Текст книги "О чём вспомнил и размышлял. Книга вторая. Военная служба"

Полковые командиры и начальники

С некоторой робостью, наслушавшись от новых товарищей рассказов о строгости командира полка, которому они уже успели представиться, пошёл и я в штаб полка, чтобы выполнить обязательный ритуал при прибытии к новому месту службы. Полковник В. С. Деев встретил вполне дружелюбно, но без всяких сюсюканий, как иногда наигранно в таких ситуациях поступают некоторые начальники, так что я, соблюдая, конечно, определённую дистанцию в разговоре, совершенно не почувствовал себя дрожащим от волнения «кроликом». Командир был среднего роста, плотного телосложения, с немного азиатским лицом, с внимательным оценивающим взглядом, направленным на собеседника. Я обратил внимание на большое число орденских планок на груди – это был один из тех офицеров, которые благополучно прошли всю войну. Говорил он сравнительно медленно, слова произносил чётко, не повышая голоса. Расспросил меня о себе, об училище и успехах в учёбе (личное дело пока не пришло), о семейном положении. Услышав, что я женат, тут же предложил привезти жену. Естественно, с моей стороны возражений не было. Меня поразила чёткость действий командира, тут же вызвавшего начальника тыла подполковника К. С. Мельника с докладом о наличии свободной жилплощади. Нашлась одна комнатка в трёхкомнатной квартире, занимаемой семьёй командира взвода лейтенанта Н. Г. Мулявко. Об этих Мулявках я пока ничего не знал, может, это было и к лучшему. Вручили мне ключ от жилья, пошёл, посмотрел – комнатка метров в десять-двенадцать, совершенно пустая, без какой бы то ни было мебели, со сравнительно чистыми полами и стенами, с одним окном на восток. Осмотр производился под неусыпным оком будущей соседки Люси (Ядвиги – таково было её настоящее имя) и двух её деток, выступавшей больше на правах хозяйки, а не соседки. Правда, она посвятила меня во все бытовые стороны совместного проживания на одной кухне, распределению территории, обязанностей по уборке, топке плиты и обогревающей системы и приобретению топлива для них. Квартира эта находилась в двухквартирном сборно-щитовом (называемом у нас финским сборно-щелевым) доме, облицованном снаружи для утепления асбошиферной плиткой. Домов такой конструкции было шесть, т.е. на двенадцать семей, но практически во всех квартирах ютилось по две семьи. Были дома и иного типа, о чём речь ещё впереди. Конечно, со всем жилищным фондом полка разобрался уже позже, а пока, как и приказал командир, во второй половине дня доложил ему об осмотре жилья и готовности привезти жену. Тут же в моём присутствии последовала команда начальнику штаба подполковнику Козельскому выписать мне отпускной билет на пять суток. «Хватит пять суток?» – «Управлюсь, товарищ полковник!». А ведь можно было попросить ещё пару суток. Но молодо-зелено, да и не хотелось начинать службу с просьб. Не приучен был просить. Как командир сказал, так и должно быть. По крайней мере, это было уже в подсознании. А думать-то начал о другом – на чём спать, на что и за что сесть – никакой ведь мебели не было. Ключ вручил своим новым товарищам – хорошо, что они были холостыми – и попросил их помочь в обустройстве. Спасибо им, к нашему приезду в комнате уже была солдатская, естественно, односпальная койка, правда, без матраса, тумбочка, стол и стул с табуреткой. На кухне тоже появился какой-то столик. А это уже относительный комфорт, в таких условиях в те времена жило подавляющее число молодых офицеров, да и не только офицеров.

Хорошее, по моему убеждению, помнится долго, даже вроде бы мелочи. Так мне и запомнился заместитель начальника штаба майор И. А. Миронов, ехавший по каким-то делам в Балабаново и предложивший место в своём «Москвиче-401». До этой железнодорожной станции от нас километров тридцать, а никакого общественного рейсового транспорта из полка не было. Чтобы куда-нибудь поехать, надо было от городка пройти около пяти километров до окружной автомобильной дороги, по которой раза четыре в сутки проходил автобус Москва-Боровск. Чаще всего рассчитывали на попутные грузовики, которые в те годы, как правило, останавливались и подвозили, иногда даже бесплатно. Ближайшими к нам железнодорожными станциями были Наро-Фоминск (Нара) и Балабаново на Киевском направлении и Дорохово (примерно в 30 км) на Белорусском направлении. В те годы все пассажирские поезда останавливались на этих станциях и отсюда можно было уехать и в Москву и, что очень важно было для меня, в Брянск (из Нары и Балабаново). В дальнейшем, по мере развития пригородного сообщения, остановки пассажирских поездов здесь постепенно упразднялись. Но до этого было ещё очень далеко.

Практически через четыре дня после отъезда за назначением я вновь предстал перед светлыми очами моей Татьяны, чему обрадовалась не только она, но и Клавдия Николаевна и Толя, всё ещё ожидавший повестку в армию. Сборы наши в обратный путь были недолги, всё приданое уместилось в чемодан и тюк, которые нам помогал забросить Толя, наш незабвенный Кузьмич, и на грузовик поверх дров в Жиркино, и на поезд Орёл-Брянск в Карачеве, и на верхнюю полку плацкартного вагона поезда Брянск-Москва, с которого мы должны были сойти в Наре, конечной точке нашего железнодорожного маршрута. Дальше уже предстояло добираться автомобильным транспортом, и здесь мой расчёт был на наш полковой автомобиль. Дело в том, что для получения фельдъегерской (служебной) почты наш полк был приписан к Наро-Фоминскому почтамту, и сюда два раза в неделю высылалась машина с начальником секретного отделения. Слава богу, всё сошлось, мы дождались машину. Это был тот же крытый ГАЗ-51, на котором я добирался из Внуково, и впереди была теперь дорога длиной более 50 км. Если идти по просёлочным дорогам и тропинкам, то расстояние от полка до Нары оценивается примерно в 22—25 км. Эту дорогу я однажды прошёл с матерью, когда она приезжала нас навестить. А автомобиль сначала из Нары по Киевскому шоссе доезжал до Балабаново, а затем уже по кольцевой дороге до полка. Других автомобильных дорог не было. Значительно позже, уже в конце 60-х годов была построена дорога Нара-Верея, проходившая примерно в пяти километрах от жилого городка полка. Но к этому времени полка уже не было, а на его месте был размещён отдельный противоракетный центр (ОПРЦ) системы ПРО А-35. В интересах системы были построены новые дороги, в том числе и прямая от жилгородка до Нары, частично использующая и вторую, проложенную специально для доставки противоракет с технической базы. Сейчас и ОПРЦ перестал существовать, но остался большой городок из пятиэтажек, выстроенный на месте нашего полкового из «сборно-щелевых» домов.

А тогда по той единственной 50-километровой дороге доставлялась в полк не только спецпочта, но и хлеб с Наро-Фоминского хлебозавода, который находится на том же месте и в настоящее время. Конечно, учитывая большие по тем временам расстояния, и за хлебом ездили не каждый день. Ближе хлебозаводов не было. Вот такие были времена.

Наше обустройство в первом совместном жилище началось с похода за сеном для матраса, которое специально заготовлялось для этих нужд. Стожок такого «сена специального назначения» находился метрах в семидесяти от нашего дома. Вот и пригодился тот полосатый матрас, который мне выдали в училище – знали тыловики условия жизни в частях и материальные возможности молодых офицеров.

За один вечер благодаря стараниям Тани наша комнатка была вымыта, постелька убрана, стол застелен вышитой ею же скатёркой, зимняя одежда определена на гвоздики в стене, а остальное было всё аккуратно сложено на тумбочке и на полу. Пока надеяться на какие-то улучшения быта не приходилось, купить было не за что; все деньги, полученные в училище, были израсходованы. Да и велики ли они были? Теперь оставалось ожидать выплаты подъёмного пособия и очередной получки, в счёт которой пришлось приобрести кое-какую кухонную посуду, ведро для воды (вода-то была на улице в колонке) и керогаз, как у соседей. Электрические плитки и электричество были дороги, поэтому пищу чаще всего готовили на керогазах, особенно в летнее время, когда плиту не топили. В результате обильного и практически ежедневного сжигания керосина, за которым приходилось ездить за 10 километров в деревню Назарьево, потолок и стены на кухне и в коридорчике давно потеряли свой первоначальный вид и производили удручающее впечатление. Года через два уже с новыми соседями мы предприняли, прямо скажем, героические усилия по отмыванию копоти и приведению кухни и коридора в более или менее «светлое» состояние.

Ну а настоящую кровать с очень популярной тогда, так называемой, панцирной сеткой и ватным матрасом мы смогли приобрести лишь к новому году после получения подъёмного пособия.

Практически с самого первого дня надо было решать и другие бытовые вопросы – приближалась зима и требовалась заготовка топлива для кухонной плиты и обогревательной системы. В квартире было смонтировано водяное отопление с водонагревательным котлом, установленным на кухне. Котёл растапливался дровами, а потом загружался углём, продолжительность горения которого, а следовательно и поддержания в квартире тепла, была значительно большей, чем у дров. Уголь завозила часть и потом продавала офицерам за наличные деньги, как правило, путём удержания соответствующей суммы из денежного довольствия. Дорогой был уголёк. На дрова старались не расходоваться – кругом же лес. С помощью нескольких солдат пилили недалеко от дороги сухостой, а разделывали его на дрова уже во дворах, где были построены вполне приличные сараи для хранения топлива. Конечно, все эти снабженческие функции приходилось совмещать со службой, что было довольно сложно. Но в наших условиях особого выбора практически и не было.

Может и не стоило бы писать об этих «мелочах», но надо обязательно помнить об исходной «высоте» нашего положения, с которой мы начинали свою сознательную взрослую жизнь. Мы, молодые люди, мирились с бытовой неустроенностью (не могу сказать, что всё это нам нравилось), считая её временной, помня и огромные потери, понесённые нашей страной в прошедшей войне и понимая необходимость расходовать огромные средства на защиту страны от объединившихся в единый фронт извечных врагов России. Откуда государству на всё было отыскать средства? Вопрос совсем не риторический, тем более в условиях господствующей интернационалисткой идеологии.

Немного о жилом городке полка

Городок со всех сторон был обнесён плотным забором из колючей проволоки высотой более двух метров, а расстояние между проволоками не позволяло даже маленькому ребёнку протиснуться через такое ограждение. Из городка через КПП выходила всего одна дорога, ведущая на объекты и далее, в обход объектов, ещё через один КПП – во внешний мир. Служебная и жилая зоны городка разделялись только неширокой бетонной дорогой, никаких дополнительных ограждений не было. Даже караульное помещение находилось на территории жилой зоны рядом с домами офицерского состава; правда, само караульное помещение было выгорожено. В служебной зоне размещались две казармы для личного состава, солдатская и офицерская столовые, штаб, клуб – все в одноэтажных сборно-щитовых домах только разного размера. Здесь же размещались баня с котельной, автопарк и складские помещения. Жилая зона по площади была значительно больше и в ней размещались три двухэтажных кирпичных дома для командования части, офицерского общежития для холостых офицеров, гостиницы. Остальная часть офицерского состава полка занимала шесть сборно-щитовых двухквартирных домов и десятка два таких же, значительно меньших по площади домиков, но с мансардными помещениями. Туда тоже заселяли молодых семейных офицеров, и было большим счастьем получить такой домик на одну семью. Но это было возможным очень редко и только в особых ситуациях, например, при откровенной неуживчивости с соседями.

Представление об этом жилфонде может дать фотография одной из двух улиц городка. Улицы же были щебёночными, но уже заросшими травой настолько, что и щебёнка местами не просматривалась. Кюветы вдоль улиц и мостки через них в каждый двор пока исправно выполняли свои функции. На каждой улице было по две-три водяных колонки. На снимке 1959 года: с ребёнком сидит Тося Циркунова, а моя Татьяна что-то рассказывает ей весёлое

Внутри каждого двора вдоль заборов были высажены кусты чёрной смородины, дававшие хороший урожай, а кое-где уже плодоносили и фруктовые деревья. Во дворах же рядом с сараями для топлива находились и удобства. В самих домах были построены по одному или два (в больших домах) бетонных погреба, но пользоваться ими ни для защиты от оружия массового поражения, ни для хранения овощей было невозможно из-за постоянного затопления их грунтовыми водами. Вот так иногда из-за непродуманности конструкции или нарушения технологии строительства (например, некачественного выполнения гидроизоляции) большой труд идёт насмарку.

Лазарет для оказания медицинской помощи офицерам и солдатам полка размещался в торце здания штаба. Никаких гражданских медицинских учреждений для членов семей, в том числе и детского врача, не было. Нуждающиеся в медицинской помощи вынуждены были на перекладных добираться аж в город Верея, находящийся от нас километрах в тридцати. И только для оказания экстренной медицинской помощи, в том числе и роженицам, выделялся транспорт. В штате медицинской службы числился старший врач полка, фельдшер и две медицинских сестры.

Детского садика и школы в городке тоже не было. Школьников возили на автобусе части в деревню Назарьево (около 10 км), а маленьких деток воспитывали сами родители, так как для жён работы в городке и в ближайших населённых пунктах практически не было, а ездить на работу в города из-за отсутствия регулярного транспортного сообщения не всякая женщина решится. Такое положение с трудоустройством жён офицеров имело определённые негативные последствия, поэтому командованием частей предпринимались некоторые меры по обеспечению занятости женщин. Но об этом рассказ впереди.

И ещё немного о нашем жилье. Никакой телефонной связи в домах, кроме квартир командования полка, не предусматривалось. Но зато в каждой квартире всех жилых домов были установлены «звонки громкого боя» для оповещения офицеров в случае объявления тревоги. Эти звонки были неоднократной причиной истерик у малых деток, так как они могли греметь в любое время суток, а часто и по несколько раз в сутки. Мне они запомнились ещё и выговорами, которые мы получили с соседом Игорем Стремоуховым за то, что проспали очередной сбор по тревоге, так как накануне отключили сигнализацию, испугавшую нашего Валеру, находившегося как раз под звонком на руках у мамы, а потом забыли её включить.

1959 год. Некоторые фрагменты нашего бытия. Дорожка от дома до мусоросборника и прочих удобств всегда была у нас очищенной от снега, когда-то она была уплотнена щебёнкой, но трава оказалась сильнее и скрыла это «достижение цивилизации».

Впрочем, морозной зимой дорожка и так была проходимой. Роль канализации «успешно» выполняло обычное ведро, с которым в руках и запечатлена моя молодая жена. На этом снимке уже просматривается начало весны и Таня присела на крылечке в своих ботиках (непременном атрибуте этого времени года) погреться, пока наш ребёнок спокойно спит в своей коляске. Справа от Тани – контуры укутанного в платок соседского мальчишки

Такие городки с небольшими внутренними отличиями были типовыми для всех полков 1-й армии. Серьёзное отличие в житейском плане состояло в степени удалённости городков от крупных населённых пунктов и дорог с общественным транспортом. Такие «райские» городки были и в нашем 17-м корпусе, например, в упоминавшейся уже мною д. Воробьи на Старо-Калужском шоссе, в Старой Рузе, на Минском шоссе около Голицыно (Бутынь), да и в других местах.

Все боевые объекты, жилгородки, вся инфраструктура, в том числе и две кольцевые дороги вокруг Москвы, соединяющие между собой полки и технические базы армии, были построены ведомством Л. П. Берия. В мою бытность в полку рядом с жилым городком и боевыми объектами ещё хорошо просматривались выгороженные колючей проволокой зоны с вышками и бараками для заключённых.

Немного о ПВО города Москвы

До начала 50-х годов противовоздушная оборона крупных административных, промышленных центров, особо важных промышленных районов и отдельных стратегических объектов осуществлялась истребительной авиацией, зенитной артиллерией и обеспечивающими боевые действия радиотехническими войсками и другими средствами воздушного наблюдения и оповещения, прожекторными частями и др.

В начале 50-х годов прошлого века для защиты Москвы от возможных налётов авиации вероятного противника была создана и принята на вооружение система ПВО С-25. На технической базе этой системы была сформирована 1-я армия ПВО особого назначения в составе четырёх корпусов особого назначения (1-й, 6-й, 10-й и 17-й) по 14 зенитно-ракетных полков (ЗРП) в каждом. Для обеспечения ЗРП ракетами, боевыми частям к ним, компонентами ракетного топлива, проведения ремонтных и восстановительных работ на средствах системы были созданы технические базы армейского и корпусного подчинения. Для радиолокационного обеспечения боевых действий предназначались радиолокационные узлы дальнего обнаружения (РУД) на базе стационарных РЛС типа П50 на удалении 300—400 км от Москвы и радиолокационные узлы ближнего обнаружения (РУБ) на базе РЛС П20 (П30) на удалении 20—30 км от Москвы в районе расположения штабов и командных пунктов корпусов. РУД 17-го корпуса находился в районе Брянска, а РУБ – недалеко от железнодорожной станции Внуково. В те далёкие уже теперь времена вся территория от РУБов в сторону от Москвы была совершенно свободной от всяких застроек; это были поля, леса и перелески. Ныне этих объектов уже давно нет, а вся территория застроена либо торговыми и жилыми комплексами, либо сервисными и, реже, промышленными предприятиями.

Полки каждого корпуса располагались в два эшелона. Первый (дальний) находился на расстоянии около 85 км, а второй (ближний) – на расстоянии около 45км от Москвы. Привожу, конечно, средние расстояния, так как в зависимости от рельефа местности ЗРП смещались в ту или иную сторону от расчётной точки, намеченной по карте на дуге соответствующего радиуса. Но при любом отклонении объекта от расчётной точки всегда обеспечивалось достаточное перекрытие секторов ответственности смежных полков.

Для доставки ракет с технических баз (баз хранения) на позиции ЗРП вокруг Москвы были специально построены две кольцевые дороги с бетонным покрытием – дальнее кольцо на расстоянии 70—100 км и ближнее – примерно в 40—50 км от Москвы. Вдоль кольцевых и радиальных дорог были проложены кабельные линии служебной связи. Строительство этих дорог способствовало значительному развитию транспортных связей в Московской и смежных с ней областях. Это как раз пример того, когда расходы на военные нужды способствуют и развитию народного хозяйства. Ныне тех «бетонок» уже не узнать – во многих местах они значительно расширены, покрыты асфальтом и обеспечивают огромные перевозки грузов в центральном регионе России, способствуют освоению новых территорий, ранее исключённых из оборота по причине отсутствия дорог.

О зенитном ракетном полке системы С-25

Каждый ЗРП С-25 в своём составе имел станцию наведения ракет (СНР) Б-200, зенитный ракетный дивизион в составе двух батарей по 5 взводов в каждой и пункта подготовки ракет (ППР), некоторые вспомогательные подразделения. Каждый взвод отвечал за обслуживание и обеспечение боевой готовности 6 ракет, так что зенитный ракетный дивизион мог одновременно установить на пусковые столы 60 ракет типа В300 (вертикального старта, длиной около 12 м. и весом более тонны). На пусковые столы ракеты устанавливались из транспортного положения вместе с полуприцепом, на котором ракета была доставлена с технической базы или из ППР, с помощью специальных гидравлических подъёмников. В момент зависания над столом огромная ракета держалась только на двух специальных цапфах, входивших в такелажные углубления в верхней части корпуса ракеты. После установки ракеты на стол и фиксации пускового замка цапфы выводились из такелажных углублений, которые тут же автоматически захлопывались специальными лючками для исключения нарушения аэродинамики ракеты. Затем к ракете пристыковывался кабель с так называемым отрывным штекером, по которому запитывалась вся бортовая автоматика. Ракета переходила в режим подготовки к пуску, а транспортный полуприцеп опускался в исходное состояние. Перечисленные операции требовали предельной аккуратности в управлении подъёмным механизмом и элементами крепежа, достаточной сноровки, чтобы раскачивающуюся на цапфах как маятник ракету установить направляющими «пальцами» в соответствующие углубления (с общим замком) пускового стола. Всеми этими работами, в том числе и заправкой ракеты окислителем и горючим, осуществляемой перед её подъёмом, руководил командир взвода. Картина установленных на столы ракет была впечатляющей, хотя лес и скрадывал высоту, но на открытом пространстве, как в степи на полигоне Капустин Яр, подготовленные к старту ракеты со своими стабилизаторами и воздушными рулями смотрелись как мусульманские минареты (высота всей сборки превышала 13 м).

В зенитном ракетном дивизионе в режиме повседневного дежурства (готовность №3) ракеты содержались под брезентовыми укрытиями на транспортных полуприцепах со снаряжённой боевой частью, но не заправленные компонентами ракетного топлива. Окислитель и горючее хранились в баках из нержавеющей стали на полуприцепе. При получении команды на заправку боевым расчётом, экипированным в защитную одежду и в изолирующих противогазах, осуществлялась перекачка компонентов из ёмкостей полуприцепа в баки ракеты. Без изолирующего противогаза случайный пролив окислителя мог привести к серьёзным отравлениям, вплоть до летального исхода. Мне запомнился тёмно-жёлтый дым, идущий от вытекших из заправочного пистолета нескольких капель окислителя, и едкий запах, проникающий в лёгкие через обычный фильтрующий противогаз даже на расстоянии нескольких десятков метров. Поэтому расчёты заправки тренировались постоянно, доводя свои действия до автоматизма и безусловного выполнения инструкции. Только такой подход обеспечивал сохранение здоровья и даже жизни. Должен сказать, что за четыре года службы в этой системе несчастных случаев, связанных с заправкой ракет, в нашем корпусе не было.

В заправленном состоянии ракета могла находиться ограниченное время, так как не выдерживали баки. После этого было два пути – либо запустить ракету, либо произвести аварийный, технически сложный, слив, а затем подвергать баки ракеты очистке и нейтрализации, что, конечно же, укорачивало её срок хранения. Поэтому боевые ракеты в полках заправлялись только в случаях действительной необходимости их пуска по воздушным целям. И только в угрожаемый период ракеты могли заправляться ещё на базах хранения, но таких случаев за мою службу не было. К слову, все перевозки ракет с баз в полки и обратно производились только в ночное время под постоянным контролем всех должностных лиц и при строжайшем обеспечении мер безопасности, в том числе и при возможных утечках окислителя во время транспортировки.

Вернёмся, однако, в дивизион. После установки заправленных ракет на пусковые столы боевые расчёты укрывались во взводных железобетонных бункерах, выдерживающих воздействие взрыва боевой части и самой ракеты в случае аварийной ситуации, и защищающих личный состав от воздействия пламени двигателя и летящего гравия. В каждом взводном бункере находилась и вся стартовая автоматика на шесть столов.

Постоянное боевое дежурство во всех полках несли по два взвода, но количество дежурных ракет иногда было и меньше двенадцати из-за необходимости в соответствии с графиком, завозить ракеты в ППР для проверки бортовой автоматики и других работ.

И немного «из будущего», о непредвиденном. В 1998 году мне предложили возглавить работы по утилизации ракет на бывшей ракетной базе в Часцах (километрах в десяти от Голицыно). Удивлению моему не было предела, когда увидел на стеллажах под открытым небом около сотни своих «старых знакомых» – ракет В300 207-й модели, с которыми расстался в 1961 году, т.е. более 35лет тому назад. За истекшие годы, со времени снятия в 1988 году системы С-25 с вооружения, оборудование и все сооружения базы, особенно заправочные комплексы, были сильно разрушены и временем и отсутствием надлежащего присмотра и ремонта. Но ракеты после прошедших со времени их поставки на базу десятилетий, постоянно подвергавшиеся воздействию переменчивой подмосковной погоды, выглядели, как только что вышедшие из ворот завода. Ещё большее, теперь уже восхищение, у меня вызвало внутреннее состояние ракеты. Пиропатроны, предназначенные для запуска ампульной батареи, открытия клапанов подачи горючего и окислителя в двигатель, воздуха высокого давления из шар-баллонов своим потребителям сработали очень чётко при подаче на них нужного напряжения. Обезопасив таким образом работающих (баки ракеты на отсутствие в них компонентов топлива были проверены мной ранее), вскрыли лючки для доступа к радиооборудованию. Поразительно, но даже минимальных следов коррозии или других разрушающих признаков визуально совершенно не обнаруживалось. Всё «нутро» этого сложнейшего технического устройства было совершенно чистым. Невольно вспомнился и куратор системы С-25 Л. П. Берия, сумевший в тех сложных условиях организовать производство сложнейшей ракетной техники с таким запасом прочности по её сохранности.

Но это воспоминания «из будущего», а я был назначен в 1957 году на должность старшего техника координатной системы станции Б-200 и приведенная выше, даже в очень неполном изложении, информация о зенитно-ракетном дивизионе являлась запретной, мягко выражаясь, ненужной для выполнения своих прямых обязанностей на конкретной аппаратуре. Мне же, допущенному в конце второго года службы к исполнению обязанностей оперативного дежурного КП полка, пришлось осваивать технологию перевозки ракет, порядок проверки прибывающих с баз ракет на ППР, порядок хранения, организацию заправки и подготовки их к пуску, принципы работы и устройство стартовой автоматики, охрану позиций и другие вопросы, касающиеся обеспечения боевой готовности средств полка. В обязанности оперативному дежурному вменялось руководство сокращёнными боевыми расчётами СНР и зенитно-ракетного дивизиона, подъём полка по «тревоге» и приведение средств полка в боевую готовность, в том числе и с заправкой ракет, а в случае неприбытия на КП командования – руководство боевыми действиями. Это были для меня дополнительные не менее шести 12-часовых дежурств в месяц, причём совершенно неоплачиваемые. При этом никто не снимал с меня обязанностей по обслуживанию закреплённой за мной аппаратуры, по несению дежурства в качестве дежурного техника и начальника боевого расчёта СНР.

Эти дополнительные нагрузки начались через два года, а пока, через месяц пребывания в полку, пришёл только допуск по линии компетентных органов (как было принято тогда говорить), разрешающий вход на объект и пользование служебной литературой для освоения своих обязанностей в соответствии с занимаемой должностью.