Текст книги "О чём вспомнил и размышлял. Книга вторая. Военная служба"

Вот так, либо уверовав в случае успешной стрельбы в мощь своего оружия или получив какой-то горький осадок в результате выявленных в ходе разбирательства причин срыва работы из-за допущенных нарушений личным составом, полк грузил свою испытанную технику и отправлялся уже к новому месту постоянной дислокации.

Нужно сказать, что система С-75 хорошо зарекомендовала себя не только в СССР, но и поставлялась за рубеж – в Египет, Сирию, Индонезию, Кубу, Вьетнам, где участвовала в широкомасштабных боевых действиях, нанося существенный урон авиации США (во Вьетнаме), Израиля (во время Египетско-Израильской войны). Вместе с принятой позже на вооружение системой С-125 (для борьбы с маловысотными целями) система С-75 обеспечивала надёжное прикрытие объектов. С развитием средств радиоэлектронной борьбы, огневого подавления радиолокационных комплексов самонаводящимися ракетами, с изменением самих средств воздушно-космического нападения потребовались и новые технические решения, приведшие к созданию более современных ЗРК типа С-300, С-400 и т. д. Но это уже другой разговор.

Конец 50-х годов ознаменовался интенсивными работами по совершенствованию ракетной техники, по подготовке к полёту человека в космос, по отработке элементов системы ПРО А-35. Свой большой вклад в эти работы внёс и полигон Капустин Яр. Пуски баллистических ракет с полигона производились очень часто и хотя их стартовые площадки находились на большом удалении от нашего лагеря, огненные факелы работающих ракетных двигателей просматривались и от нас.

Приводя свои впечатления о пребывании на полигоне, хочу лишь подчеркнуть, что это мои побочные наблюдения, может быть даже и не замеченные другими, никак не связанные с задачами нашего пребывания здесь. С самого первого дня началось ознакомление с объектами полигона, приём аппаратуры и оборудования по их фактическому состоянию. После приёмки проводились ремонтно-восстановительные работы в объёме выявленных недостатков. Мы были заинтересованы в том, чтобы как можно больше выявить неисправностей, способных повлиять на результаты предстоящей стрельбы. На этом этапе офицеры – инструкторы полигона наблюдали, как бы со стороны, за ходом этих работ, а вот непосредственно перед проведением стрельб контроль за подготовкой аппаратуры и оборудования был очень жёстким со стороны полигона, добивались буквального выполнения требований руководящих документов по организации эксплуатации техники и ведению боевой работы. Невыполнение требований инструкции по эксплуатации грозило отстранением полка от боевой стрельбы, а с этим никто «шутить» не хотел, слишком велики были бы негативные последствия. От офицеров наведения и пуска дополнительно требовалось знание методов наведения ракеты на цель, физических основ работы следящих систем в контурах захвата и сопровождения цели и ракеты, умение быстро принимать решение в случае потери сопровождения, знание порядка обстрела, выбора оптимального момента пуска и, конечно же, взаимозаменяемость при боевой работе. Это далеко не полный перечень вопросов, по которым надлежало отчитаться. У меня с этим проблем не было ни в 1959-м, ни в 1961 году.

На КП полка все команды, доклады и действия номеров боевого расчёта, начиная от командира полка и кончая оператором ручного сопровождения, записывались на магнитофон с привязкой по времени. Руководителями стрельбы (стреляющими) могли быть назначены командир, начальник штаба и главный инженер полка, а так же начальник СНР. Причём, стреляющего мог назначить полигон непосредственно перед стрельбой, поэтому к такому повороту событий готовились все указанные должностные лица.

И вот финишная прямая. Все теоретические разговоры закончены, на КП воцарилась непродолжительная тишина, прерываемая докладом планшетиста о получении информации об обнаружении цели РЛС ближней разведки, имеющих большую дальность обнаружения, чем дальность обнаружения СНР (всего 75 км). Боевой цикл начинается от команды стреляющего: «Подготовить …ракет! Цель уничтожить двумя (тремя) 1-й, 2-й (3-й или 4-й) группам. Стрельба залпом!». Последнее означает передачу управления стрельбой офицеру пуска 1-й группы (предварительно стреляющий получает доклады от офицеров пуска о готовности к стрельбе), по команде которого при нахождении цели на оптимальной дальности и нажимаются кнопки «пуск» на соответствующих пультах. Исходя из конкретной воздушной обстановки во власти стреляющего изменить порядок стрельбы (например, вместо стрельбы залпом, можно назначить стрельбу очередью с одной группы или нескольких групп) для достижения максимального эффекта по поражению целей и экономии ракет. Здесь не буду отвлекаться на рассмотрение этих специфических вопросов, ответ на которые содержится в «Правилах стрельбы…».

В 1959 году у нас было три стрельбы: одна по имитированной цели, вторая – по «уголку» (радиолокационному отражателю, спускающемуся на парашюте) и третья – по МиГ-15. Смысл стрельбы по имитированной цели заключается в том, что в тракт обнаружения вводится радиолокационный сигнал от специального устройства-имитатора целей, характеристики которого по амплитуде отметки и параметрам траектории ничем не отличаются от реальной цели. Ракеты же выпускаются настоящие боевые по таким же правилам, как и при стрельбе по реальной цели, но фактически в пустоту, именуемую «условной точкой». Оценка качества стрельбы производится по величине промаха в момент выдачи на ракету команды на подрыв боевой части (БЧ). При такой стрельбе подрыв БЧ происходит позже точки встречи с имитированной целью. Дело в том, что в момент выдачи этой команды на ракете включается радиовзрыватель, который и должен выдать команду на подрыв БЧ при превышении отражённым от цели сигналом установленного порогового уровня. В зависимости от размера цели, а точнее от величины её эффективной отражающей поверхности, величина отражённого сигнала будет разной и, следовательно, дистанция подрыва тоже. При стрельбе в условную точку никакого отражённого (от реально несуществующей цели) сигнала быть не может, поэтому радиовзрыватель остаётся во «взведённом» состоянии, а ракета продолжает полёт до срабатывания временного самоликвидатора, запускаемого фактически при старте ракеты, либо барометрического датчика, срабатывающего на заданной высоте при падении ракеты. Так что БЧ должна обязательно взорваться, а ракета разрушиться ещё до падения на землю.

При стрельбе по «уголку», а равно как и по реальной цели, подрыв БЧ ракеты производится в соответствии с описанным алгоритмом, а разлетающиеся в конусе поражающие элементы (шарики) производят те или иные разрушения летательного аппарата.

То, что описано выше, это концовка «песни». А «запев» начинается с загорания зелёных табло «готов» напротив соответствующих кнопок «пуск», означающих, что установленные на пусковые столы ракеты прошли предстартовую подготовку и контроль, гироскопы в системе управления раскручены и осталось дело за малым – открыть «краники» подачи в двигатель окислителя и горючего. До сих пор помню занесённый над кнопкой указательный палец правой руки, дрожащий как осиновый лист, да и сам находишься в каком-то возбуждённом состоянии – столь напряжённая обстановка царит на КП. И, наконец, цель в зоне обстрела, вот она уже на оптимальной дальности, вместе с командой (если сидишь за первой группой) или докладом (на всех остальных) нажимаешь кнопку «пуск». Проходят несколько томительных секунд, зелёное табло гаснет, на экране появляется отметка от радиоответчика ракеты, стремительно приближающаяся к своему стробу захвата, до КП докатывается грохот стартовавшей ракеты и вот уже заработал контур управления в узкой полосе и теперь всё внимание на устойчивость сопровождения цели и ракеты. Для сведения, скорость ракеты составляет не менее 1000 м/сек. Напряжены и офицер наведения, и операторы ручного сопровождения, готовые в любой момент взять на себя функции сопровождения и наконец… «Цель поражена!», – судим по характеру отметок, по вспыхнувшей яркой засветке в районе цели от фрагментов ракеты. А ведь от момента старта прошло всего около 30 с! Так быстротечно это сконцентрированное время.

Мне пришлось в этот раз трижды нажимать кнопку «пуск» и не могу утверждать, что эту работу стал на третьей кнопке уже делать спокойно. Нет, мандраж оставался, но уже, конечно, меньше, чем при первом пуске. В 1961 году кнопку «пуск» пришлось нажимать всего дважды, но уже со знанием дела и достаточно спокойно.

И ещё раз о роли профессиональной подготовки командиров и начальников и доверии к специалистам. Если на стрельбах 1959 года уровень подготовки стреляющих был достаточно высоким, а доверие к офицерам наведения и пуска было соответствующим их квалификации и ответственности, что и позволило получить за все стрельбы твёрдую четвёрку, то на вторых моих стрельбах положение было иным. Командир полка, хотя и был в должности недавно, но достаточно подготовлен (до этого он был главным инженером полка в нашем корпусе), а вот начальник штаба подполковник П. Г. Крутько, служивший в полку уже два года, по уровню своей личной подготовки и, главное, по доверию к офицерам наведения и пуска уступал другим стреляющим. Замечу, что подсказки стреляющему со стороны даже командира категорически запрещались и пресекались. Если такое случалось, то получить «неуд.» за стрельбу было просто. А это уже оргвыводы. Вот и шла нервотрёпка по всему КП. Кто больше всех волнуется? Командиры и начальники. Последствия в случае неудачной стрельбы тяжкие. Вот и пересадили меня с 1-й группы на 4-ю для «усиления» Володи Нечаева, отличного офицера наведения, но, к сожалению, подверженного излишней волнительности по сравнению с моим бессменным офицером наведения Мишей Шпаковым. А тут ещё перед самой стрельбой политработник из-за шкафа суёт Нечаеву мензурку с валерьянкой. Да в такой ситуации всякий уважающий себя специалист пошлёт этих с мензуркой куда подальше. Но посылать начальников, тем более во время боевой работы, не полагалось, а настроение всё равно было испорчено. Стреляющим был назначен начальник штаба и вот в самый ответственный момент он начинает над моим ухом: «Пускай, пускай». Отвечаю: «Рано». Кстати, Нечаев с захватом цели справился отлично и весь процесс на экране не вызывал никаких опасений. Опять слышу, но уже как приказ: «Пускай говорю!». А ведь всё пишется на плёнку. Выше я упоминал уже о недостаках прибора пуска, когда из-за параллакса можно ошибиться и на треть зоны пуска, ведь стреляющий смотрит на экран сверху и ему кажется, что цель уже в середине зоны пуска, но я то смотрю как и положено, по перпендикуляру (так же смотрит и контролирующий стрельбу инструктор полигона) и у меня ещё есть время для пуска на оптимальной дальности. Но за стрельбу отвечает стреляющий и в ответ на его грозный приказ «пускай» без всякого энтузиазма нажимаю кнопку и докладываю: «4-я, пуск». Стрельба шла по имитированной цели и всякая промашка в действиях боевого расчёта тут же фиксировалась инструкторами. При стрельбе по реальной цели эти недостатки нивелировались поражением цели и серьёзно на оценку не влияли. Поэтому такая стрельба всегда была выгодной, но не всем она доставалась – мишеней на всех не хватало. За ту стрельбу начальнику штаба поставили тройку, хотя и он, и командир пытались доказать, что пуск был произведен на оптимальной дальности, а они всё сделали правильно. Но когда включили магнитофон и эта пьеса начала прокручиваться от начала боевого цикла и стали слышны голоса всех участников – командовавших и возражавших, у меня начальник полигона только спросил: «Ваш голос?» – «Так точно! Мой». – «Спасибо. Можете идти». Не знаю, как воспитывали там моих начальников, но вышли они из кабинета уж очень порозовевшими и с низко опущенными взорами. Именно тогда твёрдо усвоил, что если посадил специалиста на рабочее место и убеждён в его компетенции, то доверяй ему и не мешай работать. Если не доверяешь, то лучше убери и замени другим. Вот такие выводы из стрельб 1961 года мне запомнились.

Ложка дёгтя

Стрельбы же 1959 года были оценены достаточно высоко и справедливо и мы в хорошем настроении после месячного палящего солнца и постоянных волнений с удовольствием разместились в поданных на станцию Капустин Яр «людских крытых четырёхосных» и загрохотали на север, к Саратову. Но должно быть в любом деле, или, по крайней мере, в каком-то их числе, найдётся на бочку мёда и ложка дёгтя. Такую ложку плеснули нам наши подчинённые младший сержант Лукьянчук и ефрейтор Ваня Дубинин, которых мы не досчитались на станции Ртищево перед отправлением эшелона с этой остановки. Сразу заподозрили, что причиной самовольного оставления части может быть близость к Ртищево (около двадцати километров) родного села Дубинина, неоднократно предупреждённого перед этим об исключении даже думать «заскочить» домой. Командир, конечно, рассвирепел от такого доклада, но эшелон тронулся к Москве и все с испорченным настроением перешли в режим ожидания в надежде, что беглецы раньше нас окажутся на Павелецком вокзале пассажирским поездом, коих на этой дороге ходит много. Но нашим надеждам не суждено было сбыться. Вот и опять мне «повезло» за мою безотказность и порядочность. Эти воины не были моими подчинёнными, но командир решил оставить меня на вокзале и ожидать прибытия беглецов. Передал свой походный чемоданчик кому-то из офицеров, полк по машинам и домой, а я остался караулить на вокзале. Встреченные все вечерние поезда никаких надежд не оправдали. Поехал в Измайлово к Тине Васильевне, замызганный с дороги, пропотевший за месяц под палящим солнцем и собравший на себя всю дорожную пыль. Было и самому не очень приятно являться в таком виде, но, вечная память этим милым людям, как всегда встретили, накормили, успокоили и спать уложили. Утром, первым же поездом метро, опять на Павелецкий, но и все утренние поезда не порадовали. Решив, что моё бдение есть пустая трата времени, стал добираться до полка и к полудню подошёл к КПП, где часовой передал мой чемодан, оставленный здесь «благодетелем». И опять расстройство-чемодан был кем-то уже «проверен», подарков для Тани, купленных по дороге, не оказалось. Спросить не с кого. Ну что поделаешь? Одно расстройство.

В полку тишина первозданная, нигде никого не видно, все отдыхают. Но командир ждёт меня в штабе. Доложил о бесполезно потерянном времени. «Иди пока в баню, я проверял – ещё тёплая». Забежал домой за бельём. Таню с Валерой перед выездом на полигон отправил на родину, как делало большинство офицеров, у которых отпуск был запланирован на «после» возвращения со стрельб. Так что хоть в этом плане и я, и жена с ребёнком избежали лишних волнений. А в отпуск я действительно скоро поехал. Но это было потом, а сейчас иду из бани как младенец чистенький, настроение уже не то, всё не так уж плохо, думаю про себя. И действительно, только поравнялся со штабом, из окна командир машет рукой: «Заходи, нашлись». Стоят около стены два наших вояки: Лукьянчук в слезах и Дубинин молча, насупившись. И оба утверждают, что они отстали от поезда и никуда не отлучались. Но надо было знать моего командира, во время войны он командовал какое-то время штрафниками и все подходы к ним знал от «первого лица». Так что всё рассказали, голубчики. Разжаловали их, отсидели своё на гауптвахте и продолжили службу. Хороший был сержант Лукьянчук до этого, но вот не устоял перед уговорами Дубинина самовольно оставить эшелон ради какого-то призрачного удовольствия. Воистину, одна паршивая овца всё стадо может испортить. Дубинин же закончил не только службу, но и свою жизнь весьма трагически. В новогоднюю ночь 1960 года с боевого дежурства, проделав дыру в ограждении ушли двое: младший сержант (фамилию уже не помню) и тот же Ваня Дубинин. Пьяного «командира» задержали около четырёх часов ночи, но добиться от него, где оставил Дубинина, так и не удалось даже потом, на суде, приговорившим его к сроку в дисциплинарном батальоне. Весь полк целую неделю ничем более не занимался, как поиском Дубинина. Даже командир корпуса лично по карте намечал маршруты для созданных поисковых групп, я был «в гуще событий», так как присутствовал на этих планёрках. Мне, как всегда, «везло». Куда же без меня? Мелкими группами поиск продолжался ещё целый месяц; нашли шапку, ремень, его следы на снегу (в тот год глубина снежного покрова была всего сантиметров 10—15), но всё тщетно – как в воду канул, хотя все водоёмы, чердаки и подвалы в ближайших деревнях, все окрестные леса были тщательно обследованы. Офицеры и солдаты, задействованные в поиске, были уже настолько обозлены, что попадись им живой Дубинин, добром бы, должно быть, не кончилось. И только в конце апреля, когда начали пасти скот, пришедший в полк пастух известил, что он нашёл «вашего солдата». Картина была, естественно, не из приятных, но солдатский военный билет в кармане гимнастёрки, часы на руке были на месте. Сделали фотографии во всех видах, провели судмедэкспертизу в 75-й поликлинике, останки, завёрнутые в два солдатские одеяла, уложили в ящик и засыпали толстым слоем хлорки. Приехавшие мать, сестра и отчим потребовали вскрыть ящик, хотели лично убедиться, что там их Иван, фотографии отбрасывали, вели себя очень агрессивно. Но мне запомнился больше душераздирающий крик матери: «Верните мне сына, я вам отдала его здорового». На мою реплику, что Иван замёрз, убежав за водкой, мать тут же отпарировала: «А что, ему разве и на Новый Год нельзя выпить?». Этот тягостный и нервный разговор происходил в кабинете командира полка, где я присутствовал как организатор погребения. Похоронили его без всяких почестей на ближайшем к полку деревенском кладбище. Сочувствующих среди солдат заметно не было.

Коротко о командирах полка

Первый мой командир полковник В. С. Деев летом 1958 года был назначен командиром дивизии ПВО на Дальнем Востоке. Дослужился там до генерала, но был уволен со службы за какие-то дачные дела. После его увольнения никакой информации о нём больше не было.

Прибывший ему на смену полковник Андрей Фёдорович Вураки, грек по национальности, смуглолицый, высокий, подтянутый, стройный, спортивного вида и действительно прекрасно игравший в волейбол, общительный, компанейский, хорошо подготовленный в военном отношении и производивший приятное впечатление при общении. Именно с ним в 1959 году участвовал в проведении боевых стрельб и разделил неприятности при возвращении с полигона. Ко мне относился хорошо, хотя разница в служебном положении была огромной. Несколько раз выполнял и личные поручения командира. В конце 1959 года А. Ф. Вураки был назначен начальником оперативного отдела штаба 17-го корпуса ПВО и в 1-й армии дослужился до генерал-лейтенанта, начальника штаба армии. Последний раз мы с ним встретились в марте 2003 года на праздновании 50-летия нашего полка. Усадил меня рядом, отодвинул сухое вино, которое я привёз с собой, «давай лучше коньячку понемногу». Елены, его первой жены уже в живых не было, вторая его жена хлебосольно угощала нас привезёнными с собой приготовленными ею домашними деликатесами.

На смену Вураки командиром полка был назначен инженер-подполковник В. Федотов, бывший главный инженер одного из полков 17-го корпуса. Среднего роста, совершенно седой, спокойный, немногословный, грамотный как инженер, но чего-то в нём не хватало по сравнению с предыдущими командирами. С ним у меня однажды произошёл серьёзный конфликт, когда я довольно резко высказался по поводу непредставления офицерам времени для приёма пищи из-за непродуманности действий командования части. Следствием этого «выступления» было даже отстранение меня от исполнения служебных обязанностей, правда, на короткое время. Он понимал справедливость сказанного мной, но так как разговор происходил в присутствии многих офицеров, хотя и недовольных нарушением их законных прав, но молчавших, как это часто бывает, то не мог допустить «выпада» в сторону командира. До конца моей службы в полку наши отношения с ним были строго служебными и официальными. Повода к ухудшению ко мне отношения больше не давал.

Тогда только началась очередная кампания в войсках – назначать на командные должности офицеров с высшим инженерным образованием. Несомненно, такой подход для войск, насыщенных большим количеством сложной радиоэлектронной и ракетной техники был вполне оправданным и правильным. К сожалению, эта тенденция не укоренилась в войсках по разным причинам, оказалась очередной просто кампанией, которых было много не только в Вооружённых силах, но и в государстве.

В сердце столицы

1958 год. После посещения мавзолея Ленина-Сталина. В те годы такие экскурсии были приоритетными

1960 год. Вот уже и старший лейтенант

На экскурсии с личным составом на ВДНХ. Полагалось быть в парадной форме