Текст книги "Бездна Мурены"

– Принесите всё, что там накорябал ваш рыжий подопечный, – попросил её Художник. – При наличии, само собой.

– В наличии можете не сомневаться! – поспешил заверить Серджио, пока Галера не успела ничего возразить.

– Да сколько вам говорить, что он не рыжий! – повысил голос Штурман, терпение которого наконец лопнуло.

– Слышь, ты, Перископ! – прикрикнул на него Композитор. – Достал уже своими корректурами. Будем вас называть, как нам удобно.

– Не нравится Рыжий – пусть будет Светлый, – предложил Поэт.

– Доктор Шлемофонцев – куда уж удобнее, – попытался оспорить Врач, но под грозным взглядом всех троих смотрителей примирительно вскинул руки. – Светлый, пусть будет Светлый!

Серджио направился в сторону медсестры, которая всё ещё в нерешительности переминалась на месте.

– Кибераптечка, родная, начинай уже шерстить свои необъятные закрома! – Шлемофонцев вытянул к Леровой руки, сжимая кулаками воздух.

Та поспешила прочь в ординаторскую. Врач тут же вернулся к столу, уселся и подтянул к себе пакетик с оставшимся кокаином, чтобы предотвратить его ускоренный расход акционерами. Не зная, куда девать руки от нетерпения, он схватил шариковую ручку и принялся её ожесточённо грызть.

Принесённые Галерой таблетки Серджио высыпал в стакан из-под виски, который предварительно досуха протёр салфеткой, и истолок барабанной палочкой, ненадолго одолженной у Лыжникова. После этого добавил в стакан наркотик из пакета, тщательно перемешал шариковой ручкой и придвинул стакан к Смотрителям.

– Размечтался, Светлый! – хохотнул Композитор. – Ты первый эту смесь пробуешь. Молись, чтобы тебя вштырило.

Уговаривать Врача не пришлось. Акционеры были вынуждены отобрать у него стакан, чтобы после снятия пробы тот не опустел.

– Ну? – нетерпеливо спросил Художник Шлемофонцева, вот уже пять минут неподвижно смотрящего в одну точку на голой стене.

– Подкурило конкретно! – Серджио встал с кресла и принялся быстро нарезать вокруг него круги, не спуская глаз с облюбованной стены.

Переглянувшись, Смотрители незамедлительно опробовали экспериментальную смесь вслед за её автором. И вскоре уже восторженно веселились, словно дети на новогодней ёлке.

Композитор улёгся животом на стол, подтянулся руками, ухватившись за край, упёрся подбородком в сложенные замком руки и заболтал ногами. В воздухе замелькали его итальянские туфли ручной работы.

– На каких планетах бывали, полосатики? – обратился он к выстроившимся за решёткой пациентам.

– Проще сказать – на каких не были, – отозвался Штурман.

– А я вот в детстве тоже космонавтом мечтал стать, в лётное училище поступал, но бездушная медкомиссия меня отвергла.

Композитор прокрутился на овальном столе на девяносто градусов и, цепляясь за края обеими руками, заскользил по нему к противоположной стороне. Его коллеги едва успели схватить со стола остатки наркотиков. Стол неотвратимо закончился, и скользящее по нему тело рухнуло на пол.

– Глеб Тимурович, – покачал головой Художник. – У вас же личный рояль есть – ползайте по нему, сколько влезет.

– Крышку опускать неохота. – Композитор поднялся, отряхивая дорогущий костюм. – Тяжеленная, собака.

Глеб Тимурович плюхнулся на диван, где уже сидел довольный Шлемофонцев, раскинувший руки на диванной спинке.

– Тебя, Светлый, надо местным аптекарем назначить. – Композитор потрепал золотистую шевелюру Серджио. – Шаришь в снадобьях, светлая голова!

– Положение врача звёздной разведки обязывает, знаете ли, – зарделся тот от гордости.

– А вот ответьте, мне бродяги звёздные. – Художник откинулся в кресле, заложив руки за голову и забросив ноги на стол, демонстрируя, что его обувь ничуть не уступает композиторской по эксклюзивности. – Какой смысл был годами шароёбиться по всему космосу, мучиться от перегрузок, портить здоровье и рисковать жизнью, если в результате вас превратили в посмешище? В наши дни в телевизоре сидит холёный поп в парчовой одёжке и рассуждает о том, что звёздочки к небесной тверди прибиты золотыми гвоздиками. И в месяц наваривает «бабок» больше, чем вы за всё время своих скитаний.

– Джордано Бруно тоже был подвергнут осмеянию, – возразил капрал. – И сгорел на костре за свои убеждения. Но прошли годы – и потомки убедились в его правоте.

– Пройдут годы – и будущие школьники уже не будут знать, кто такой Гагарин, – Леонид Карлович зевнул. – А ещё спустя десятилетия многие опять уверуют в то, что плоская Земля покоится на слонах и черепахе.

– Неправда, Раскрас! – Зенит с яростью ухватился за прутья решётки. – Человеческая мысль шагнула слишком далеко в своём познании, чтобы здравый смысл смог настолько быстро угаснуть.

– Слышь, Борода, ты, судя по всему, у этой полосатой шайки главный, – предположил Композитор.

– Временно исполняет обязанности! – раздался возмущённый возглас Дипера из глубины палаты.

Художник соскочил с кресла и быстро подошёл к решётке.

– Ты там не кукарекай без спроса, Масон! – громко пригрозил он, чтобы Командор наверняка услышал.

– Почему «масон»? – удивился сидящий у стены Штурман.

– Потому что мы видели у этого придурка треугольник на лбу, когда он шапочку свою дурацкую снимал, – пояснил Композитор, который уже стоял, облокотившись о рояль. – Дорисовать глаз внутри – и получится символ, как на долларовой банкноте. Его туда масоны добавили.

– Командору на лоб? – поразился Левап.

– На доллар, дебил, – хохотнул Художник. – Видел когда-нибудь доллар вблизи?

Леонид Карлович извлёк из бумажника стодолларовую купюру и развернул её перед Штурманом. Тот поправил перемотанную дужку очков, подошёл к решётке и внимательно осмотрел диковинную бумажку.

– У нас вообще-то у всех треугольники, – гордо заявил Лыжников и протянул в сторону Художника свою ладонь.

Треугольники продемонстрировали также Штурман, Бортинженер и Биолог.

– Вы и вправду придурки! – взмахнул руками поражённый увиденным Леонид Карлович. – Мало того что в полосатых робах, так ещё и винкелями себя пометили. Вылитые узники концлагеря!

– Осталось нашей охране овчарок раздать! – пошутил Композитор.

– Ваша охрана автоматы таскает, как будто барышни от солнца зонтиками укрываются, – беззлобно улыбнулся О'Юрич. – Дашь такому вояке пёсика – так он несчастную животинку под мышку запихнёт.

Композитор захохотал так, что схватился за живот и присел на корточки. Остальные два акционера тоже посмеялись. Не смешно было лишь охраннику, стоявшему в коридоре, в чей огород только что прилетел запущенный Бортинженером камень. Он медленно убрал АКС с плеча и с размаху опустил его цевьём на ладонь. Левапу даже показалось, будто он услышал со стороны коридора зубовный скрежет.

– Мы – узники предавшей нас Земли, – холодно произнёс капрал. – А вместе с нами невольным узником стало великое Знание, отмеченное треугольниками.

– Витиевато излагаешь, Борода. – Художник погрозил ему пальцем и улыбнулся. – Но ваш волшебник Врач прописал нам чудесный рецепт и настроил на вашу сумасшедшую волну. Поэтому мне в кайф с тобой подискутировать.

– Ужель в забвении ума я снизойду до тех, чьи жалкие страданья не различить в сиянии величья моего? – продекламировал Поэт, чрезвычайно растягивая слова.

Он сидел на бильярдном столе в позе «по-турецки» и катал руками шары, пытаясь загнать их в лузы.

– Типа того. – Леонид Карлович показал на Поэта пальцем, не поворачиваясь в его сторону. – Благодарю, Платон Яковлевич, за лестную аллюзию.

Художник подошёл и встал напротив капрала.

– Я не закончил свою мысль, Борода. Ты надеешься, что развившееся человечество не допустит оскотинивания себе подобных.

– В этом и суть прогресса, – кивнул Зенит.

– Так ведь те, кто у власти, тоже прогрессируют! – хлопнул в ладоши Художник. – И кое-что, в конце концов, понимают, наученные войнами, революциями и прочим нездоровым движняком. Понимают, что удобнее всего управлять кем? Ты, как пахан вашей кодлы, должен понимать, что повелевать проще всего тупым, зашуганным стадом.

– Власть имущие эволюционируют как надо, Борода, можешь не беспокоиться, – присоединился Композитор. – Именно поэтому всем, кто под ними, будет постепенно снижаться уровень образования, а культура низводиться до примитивного уровня.

– Чтобы в один прекрасный момент – хлоп! – Леонид Карлович снова ударил ладони друг о друга. – И ты уже веришь в прибитые к небу звёздочки, лечишься лягушачьей лапкой и блюёшь под ноги танцующим на твоей свадьбе гостям, на которую ты взял кредит с выплатами на 10 лет.

– Такая цивилизация нежизнеспособна! – Капрал нахмурил брови. – Тут даже Белая Мурена не понадобится. Прилетят плотоядные сверчки с Пилатуира – и превратят Землю в гигантский мясокомбинат.

– И прилетать никому не надо! – Увлечённый спором Композитор тоже подошёл поближе к решётке. – Властям, превратившим население в скот, уже не будет нужен высокий уровень интеллекта, ибо его некуда применять. Власти тоже неизбежно начнут вырождаться, оскудеют умом и изобретательностью. Их отпрыски в каждом последующем поколении будут глупее, ленивее и неприспособленнее. Пока однажды скот в стойле не сообразит, что вместо пастуха – по сути, такая же овца. И тогда всё закрутится по новой: бунты, революции, войны.

– То бишь прогресс – это всего лишь инструмент для обновления человеческого стада, – заключил Художник. – Но уж никак не самоцель для того, чтобы это стадо выпрыгнуло за границы загона.

– А какой в этом смысл? – развёл руками капрал. – К чему этот повторяющийся круговорот, который не даёт результата?

– Это ты с твоей идеалистической точки зрения, Борода, не видишь результата, – хитро прищурился Художник. – А погляди с другой стороны – население Земли-то растёт, да ещё как! Прогресс выполняет свою единственную задачу – обеспечивать всю эту прорву достаточным питанием и минимальным лечением, чтобы предотвратить массовый падёж.

– Ты ж не зря упомянул мясокомбинат. – Композитор многозначительно кивнул капралу. – Не исключено, что твоя Белая Мурена эту всю чехарду и затеяла. И теперь летит снимать урожай.

– Она не моя! – Зенит нервно заходил вдоль решётки, припадая на больную ногу. – А вы, судя по всему, считаете, что с вами Мурена обойдётся как-то иначе?

– Само собой, – кивнул Художник. – Одно дело – куриные окорочка. А вот, к примеру, мраморная говядина – совсем иной изысканный деликатес.

Он громко расхохотался прямо в лицо опешившему Зениту. Композитор тем временем уселся за рояль и прошёлся по клавишам.

– На меня накатило небывалое вдохновение, господа! – произнёс он. – Захотелось написать грандиозную космическую симфонию! А ещё лучше – оперу на либретто Платона Яковлевича!

Поэт лишь кивнул в ответ. Он был увлечён тем, что пытался закатить упрямый шар в лузу, но не замечал, что этой миссии препятствует его ботинок. Безусловно, тоже изготовленный на заказ прославленным мастером из Европы.

– Не по-детски Рифмогона вмазало! – прокомментировал довольный Шлемофонцев и забарабанил ладошками по кожаной спинке дивана.

– С меня – декорации! – Художник вернулся за стол и занюхнул ещё немного порошка. – А давайте-ка замахнёмся на балет! Полосатых звездонавтов танцевать выучим!

Акционеры дружно заржали. К ним присоединился и Серджио.

Запись № 40. Наш корабельный врач теперь с ними. Хотя это не означает, что он против нас. Доктор Шлемофонцев – слишком ценный специалист по всяческим карантинам, чтобы держать в изоляции его самого. Серджио обязали сотрудничать в Саркофаге, дабы не допустить утечки возможной эпидемии, источником каковой они считают наш разведотряд. Нас и Знание. Если оно способно смести чиновничью рухлядь и возомнивших себя гениями Смотрителей с поверхности старушки Земли, то да – эпидемия. Полезная очистительная эпидемия. Ибо альтернатива – превращение планеты в свиноферму.

Вечером Смотрители развлекали себя просмотром старой советской кинокартины. Поначалу к экрану прильнули из-за решётки и пациенты, но в какой-то момент распалённые смесью Шлемофонцева акционеры вскочили на ноги и принялись размахивать руками, перекрыв весь экран остальным зрителям. В заурядном бытовом сюжете Смотрители умудрялись отыскивать скрытые посылы режиссёра и новаторские художественные приёмы, достойные лучших образчиков европейской «новой волны». В их жаркой дискуссии неоднократно упоминались такие необычные слова, как экзистенциализм, андеграунд и неореализм.

Разведчики были вынуждены вернуться к себе в палату. А через несколько минут вдруг одновременно воцарились тишина и темнота. Акционеры выключили телевизор и свет в холле и прильнули к решётке Саркофага, зачарованно наблюдая, как в палате пациентов тут и там вспыхивают треугольники.

Безлунный поздний осенний вечер создавал ощущение, что треугольники на телах разведчиков парят сами по себе. Обнаружив к себе интерес снаружи, Лыжников тихо в полной темноте соскользнул с кровати на пол и принялся на цыпочках ходить по палате, махая в воздухе своей помеченной ладонью.

– Глюки ловить приходилось, но чтобы групповые – в первый раз! – шёпотом прокомментировал происходящее Композитор.

– Массовый психоз заразен, Глеб Тимурович, – хихикнул Художник. – Слишком много общаемся с «полосатиками».

– Лишь только если твёрд рассудок твой, в глаза безумия заглядывай бесстрашно. – Замогильный голос Поэта заставил акционеров поёжиться.

Сидящему на диване Врачу подумалось, как забавно было бы сейчас оголить спину со своим треугольником и подождать, пока Смотрители обернутся. Но шевелить внезапно ослабевшими конечностями ему совершенно не хотелось, и Серджио целиком сосредоточился на том, чтобы вовремя втягивать обратно струйку слюны, пытающуюся выскользнуть из уголка рта.

Тишину разорвал жуткий звонок сотового телефона, заставивший акционеров подпрыгнуть на месте. Они включили свет в холле, Художник кратко переговорил в трубку и распорядился готовиться к выезду.

– Сколько берём джипов охраны? – поинтересовался нещадно раскритикованный Бортинженером Гришаня.

– Едем насчёт контрольного пакета тереть, – прикинул Леонид Карлович. – Берём три. И сюда уже сегодня не возвращаемся, со встречи сразу домой.

Команде «Нулевого парсека» в кои-то веки выдались редкие минуты спокойствия. Но в часы им превратиться было не суждено. Вскоре заявилась парочка охранников. Они сначала полакомились тем, что не доели и не допили хозяева, после чего заскучали.

Один из них, на вид совсем молодой, подошёл к решётке и постучал по ней пустой бутылкой, из которой он только что допил остатки линье-аквавита.

– Придурки, глядите, какая у меня для вас клёвая бикса! – Он растянул перед решёткой разворот журнала с изображением обнажённой фотомодели. – Помечтайте хотя бы о такой!

Первым из палаты выглянул, естественно, Лыжников. Он подошёл к решётке и оглядел фотографию с видом ценителя.

– Достойная женщина, всё при ней. – Повар разгладил усы. – Мамка твоя?

Более зрелый охранник прыснул от смеха. Любопытство выгнало из палаты Штурмана и Биолога. Молодой охранник швырнул бутылку под ноги, и та покатилась по холлу.

– Всё запомнили, психи? Теперь будете дрочить по памяти! – Он закрыл журнал и свернул его трубочкой.

– У нас память после анабиоза не загрузилась, – уточнил Левап. – Бортовой компьютер подгадил.

– Ты чё несёшь, глазастик? На, вот, пожуй. – Молодой охранник достал из кармана шоколадный батончик «Марс» и бросил его за решётку.

После многомесячной диеты на безвкусной пищевой смеси шоколадка для экипажа могла показаться новым чудом света. Даже без учёта прилагаемых к ней усилителей вкуса.

Вонахап бросился за добычей, но Эндрю успел встать на батончик ногой. Не сильно, чтобы не раздавить, но достаточно, чтобы усложнить Штурману процесс завладения добычей.

– Отдай! – обиженно заскулил сидящий на коленках Левап. – Моё!

Он тут же едва не зарычал.

– Общее, – спокойно возразил ему Лыжников.

– Слишком маленькая, чтобы делить! – претендующий на трофей Ровский наклонился к ноге Повара, но тут же охнул и схватился за больную спину.

Эндрю хотел было в назидание стукнуть Бака палочкой по голове, но приковылявший из палаты капрал грубо оттолкнул его и запнул злополучный батончик подальше в холл.

– Разведчики, не теряем достоинство! – рявкнул Зенит.

Предвкушающий неожиданное развлечение молодой охранник ринулся в сторону улетевшей сладости.

– Сейчас ещё разок закину! – Он повернулся ко второму охраннику. – Собакам на драку!

– Угомонись, Филька! Оставь убогих в покое, – посоветовал ему более мудрый коллега. – Я ещё полбутылки импортного пойла надыбал. Пойдём хряпнем.

К разочарованию Фильки, он был вынужден убраться восвояси вслед за старшим товарищем. Но обрести долгожданный покой этим вечером экипажу было не суждено.

Почти сразу из ординаторской выскользнул наблюдавший за происходящим хирург. Он отыскал на полу шоколадный батончик раздора, распечатал его и за пару приёмов набил им рот. Биолог лишь звучно сглотнул.

С трудом пережёвывая сладкую массу, Стас взял со стола пульт от телевизора и включил его. Найдя канал с отечественной поп-музыкой, он прибавил громкость почти до самого максимума, принялся пританцовывать и подпевать, продолжая при этом жевать. Зрелище было настолько омерзительным, что разведчики поспешно укрылись в отсеке. Некоторые даже были вынуждены заткнуть подушками уши.

Внезапно случилось такое, что заставило подпрыгнуть и выскочить в холл всех без исключения. Даже Командор был вынужден на время отвлечься от регуляции поголовья гваделупской живности. Случилась рекламная пауза.

Обычных людей это маркетинговое непотребство успело изрядно выбесить. Череда одних и тех же рекламных роликов с глупейшими призывами, внезапно прерывающая любимый телесериал и длящаяся дольше самого фильма, не могла вызывать ничего, кроме раздражения. Но есть неизменная аудитория, которая в момент рекламы замирает и не может оторваться от экрана – это дети ясельного возраста и домашние животные.

Теперь к этой аудитории присоединилась и команда «Нулевого парсека». Повышенная громкость, яркие мелькающие образы, проносящиеся перед глазами с невероятной скоростью, заливистые голоса, безапелляционно утверждающие, что лишь покупка некого товара избавит тебя от всех проблем и наполнит твою серую жизнь смыслом и безграничным счастьем. Тропические пальмы, кабриолеты, смуглые танцовщицы и прочие атрибуты неведомой жизни безжалостно контрастировали с видом из окна третьей палаты психбольницы.

Рекламу пациенты уже теперь санатория «Белочка» видели впервые в жизни. Она пригвоздила их к решётке посильнее, чем вид ещё не завоёванной дикой планеты в иллюминаторе. Рекламные блоки совсем ненадолго прерывались скучными передачами и банальными сюжетами, а потом возвращались во всём своём великолепии, грохоча и мерцая на весь холл. И почти задремавший экипаж снова подскакивал со своих коек и сломя голову и расталкивая друг друга летел к решётке.

Хирург милосердно выключил телевизор, когда было уже далеко за полночь и у него самого начали слипаться глаза.

Утром, едва рассвело, в палате начало твориться самое настоящее безумие.

– Бум-бум-бум-бумер – это супер! – напевал Повар, выстукивая барабанной палочкой по тумбочке.

– И Серёжа тоже! – вторил ему Врач.

– Купите же ребёнку фунди-леденцы! – слезливым голосом выпрашивал Дипер и с головой нырял под одеяло.

– Всё равно не продам, потому что ну очень смешные цены! – раскачивался на кровати Биолог, упираясь руками и ногами в кроватные спинки.

– И Серёжа тоже! – отзывался Шлемофонцев.

– И вам пора! – тараторил Штурман, бегая по проходу. – С вентиляторным заводом заключать договора!

– Это дёшево и вкусно – это чудо кукурука! – наставительно объяснял О’Юрич своему картонному питомцу Виталику.

– И Серёжа тоже! – не унимался Серджио.

Запись № 41. В действии очередной эксперимент по превращению человека разумного в нетребовательное животное. Промывка мозгов. Благо лишение нас статуса гуманоидов развязало грязным экспериментаторам руки. При помощи методик оглупления стремятся низвести Знание до безопасного для них уровня. До их собственного уровня, застопорившегося на потреблении и удовлетворении прихотей. Сколько подобных сеансов выдержит подготовленный разум разведчика? Насколько устойчиво Знание Бестелесых к деструктивному воздействию примитивного происхождения?

Подъехавшие к полудню акционеры какое-то время прислушивались к возгласам из палаты «полосатых», пока наконец не смекнули, в чём дело. Разузнав у охраны, кто включал телевизор в их отсутствие, Смотрители устроили нагоняй хирургу и велели выпустить из клетки Врача.

– Стасик, если хочешь смотреть телевизор во время дежурства – иди работать в морг, – поучал хирурга Композитор.

При упоминании морга глаза Стаса на миг вспыхнули, он побледнел, испуганно глянул на понуро стоящего рядом гендиректора, но тут же вернул своему лицу привычную гнусную ухмылку.

– На этой вашей ферме и так уже одни космонавты, – Художник покрутил пальцем у виска, – а вы им в больные головы рекламные помои выливаете. Хотите, чтобы психи окончательно поехали и друг дружку жрать начали?

Юлий Гашукович виновато опустил глаза и тут же наградил испытующим взглядом хирурга. Тот был вынужден отрицательно помотать головой.

– Светлому выдать халат и обеспечить доступ ко всем препаратам, – скомандовал Композитор. – Он тут у вас, походу, лучше всех в медицине шарит.

Гендиректор «Белочки» с некоторых пор перестал возражать владельцам санатория. Его очень быстро (хотя и не очень гуманно) убедили, что если мнение расходится с позицией акционеров, то это мнение всегда ошибочно. Поэтому Юлий Гашукович лишь кивнул в ответ, стараясь не обращать внимания на выпученные от удивления глаза хирурга.

– Тащи халат сюда, шнеллер! – Шлемофонцев легонько подтолкнул опешившего от подобной наглости хирурга в сторону ординаторской. – А меня чего-то с непривычки потушило после вторяка.

С этими словами Серджио бесцеремонно рухнул на диван и картинно закатил глаза.

Окончательно пришёл в себя он лишь через пару часов. Врач открыл глаза, сел, да так и замер, практически не мигая. Прямо на него глядела натурщица, повернувшись спиной к рисующему её Художнику и Саркофагу, за решёткой которого маячил Лыжников с горящим взором оголодавшего волка. Из-за приоткрытой двери ординаторской торчала морда наблюдающего за происходящим хирурга.

Девушка была незнакома Шлемофонцеву. Из одежды на её изящной фигуре были только купальные плавки. Верх от купальника она держала в вытянутой руке.

– Позвольте выразить комплимент вашей безупречной фигуре, прекрасная незнакомка! – воскликнул Повар. – Бум-бум-бум-бумер – это супер!

Он провёл барабанной палочкой по прутьям клетки.

– Это ты, Эндрю, ещё спереди не видел, – пробормотал Серджио.

– Не отвлекайся на их болтовню, Геля. – Художник старательно водил кистью по холсту. – Бедняги несколько лет не видели живой женщины. Окажись тут самка шимпанзе – они бы и к ней подкатывали.

– Мы вообще-то недавно межпланетный бордель посещали! – гордо заявил Штурман, поправив очки на носу.

– Всё же есть своё некое очарование в шизофрении. – Сидящий в кресле Композитор зевнул и потянулся. – Никаких сильнодействующих веществ не надо, чтобы пользовать инопланетных путан, бегать по Луне без скафандра и скакать по радуге на единороге после дождя.

– Лун в космосе много, – заметил Левап. – На некоторых из них скафандр вовсе не нужен.

– Какой же ты зануда, Перископ, – поморщился Леонид Карлович. – Геля, мне для вдохновения нужно, чтобы ты рассказала о том, что тебя занимает, о чём мечтаешь, какие вершины жаждешь покорить.

– Чё? – Девушка повернулась к Художнику, лицо её выражало непонимание.

– Не шевелись! – строго прикрикнул он. – Какие мысли у тебя в голове? О чём думаешь?

– Жрать охота, – честно призналась натурщица. – Почти всё время. Но приходится на диете сидеть. У нас с этим строго. В модельном агентстве.

– А кроме жрачки тебя что-нибудь волнует? – Леонид Карлович перестал рисовать.

– Волнует одна мысль, – замялась Геля. – Вы если все трое будете, то цена за ночь тоже за каждого. У нас такой порядок.

– В модельном агентстве? – рассмеялся Поэт.

– Рисую я тут один, – уточнил Художник.

– Ну я ж не про рисование, – покраснела девушка.

– Вот так увековечиваешь образ дамы, а она же с тебя ещё и деньги слупить норовит. – Леонид Карлович бросил кисть. – Так, перерыв. Предлагаю заодно и перекусить.

– Светлый, организуй-ка нам снадобье для улучшения пищеварения, – попросил Композитор.

– И не забудь туда насыпать чего-нибудь для вдохновения, – добавил Художник.

Врача не надо было уговаривать, и он тут же сорвался в ординаторскую. Смотрители уселись за стол, пригласив и натурщицу. Та поначалу отказывалась от щедрого угощения, но диковинные яства заставили дрогнуть девичью волю.

В разгар застолья раздался женский крик, а от стола в ординаторскую метнулась фигура хирурга. По голому бедру натурщицы обильно стекала кровь из резаной раны. Охранники тут же приволокли вырывающегося Стаса и отобрали у него скальпель.

На крик прибежал и Шлемофонцев с уже готовой смесью. Увидев кровь, он тут же метнулся за аптечкой. Рану на ноге девушки он обработал йодом и заклеил пластырем.

– Держи, Геля. – Художник положил на стол перед девушкой отобранный у Стаса скальпель. – Ущерб мы тебе компенсируем. А ты можешь сейчас сделать ответный надрез на этом ублюдке. Где хочешь.

Охранники крепче ухватили брыкающегося хирурга.

– Нет, уберите его! – Натурщица закрыла бледное лицо трясущимися от волнения ладонями.

Композитор взял скальпель и поднёс его к лицу Стаса. Тот выпучил глаза, запыхтел и засучил ногами.

– Если сегодня замечу тут твою мерзкую рожу – загоню эту штуку тебе в глаз. – Для убедительности Глеб Тимурович пронзил скальпелем лежащую на столе сливу.

Хирурга загнали в ординаторскую, а Смотрители приступили к дегустации порошка, который Шлемофонцев уже успел опробовать на себе. На Геле не было лица, её всю трясло, и она просилась домой. Поэт набросил ей на плечи свой пиджак. Пока акционеры уговаривали девушку нюхнуть немного порошка, Врач незаметно сквозь решётку передал О'Юричу несколько мотков лейкопластыря.

Натурщица наконец отважилась втянуть носом предложенную ей смесь. И очень скоро успокоилась и вернулась к поглощению вредной для любой манекенщицы калорийной пищи.

Внезапно Геля забралась с ногами на стол, сбросила со своих изящных плеч пиджак и принялась ходить туда-сюда по столу, словно по подиуму. Поначалу она просто ходила, опрокидывая стаканы и переворачивая тарелки, а потом остановилась по центру стола в той же позе, в какой её рисовал Художник, и с выражением, словно со сцены, заговорила:

– Нетленный Асфирид швырнёт мне кость, но не вгрызусь я в неё. Нетленный Асфирид нальёт вина в бокал, но выплесну его я. Нетленный Асфирид зажжёт свечу в окне, но я потушу её…

Опомнившийся Леонид Карлович схватил лист бумаги и принялся делать в нём пометки карандашом.

– Нетленный Асфирид взрастит лозу, но вытопчу я её. – Геля попыталась топнуть ногой и едва не упала, потеряв равновесие.

Поэт подозвал охранника, который встал у стола и растопырил руки, страхуя девушку.

– Нетленный Асфирид усадит меня на трон…

Натурщица покачнулась, охранник схватил её за руку, потянул к себе, поймал и отнёс на диван. Композитор укрыл уже спящую девушку пледом.

Художник бросился к мольберту и в возбуждении принялся водить по холсту кистью.

– Латышского, случайно, никто не знает? – спросил он. – Надо, чтобы на картине узнавалась Латвия. Плакат какой-нибудь подрисую или вывеску.

– Я знаю втихаря, – поднял руку Шлемофонцев, – «Занюхас порошокас словитус глюкас».

Акционеры дружно расхохотались.

– Выходит, что и я понимаю! – Леонид Карлович подошёл к столу и употребил очередную дозу смеси.

Его примеру последовали остальные, включая Серджио.

– Подчас находится разгадка под самым носом у меня. – Поэт втянул порошок и сильно сжал ноздри пальцами, чтобы не чихнуть. – Ищу её в далёких весях, а та – на банке шпрот.

– Ай да Платон Яковлевич! – радостно хлопнул в ладоши Художник. – Голова!

⁂

С утра на стене появилась вторая картина из цикла «Латышские стрелки». По забетонированной пустынной набережной навстречу закату вышагивала девушка, снимающая мокрый купальник. Подкравшаяся сзади тёмная фигура в капюшоне приставила к голове девушки двустволку. Из головы девушки вырвался аллегорический кровавый фонтан, внутри которого Художник разместил разлетающиеся мысли натурщицы: кости, свечи, бокалы с вином, виноградную лозу и царский трон. Капли крови забрызгали растянутый на набережной плакат, лозунг для которого был заимствован автором картины с банки рижских шпрот.

– Отменная дурь! – раздался в тишине холла голос проснувшегося Композитора, и тот уселся на диване.

Вид у Глеба Тимуровича был растрёпанный, но лицо излучало счастье.

– А кроме Светлого у вас в палате таланты имеются? – Художник, рисовавший почти всю ночь, протирал глаза и зевал.

– Вот ты, например, Эректус, что делать умеешь кроме долбёжки палочкой по решётке? – обратился Композитор к Лыжникову, который в этот момент разглядывал новую картину.

– Почему это он «эректус»? – тут же вмешался Штурман, не терпящий недопонимания.

– К дамочкам неравнодушен, – улыбнулся Эндрю и задорно пригладил усы.

– Отнюдь, – возразил Композитор. – Хомо эректус – человек прямоходящий. Окружающий мир исследует палкой-копалкой, про которую нам тут недавно задвигал ваш бородатый бригадир.

– Кок «Нулевого парсека» Лыжников – самый именитый шеф-повар не только на Земле, но и во всём Космосодружестве, – обиделся Эндрю. – Стыдно не знать!

– А докажи! – Художник подал знак охране, чтобы те выпустили Повара из Саркофага. – Аппетит после вчерашней «манки» просто зверский.

– На хавчик пробило – моё почтение, – подтвердил околачивающийся по холлу Шлемофонцев. В белом халате он выглядел непривычно.

Первым делом Лыжников сунул палочку в бутылку с водкой в целях дезинфекции. Ей предстояло сегодня многое истолочь, перемешать и взболтать. Пока Эндрю колдовал с продуктами, в холле появилась Геля, обернувшаяся простынёй. У неё были мокрые волосы, а на бедре проступил шрам.

– Завтрак готовите? – спросила она, обтирая волосы полотенцем. – Очень кстати.

– К нам из морской пучины вышла нимфа, – приветствовал девушку Поэт. – Скалой израненная нереида.

Геля натянуто улыбнулась, глянула на картину, для которой она накануне позировала, и поспешно отвернулась. Художник облокотился на стол, с интересом наблюдая за манипуляциями «именитого шеф-повара».

Эндрю действовал молниеносно. Вытащенные из холодильника ингредиенты исчезали в мисках, безжалостно смешивались барабанной палочкой, которую Повар то и дело облизывал в целях дегустации и тут же «стерилизовал» в бутылке с водкой, которая постепенно приобрела бурый цвет.