с металлическим колпачком, которой он нетерпеливо стучал по прутьям решётки. На втором незнакомце был больничный халат с закатанными рукавами. Поодаль у стены отирались Первый и Третий санитары.

– У стенки строимся! – торопливо скомандовал незнакомец с портфелем, глаза его всё время бегали.

Пациенты без особого энтузиазма выстроились вдоль стены.

– Меня к вам назначили исполняющим обязанности главного врача, – пояснил обладатель бегающих глаз. – И заведующим хозяйством по совместительству. Зовут меня Юлий Гашукович. Не Юрий, вторая буква «л». Гашукович – это отчество, а не фамилия, ударение на «у».

– Фломастер есть записать? – шёпотом спросил Штурман у Бортинженера.

– Не суетись, захочет – откликнется, – О'Юрич тут же решил подтвердить сказанное. – Эй, командир, наверху решили уже, что с нами делать?

– Все вопросы потом, – пренебрежительно процедил исполняющий обязанности, даже не поглядев в сторону вопрошающего.

Заслышав слово «командир», Дипер принялся переминаться с ноги на ногу и совершать пассы руками, пытаясь привлечь внимание Бортинженера.

– Ты – командор! – цыкнул на него Повар и стукнул Дипера палочкой по животу.

Раздался звонкий стук – Командор почти никогда не расставался с любимой книгой и часто носил её, засунув за резинку пижамных штанов.

– Мой заместитель Стас. – Юлий Гашукович показал рукой на одетого в халат. – Опытный хирург.

Внешность у опытного хирурга была отталкивающей. «Плюгавый» – первое, что приходило на ум при взгляде на его ухмыляющееся лицо.

– Это учреждение мы реформируем, а старые порядки изживём, – предупредил завхоз. – В условиях рынка даже психбольница должна приносить пользу менеджерам, вставшим у руля приватизации.

Пока и. о. толкал речь, у него несколько раз пищал пейджер, который тот доставал из кармана и бегло читал сообщения, не прерывая разговора. Складывалось ощущение, что Юлий Гашукович был вынужден снизойти до простых смертных, чтобы уделить им всего несколько драгоценных минут.

– Социализм закончился, наступил капитализм. Бесплатно никто никого лечить и кормить не собирается, – продолжал озвучивать перспективы завхоз. – Основную часть помещений больницы задействуем в коммерческих целях.

– Пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гее-ение-е-ев! – затянул вдруг хирург.

Он жутко фальшивил, а голос его оказался под стать внешности. По спине некоторых из разведчиков пробежал неприятный холодок, словно при виде таракана, плюхнувшегося в тарелку с супом.

Исполняющий обязанности строго глянул на любителя пения и продолжил:

– Паспорта ваши у меня, снаружи кипит новая жизнь, вы там никому не нужны и дня там не проживёте. Вы – никто. – Он бегло пробежал глазами по запищавшему в очередной раз пейджеру. – Кретины, которые отсюда сбежали без документов, уже сто раз об этом пожалели.

– А ты прям посчитал? – не выдержал нравоучений Лыжников.

– Бунтовать больше не рекомендую, – не обратил внимания завхоз. – Требования медперсонала выполнять беспрекословно.

Он развернулся и поспешно засеменил прочь. Взгляд его упал на висящий на стене портрет Горбачёва.

– Этот у вас почему всё ещё здесь? – высказал завхоз своё недовольство отирающимся неподалёку санитарам. – Убрать.

– А вопросы? – крикнул ему вдогонку Бортинженер.

– Сказано же – потом! – злобно откликнулся Юлий Гашукович, на ходу доставая из кармана противно пищащий пейджер.

Вопросы, проигнорированные исполняющим обязанности, достались капралу. Вернувшись в палату, разведчики потребовали от него объяснить, что всё это значит.

– Что это за гусь с пищалкой? – страдающий без таблеток Шлемофонцев выглядел бледным и злобным, он словно перехватил у Лыжникова эстафету депрессии.

– Судья, – пояснил Зенит. – Огласил нам приговор. Суд над нами учинили заочно, без нашего участия.

– О как! – Повар врезал барабанной палочкой по спинке кровати. – Подобное попирание прав себе не позволяли даже Сомоса и Пиночет!

– И к чему же нас приговорили? – судя по выражению лица Штурмана, он был готов к самому худшему.

Но он всё же недооценивал страх, который треугольники Знания вселили в правителей Космосодружества. Никто из команды «Нулевого парсека» не мог даже предположить масштабы подлости и низости людей, поставленных руководить хоть и не самой развитой, но одной из самых амбициозных цивилизаций, декларирующей стремление к идеалам гуманизма.

– Нас всех разжаловали, лишили званий, наград и льгот, стёрли сведения о нас из баз данных по всему Космосодружеству, – безжалостные слова капрала били по головам, словно молоток беспристрастного судьи. – Нас лишили статуса гуманоидов и отлучили от общевселенской Конституции. Героических разведчиков приравняли к биологическим образцам низшей категории.

– Самой низшей? – растерянно переспросил Ровский.

– Одноклеточных знаешь? Вот они теперь поплёвывают на нас сверху! – Зенит прошёлся вокруг кровати, припадая на больную ногу. – А мне, как основному зачинщику, дополнительно вживили модуль торможения физиологической активности.

– Пидорасы! – сдавленно прохрипел Врач.

– Я видел много несправедливости, – едва не плача произнёс Левап. – Но это же, три фазы им за воротник, вопиющая несправедливость!

О'Юрич встал, сжал кулаки, вращая белками налитых кровью глаз, но тут же снова сел на кровать и взял на руки Виталика.

– А вы как хотели? – невозмутимо обронил Дипер. – Тут вам не Гваделупа. Цацкаться никто не станет.

– Я как только бегающие глазки этого судьи увидел – сразу понял, что к чему. – Лыжников лежал и ковырял палочкой штукатурку в стене у себя за головой. – В портфельчике деньги домой понёс, тварь продажная. Купит своей жёнушке ещё один холодильник.

– Таким даже взятки давать не надо, – высказал мнение Зенит. – Так трясётся за своё тёплое местечко, что готов похоронить в Саркофаге лучших сынов Земли, лишь бы начальству угодить. Подобные нам идут на смерть, отвоёвывая планеты, а мрази с портфельчиками решают наши судьбы. И на кону у этих робких крючкотворцев только мягкость кресла под задницей и толщина масла на бутерброде.

Весь следующий день Первый и Третий санитары выводили пациентов по одному из-за решётки, отмыкая навесной замок в специально предусмотренной калитке, и провожали их в ординаторскую, которая к тому времени кардинально преобразилась. Здесь теперь разместилось современное медицинское оборудование, лаборатория и даже операционный стол.

Хирург проводил осмотр каждого пациента, слушал лёгкие, брал анализ крови, делал УЗИ брюшной полости и снимал кардиограмму. Вместо бирок «Нулевого парсека» Юлий Гашукович наносил на больничные пижамы трёхзначные номера через трафарет и записывал к себе в тетрадь – у какого номера какие органы в годном состоянии.

Санитары Петя и Шурик чувствовали себя не в своей тарелке. Новое начальство им категорически не нравилось. Равно как и новые методы. Дроиды симпатизировали разведчикам, даже несмотря на недавний конфликт между ними и до сих пор не выветрившийся изо рта привкус мыла.

У Стаса был настолько пакостный взгляд, что каждый обследуемый им пациент мечтал лишь об одном – поскорее убраться из ординаторской обратно в Саркофаг. Проползший по телу стикский скорпион вызвал бы меньшее отвращение, чем прикосновение пальцев этого хирурга.

Когда санитары привели Бортинженера, Стас снова решил продемонстрировать вокальные данные:

– Па-аца-аны, па-аца-аны, не держи-и-ите штаны!

О'Юричу пришлось задействовать всю свою железную выдержку, чтобы не наброситься на Стаса и не разорвать его гнусную пасть, источающую невыносимые для человеческого уха звуки.

У Шлемофонцева органов, подходящих для внесения в загадочную тетрадку, вообще не обнаружилось.

– Безо всякого удержу пил, курил, кололся, – констатировал ухмыляющийся хирург.

– И нюхал ещё, – не без гордости добавил Серджио. – Коллеги, не подкинете таблеток? Мочи уже нет терпеть. Я вам продиктую названия.

– Какой ты нам коллега? – презрительно отозвался исполняющий обязанности.

– Я космонавтов лечил, между прочим! – Шлемофонцев обиженно оттопырил губу. – От болезней, о которых вы, крысы тыловые, даже не слыхали никогда!

Стас подошёл к столику и развернул на нём тряпочный чехол с множеством кармашков. В каждом из них поблёскивал какой-нибудь режущий инструмент, непохожий на остальные.

– Вот для тебя лекарства, глюконавт! – В моменты, когда хирург ухмылялся, он выглядел в разы омерзительнее.

– Спрячь! – грозно прикрикнул на него Юлий Гашукович.

– Этого дармоеда зачем держать? – Недовольный Стас был вынужден свернуть свою хирургическую коллекцию.

Завхоз хотел было что-то ответить, но отвлёкся на пищащий пейджер. Последним в ординаторскую санитары привели капрала.

– Вы же учёные, вам должна быть небезразлична судьба наших потомков, – увещевал завхоза и хирурга Зенит, лёжа на кушетке с подключёнными к нему электродами ЭКГ.

– Выбросьте вы из головы эту идеалистическую муть, – отвечал ему исполняющий обязанности с кислым выражением на лице. – Пришли новые времена, о себе надо думать, а не о светлом будущем.

– Тогда подумайте хотя бы о себе! – не сдавался капрал. – Белая Мурена не станет различать – идеалист ты или материалист. Для неё мы все лишь сорняки разных сортов, которые она собирается выкорчевать. Передайте правительству, что Бездна Мурены уже поглотила могущественную цивилизацию Бестелесых. Найдите неравнодушных журналистов…

– Ты, дядя, вроде с виду умный, – перебил его хирург. – Бороду вон отпустил, как у академика. А на деле – дурак дураком. Потому и держат тебя тут те, кто поумнее. Нахрен ты сдался правительству? Нахрен им все мы вообще? Они ж сейчас друг дружку жрут, доворовывают всё, что ещё осталось, и продаются всем, кто ещё не против их купить. И твоей Мурене радостно продадутся, не переживай.

Стас сунул руки в карманы халата и принялся насвистывать непритязательную мелодию.

Запись № 37. Земные чинуши пытаются нас исследовать, чтобы выяснить природу Треугольников. Сильно сомневаюсь, что их задача – добыть Знание. Чревато для их собственной убогости. Они пытаются придумать способ, как это Знание бесследно искоренить.

Из уст изучающего нас исследователя сегодня прозвучала неприятная мысль о том, что наши руководители способны продать Космосодружество с потрохами. Не верю! Одна-две паршивых овцы – это допустимо. Но не может же большинство из них оказаться крохоборами без чести и совести, которые променяли будущее целой цивилизации в угоду сиюминутным удовольствиям! Не может. Тогда почему они молчат? Почему не пытаются связаться с «Нулевым парсеком»? Почему не требуют от меня подробнейшего отчёта?

Питание при новом начальстве стало регулярным, но ещё более отвратительным. Галера по нескольку раз в день приносила одну и ту же безвкусную питательную смесь, в которую подмешивала толчёные витамины. Кроме того, в состав входили и транквилизаторы, поэтому снижение физиологической активности на себе почувствовали все разведчики, а не только прихрамывающий капрал.

– Сестричка, ну сделай хотя бы один укольчик! – каждый раз умолял Лерову страдающий Врач.

Гертруда Альбертовна не обращала на мольбы внимания, с нежностью и тоской пытаясь заглянуть в глаза Лыжникова. Тот в свою очередь показательно игнорировал кибераптечку.

– Мне хотя бы несколько зубчиков чеснока сюда! – мечтал Повар, помешивая барабанной палочкой в воздухе. – Или горчички. Я бы из этой баланды такой деликатес забабахал!

– А мне хотя бы левомицетин. – Шлемофонцев утёр покрывшийся испариной лоб. – Даже его бы жрал, ей богу!

⁂

Члены «Нулевого парсека» влачили унылое существование до самой осени, словно овощи, дозревающие на парнике. Единственное, что вносило разнообразие в их тягостные дни, – это наблюдение за потенциальными арендаторами помещений больницы, бродящими по ту сторону решётки. Они всегда появлялись в сопровождении Юлия Гашуковича и его назойливо пищащего пейджера.

Коммерсанты с нескрываемым удивлением взирали на выстраивающихся у решётки пациентов: бледные, в заношенных полосатых пижамах с номерами – те с каждым днём всё сильнее походили на узников концлагеря. Капрал в такие моменты не упускал случая предупредить гостей о Бездне Мурены, надеясь, что хоть кто-то из визитёров прислушается и поверит в реальность угрозы.

Завхоз отмахивался от осточертевшего Зенита портфелем и всячески старался отвлечь будущих арендаторов, описывая преимущественное расположение больницы с точки зрения экологии и обещая, что пациентов в скором времени переведут в другую больницу.

Санитаров и. о. главврача уже давно уволил в целях экономии. На своём месте осталась медсестра Лерова, продолжающая пичкать экипаж «скотским паштетом», как окрестил Повар питательную смесь с витаминами и транквилизаторами. Галера тайком передавала ему пакетики с приправами, и Лыжников умудрялся делать безвкусную субстанцию чуточку аппетитнее. За это Эндрю постепенно смягчился и неизменно одаривал кибераптечку сдержанной улыбкой.

– Впустую дармоедов кормим, Гертруда Альбертовна, – заявил как-то проходящий мимо решётки завхоз. – Почему же никто не интересуется? Вы факсы регулярно рассылаете?

– Каждую неделю, – ответила медсестра, продолжая стоять к тому спиной и не сводя глаз с Повара.

– Стас говорит – в телефаксе не успевает термобумагу менять. Кто-то же нам присылает предложения?

– Ну, вы же знаете, Юлий Гашукович, какие там предложения, – Лерова старалась придать голосу как можно более непринуждённое выражение. – Сетка-рабица рулонами, свадебные платья мешками, мучные шарики вагонами.

Медсестра лукавила. Часто присылали и те самые факсы, которые с нетерпением ждал и завхоз, и тем более плюгавый хирург. В факсах этих фигурировали трёхзначные номера, нанесённые на пижамы Эндрю и его собратьев по несчастью. Лерова тщательно следила, чтобы подобные гнусные запросы не попадались на глаза новому начальству, и своевременно разрывала их в клочья.

– Вот видите! – сокрушённо взмахнул портфелем и. о. – У людей кипит бизнес, и масштабы каковы! А мы тут жалкой сдачей кладовок пробавляемся! Ну ничего, скоро закончим тут отделку, заедут акционеры и пусть сами решают судьбу этого зверинца.

В холле действительно был затеян грандиозный ремонт. Целыми днями там что-то сверлили и долбили. Из него вынесли теннисный стол, и разведчики констатировали, как огорчился бы сейчас Р-Нат. Со стены сняли плакат «Реформе цен – гласность», что привело в негодование Бортинженера.