Текст книги "О чём вспомнил и размышлял. Книга вторая. Военная служба"

Станция наведения ракет Б-200. Начальники и сослуживцы

До сих пор не изгладились из памяти первые впечатления от знакомства с СНР. В отличие от радиотехнических войск боевая позиция станции была окружена несколькими рядами колючей проволоки. К позиции, окружённой с трёх сторон лесом, подходила одна единственная бетонная дорога, упирающаяся в КПП, дежурство на котором постоянно нёс часовой, он же по совместительству и контролёр, вооружённый автоматом ППШ с двумя снаряжёнными магазинами. Сразу же за КПП справа от дороги располагалось здание ремонтной мастерской со складом запасных деталей, одноэтажный кирпичный домик с караульным помещением, библиотекой секретной литературы и комнаткой отдыха боевого расчёта офицеров. А далее бетонная дорога выходила на угол покатого кургана («бугра») длиной метров семьдесят и шириной около 35 метров, над которым возвышались оголовки вентиляционных шахт с небольшими закрытыми люками на боковой стенке. Перед западным торцом этого кургана была сравнительно больших размеров бетонная площадка, на дальней стороне которой находились какие-то пока с непонятным для меня назначением вертикально-наклонные углубления, покрытые металлом, с подъёмом на уровень площадки в сторону от «бугра». Таких углублений довольно приличных размеров было четыре и они оказались, как потом позже узнал, антеннами для передачи команд на борт ракеты и приёма сигналов от радиоответчиков ракет (каждая на своей частоте). В самом же «бугре» в большой бетонной нише я узнал антенны, их было две, необычной и невиданной мною доселе конструкции – двойные, сложенные из двух треугольников со сглаженными углами так, что в плане конструкция напоминала шестиконечную сионистскую звезду. Одна из этих конструкций вращалась перпендикулярно земле, вторая была развёрнута относительно первой на 90⁰ и под углом в 45⁰ относительно горизонта. Увиденное уже внушало какое-то смутное чувство загадочности и сложности конструкции, но когда представилась возможность разобраться, то оказалось всё просто. Так как СНР работала в сантиметровом диапазоне, то в качестве антенн использовались усечённые параболоиды вращения, размер которых был выбран исходя из необходимости создания диаграммы направленности нужной конфигурации. Двойная же конструкция позволяла увеличить частоту облучения цели, которая при выбранной скорости вращения антенны составляла 6 Гц. Именно с такой частотой менялась развёртка на индикаторах наведения, синхронизированная, естественно, с вращением антенн. Такое «дёргание» индикаторов СНР воспринималось очень непривычно по сравнению с плавным движением развёртки на экране индикатора кругового обзора РЛС П-10 или П-20 (30) в радиотехнических войсках.

Метрах в пятнадцати-двадцати от этих антенн в бетонном обрамлении находилась тяжёлая стальная дверь с мощными запорами. За дверью шёл бетонный коридор до конца «бугра», заканчивающийся такой же дверью, выводящей на другую сторону сооружения, в торце которого находились подземные ёмкости с запасом топлива для трёх дизель-электрических генераторов, смонтированных внутри сооружения, выхлопные трубы которых возвышались тут же. Конечно, все сведения я не мог получить в первый же день моего пребывания на объекте, на это требовалось время и, прежде всего, на освоение аппаратуры по назначенной должности, куда и вёл меня мой новый начальник через такую же массивную стальную дверь, расположенную примерно в середине коридора, открывшую вход уже в нутро сооружения. Очередную, уже более лёгкую дверь открыл мой начальник, как бы распахивая сразу тот объём аппаратуры, которую мне следовало освоить. Увиденное в зале прямо после двери меня если и не потрясло, то заставило на какое-то время остановиться и замереть с впервые в жизни явившимся чувством оцепенения, робости или боязни того, что «тут и до смерти ничего не изучишь». Честное слово, это, может быть, и не было произнесено вслух, но то, что я так подумал, является абсолютно достоверным. В училище я привык к аппаратуре, размещённой в КУНГах, т.е. к относительно небольшим объёмам. А здесь слева от меня вдоль стены стояло пять или шесть шкафов (это уже больше, чем на РЛС П-10 и даже П-20), а справа открывался большой зал с рядами огромных, выше человеческого роста, шкафов, закрытых стеклянными дверями. В конце зала угадывались ещё двери, за которыми, несомненно, находится тоже аппаратура. И вновь возникла та же мысль.

Мои созерцательные, в необычном для меня состоянии, размышления прервал мой куратор Валентин Волостных – дескать, нечего изображать из себя барана перед новыми воротами. Он был уже старший лейтенант, а это означало, что после окончания им Горьковского зенитно-ракетного училища, в котором и изучалась СНР Б-200, прошло уже три года. А за три года практической работы на координатной системе можно было достичь и определённых успехов. По-видимому, это и бралось в расчёт, когда мне в наставники начальник группы и определил Валентина. Как и оказалось, из всех старших техников на координатной системе он был наиболее знающим и потому авторитетным. На этой же аппаратуре с таким же стажем как у Волостных и достаточно высоким уровнем подготовки работали Володя Визенько, сверкавший целым рядом золотых зубов, так как свои зубы и часть носа он по причине лихой езды на своём ИЖ-49 оставил на бетонке в районе деревни Назарьево и Иван Половой – маленький, кривоногий и как все малорослые люди, с заметными амбициями. Уникумом был Серёга Машкин, тоже, как и Половой, небольшого роста, но круглый, как колобок. Убеждённый холостяк и весельчак, относящийся к технике не как к кормилице, а как к обременению и потому изучавший её, по его же определению, «методом индукции» – в отсутствие начальников расстилал за шкафами большие схемы и на них восстанавливал силы, израсходованные в предыдущую поездку на гулянки.

Вот такими были к моему приходу «координатчики». В этом же зале старшим техником на аппаратуре выработки команд был Слава Румянцев, хорошо подготовленный и довольно эрудированный специалист, холостяк с весёлым нравом, склонный к неординарным поступкам, например, за бутылку водки проглотить живого лягушонка, прославившийся в полку ещё и лозунгами, развешанными им в комнате общежития, типа: «Воин ПВО! Ты и дома на работе!», «Не спеши выполнять приказание, ибо последует его отмена!», «Недостаток пищи компенсируй сном» и др. Я не привожу здесь изречений более крепкого содержания, коих на стенах комнаты вместе с соответствующими картинками было предостаточно.

В этот же зал были назначены и прибывшие в полк в один день со мной Анатолии Миронов и Ламонов. С офицерами на других устройствах станции пока близко познакомиться не представлялось возможным, так как все были заняты делами на своих рабочих местах, и свободного времени для общения оставалось очень мало.

Нужно сказать, что полки 1-й армии на тот момент были укомплектованы в значительном числе офицерами так называемого «сталинского призыва», призванными из запаса младшими лейтенантами. Ими были в основном (процентов на 80) заняты должности командиров взводов дивизиона. На СНР таких «призывников» было очень мало, так как уровень их технической подготовки не позволял усвоить сложную аппаратуру и успешно работать на ней. Но и здесь тоже были исключения: запомнился на антенных системах П. Круглик, агроном по образованию, но имевший несомненные дарования в обслуживании механических устройств. На энергетическом оборудовании трудился Н. Юдин, имевший подготовку в объёме техникума, вполне состоявшийся специалист, изобретатель и модернизатор своего телевизора КВН-49.

На руководящих инженерных должностях начальников групп офицеров с высшим образованием было очень мало. Мои начальники в разное время Е. Антонов и В. Фриск самоотверженно продолжали учёбу заочно в Энергетическом институте. На должность начальника СНР со штатной категорией «подполковник» был назначен старший инженер-лейтенант Ю. А. Розанов, выпускник КВИРТУ. Офицеры с высшим образованием начали прибывать в полк только в 1959 году. Это были выпускники Киевского и Минского высших училищ.

Постижение мною координатной системы проходило, в основном, самостоятельно по классическому образцу – изучение технического описания, инструкции по эксплуатации и других документов, консультации «знатоков», практическая настройка, правда, под присмотром моих кураторов. Параллельно с изучением своей аппаратуры от общения с офицерами получал и некоторые сведения о других устройствах станции. Как и всё в этом мире проходит, так и через несколько дней моего знакомства с аппаратурой СНР прошли все мои волнения и робость. Состояние обречённости, связанное с мыслью о невозможности познания всего этого нагромождения «в металле» человеческих идей, с этих пор меня больше никогда не посещало, даже когда через много лет волею судьбы я был приставлен к аппаратуре, которая по своей сложности и объёму в десятки и даже сотни раз превосходила действительно сложный на тот период времени комплекс – систему С-25.

Обучение моё продвигалось успешно и, хотя встретился ряд совершенно новых для меня схемных и конструктивных решений, я был вполне удовлетворён фундаментальностью подготовки в училище по основам радиотехники, электротехники, радиолокации. Несомненно, в успешном овладении специальностью сыграла роль и моя самостоятельная подготовка, да и просто любознательность.

Вся радиоэлектронная аппаратура СНР конструировалась на электровакуумных лампах, полупроводники были представлены лишь небольшой номенклатурой диодов. Это было связано с тем, что в СССР отсутствовала более совершенная элементная база, а в конструкции СНР и ракеты использовались схемные и конструктивные решения, в значительной степени позаимствованные из немецких разработок по созданию ими во время войны противосамолётной обороны с использованием ракет ФАУ-2. Применённая элементная база практически и определяла геометрические размеры аппаратуры. Некоторые конструктивные решения даже с точки зрения начала 50-х годов были весьма примитивными. К числу таких решений относилась и система поддержания заданной температуры в термостатах кварцевых генераторов, коих было по шесть штук в каждом координатном шкафу (всего шкафов было 20). В качестве исполнительных элементов здесь использовались механические шаговые искатели, применяемые в то время в автоматических телефонных станциях. Так как координатная аппаратура считалась небоеготовой в случае отклонения температуры в термостате от требуемой, то и приходилось, иногда очень долго, часами, ждать, когда система регулирования «отшагает» до нормы. Очень инерционная система. Этот архаизм был устранён только в 1959 году внедрением фантастронных генераторов, что резко повышало боеготовность СНР и сократило время её ввода в боевой режим.

Своё обучение на координатной системе не удалось довести до логического завершения – сдачи экзамена на допуск к самостоятельному обслуживанию аппаратуры.

Уже в декабре командиром полка мне было предложено перейти на КП полка, здесь же, за толстой стеной, на должность офицера пуска (так называлась должность). В денежном измерении эта должность никаких преимуществ не имела, но была более хлопотной, более напряжённой и во время боевой работы находилась под постоянным контролем командира и начальника штаба полка, находившихся здесь же за спиной на расстоянии вытянутой руки. Такое «соседство» вполне нормально при высокой профессиональной подготовке указанных должностных лиц, но при отсутствии таковой, что не так уж редко бывало, вело иногда и к серьёзным последствиям. Так уж была построена система С-25, что офицер пуска был определяющим элементом в цепи управления стрельбой. Только у него под рукой было пять кнопок «Пуск», только ему предписывалось принимать решение о моменте нажатия кнопки и посему неграмотная требовательность («давай, пускай!») стоящих «над душой», точнее за спиной, командиров могла привести и к срыву выполнения боевой задачи. А происходило это по некоторым техническим причинам, которые командирами не всегда понимались правильно. Уровень развития радиолокационной техники того времени не позволял автоматически, а следовательно, и оптимально определять момент пуска ракеты (исходя из её энергетических возможностей) по цели, летящей на определённой высоте и с определённой скоростью. Поэтому определение оптимального момента пуска производилось «в ручном режиме». Зоны пуска для разных скоростей и высот полёта цели были рассчитаны заранее, конечно, с некоторой дискретностью. Эти расчётные зоны были нанесены на специальные планшетки, из которых офицер пуска выбирал нужную и вставлял её в специальные пазы перед экраном индикатора наведения. Это был так называемый «прибор пуска ПП-32». Так как между планшеткой и экраном был зазор примерно в 1 см., то у каждого смотрящего на индикатор была своя «точка зрения», определяемая величиной параллакса. А если ещё учесть, что скорость полёта цели определялась вручную, а значит с ошибкой, то становится понятным сколь большая ответственность ложилась на правильный, с точки зрения оптимального решения, выбор момента нажатия на кнопку «Пуск». Эту задачу могли решить только хорошо подготовленные, натренированные и, я бы сказал, «чувствующие» поведение цели операторы – офицер пуска совместно с работающим за этим же индикатором офицером наведения. Важнейшим звеном в боевой работе, обеспечивающим успешность стрельбы, несомненно являлся офицер наведения, главной задачей которого было произвести захват цели с помощью специальной ручки наведения с кнюппельным механизмом и передать её на автоматическое, а в случае неустойчивости автоматического – на ручное сопровождение. У офицеров пуска и наведения были свои пульты управления, но индикатор обнаружения был общим, что и требовало очень тесного взаимодействия и взаимозаменяемости этих двух специалистов. Для сопровождения цели в ручном режиме с пульта офицера наведения передавались соответствующим образом команды на пульты операторов ручного сопровождения (РС) в координатах азимут-дальность и угол места-дальность. Особо подчеркну, что натренированность операторов РС у нас была столь высокой, что часто по величине ошибок сопровождения они не уступали автоматическому режиму.

Комплект аппаратуры – пульты офицеров наведения и пуска с индикатором обнаружения, пульты операторов РС, устройства контроля и отображения составляли одну частотную группу и обеспечивали одновременное сопровождение и обстрел пяти целей. Таких групп в составе СНР было четыре, что теоретически обеспечивало одновременный обстрел 20 целей. Но так как для уверенного поражения одной цели назначалось две-три ракеты, а по постановщику активной помехи и все пять, то и количество одновременно обстреливаемых целей сокращалось. Стремясь повысить боевые возможности полков, при доработке СНР в 1959 году был введён новый «режим 215», предусматривающий применение ракеты 207Т со спецзарядом (мощность СБЧ составляла 20 килотонн) в случае массового налёта авиации. Для боле надёжного сопровождения этой ракеты предусматривалась параллельная работа двух каналов – по одному с первой и второй групп. Это изделие было и у нас в полку, по своим габаритам и весу (примерно те же 1000 кг) она ничем не отличалась от своих «сестёр» – 207-х изделий, но только одной буковкой «Т» вызывала определённый трепет при подходе к ней. На жаргоне, да и в технической документации, это изделие именовалось или «Татьяной», или «Фиалкой».

И ещё немного об оборудовании КП полка. Состояние и количество ракет на пусковых столах индицировалось на пульте управления дивизиона, занимавшим центральную часть нашего зала (между пультами офицеров наведения и пуска) и на пультах офицеров пуска. Состояние систем станции контролировалось отсюда же с помощью специальной аппаратуры. На КП размещались и два комплекта аппаратуры И-400 для передачи текстовой информации с КП корпуса на КП полков. Работала она неустойчиво, ею мало пользовались. На последнем году моей службы в полку я представил технические решения по повышению качества работы этой аппаратуры. Так как требовались конструктивные изменения, то мои предложения были отправлены сначала в корпус, а затем в армию. О дальнейшей судьбе их не знаю – уехал в академию.

Координатная информация о целях, назначенных полку для обстрела, передавалась с КП корпуса и наносилась оператором-планшетистом вручную на типовой для всех войск (ЗРВ и РТВ) планшет, установленный тут же на КП полка.

Обилию и сложности аппаратуры я уже не поражался, а потому с первых дней назначения на новую должность и начал «грызть» новую специальность. Помимо знания своей аппаратуры требовалось ещё чётко знать Правила стрельбы и Курс стрельб, а это была довольно значительная нагрузка.

Моим первым наставником и очень хорошим товарищем на все предшествующие годы службы в полку стал Михаил Дмитриевич Шпаков, старший лейтенант, выпускник Горьковского училища, приобретший большой опыт работы офицером наведения на ведущей первой группе. С ним я участвовал в проведении боевых стрельб в 1959 году, когда наш полк был оценён твёрдым «хорошо», в чём и наша заслуга. Кстати, отличная оценка полкам за боевые стрельбы была редчайшим событием. На стрельбах 1961 года меня перевели для усиления на четвёртую группу, где офицером наведения был Володя Нечаев (бывший Брехун, сменивший фамилию при женитьбе) с таким же послужным списком как у Шпакова, но более эмоциональный, даже нервный, при действиях в сложных ситуациях, складывающихся при проведении стрельб. Среди офицеров КП по своей подготовке заметно выделялись тоже старшие лейтенанты А. Кольцов и Б. Кунец. Был и откровенный слабак, не всегда отличавший конденсатор от трансформатора А. Артищев, тоже выпускник Горьковского училища.

Шпаков и Кунец были белорусами, практически одного роста, плотного телосложения, но если Шпаков говорил без всякого акцента, то Кунец заметно выделялся своим говором. Их часто путал их же земляк – начальник штаба подполковник Козельский, начинавший с ними разговор всегда с вопроса: «Ты Шпак алы Кунэц?» и уяснив, кто перед ним, начинал «воспитательную» работу.

Изучение аппаратуры шло параллельно с проводимыми очень часто тренировками по отработке навыков ведения боевой работы. Цель вводилась в радиотехнический тракт специальным имитатором, отметка от неё на индикаторах ничем не отличалась от реальной, более того, часто амплитуду сигнала умышленно уменьшали для создания обстановки, приближённой к боевой. Мой первый командир полковник В. С. Деев, под руководством которого мы и учились стрелять, очень жёстко выговаривал за допущенные промахи, так что ухо надо было держать востро. Не обходилось и без курьёзов. Старшим адъютантом (начальником штаба) дивизиона, рабочее место которого при ведении боевой работы было на КП полка за пультом состояния ЗРДН, был уже немолодой капитан Анатолий Скворцов, заядлый охотник, непременный участник всех соревнований по разбиванию «тарелок», а потому и глуховатый на правое ухо. Часто бывали случаи, когда он, не расслышав команду командира о подготовке определённого числа ракет, наклонялся к офицеру пуска за получением «указаний», за что тут же получал от командира взбучку за «неподобающую позу» во время боевой работы.

Во время службы в полку много сил отнимали очень частые, иногда по нескольку раз за сутки, подъёмы полков по боевой тревоге, даже, правда редко, с заправкой ракет. О регулярном питании приходилось только мечтать, поэтому много офицеров страдало заболеваниями желудочно-кишечного тракта, в том числе и тяжёлыми, в двух случаях за мою службу закончившихся летальным исходом. Никто из высокопоставленных начальников и не задумывался о сохранении здоровья офицеров. Я сужу по практическим делам, свидетелем которых был, а не по голословным заявлениям с больших трибун о заботе о сохранении здоровья личного состава Вооружённых Сил. Приоритетом была боевая готовность и если при внезапной проверке корпусной, армейской, окружной или генштабовской комиссией полк признавался не боеготовым, то участь командира полка была весьма печальной. То, что боеготовности 1-й армии придавалось со стороны руководства страны огромное значение, свидетельствует и тот факт, что вначале боевого дежурства командующим был целый генерал армии, хотя во время прошедшей войны даже фронтами командовали генерал-полковники.

1958 год. Классный специалист

В такой напряжённой обстановке с исполнением периодически и обязанностей начальника караула, дежурного техника и др. проходило моё становление как специалиста. Упорство и настойчивость в изучении техники позволили мне к концу первого года службы сдать корпусной комиссии экзамены на присвоение 1-й классной квалификации. В те годы ещё не было жёстких временных рамок пребывания в той или иной квалификации, требовалось лишь в определённом объёме знать и уметь практически работать на трёх разных системах (для первого класса). Я же план перевыполнил и знал с разной, конечно, степенью глубины практически всю аппаратуру СНР. К этому времени в полку уже было несколько первоклассных специалистов из «старослужащих» офицеров, но за год пройти все три ступени пока никому не удавалось, да некоторым, может быть, и не хотелось. Зачем? Материально такая «доблесть» никак не поощрялась, а в армии «инициатива наказуема» – этот принцип бытовал уже давным-давно.

Что же приобрёл я, кроме знаний? Да одни дополнительные нагрузки, в том числе и по подмене на других устройствах специалистов, ушедших в отпуск, заболевших, дополнительные дежурства в качестве оперативного дежурного КП полка и т. д. Торжествовал социалистический принцип: грузить на тех, кто везёт, без всякой надежды на получение законного, с биологической и даже социальной точек зрения, вознаграждения. Куда там! Принцип социализма «от каждого по способностям, каждому по труду» был только на бумаге, а на практике стыдливо замалчивался, иногда и с гневными упрёками политработников в нескромности офицеров, заявляющих даже робко о необходимости соблюдения законодательства о труде и оплате дополнительного труда. Говоря здесь о своих успехах в освоении техники, совершенно, и это вполне искренне, не ставил задачу заработать на своих знаниях какие-то дивиденды. Считал и тогда, считаю и до сих пор, что стремление к познанию является органической потребностью всех нормальных людей и этот процесс нельзя, не нужно, да и невозможно остановить. Но одно дело, когда приобретённые знания служат для удовлетворения собственного любопытства, а другое – когда эти знания, полученные тобой, как правило, с определёнными материальными и физическими затратами, начинают эксплуатироваться другими в ущерб твоему здоровью, семейному благополучию и собственному достоинству. Во втором случае всегда был категорическим противником социалистической уравниловки, считал и считаю, что всякий честный труд должен достойно вознаграждаться. Должно быть, в этом и состоит один из принципов социальной справедливости. Несоблюдение этого принципа приводит, с одной стороны, к подавлению всякой разумной инициативы, развитию безучастности и безответственности, а с другой – к культивированию поверхностного, для видимости, отношения к труду, порождающего, прежде всего, корыстные отношения между членами коллектива, брак в работе, воровство, хищения и другие негативные проявления. Впрочем, эти мои рассуждения идут оттуда, из того самого социализма, в котором мы жили, а сейчас может быть и всё по-другому – ведь государственный строй стал другим.

Первый год моей службы в полку был ознаменован и величайшим событием мирового масштаба. В октябре 1957 года был запущен первый советский искусственный спутник земли, когда мы не только по радио слушали эти простецкие, но в то же время величественные «бип-бип-бип», но и часто выбегали во двор, чтобы увидеть в небе быстро перемещающуюся рукотворную звёздочку. Расписание пролёта спутника регулярно публиковалось газетой «Правда». Так велик был интерес к этому необычайному событию, значение которого ещё немногие и понимали, в том числе и у нас в полку. Разве могли в то время представить, что этот запуск станет прологом к бурному развитию космической техники и космических технологий, без которых мы сейчас уже не можем обойтись. Нынешние телевидение, связь, всякие навигаторы и пр. были бы невозможны без искусственных спутников земли. Я уже не говорю об использовании космоса в интересах военных ведомств, где достижения в научно-практическом плане особенно велики.