Текст книги "Долгая дорога"
Автор книги: Михаил Смирнов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– О, слышали, аж целых три раза! – зашептались соседи, подталкивая друг друга. – Ну и как там, Ефим? А зачем вернулся, ежли тебя оставляли? Говорят, в другом мире лучше живется, чем в этой жизни. Там ничего не нужно и никому не нужно, а здесь из тебя всю кровушку высосут до последней капельки да ещё во все дырки имеют, пока на этом свете живёшь, так и будешь стоять, согнувшись до последнего дня своего со спущенными штанами. Ох, зря не остался, а вот если бы нам предложили, мол, айда на тот свет, мы бы с радостью пошли. Отмучились бы от этой проклятущей жизни. Лежали бы сейчас под яблонькой и…
И заговорили, перебивая друг друга, замахали руками. Как же так, разве оттуда умный человек добровольно вернётся? Да ни в жизнь! Вернётся только дурак. Дурак, да ещё какой! К примеру, такой как Ефим…
– А еще я помню, как смотрел на себя со стороны, из угла под потолком, а врачи бегали вокруг меня, всё пытались оживить, а один амбал чуть все рёбра не переломал, на грудь нажимал, а медсестра наберёт воздуха в себя и дует мне в рот, а может, лезла целоваться – не разобрал, – словно не слыша соседей, продолжил Ефим. – И вдруг померкло в глазах, темно стало, как поздними осенними вечерами, того и гляди, куда-нибудь врежешься. И такая тишина, аж в ушах зазвенело, тоненько так, будто комарик над ухом летает, а потом всё громче и громче зашумело, словно ураган надвигается, и пятнышко света появилось впереди, как будто фонарик включили и бегут мне навстречу, но оказалось, я в огромной трубе нахожусь, а пятнышко всё больше и больше становится. И тут полыхнуло в глазах, аж зажмурился от белого света. Оглянулся, вроде бы на ногах стою, но не чую ног-то. Сделал шаг, а ноги еле передвигаются. Такое бывает, когда во сне бежишь. Хочешь убежать, и не получается. На душе ужас был, казалось, что сердце разорвётся, а потом появилась пустота и спокойствие. Покой на душе был, меня ничего не заботило и ничего не болело. Ни рук, ни ног не чувствовал, словно всё занемело.
– А как же ты… – старая Камышлиха почмокала губами и поводила перед собой рукой. – А как ты ходил, ежли ничего не чуял? Летал что ли?
– Не перебивай человека! – рявкнула Антонина и жалостливо посмотрела на мужа. – Не видишь, как его потрепало там? Аж с лица спал…
Сказала и закачала головой, поглядывая на него, а потом погладила по неровно остриженным волосам – это в больнице обкромсали. Пожалела.
– Да я же… – опять протянула руку старуха. – Интересуюсь…
– Молчи, пока не выставила отсюда! – снова гаркнула Антонина, а потом всем остальным погрозила пальцем, словно предупреждала. – Ещё слово услышу и…
И показала крепкий, далеко не женский кулак.
Все молчали. Знали, лучше с Антониной не связываться. Такая баба не то что коня на скаку, трактор на ходу остановит, а если под горячую руку попадёшь, долго в больнице придётся лечиться. В общем, всё при ней: и росточком не обидели, боженька не язык, а силушку семерым нёс, но одной досталась, а уж про характер и говорить нечего. Не баба – кремень!
– Ну, так вот, – помолчав, продолжил Ефим. – Иду по этой трубе, как по перине, вроде мягко, а ноги путаются, а впереди свет яркий-преяркий. Сощурился, аж глаза заболели от света. Закрыл глаза, руки вытянул перед собой и иду на ощупь. Открыл один глаз и вижу, что вместо трубы передо мной городская площадь и дворец культуры. Я распахнул дверь, зашел. Посмотрел по сторонам. Никого не видно. Постоял, а потом пошел на второй этаж и по коридору направился в сторону пожарного выхода. Туда, где еще лестница есть. Иду и вижу: в конце коридора люди толпятся. Обрадовался! Тороплюсь к ним. Подошел, они расступились, и я оказался перед дверью. А в спину подталкивают, мол, иди, тебя ждут. Распахнул дверь, а там металлические лестницы куда-то вниз уводят. И такая тишина, аж в ушах звенит. Я огляделся и потихонечку стал спускаться. Один пролет прошел, передо мной коридор в обе стороны от лестницы и в этом коридоре двери с обеих сторон. Конца и края не видно. Свет тусклый-претусклый! А вокруг никого нет, только голоса из-за дверей доносятся.
– А какие двери? – не удержался, кто-то спросил. – Золотые, чать? Всё ж в другой мир попал…
– Нет, не золотые, – отмахнулся Ефим, покрутил головой, а потом ткнул на выход. – Вот примерно, как у меня дверь, что в тёмный чулан ведёт. И там такие же, ничуть не лучше моих. Врач в больнице сказал, что другой мир – это зеркальное отражение нашего мира. Вот и получается, что там то же самое, что у нас. О чем это я? А, да… Я стою в коридоре и не знаю, что делать. На душе тоскливо было, и сердце словно в кулак сжимали. Я посмотрел по сторонам, вернулся к лестнице, глянул в пролет, а там дна не видно, только лестничные марши вниз уводят. Постоял, подумал, а потом опять стал спускаться. И чем глубже спускался, тем страшнее становилось. На каком-то этаже остановился. Опять коридор в обе стороны и повсюду двери. И такой страх напал, аж кричать захотелось. Не удержался, открыл дверь и оторопел. Видать, в самый ад угодил. Повсюду костры полыхают, огненные реки текут. Я кинулся к другой двери, а там котлы огромные стоят и оттуда крики доносятся. Грешники слезами заливаются, просят, чтобы их пожалели, а в ответ только смех доносится. Такой смех, аж волосы на голове зашевелились. Там каждый получит по заслугам, что в жизни натворил, там за всё придётся отвечать. Никто не избежит наказания. Бросился к третьей двери, к пятой и десятой, а у самого аж в груди больно становится. Повсюду костры, огненные реки, везде грешники и крики раздаются. Я выскочил в коридор, побежал к лестнице, глянул в пролет, что внизу делается, а где-то далеко подо мной отсветы огненные виднеются и непрерывные крики доносятся. Отовсюду кричали, со всех сторон. Пока слушал, вся моя жизнь промелькнула передо мной, как жил, что делал… И мне стало страшно. Очень страшно! Испугался, что здесь останусь. Повернулся, чтобы по лестнице подняться, а ко мне костлявые руки тянутся, словно в бездну хотят утащить. Я упираюсь, а лестничный пролет всё ближе и ближе, а там… – Ефим судорожно вздохнул, взглядом обвёл горницу, но никого не видел, словно для себя говорил. – И я закричал. Сильно! Стал вырываться и побежал, а позади смех: громкий, страшный, и топот донёсся, словно гнались за мной. Поднялся к двери, и не могу открыть. Воздуха не хватает, того и гляди, сердце выскочит. А позади крики и смех доносятся. Догоняют меня. Снова бросился бежать и вижу, что опять по лестнице спускаюсь. Туда, в эту преисподнюю. В какую дверь ни сунусь, лица вижу, и крики доносятся, кровь повсюду и костры, а вокруг грешники. Всякие: молодые и старые, девки и парни, мужики и бабы, даже стариков видел. И снова чуть было сердце не выпрыгнуло. Думал, грудь лопнет. Испугался. Бросился к лестнице, снова стал подниматься и вдруг в какой-то коридор попал. Узенький и темный. Даже руки вытянутой не видно. А вдалеке едва заметно светлое пятнышко. Маленькое пятнышко, словно свечечку зажгли и держат…
Сказал Ефим и задумался.
И соседи молчали. Даже дед Устин сидел, хмуро насупившись, о чём-то думал. Потом взглянул в потолок, опустил голову и принялся что-то рассматривать на щелястом полу. Потом вздохнул. Полез было в карман за куревом, но выдернул руку, когда на него цыкнула Антонина. Приподнялся. Видать, хотел что-нибудь спросить, но махнул рукой и снова уселся на табуретку.
Все молчали, дожидаясь, когда Ефим снова начнёт рассказывать.
– Ну чего примолк? – не выдержала бабка Камышлиха. – Язык проглотил? Ночь на дворе, людям спать пора, а он сидит, в стенку уставился. Гляди, дыру провертишь…
– Иди отсюда, – махнула рукой Антонина. – Здесь не клуб, где кино показывают. Там деньги берут за просмотр, а мой Ефим бесплатно рассказывает. Вот и молчи, а не нравится, дверь в той стороне.
И Антонина кивнула на выход.
Бабка Камышлиха недовольно заворчала, а вскоре притулилась к плечу соседа и закрыла глаза. Видать, задремала.
– И я пошел на этот свет, – неожиданно стал говорить Ефим, и соседи вздрогнули, услышав его голос. – Коридор узкий, руками до стен дотрагиваюсь, а потом и потолок стал опускаться, шагать стало всё труднее и труднее. Протягиваю руку – она не поднимается. Хочу сказать – рот не открывается. И сердце застучало: сильно, резко, больно – медленно. Добрался до светлого пятнышка. И, правда, дверь приоткрыта. Всего лишь небольшой лучик пробивался. Я обрадовался. Распахнул дверь, сделал шаг вперёд и зажмурился, до того яркий свет был, а вокруг белым-бело! Опять шагнул, думал, на улицу выбрался, а потом под ноги посмотрел и…
Ефим судорожно вздохнул и посмотрел на соседей, а у самого взгляд неизвестно где был, словно на них смотрел, но в то же время как будто пытался что-то рассмотреть за спинами.
Соседи непроизвольно стали оглядываться и с недоумением пожимали плечами, посматривая на Ефима, и исподтишка, чтобы не заметила Антонина, закрутили пальцами у висков.
– Я взглянул вниз, а под ногами наш поселок Мусино, – продолжил рассказывать Ефим. – Откуда-то из облаков смотрел, как мне показалось, но в то же время я видел поселок и каждый дом, нашу речку и лес, каждую травинку, каждый кустик. И всё это будто проплывало подо мной, словно я в своё прошлое вернулся. Отца заметил и мать, потом брата, Лёньку, когда они поехали в лес, чтобы дрова заготавливать на зиму и меня с собой взяли. Тогда же еще газ не проводили в нашем поселке, и печь приходилось дровами топить. Отец с матерью молодые – страсть! Даже моложе, чем я сейчас. И дед Устин не стариком был, а дядькой в силе. Нашим помогал, ветви обрубал. Ага… – Дед Устин встрепенулся, когда услышал про себя, но промолчал и стал слушать, что говорит Ефим. – Отец валил деревья. Одно упало, второе, третье, пятое и десятое… Потом замешкался и не заметил, как дерево наискосок стало валиться. Гляжу, а оно на меня падает. Я ещё маленький был. Несмышлёныш. От шалаша отошёл, видать, к мамке отправился и тут попал под дерево. Сверху на себя смотрел, как я поднял голову и гляжу на огромное дерево, которое падало, а сам от страха сдвинуться не могу, не то что бежать. Свист раздался, треск, грохот… Слышу мамкин крик, потом отец заорал, дед Устин метнулся к дереву, и тут чья-то тень мелькнула, словно крылом меня закрыли, а потом этот спаситель голову поднимает, и вижу, надо мной ангел склонился, собой прикрывает, и взгляд его запомнил, словно в душу мою заглянул, будто внутри огнём полыхнул, а взгляд яркий и пронзительный, но в то же время восторженный. Он радовался, что вовремя подоспел, что удалось меня спасти. А у меня вся жизнь перед глазами пролетела, когда сверху смотрел, как дерево падало. Всё вспомнил от первого и до последнего дня. Выходит, что я ещё в детстве мог погибнуть, но ангел спас меня, прикрывая собой. Почему? Ведь не для того, чтобы в рюмку заглядывал… Он укрыл меня в далёком детстве, сколько раз потом помогал, чтобы я не погиб, и сейчас от смерти спас. Получается, что они существуют – ангелы-то. У каждого человека свой ангел, который сопровождает его от рождения и до последнего дня. Так идут люди по жизни рука об руку со своими ангелами-хранителями, ни на секундочку не расставаясь, – он задумался, взглянул на соседей и повторил: – Рука об руку идут. Все до единого или почти все, но люди не замечают их. Мне повезло. Я видел своего ангела…
Сказал Ефим, отвернулся и замолчал.
Долго сидели соседи, о чём-то перешёптывались, потом поднялись и пошли к выходу, а дед Устин приостановился, видать, хотел поподробнее расспросить про себя, ведь Ефим видел его там – в прошлом времени, но передумал. Махнул рукой и заторопился вслед за соседями, а Ефим продолжал сидеть. Он сидел и смотрел в окно, за которым была глухая ночь. Он улыбался, поглядывая в тёмное небо, словно кого-то видел там, а потом поднялся и сказал:
– Ангел прикрывает меня. И взгляд у него чистый и радостный. Ангел мой…
Сказал и снова в тёмное небо посмотрел.
А вскоре в лесу наткнулись на старую скульптуру из камня, покрытую толстым слоем мха. Когда расчистили, увидели испуганного мальчугана, который сидел на земле, закрывая ручонками голову, а над ним склонился ангел, обнимая его крылом, и сам смотрел ввысь, словно оберегал мальчишку. Откуда взялась эта скульптура в глухом лесу, кто её сделал – неизвестно. Но с той поры, после работы, Ефим частенько уходил в лес и подолгу просиживал возле неё, о чём-то думал и с кем-то разговаривал. Быть может, о прошлом вспоминал и пытался в свое будущее заглянуть. Сам с собой разговаривал, а возможно, с ангелом беседовал. Всё может быть…
Бабье счастье
– О, Иван появился, – сказала невысокая худенькая женщина, сидевшая возле подъезда. – Не иначе, за бутылкой потащился. Мужики только с виду крепкие, а на самом деле они – слабые. Быстро ломаются. Я понимаю его. Такое горе на него свалилась. Здесь здоровый мужик не выдержит, а ему тем более тяжело, но всё равно нужно жить, сжать покрепче зубы и жить, а он… Эх, что говорить-то…
Не договорив, она нахмурилась, взглянула на него и махнула рукой.
Женщины, сидевшие рядом и кивая на соседа, наперебой стали о чем-то разговаривать.
– Да пошли вы… – привычно отмахнулся Иван, надвинул кепку на глаза и, выставив плечо вперед, словно сквозь пургу пробивался, прошел мимо них и буркнул, не оглядываясь: – Ты, ехидна, попридержала бы язык. Тоже мне, нашлась жалельщица. Понимает она…
– Не мой язык, а тебя нужно держать, чтобы окончательно с катушек не слетел, – она ткнула пальцем вслед. – Скажу дочери. Вот увидишь!
– Говори, что хочешь, мне плевать, – сказал Иван. – Лучше сдохнуть, чем…
Он зашелся в кашле, сплюнул и, сгорбившись, уже не слушая соседей, направился к магазину.
…В новую пятиэтажку, стоявшую на окраине города, Иван Воронин с семьей перебрался одним из первых. Взглянешь на дом, на редких окнах занавески или тюль, а остальные еще зияли пустотой. Пока таскали вещи, заметил, что в подъезде всего лишь две-три квартиры были заселены. Вскоре начнут переезжать, и оживет двор, двери захлопают, разнесутся голоса ребятни да изредка распахнется окно и кто-нибудь крикнет, чтобы ребята бежали ужинать или обедать, а то начнут загонять спать. И они помчатся, чтобы завтра снова встретиться во дворе…
Иван частенько приходил сюда, когда строился дом. Подолгу бродил по квартирам, в которых еще работали отделочники, осматривал квартиры, с рабочими советовался, выходил на балконы и оглядывался по сторонам, и уже тогда он знал, какая квартира ему приглянулась, но молчал, если жена спрашивала. Смеялся, какую выделят, в той жить будем. А супруга его, Антонина, мечтала на первый этаж или на второй этаж переехать, потому что до ужаса боялась высоты и уговаривала Ивана, чтобы тот поговорил с начальством, может, выделят квартиру пониже этажом. Иван обещал поговорить, а когда стали распределять квартиры, он выбил на пятом – последнем этаже. Сказал, что не любит, когда над головой топают, а еще с балкона открываются чудные виды на холмы и юркую речушку, заросшую кустами, что вьюном кружилась между ними, и рыба в ней водилась, но мелкая – пескарики там, окушки с ершами и вьюнки с верховками. А еще неподалеку от них, за речкой видна опушка леса, где полным-полно ягод и грибов, а от полевых цветов в глазах рябит, и он готов был спускаться и подниматься на последний этаж, чтобы вечерами сидеть на балконе, распивать чаи и любоваться местными красотами. Эх, благодать-то какая! И стал просить квартиру на пятом этаже. Ивану пошли навстречу и выдали ордер на квартиру, о которой он мечтал…
Супруга его, Антонина, когда узнала, что дают квартиру на пятом этаже, готова была остаться в поселке, где они проживали с дочкой и сыном. Но оставаться было нельзя, потому что бараки должны пойти под снос. И волей-неволей, но пришлось смириться, что Иван, обормот этакий, согласился на квартиру на пятом этаже, от которой умные люди всегда отказываются, потому что они живут не одним днем, а смотрят в будущее. И высказав ему всё, что было на душе, она взялась укладывать вещи, готовясь к переезду, но предупредила, что ни в жизнь, ни ногой не ступит на балкон и к окну постарается не подходить, потому что у нее сразу же будет головокружение.
С переездом не затягивали. Это сейчас пожитков набралось бы не на одну машину, а в те времена лишь самое необходимое: кровать, две раскладушки, стол и платяной шкаф – это увезли на грузовике, а остальную мебель, если потребуется, решили взять в кредит. Иван с дружками быстренько перетаскали немногочисленные вещи в квартиру. Рассовали по углам, на середину поставили стол, на него бутылку, простенькую закуску, выпили, закусили, покурили на балконе, где Иван тут же принялся хвастаться чудными видами, снова по рюмке пропустили, и дружки отправились по домам, оставив хозяев обживать новую квартиру.
Ивану не спалось в первую ночь. Супруга с ребятишками заняли спальную комнату. Иван остался в зале. И всю ночь бродил по квартире. Заходил на кухню. Щелкал выключателем, посматривая на тусклую лампочку. Наливал чай. Выглядывал в окно, на которых еще не было занавесок. Открывал краны, прислушиваясь к шуму воды. Потом заходил в ванную и подолгу любовался белоснежной ванной и тоже открывал воду, наблюдая, как брызги разлетались в разные стороны. Затем спускал воду в унитазе, присаживался на него, и сразу же вспоминалась общая уборная в бараке, особенно в зимнюю морозно-трескучую пору, а сейчас-то какая благодать наступила, хоть круглые сутки сиди и не замерзнешь. Он смотрел и радовался. Наконец-то у них появилась своя квартира. Нет, он не жаловался на жизнь. Наоборот, у него всё благополучно складывалось. Другим тяжелее пришлось, а он родился в городе и жил с родителями. Отслужив в армии, перебрался в соседний город. На завод устроился. Не захотел каждый день мотаться домой, хоть и были дежурные автобусы. Он попросил место в общежитии. Родители ругали его, что он надумал в общагу перебраться. А Иван посмеивался. Живут же люди, и он будет жить. Пора привыкать к самостоятельной жизни, он сказал. Собрал вещички и переехал в общежитие.
И началась самостоятельная жизнь. Где поел, где недоел, где голодным остался, то простирнуть забыл и ушел на работу в грязной рубашке, то штаны порвал, а латать не умеет. Но жизнь всему научит. Потихонечку, но преодолевал все препятствия.
И с будущей женой познакомился здесь же, в этом самом общежитии, когда заманили его на собрание в Красный уголок. Рядышком сидели. Друг на друга глядели искоса и взгляды отводили. У Ивана что-то внутри шевельнулось. Обожгло, аж дыхание перехватило. И Антонина взглянет, и щеки огнем полыхнули. Опять покосится и снова краснеет. А после собрания Иван позвал её прогуляться. Она согласилась. С того вечера стали встречаться.
Про любовь не говорили. Слова – это ветер в поле, как смеялся Иван. И говорил, что главное – здесь – и стучал кулаком в грудь. Прижмет к себе Антонину – и дыхание перехватывает. Возьмет в свои ручищи ее маленькие замерзшие ладошки, подышит на них, согревая, и она радуется. Подарит простенькое колечко или сережки, а она засмеется, прижмется к нему, взглянет на него, полыхнет румянцем и тут же отскочит, смутившись. А у него дух захватывало, что угодил подарком. Много ль нужно для простого человеческого счастья? Да всего ничего! У каждого человека свой взгляд на счастье. А им малого хватало, чтобы быть счастливыми.
Вскоре свадьбу сыграли. Хотели квартиру снять, а тут Антонине выделили жилплощадь в бараке. Антонина сразу принялась наводить порядок в комнате, куда притащили старенькую односпальную кровать, наспех сделанный стол и этажерку, вот и всё хозяйство. Да, еще по мелочи – посуда там, стопочка книг и газет, и две гераньки на подоконнике.
И началась семейная жизнь. Вернутся с работы, поужинают, а потом уходили гулять или сидели на лавке возле барака, словно голубки, и наговориться не могли. Каждый день словно первый. Любому пустяку радовались. Соседи подшучивали, вроде живете который месяц, а словно на первом свидании – насмотреться друг на друга не можете. Они смеялись, так и нужно жить друг для друга, радуясь каждому пустяку, каждой мелочи – это и есть настоящее счастье.
Здесь же родилась старшая дочка. А потом, уже перед самым переездом в пятиэтажку, родился поздний, но очень долгожданный сынок. И в семье было сразу две радости – квартиру получили и сын родился. Перебрались в новую квартиру. Весь день крутились, расставляя вещи, раскладывая по местам, а ночью, когда жена с ребятишками ушли в другую комнату, Иван долго не мог найти себе место. Всё казалось, сейчас громыхнет барачная дверь, и кто-нибудь затопает по скрипучим полам или в какой-нибудь комнате загорланит подвыпивший сосед, а может, через стенку заплачет ребенок, и его долго будут успокаивать, напевая колыбельные песни. А в новой квартире не жизнь, а благодать!
Иван жмурился от удовольствия, блуждая по квартире. Выходил на балкон. Облокотившись на перила, курил, поглядывая сверху на всполохи сварки на стройке, потому что строительство новых домов шло круглосуточно, чтобы всех нуждающихся обеспечить жильем. И обеспечивали. Люди не задумывались, как они будут жить, потому что у них вся жизнь была расписана на многие годы вперед.
Иван стоял, поглядывал на голубые всполохи и на вереницу машин, что шумели под окнами. Прислушивался к редким разговорам, что доносились в ночной тьме. Ниже этажом кто-то засмеялся. Приглушенно взвизгнула женщина, не испугавшись, а весело, и вслед глухо хохотнул мужик. Окурок прочертил огненную дугу в ночи и исчез. Они о чем-то заговорили вполголоса. Женщина отнекивалась, что-то шептала и отказывалась, а потом сдалась. И они зашли домой, захлопнув балконную дверь. Жизнь продолжается, а может, только начинается на новом месте в новом доме…
Годы быстро летят, и не замечаешь. Казалось, недавно переехали, всего несколько лет прошло с той поры, а гляди ж ты, старшая дочка замуж засобиралась. И жениха себе нашла аж из Владивостока, словно поближе не было, но сердцу не прикажешь. Сыграли свадьбу, и молодые уехали, но обещали навещать. Пусть не так часто, как бы хотелось, но все же без внимания не останутся.
Младший сын, последышек, он был долгожданным, потому что супруга долго не могла забеременеть, что-то нашли у нее, и пришлось лечиться. Уж было отчаялись, что всего лишь одна дочка будет, а тут жена сюрприз преподнесла, сказала, что ждет ребенка. Иван готов был на руках ее носить. Жили, радуясь каждой мелочи, каждому незначительному пустяку. Жена его, Антонина, умела углы сглаживать. Там словечко скажет, здесь по головке погладит, словно маленького, а тут прижмется, а ночью жаром полыхнет, и у Ивана не было причины с ней ругаться. Наоборот, он радовался, что у него такая жена. И сам старался отплатить такой же монетой. А много ль нужно для простого счастья? Да всего ничего – из двух половинок стать одним целым! Наверное, они стали, поэтому жили душа в душу.
Перед самым переездом на новую квартиру родился сын. Неизвестно, кто больше радовался – жена или Иван, но над сыном тряслись оба, пылинки сдували, шагу не давали ступить, а вдруг упадет и поранится или ножку сломает, а вдруг… И этих «вдруг» и «если» было столько, хоть на улицу не выпускай. И не пускали. Только с собой, только под присмотром и держась за ручку. Казалось, глаз с него не спускали, но просмотрели…
Нет, можно сказать, они не были виноваты в случившемся. Беда не приходит одна, как говорится. Сначала Ивана придавило на работе. Тельфером перетаскивали трубы, а стропы не выдержали, и трубы полетели вниз. Иван не успел отбежать. Напарника спас от верной гибели. Успел оттолкнуть его, сам попал под трубы. Накрыло его, словно катком по нему проехались. Пока разобрали, растащили трубы, он еле дышал. В больницу отправили. Весь переломан. Живого места не было. Думали, что всё, в лучшем случае останется лежачим и с уткой под кроватью, а в худшем… Но Иван выкарабкался. Антонина дневала и ночевала возле него. Выхаживала, лишь бы его поставить на ноги. И выходила. Врачи удивлялись, что он поднялся на ноги. И не только встал, но и потихонечку приучался ходить. Шажок, другой, третий… Тяжело было, но Антонина всегда была рядом, поддерживая его. Одну ногу по частям собирали, по осколочкам. Здесь врачи не ошиблись, сказали, что на всю жизнь останется калекой. Какой из тебя работник, если не только ходить не можешь, но даже плечо осталось приподнятым и при ходьбе казалось, что он одним плечом пробивает дорогу, выставив его вперед, а ногу подволакивал. И ребра были сломаны, и еще столько всего, что врачи удивлялись, что в живых остался. Другой на его месте давно бы помер, а он выкарабкался, да еще про работу спрашивает. Какая работа? Сиди на инвалидности и не рыпайся! В общем, вчистую списали. И на работе обвинили его, будто бы сам сунулся под трубы. Его никто не заставлял. Сам нарушил технику безопасности. Всю вину свалили на него.
Иван места себе не находил, когда узнал, что его отправляют на инвалидность. Как списать, если еще молодой? Поковыряйтесь во мне, отрежьте что-нибудь или нарастите, может, хоть слесарить смогу или плотничать, руки-то работают, я же молоток или гаечные ключи не ногами держу, а руками. Ну как мне жить, если в таком возрасте уже стал инвалидом. Я еще детей могу клепать, а вы меня… Ну, как же так, а? Как-как… Как другие люди живут, говорили врачи. Живут и не жалуются. Вот и ты радуйся, что живой остался, а мог бы и… они кивали на окно, показывая на городское кладбище. Эх, да лучше бы туда, чем стать калекой. А супруга успокаивала: «Время лечит. И ты поднимешься. Главное, что голова на плечах и руки шевелятся. Я сегодня узнавала, что в обувную мастерскую требуется сапожник, а ты же умеешь обувь ремонтировать. Со всего двора к тебе за помощью обращаются. Вот тебе и работа нашлась. Раньше за «спасибо» ремонтировал, а теперь за такую же работу еще деньги будут платить. Я договорилась. Они будут ждать, когда оклемаешься и сможешь приступить к работе. Не волнуйся, Ванечка, проживем! Я поставлю тебя на ноги. Главное, что живой, а остальное дело поправимое». И прижимала его к себе, успокаивала…
Иван запросился домой. Дома стены лечат, как говорится. Обещали выписать, а тут с сыном беда произошла. Неугомонный был. Силу некуда тратить, если постоянно быть под присмотром. Вырвался от матери, когда они направились в больницу, и помчался через дорогу, а тут машина вывернула из-за поворота. Шофер ничего не успел сделать. Слишком неожиданно мальчуган выскочил на дорогу. Под колеса угодил. Умер. Сразу.
А после похорон, когда старшая дочка уехала, у Ивана разболелась супруга. Умом тронулась, исподтишка говорили соседи, и крутили пальцами возле виска. И правда, Иван заметил, что жена стала заговариваться. Сядет, бывало, на диван или возле стола и начинает перебирать вещи сына или его игрушки, а сама разговаривает, словно с живым, а то начнет смеяться. И смех какой-то пугающий. Сначала тихо посмеивается, а сама к чему-то прислушивается, а потом всё громче и громче. И закатится, аж слезы на глазах выступают. И всё к Ивану приставала, что он не смеется над проделками сына. Вот же, глянь, что он вытворяет. И тыкала пальцем в пустоту, и снова заходилась в смехе. Иван прятал игрушки, но супруга находила, и снова начинались бесконечные разговоры с сыном и этот непрерывный пугающий смех.
Иван вызвал врача. Молоденькая приехала. Видать, только после института. Посмотрела на супругу. Иван рассказал, с чего началось. Она покачала головой, посочувствовала. Сказала, что это бывает и ей нужно побольше положительных эмоций, и тогда всё встанет на свои места, но если дальше будет продолжаться, придется в больницу везти, а пока полечится в домашних условиях. Выписала лекарства, велела сходить за ними в аптеку. И ушла.
Следом за ней собрался Иван. А кому идти, как не ему? Хотел было стукнуть к соседке, но услышав, как она костерит своего мужика, не стал. Жену запер на ключ, а сам потихонечку побрел на костылях. Пока туда дотащился, очередь отстоял. Пока обратно вернулся. Подошел, а возле дома «Скорая» стоит и милиция. Сердце екнуло, когда увидел. Беду почуял. И правда, снова беда в дом пришла. Пока он ходил в аптеку, супруга с балкона шагнула. Сын позвал. Соседи слышали, как она вышла на балкон, всё говорила с кем-то, а потом вскрикнула, мол, подожди меня, сынок. Я иду к тебе, иду. Жди меня… Встала на табуретку, на которой Иван всегда сидел на балконе и курил. Встала и шагнула, чтобы встретиться с сыном. Умерла. Сразу.
Иван сломался. Не выдержал. Слишком много бед свалилось за столь короткий срок. Сначала сам попал в больницу. Еле спасли, до такой степени был плох. Жена сутками от него не отходила. С ложки поила-кормила, лишь бы на ноги поставить. И выходила. Оба радовались, что он вернется к нормальной жизни. Пусть на инвалидности, но руки и голова есть, а значит, сможет работать. Планы грандиозные, но им не суждено сбыться. С сыном произошла беда. И буквально следом за ним с женой случилось несчастье. Навалилось сразу. Комом. Таким тяжелым грузом придавило к земле, что Иван не выдержал. Лопнуло что-то внутри. Видать, главный стержень жизни сломался. Запил. Хотел горе водкой залить, но бесполезно. Себя винил во всех бедах. Если бы не попал в больницу, сына бы машина не задавила. А если бы не пошел в аптеку, а отдал рецепты соседке или попросил посидеть с женой, тогда бы с ней ничего не случилось. И так посмотрит, и сяк взглянет – и везде он виноват. И стал пить. Много. А напьется, поставит фотографии на стол, разговаривает с ними и плачет. Снова выпьет. И опять говорит. Все жаловался на свою жизнь. Всё сына жалел и жену, а себя ругал, что их не сберег. И засыпал тут же за столом. А проснувшись, снова тащился в магазин…
Старшей дочке, едва вернувшись после похорон брата, снова пришлось ехать на похороны. На этот раз муж и дети поехали с ней. Слишком большое горе свалилось на них. Ей тяжело, а отцу еще тяжелее. Видела, как он изводил себя, как пил, не просыхая, потому что винил в этих бедах только себя одного и никого более. И пил. Много! Дочка уговаривала, чтобы отец к ним перебрался. Хотя бы на время, пока не оклемается. Ни в какую! Иван отказывался ехать. Как он может умотать за тридевять земель, если тут лежат и сын и супруга. И отказывался. Дочка с семьей долго пробыли тут. Вроде у Ивана на душе должно стать полегче, что внуки рядышком, что отвлекают его, а взглянет на них, и снова появляются слезы. То ночами вскакивал, когда сына или супругу видел во сне, где они веселые были и он без костылей. Снилось, что гуляют или возле реки сидят, а сами наговориться не могут, словно потерянное время хотят вернуть. Иван поднимется утром. Глаза в пол, и всё норовил в магазин уйти. И дочка не выдержала. Долго с ним разговаривала и уговорила. Соседи пообещали присмотреть за квартирой и могилками. И дочка забрала отца к себе. Надеялась, что вернет его к жизни.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.