Текст книги "Бездна Мурены"

– Виноград? В икру? – Леонид Карлович в недоумении схватился за голову. – Ты обалдел, что ли?

– Тсс! – Повар приложил палочку к губам и тут же был вынужден их облизать. – Долой гастрономическую косность! Кулинарные догмы никогда не вознесут тебя на вершину пищевой цепочки. Вкусовые рецепторы нуждаются в не меньшей эволюции, чем серое вещество под черепной коробкой.

Геля, которая к этому моменту уже переоделась, протянула руку к нарезанной груше. Лыжников тут же среагировал и стукнул по шаловливой ладони палочкой.

– Ой! – одёрнула руку девушка.

Увидев, кого он только что лишил сочного фрукта, Эндрю смутился. Но тут же схватил четвертушку груши, обмотал её тонкой лентой сыровяленого окорока, при помощи зубочисток пришпилил туда кусочек дыни, ананаса и оливку.

– Будет преступлением с моей стороны заставить изнывать от голода столь изящное создание. – Повар вручил обмотанную грушу Геле. – Сочту за честь, если в ожидании ужина отведаете мою скромную закуску.

– Ваш хлеб пытается рубать, Платон Яковлевич, – подмигнул Художник Поэту. – Забрёл своими лаптями на вашу поляну вдохновенья.

Девушка зарделась румянцем, приняла пищу из рук Лыжникова и жадно набросилась на неё.

– Мм, вкуснятина-то какая! – прокомментировала она.

Вскоре Повар прекратил пассы «волшебной» палочкой и объявил о готовности. Изрядно заинтригованные Смотрители приступили к дегустации. Лыжникова без устали нахваливали за новаторство и привнесение свежей струи в уже приевшиеся деликатесы, но в то же время предупредили о серьёзных последствиях в случае, если экспериментальные блюда вызовут расстройство желудка.

Под шумок Эндрю незаметно передал своим несколько бутербродов. После этого приступил к изготовлению коктейлей, смело комбинируя крепкие напитки, ликёры, соки и даже рассол от оливок. Ему вызвалась помогать Геля, с которой Повар тут же принялся флиртовать. Пока девушка по его указанию отмеряла дозы алкоголя, Эндрю извлёк из морозильника огромный кусок льда и принялся дробить его специальным кольщиком в виде здоровенного шила.

В момент, когда Лыжников стоял вплотную позади Гели и обучал девушку взбивать напиток в шейкере, из ординаторской в холл вышла медсестра Лерова, чтобы выдать пациентам положенную питательную массу.

– Андрюша! – медсестра встала как вкопанная.

– А, кибераптечка! Мне твоё фирменное блюдо сегодня уже не понадобится. – Повар отмахнулся от Галеры и снова приобнял Гелю, помогая той правильно ухватить шейкер.

– У него наряд по кухне, – улыбнулся Бортинженер и протянул медсестре свою пустую миску для получения порции «скотского паштета».

Лерова ещё долго утюжила помещение холла, бросая полные ненависти взгляды на воркующего с Гелей Лыжникова, пока акционеры не намекнули медсестре, что её рабочий день окончен.

Когда все уже вдоволь объелись и осушили все фирменные лыжниковские коктейли, Поэт притащил из бара странный стеклянный сосуд с четырьмя краниками со всех сторон, наколол внутрь него льда и налил воды. Под каждый краник он поставил по бокалу, в которые плеснул зелёной жидкости из бутылки.

– Самое время для абсента! – потёр руки Художник.

– Не боитесь, Леонид Карлович, что после него ухо себе откромсаете? – подмигнул ему Композитор.

– Эка невидаль, Глеб Тимурович, – рассмеялся Художник. – Картины писать я и без уха сумею.

– Коль ты проснулся в здравии своём, не приведёт тебя на край безумства бокал нектара от зелёной феи, – нараспев произнёс Поэт.

Повар отправился в отсек к коллегам-разведчикам, прихватив кое-что из съестного. Смотрители и Врач расселись возле краников заворожённо наблюдать, как ледяная вода капает на кусочки сахара, уложенные на сетчатые ложки поверх бокалов, превращая ярко-зелёный абсент в мутную жижу.

Шлемофонцева странный напиток не впечатлил, поэтому во время приготовления следующей порции он сыпанул на свой кусочек сахара содержимое двух припасённых капсул.

К решётке из палаты прихромал капрал, который удерживал себя от этой затеи с самого утра, но всё ж таки не удержался.

– На новом полотне Раскраса кое-чего не хватает! – заявил он, разглядывая картину на стене. – Среди вещей, извергающихся из головы женщины.

Заслышав знакомый голос, умиротворённый было зелёной феей Художник вздрогнул и раздражённо поморщился. С некоторых пор ему стало неприятно общество бородатого шизофреника, который своими проповедями неустанно напоминал Леониду Карловичу, что у того когда-то имелся такой рудимент, как совесть. Наставления Зенита возвращали Художника в те далёкие годы, когда он строил свою карьеру в горкоме ВЛКСМ и когда наивность, совесть, сострадание и прочий балласт мешали ему протискиваться наверх сквозь ряды более изворотливых конкурентов. Бородач был динозавром из тех древних времён. Он верил в справедливость, прогресс и прочую чушь. И это в нынешних условиях чертовски раздражало.

– И чего же? – стало интересно Композитору. – Борода, ты критиком, что ли, заделался?

– Нетленный Асфирид где? – Капрал выжидающе посмотрел на Художника. – Девица его вчера неоднократно помянула. Не хватило воображения представить этого товарища?

Леонид Карлович резко сбросил сахар с ложечки в бокал, перемешал и залпом осушил содержимое.

– Чё ты гонишь? – возмутилась Геля, сидящая в кресле и подравнивающая пилкой ногти. – Не говорила я такого!

– С феноменальной памятью маньяк – что может быть опасней под луною? – продекламировал Платон Яковлевич.

– Уточняй – под какой именно луною, Рифмогон! – раздался возглас Дипера из глубины палаты.

– Смею вас заверить, гражданка, – улыбнулся капрал Геле. – Ни один разведчик «Нулевого парсека» никогда не станет возводить напраслину.

Художник пересел с кресла на стол, повернувшись лицом к Зениту, и скрестил руки на груди.

– В который раз ты уже этот «парсек» упоминаешь всуе, Борода, – Леонид Карлович натужно улыбнулся. – Считай, что ты меня им пронял. Рассказывай, что за неформальное объединение такое. Желательно – общедоступным языком без шизоидных закидонов.

– Вот уж не поверю, что присматривать за нами приставили несведущих людей, – улыбнулся капрал. – Могу поспорить, что наши досье вы трое изучили вдоль и поперёк.

– Я б на твоём месте не спорил, Борода. У тебя мания величия? Возомнил себя пупом Земли? – с нескрываемым раздражением отреагировал Художник. – Ты на самом деле себе внушил, что люди, ворочающие миллионными сделками в твёрдой валюте, станут колупаться в ваших историях болезни?

– Зачем же было тратиться на Саркофаг? – Зенит подёргал прутья решётки. – Почему вдруг решили, что мы настолько опасны, если даже не удосужились выяснить о нас всю подноготную?

– Да какие ж это траты? Мне ворота на дачном заборе встали раз в десять дороже. – Композитор поднёс бокал к глазам, словно пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь него на просвет. – Надеемся, что решётка и баланда скоро отобьются. Для зарубежного покупателя наш чёрный рынок ещё пока диковат. Присматриваются, скоты осторожные.

Он хитро подмигнул капралу.

– В любую смутную годину лишь возрастает ценность человека, коль на него есть спрос. – Поэт вознёс бокал и пригубил зелёную жидкость.

Художник встал, прошагал к решётке и встал перед капралом, заложив руки за спину.

– Перестань ты ломаться, Борода, – с вызовом в голосе произнёс он. – До общения с вами, отбросами общества, снизошли серьёзные люди. Если свои последние дни вы предпочитаете провести в молчаливом унынии вместо философских бесед – на здоровье.

Леонид Карлович развёл руками и двинулся обратно к столу.

– В элитный отряд звёздных разведчиков «Нулевой парсек» были отобраны лучшие из лучших, – произнёс Зенит после некоторой паузы. – Вы и сами в этом успели убедиться на примере нашего корабельного повара.

– Кулинар-разведчик! – рассмеялся Композитор. – Выискивал вражеские склады с тушёнкой?

– По-твоему, Звукомес, пища в жизни человека мало значит? – осадил его капрал. – Вы сами-то замечали, сколько времени уделяете жратве? А в далёком космосе на неизученной планете любая местная ягода может вывести из строя весь экипаж и сорвать важную миссию.

– А любой с виду неприметный грибочек может запросто полакомиться тобою самим! – заслышавший, что его обсуждают, Лыжников прибежал из палаты, размахивая барабанной палочкой.

– Важность корабельного врача, думаю, никто оспаривать не станет, – продолжал Зенит.

Художник переместился на диван, где сидела Геля, и хлопнул её по бедру, заставив девушку взвизгнуть.

– Гениальность Светлого нам пока довелось наблюдать лишь в наклейке пластыря на женскую ляжку, – оскалился он.

– Да ты меня пучишь! – обиделся Шлемофонцев. – С моего порошка кого вчера не по-детски торкало? Пушкина, что ли? А с вашего рассола мутного голяки сплошные.

Серджио сердито отодвинул от себя бокал с абсентом. После чего смахнул с ложечки обсыпанный препаратами кусочек сахара и отправил его в рот.

– А чем в вашем «нулевом» отряде Перископ занимается? – поинтересовался Композитор. – Кроме того, что к чужим словам постоянно цепляется.

– Вонахап на нашем звездолёте штурман, – пояснил Зенит. – Без него мы в дебрях космоса как без глаз.

Левап было возгордился лестными словами капрала, но сразу вспомнил, как постоянно терялся в коридорах больницы, и густо покраснел.

– Что за имя чудное? – удивился Леонид Карлович. – Инопланетное?

– Его мамку зелёные человечки на летающей тарелке покатали! – не удержался от комментария охранник, который всё это время внимательно слушал капрала, тихо похохатывая над «бородатым шизиком».

Штурман сразу насупился, поправил очки и поспешно засеменил в палату. Охранник глянул ему вслед и заметил О'Юрича, который уговаривал своего крокодильчика съесть виноградину. Глаза Гришани, затаившего на Бортинженера обиду, сразу азартно вспыхнули.

– Эй, придурок! – вполголоса позвал он О’Юрича. – Собачка плохо кушает?

Бортинженер повернул голову на голос.

– Уговариваю моего малюсенького фрукты пожевать, – добродушно ответил он. – Чтобы авитаминоза не случилось, а то зима скоро.

Едва сдерживаясь от смеха, охранник повернулся к акционерам, ища одобрения в глазах хозяев. Те наблюдали за происходящим не без интереса.

– Только это не собачка, – О'Юрич погладил питомца по картонной голове. – Терамский крокодил.

– Тащи его сюда! – скомандовал Гришаня. – Я тебя научу крокодилов дрессировать!

Надув щёки в попытках сдержать смех, охранник постучал стволом автомата о решётку. Лицо Бортинженера помрачнело, но почти сразу же растянулось в наивной улыбке.

– Он дрессуре не поддаётся, – покачал он головой. – Особенно если дрессировщик таскает автомат, словно грабли на сенокосе.

Смотрители довольно переглянулись, а охраннику тут же перестало быть смешно. И лишь Зенит уловил перемену в голосе своего коллеги.

– Тащи свою коробку сюда, говорю! – рявкнул охранник. – Она у меня на задних лапках забегает!

– Не надо злить О'Юрича, – предупредил капрал.

– А ты заткнись, бородатый! – всё сильнее распалялся Гришаня. – Парсеки-гомосеки! Совсем страх потеряли. Мне что эту псину картонную, что вас замочить – без разницы!

Он вскинул автомат и направил его в сторону палаты. Бортинженер медленно встал, закрыв собою питомца.

– Ну и чё ты рисуешься? – Охранник качнул стволом оружия. – Я тут постоянно хожу. Рано или поздно забудешь своего «тузика» спрятать – вот тут-то я его и шмальну!

О'Юрич встал в проёме палаты.

– А так его видишь? – спокойно спросил он, раскинув руки в стороны.

– Если настаиваешь, дебил, то прострелю прямо сквозь тебя! – всё сильнее закипал Гришаня.

– А так? – С каждым таким вопросом, отчаянно кривляясь и улыбаясь во весь рот, Бортинженер делал новый шаг в сторону охранника.

В какой-то момент к ногам Гришани подкатилась виноградина, и он опустил глаза. В ту же секунду сильная рука О'Юрича схватила охранника за загривок и резко притянула к себе. Лицо Гришани с хрустом ударилось в решётку. Бортинженер мощным рывком развернул того к себе спиной, и железные пальцы сдавили охраннику кадык.

– Секунд через десять я с корнем вырву твоё адамово яблоко, – отчётливо проговорил О'Юрич в ухо оцепеневшего от боли и ужаса Гришани. – Если не хочешь – подай мне свой автомат.

Хрипя и морщась от боли, охранник дотянулся ногой до оружия, которое выпало у него из рук, и придвинул его к решётке. Бортинженер тут же ослабил хватку на его шее, схватил автомат и передёрнул затвор. В холл влетели другие охранники, срывая на ходу автоматы с плеч.

– Всем стоять! – взревел подскочивший с дивана Художник. – Успокоиться!

– Сука! – прохрипел ползающий на четвереньках Гришаня. – Валите его!

Из его сломанного носа обильно шла кровь, он закашлялся.

– Никто никого не валит! – прикрикнул Леонид Карлович на охранников, которые уже тяжело дышали и жаждали отмщения, подгоняемые выбросами адреналина.

– Старина, ну зачем тебе это? – Композитор бесстрашно подошёл к Бортинженеру, разведя руки в примирительном жесте. – У нас тут десятка три вооружённых до зубов бойцов. Через четверть часа подъедет в два раза больше. А у тебя на всё про всё один рожок.

– Виталика трогать не позволю, – процедил сквозь зубы О'Юрич.

Он стоял, широко расставив ноги, направив вперёд дуло автомата, а его зрачки исподлобья обшаривали пространство перед собой.

– Виталик – тоже космический разведчик? Друган твой? Кто из них? – Глеб Тимурович не сразу понял, о ком речь.

– Вон там у меня на кровати, – пояснил Бортинженер, не шевельнувшись ни единым мускулом. – Крокодильчик с другой планеты. Ему и так одиноко в нашем мире.

Композитор аж растерялся от умиления.

– Крокодильчика не тронут, это я тебе обещаю! – заверил он.

– А если не отдашь автомат – всё кончится кровью, – предупредил подошедший к решётке Художник. – Чисто математически на нашей стороне живые останутся, а на вашей – нет.

Штурман тут же закатил глаза, что-то подсчитывая в уме.

– И тогда милягу Виталика придётся отдать вон тому плюгавому выродку. – Леонид Карлович кивнул на высунувшегося из ординаторской хирурга, которого привлёк шум. – Сами-то мы не имеем должной квалификации, чтобы инопланетных аллигаторов содержать.

– В жестоком мире бросив нежное созданье, ты обречёшь его на вечные страданья, – выдал Поэт для пущей убедительности.

– У Рифмагона наконец-то зарифмовалось! – обрадовался Биолог.

Всё это время он неподвижно сидел у стены, поджав свои длинные ноги, и щурился, пытаясь отыскать таракана, за которым долго следил, но потерял из виду. На происходящее вокруг Ровский не обращал никакого внимания.

О'Юрич глянул на хирурга, и лицо его помрачнело ещё сильнее, автомат в руках едва заметно дёрнулся. Почуяв неладное, Стас юркнул в свою нору от греха подальше.

– Не глупи, старина, подумай о судьбе Виталика, – продолжал уговаривать Композитор.

Глаза Бортинженера заблестели, и он направил ствол автомата в пол.

– Вспомни, как нас обложили на Терамысле, О'Юрич! – быстро проговорил Зенит. – Перевес был троекратный не в нашу пользу. Но мы вырвались из окружения, прошагав по их трупам.

– Не могу рисковать Виталькой. – Бортинженер тряхнул своей седеющей головой. – Прости, капрал.

Он поставил автомат на предохранитель и запустил его по полу сквозь решётку в сторону акционеров, которых за это время успел прошибить холодный пот.

– Ты жуткий человек, Борода, – холодно произнёс Художник, поднимая оружие с пола и кладя его на стол. – Иррациональный. Из-за таких вот отморозков по всему бывшему Союзу сейчас и полыхает. Хаос – твоя родная стихия, цепная реакция.

– Хорошо, что наряду с такими вот террористами, революционерами и прочими пироманьяками существуем мы. – Композитор сел за рояль и пробежался по клавишам. – Подобно графитовым стержням, держащим цепную реакцию в узде, мы регулируем хаос, направляем его разрушительную энергию в конструктивное русло.

– Если стержни задвинуть слишком сильно – реактор потухнет, – не удержался от замечания Штурман.

– Не потухнет, если мы того не захотим, – улыбнулся Леонид Карлович. – И учти, Перископ, что таких, как мы, много не бывает.

– Предлагаете отныне величать вас Стержнями, господа Смотрители? – капрал издевательски улыбнулся и пригладил бороду. – Как ловко вы всё перевернули с ног на голову! Нас, застрельщиков прогресса и первооткрывателей, объявили разрушительной стихией. А себя любимых выставили этакими столпами, на которых зиждется порядок и гармония. Существуй дьявол – он бы сейчас умилился неслыханному коварству!

– Цыц, Борода, притуши свой реактор! – прикрикнул на него Композитор и взял на рояле тревожный аккорд. – Тебя уже стало слишком много.

– Не пора ли их вальцануть, чтобы не зарывались? – раздался голос Гришани, который всё ещё сидел на полу и прижимал к лицу пропитавшийся кровью носовой платок. – Я свой автомат возьму, Леонид Карлович?

Художник отрицательно мотнул головой и повернулся к коллегам-акционерам:

– Ну что, господа, время снять стресс?

– Бакланка! – обрадовался Композитор, вскакивая из-за рояля. – Ностальгия!

Поэт уже бежал вприпрыжку, разминая пальцы рук на ходу. Акционеры открыли шкафчик, где хранили свои памятные регалии, и выбрали аксессуары, с которыми начинали свою карьеру на заре рыночных отношений.

В руках Композитора оказались самодельные «нунчаки» из залитых свинцом обрезков лыжных палок. Поэт со свистом прокрутил в воздухе велосипедную цепь с намотанной на поролон изолентой в качестве рукоятки. А Художник взмахнул изрядно облупившейся клюшкой от хоккея с мячом.

– Допрыгались, дебилы полосатые! Вам пиз…

Договорить Гришане не дала клюшка, врезавшаяся ему в челюсть и выбившая сразу пару зубов. Смотрители поочерёдно наносили удары по охраннику, который завалился ничком и пытался прикрывать руками голову.

– Ты просто взял и беспрекословно отдал свой автомат безоружному психу! – выговаривал ему Композитор, прикладывая утяжелённые свинцом алюминиевые трубки к почкам охранника.

– Он тебя, Гришаня, запугал, словно карапуза в песочнице! – Художник целил клюшкой по ушам лежащего на полу бедолаги, но неизменно попадал тому по пальцам обороняющихся рук.

– Свою ты шкуру ценишь выше, чем длань, кормящую тебя, – даже во время проведения экзекуции Поэт не забывал о красоте слога.

Наконец уставшие, но довольные акционеры уселись на диван, тяжело дыша. Поэт махнул охранникам в сторону затихшего на полу тела.

– Куда его? – поинтересовался один из охранников. – На утилизацию?

– Зачем же, – возразил Композитор. – Ежели отлежится, руками-ногами шевелить сможет – пускай пользу приносит. Зря, что ли, кормили этого быка столько времени? Вахтёром его на какой-нибудь объект.

Гришаню подхватили под руки и поволокли из холла. За ним потянулся тонкий кровавый след, который один из охранников принялся затирать салфетками.

– А ты крутой пацан, – обратился Художник к стоящему с картонным крокодилом на руках О'Юричу. – Ты кто вообще по жизни?

– Бортинженер, – ответил тот.

– Аборт-инженер? – переспросил Композитор, вызвав дружный хохот коллег и охраны.

– Воевал где? – поинтересовался Леонид Карлович.

– Да по всей галактике, – ответил за друга капрал. – Про операцию «Метель в пустыне» на Челхиоре слыхали, надеюсь?

– И где только доблестная Красная Армия не принуждала аборигенов к интернациональному долгу! – рассмеялся Композитор.

Смотрители о чём-то тихо посовещались, одобрительно кивая друг другу.

– Слышь, аборт-инженер, а слабо тебе помахаться с одним нашим боксёром? – задал вопрос Композитор. – С Гришани-то что взять – бычара колхозный.

– Не люблю я это пустое рукоблудие, если честно, – поморщился О'Юрич. – Но, так понимаю, что если откажусь – опять Витальке начнёте угрожать?

– Виталик неприкасаем, я ж тебе слово дал, – заверил его Глеб Тимурович. – Просто подумал – вдруг тебе самому интересно доказать, кто тут шишку держит. Засиделся, поди, в этом инкубаторе?

– Да я и не умею особо кулаками махать, – продолжал ломаться Бортинженер.

– Продержишься десять минут – мы проставляемся, – пообещал Художник.

– С закусью? – В глазах О'Юрича промелькнуло слабое подобие интереса.

Акционеры синхронно кивнули.

– А, ведите сюда вашего драчуна, – сдался Бортинженер.

Леонид Карлович довольно потёр ладони.

– Кожуха сюда позовите! – крикнул он охране.

Кожухом оказался здоровенный амбал с характерным поломанным носом. Пока охранники заводили его в Саркофаг и загоняли остальных пациентов в палату, Смотрители достали бумажники, сделали ставки, налили себе выпить и приготовились к зрелищу.

Участники поединка стояли друг напротив друга в узком пространстве между стеной и решёткой. Кожух сразу занял боксёрскую стойку и мелкими шажками придвигался к О'Юричу. Тот замер с опущенными руками и с интересом разглядывал противника, едва улыбаясь. Поджарый Бортинженер был высок, широк в плечах и мускулист, но на фоне бывшего боксёра-тяжеловеса выглядел скромно.

Беспечное поведение соперника привело Кожуха в некоторую растерянность. Не ожидая от «психа» сколько-нибудь серьёзного сопротивления, он неспешно примерялся – куда нанести удар, когда противник в пижаме внезапно нырнул вниз, а подреберье вдруг взорвалось болью. Боксёр инстинктивно опустил руки, закрывая корпус, и изворотливый псих тут же повис на них, вцепившись железной хваткой. Кожух попытался отчаянно вырваться из захвата, отступив назад, но конечности соперника, казалось, были повсюду. Умелая подножка опрокинула боксёра. Когда он плюхнулся на пол всей своей массой, локоть Бортинженера, врезавшийся в лицо, отправил Кожуха в нокаут.

– И чё, мне его так десять минут квасить? – неуверенно спросил О'Юрич, упершийся коленями в обмякшее тело боксёра.

Акционеры растерянно смотрели на него и молчали.

– Нет, нет, ты выиграл! – первым опомнился от шока Композитор.

Охранники уволокли нечленораздельно мычащего Кожуха. Уже второго их коллегу за последний час. На О'Юрича они косились со смесью злобы и страха.

– Глеб Тимурович, из сауны позвонили, у них всё готово, – сообщил один из них.

– Попариться сейчас – милое дело! – хлопнул в ладоши Композитор.

– Нам надо свою сауну здесь обустроить, по первому разряду, – предложил Художник.

– Хорошая идея, Леонид Карлович, – согласился Композитор. – Элитный санаторий без хаммама, джакузи и массажных процедур – это конкурентам на смех.

– Зато у нас бои без правил имеются! – улыбнулся Художник.

Пребывающие в прекрасном расположении духа Смотрители передали за решётку пару откупоренных бутылок красного вина и щедрое количество закуски.

Пока команда «Нулевого парсека», соскучившаяся по нормальной еде, пировала, акционеры, прихватив Гелю, убыли смывать с себя бренную пыль мирской суеты.

Уже почти стемнело, когда из дверей, ведущих в бывшее женское отделение, в больничный холл (ныне кабинет совета акционеров) вынырнули два странных типа. Оба молодых человека были одеты в одинаковые куртки с эмблемой на спинах: силуэт жука на фоне солнечного диска с расходящимися лучами. У обоих с собой были шары для игры в боулинг. Один тащил его за собой по полу в сетчатой авоське. У второго увесистый шар находился в капюшоне куртки, оттягивая её почти до самого пола.

Один из парней принялся дёргать калитку Саркофага и навесной замок на ней. Второй в этот момент внимательно вглядывался в сумрак палаты напротив, пока не заприметил вспыхнувший во тьме треугольник. Парень тут же засуетился, перебирая руками прутья решётки, и нараспев громко заголосил:

– Впустите Солара в свою нечестивую жизнь! Признайте его неоспоримое величие!

Разомлевшие после сытного ужина разведчики, заслышав незнакомый голос, поднялись с коек и вышли к решётке поглядеть, что происходит.

– Отрекитесь от метки демона! – Один из гостей врезал шаром по решётке.

От неожиданного грохота Дипер аж подпрыгнул.

– Вы кто такие? – решил разобраться капрал. – Вам чего?

– Мы – скромные посланники великого Жука Солара, – объяснил парень с шаром в капюшоне. – Мы принесли вам свет Соларии, нашей веры. Солария – ваш единственный шанс на спасение.

– Не препятствуйте Солару разгонять тьму! – Его соратник снова врезал шаром по решётке.

– Всё ясно – сектанты, – заключил Повар. – Ищут отчаявшихся, типа нас, чтобы заманить в свои сети.

– Идите отсюда, – посоветовал Зенит визитёрам. – Во всякую чепуху мы не верим. Исключительно в науку. И каждый наш полёт в космос вновь и вновь доказывает её превосходство над дремучими химерами робкого сознания.

– Полёты в космос? – Сектант с шаром в капюшоне от возбуждения принялся приседать, скользя руками вверх-вниз по перилам решётки. – Вы совсем тут рехнулись взаперти? Как можно летать в космосе?

Он повернулся, ища поддержки у собрата по вере.

– Вселенная – это плоская степь, – затараторил тот, потрясая в воздухе своей авоськой с шаром. – По центру степи находится Солнце. Великий Жук Солар укатывает вокруг него шарики-планеты.

– Как жук-навозник! – догадался Биолог.

– Нет, совсем по-другому! – Сектант врезал сеткой по решётке. – Солар укатывает планеты, чтобы уменьшать их, снимать слои скверны! Иначе они так разрастутся, что заслонят собою наше солнышко!

– И тогда наступит тьма, и оттуда явится демон – Суслик-Солнцеед! – подхватил другой сектант. – Который обитает в своей золотой пирамиде за пределами нашей Степи. В Великом Ничто!

– Я, кажется, понял, – осклабился Повар. – Серджио, ты и этим лошарикам, что ли, свои рецепты выписываешь?

– Впервые вижу этих ребят, – отозвался сидящий снаружи на диване Шлемофонцев. – Да вроде бы они и не на тяге. По крайней мере, я их не выкупаю.

– Суслик-Солнцеед насылает на Жука Солара своих подручных копрофаков, – продолжил лекцию сектант с капюшоном. – Копрофаки облепляют планеты-шары нечистотами, и в своём усердии они неутомимы!

– Как и вы неутомимы в своём усердии в популяризации небылиц, – съязвил капрал.

– Против ваших копрофаков есть отличное средство – копропараллаксатор! – блеснул остроумием Левап.

– Они не наши! – зашипел сектант с авоськой. – Они гадят великому Жуку Солару!

Зенит услышал позади себя яростное сопение, обернулся и аж вздрогнул, когда взгляд его упал на Дипера. Таким он Командора ещё не видел. Тот тяжело дышал, глаза его вылезли на лоб, а кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев.

Дипер поправил вязаную шапочку на голове, шоркнул ногой по полу, ринулся к решётке и выпростал руки сквозь прутья, пытаясь достать сектантов. Те едва успели отпрыгнуть на безопасное расстояние.

– Всё, что не водится в прекрасной Гваделупе, должно быть нещадно вычищено эволюцией! – хрипел Командор и вжимался в решётку, пытаясь дотянуться до незваных гостей. – Жуки, суслики, динозавры, санитары – под нож все эти тупиковые ответвления! Но не быструю им смерть, нет! Тягостную, мучительную! Чтобы каждую секунду бесконечной агонии искупали свою вину за то, что марали планету своею ущербной ДНК!

Дипер сорвал с головы шапочку «Atomic», швырнул её под ноги и начал топтать. Разведчики удивлённо уставились на коллегу.

– Вас самих надо в жертву Солару принести, копрофаки! – робко огрызнулся сектант с авоськой. – Продались демону Суслику!

– Ваши треугольники – символ пирамиды Солнцееда! – Второй сектант показал пальцем на лоб Командора. – Триуды, ваши души искушены и осквернены Сусликом! Вам негде жить, кроме этой клетки, да и незачем!

– А вот и неправда! – возразил Штурман. – Мне есть, где жить. От бабушки квартира осталась. Как выпишусь отсюда – поселюсь там.

– Поселится он! – передразнил Левапа сектант в капюшоне. – Ты – нечистота, грязь, налипшая на планете!

С этими словами он метнулся за дверь, откуда они недавно появились.

– Мы вас укатаем! – потряс авоськой его оставшийся соратник.

– Если за пределами солнечной степи лишь тьма Великого Ничто, то как вы объясните несметное количество звёзд в ночном небе? – капрал решил проверить «жучиную» теорию на прочность. – Что они собою представляют?

– Такие же триуды-копрофаки, как вы, – не задумываясь, ответил сектант. – Блестят своими треугольничками и подбираются, чтобы нечистот навалить. Но мы, адепты Солара, не устанем укатывать и отчищать!

Вернулся его друг с тяжёлой канистрой в руке. Он дотащил её почти до самой решётки и поставил на пол.

– Э, уроды! Вы кто такие?

В холл из коридора заходили вернувшиеся из сауны акционеры в сопровождении охраны.

– Вы тут друг дружке, что ли, надрачиваете? – недовольно рявкнул Художник на охранника. – Почему офис без присмотра?

Один из охранников подскочил к канистре, оттолкнув сектанта, открыл её и принюхался.

– Ну? Чё там? – нетерпеливо спросил Композитор.

– Бензин! – отозвался охранник.

– Вы нам тут спалить всё собрались, чертилы? – Леонид Карлович надвигался на сектантов, загнанно жмущихся к решётке. – Вам был задан вопрос: вы кто такие?

– Мы тут помещение соседнее арендуем, – испуганно объяснил парень с авоськой, кивнув на дверь в бывшее женское отделение. – У нас договор есть, всё официально.

– А сюда кто выползать разрешил? – раздражённо допытывал их Композитор. – Шары зачем притащили? Где вы тут кегли увидели?

– Это не шары! – сердито возразил парень в капюшоне и топнул ногой. – Это солошары, аналоги степных планет! Мы их укатываем от скверны по заветам великого Жука Солара!

Все как один акционеры повернули головы к Шлемофонцеву.

– Не снабжал я их ничем! – обиженно воскликнул Врач и покраснел. – Они сами по себе такие!

Для наглядности Серджио открыл рот и постучал кулаком по макушке, издав пустой звук.

– Сектанты, – пояснил Лыжников.

– Триудушек надо сжечь поскорее, пока эти копрофаки отсюда не расползлись по матушке-степи! – Парень с капюшоном ринулся в сторону канистры, но был грубо остановлен охранником.

– Мы вас самих спалим нахер, лошары-солошары! – Художник схватил канистру и потряс ею. – Вы такие же шизики, если не похлеще!

Разомлевший после парилки и пива с раками Леонид Карлович собирался ехать домой отсыпаться, но чёрт его дёрнул заглянуть в офис. Хотелось ещё разок окинуть взглядом свои недавние картины, чтобы обдумать заключительное полотно будущего триптиха. Теперь вдохновения как не бывало.

Сектант в ответ бухнулся на колени, сложил ладони друг с другом, будто собрался лепить снежок, и очертил этим воображаемым шаром пространство у себя надо головой. Выразив, таким образом, свою преданность Соларии. После этого выхватил из капюшона шар и прижал его к груди.

– Поджигайте! Я приму этот дар, прочувствую тот же благостный жар, что ощущает Жук Солар, подкатывая Меркурий к самому солнышку! – восторженно залепетал он. – И всецело растворюсь в его лучах! Гордись мною, Солнечный Жрец!

Его соратник опустил авоську с шаром на пол, принялся возить её вокруг стоящего на коленях и что-то бессвязно бормотать. Его траекторию прервала нога Художника, врезавшаяся сектанту в живот.