Текст книги "О чём вспомнил и размышлял. Книга вторая. Военная служба"

Служба и быт внутри забора едины и неразделимы

Постоянное боевое дежурство на средствах полка несли сокращённые боевые расчёты – на СНР 7 офицеров, в том числе и начальник боевого расчёта, и 25—27 солдат и сержантов, а в дивизионе – два взвода по 22—25 солдат и сержантов в каждом во главе со своими командирами взводов. Управление сокращёнными расчётами осуществлялось с командного пункта полка оперативным дежурным, в подчинении которого здесь же находились дежурные планшетист и связист, а в энергетическом отсеке сооружения оператор-энергетик. Дежурный техник находился либо здесь же в сооружении, либо, с разрешения оперативного дежурного, проверял несение службы караулом, либо проводил занятия с солдатами, либо руководил хозяйственными работами по уборке территории, особенно антенного павильона и т. д. Офицеры и солдаты сокращённого расчёта, не занятые на дежурстве, в дневное время занимались учёбой, ремонтом аппаратуры, если в том была необходимость, поддержанием порядка в залах и всякими другими неотложными делами, а в вечернее и ночное время – в своих помещениях вне сооружения.

Для солдат и сержантов ещё на этапе создания объекта был построен рубленый деревянный домик с небольшим входным тамбуром, где размещался умывальник. Удобства были, естественно, на улице. Отопление помещения производилось дровами – в лесу ведь жили. Никаких телевизоров и даже радиоприёмников не было, что в некоторой степени усложняло проведение культурно-массовых мероприятий. Телевизоры пока были в новинку, к ним ещё не привыкли, поэтому их отсутствие мало сказывалось на организации отдыха. Установленный распорядок дня под неусыпным контролем оперативного дежурного и дежурного техника соблюдался довольно строго, так что с солдатами особых проблем не было.

Оперативный дежурный и дежурный техник менялись через 12 часов, а сокращённые расчёты менялись один раз в неделю. В начале моей службы в полку смена расчётов производилась в пятницу, а затем ритуал смены «по просьбе трудящихся» стал проводиться в субботу. Ритуал этот не менялся потом годами, был скучным, очень часто даже тягостным, а при некоторых обстоятельствах вообще переставал быть похожим на чёткий воинский порядок.

Заступлению на недельное дежурство всегда предшествовала помывка в бане и сбор походного чемоданчика с «дополнительным пайком» (курево, сливочное масло, колбаса, сахар и пр.). С организацией питания всегда были проблемы. Вначале мы сравнительно долго были на попечении военторговской столовой и пищу, конечно, без всяких термосов, в обычных кастрюльках привозили из столовой городка уже холодной. Из-за низкого качества пищи, жульничества военторговских работников решили перейти на солдатский паёк (платили из своего кармана там и там), надеясь хоть здесь получить горячую пищу из свежих продуктов, но быстро разочаровались из-за применения в этой пище различных комбижиров, сушёных овощей, её низкой калорийности. Вот и приходилось брать с собой дополнительное питание, что, конечно же, подрывало и без того скудный семейный бюджет. Кстати, никаких холодильников для обеспечения сохранности продуктов на объекте не было, так что в тёплое время года приходилось иногда употреблять и уже «позеленевшую» колбасу, или отдавать её собаке, жившей под солдатским домиком.

Говоря о качестве солдатской пищи, не могу не привести и неординарный случай, произошедший весной 1961 года, как две капли воды аналогичный произошедшему в 1905 году на броненосце «Потёмкин». Мне, как начальнику боевого расчёта, старшина дежурной смены солдат принёс бачок с каким-то супом и заявил, что в нём, супе, и во втором блюде полно червей и солдаты отказываются принимать такую пищу. ЧП! Я, естественно, усомнился в справедливости доклада, хотя белые червячки в принесённом бачке были видны и невооружённым глазом. Мы же, офицеры, пока к обеду не приступали и у нас на столе стояли такие же два бачка из того же солдатского котла. Стоило только повернуть поварёшкой и картина в «наших» бачках в точности повторила ту же картину, один к одному. Доложил командиру полка, приехал начальник тыла подполковник К. С. Мельник. Этот старый еврей лично удостоверился в справедливости доклада, пожал плечами, что там, в части, всё съели без претензий, пообещал компенсировать дополнительным питанием в ужин. Но так ничем и не компенсировал, ни офицерам, ни солдатам. Каково это было мне смотреть в глаза подчинённым, которые, не боюсь выглядеть бахвалом, уважали меня и только, может быть, из уважения не подняли действительный бунт. Так что отношение к «защитникам Москвы» и в те годы не всегда было достойным. А червячки откуда? Да всё просто. К концу марта – началу апреля на складах полка свежей картошки уже не было, ежедневно в ход шла сушёная, а в ней при ненадлежащем хранении заводилась всякая живность, стремящаяся любым, дозволенным природой, путём произвести потомство.

Были объективные трудности и другого плана, усложнявшие и омрачавшие нашу жизнь. Так как фактическая укомплектованность полка офицерским составом очень часто была ниже штатной, да если ещё учесть заболевших и убывших в отпуска, то дежурство приходилось нести иногда не только через неделю, но и по две недели подряд. Единственной утехой была доставка с объекта в баню, зайти на два-три часа домой, встретиться с женой и, как тогда горько шутили, «пересчитать детей». В течение дежурства связи с семьёй никакой не было, телефоны на квартирах отсутствовали, офицерский состав оповещался сиреной, звонками громкого боя и посыльными. Информацию о семье можно было получить лишь от соседей по квартире или по дому, которые эту неделю не дежурили, но пришли на объект для проведения занятий или работ. А очень часто занятия и всякие работы проводились в жилгородке, так что иногда из полка никто не приходил по три-четыре дня. Тоскливо быть долго в неведении о состоянии самых дорогих и близких для тебя людей.

Жёны молодых офицеров в отсутствие мужей объединялись по интересам в различных кружках типа «кройки, шитья и вышивки», участвовали в художественной самодеятельности и, что им очень нравилось, в занятиях по гражданской обороне, где учились стрелять из винтовок боевыми патронами, бросать учебные гранаты, оказывать первую помощь раненым и т. д. Женсовет полка играл существенную роль в организации досуга женщин, абсолютное большинство которых было без работы, в городке её на всех просто не хватало, а устроиться где-то за пределами городка не представлялось возможным из-за транспортных проблем, отсутствия детского садика и школы. Нам с Таней повезло. К нашему приезду образовалась вакансия медсестры в лазарете полка и после некоторых мытарств её взяли на эту службу, теперь у неё появилась и подруга, Маша Визенько, работавшая медсестрой уже два года. Для нас это была огромная удача в финансовом плане – хоть всего и сорок пять рублей в месяц, но они были серьёзным подспорьем в нашем скромном лейтенантском бюджете. Да и в плане занятости делом это было кстати, хотя Таня с большим энтузиазмом участвовала во всех полковых мероприятиях, в том числе и в художественной самодеятельности. Офицеров тоже настойчиво привлекали к этому «творчеству», но меня, слава богу, из хора удалили из-за профессиональной непригодности по причине отсутствия всякого музыкального слуха, да и на всякие другие «сольные» номера никаких дарований мне природой отпущено не было.

Весь штат лазарета нашего полка. Слева направо: Т. Тюрина, М. Визенько, Андрей Беленький, фельдшер полка, пока лейтенант, но в будущем – кандидат медицинских наук. Своей опрятностью Андрей полностью оправдывал свою фамилию

Конечно, «не хлебом единым…», и в этой связи мне вспоминаются хотя и редкие, но довольно весёлые «чаепития» в офицерской столовой (спиртные напитки официально запрещалось употреблять в общественых местах на территории полка). Поэтому чайники благоухали продуктами переработки винограда, встречи проходили с песнями, танцами, рассказчиками-юмористами, импровизаторами на свободные темы кроме, конечно, политических – это пресекалось. Были и коллективные встречи Нового Года в солдатской столовой со всеми атрибутами, характерными для этого праздника. Были и вылазки на природу в очень редкие выходные, были и домашние торжества по случаю либо дня рождения, либо официального праздника. Мы были молоды и, несмотря на реальные «тяготы и лишения», стремились всеми доступными и дозволенными командованием способами хоть как-то скрасить наши быт и службу. А отдыхать надо было. Но должен заметить, что всякий отдых с употреблением спиртных напитков, был у нас крайне редким и не только по причине всяких служебных ограничений, но прежде всего из-за финансовых возможностей. Покупка бутылки водки или вина была в нашей семье целым событием.

1 января 1958 года. Наш первый новогодний бал в клубе полка. Мы были молоды, радовались жизни и верили в своё будущее. А что даст больше, чем вера? Только вера с глубокой убеждённостью в свою нужность на этом белом свете, предопределённую Господом

Злоупотребляющих спиртными напитками в нашем городке не припоминается. Не было такого разгула, который начал в стране набирать обороты с начала 70-х годов и, особенно, в 80-е, когда в результате снижения уровня партийного и государственного руководства страной, стала всё яснее проявляться деидеологизация советского общества, что в условиях безбожья с неумолимой силой вело к деградации наиболее неустойчивой части населения, в первую очередь, молодёжи.

Доказательство того, что мы отдыхали, причём с выездом на природу. А с вывозом четырёх семей справлялся один Костя Баулин на своём «Москвиче-401». Набивались «под завязку» – как только вы-держивал этот автомобиль! Шашлыки мы не готовили, на эту в то время экзотику, не было ни средств, ни навыков. Обходились домашними заготовками, без особых изысков. Сейчас трудно поверить, но мы не знали в то время не то что вкуса птицы (курятины, гусятины, индейки), но и даже их запаха – в нашем магазине таких деликатесов и в помине не было. Но опять же, «не хлебом единым живёт человек». Нет на этих снимках недовольных жизнью лиц. К сожалению, качество снимков оставляет желать лучшего. Сделаны они мною, начинающим фотографом, простеньким плёночным фотоаппаратиком «Смена», приобретённым нами после рождения нашего первенца Валеры, что бы максимально запечатлеть его вхождение в жизнь.

Валера стоит рядом с мамой, которая и здесь была весёлой и находчивой, чтобы поддержать настрой в компании. На этом же снимке: с баяном Саша Кольцов, в центре снимка рядом с Таней – Лариса Баулина, далее – Зина Кольцова, на переднем плане – наша соседка Тамара Стремоухова. На предыдущем снимке стройней, чем берёза, моя Татьяна

Вот он уже какой наш сын: уверенно, размашистым шагом идёт по земле. Разве это не радость для родителей видеть своего ребёнка целеустремлённым, открыто смотрящим в этот мир, вбирающим в себя всё услышанное и увиденное в весеннем лесу (1960год)

Подготовка к фотографированию

Долгое время, если мне не изменяет память, до 1959 года, в полках 1-й армии не было принято представлять отгулы за выходные дни, проведенные на боевом дежурстве. Тем более речи не шло о денежной компенсации. Вот и получался в месяц всего один, максимум два выходных дня. По полкам армии всё громче шёл ропот о незаконности лишения офицеров их законных выходных, хотя в действительности в то время не было никаких законов, регламентирующих воинскую службу. Все командиры ссылались на какое-то положение о ненормированном рабочем дне офицера, оправдывая таким образом непредставление выходного дня каждую неделю. «Тихий бунт» закончился тем, что за неиспользованный выходной день стал представляться отгул и была назначена какая-то смешная денежная компенсация за дни несения боевого дежурства. Это была хоть и маленькая, но победа, так как теперь разрешалось при служебной возможности объединять несколько отгулов (не более трёх) и выезжать по заранее указанному адресу, с разрешения командира, разумеется, например в Москву. Благодаря такому нововведению мне удалось посетить Третьяковскую галерею, стереокинотеатр, на ВДНХ – демонстрацию только-только появляющихся опытных образцов приёмников цветного телевидения и целый ряд других достопримечательностей. А однажды, уговорив своего начальника, объединил четыре отгула и съездил, конечно нелегально, навестить Таню с Валерой, уехавших в гости к бабушке. Так что и так бывало, но редко.

Хлеб насущный в городке добывали, в основном, в единственном на весь городок маленьком магазине военторга, завозившем продукты и кое-какие промышленные товары всего один раз в неделю, по четвергам. Женщины очередь занимали часто с вечера накануне дня завоза, ибо завозимых продуктов на всех не хватало. Стремясь хоть как-то облегчить решение продовольственной проблемы, на овощном складе полка закладывалось некоторое количество картошки для реализации семьям офицеров. Но картошка, к сожалению, заканчивалась уже в марте, а других овощей мы и не знали. Некоторые офицеры, живущие в отдельных домиках, занимались разведением кроликов, многие обзаводились и собственными огородиками во дворах. Мне, например, удалось раскопать небольшой клочок земли, где даже выращивал огурцы. Получалось. Бывая в частях корпуса в летнее время постоянно наблюдал вереницы офицеров-велосипедистов, едущих на обед домой с большими авоськами на багажниках с травой для кроликов. Везде были сходные условия и по добыванию хлеба насущного и по решению транспортных проблем.

Из-за скудности семейного бюджета все первые годы нашей совместной жизни, даже в годы учёбы в академии, в отпуск всегда ездили только домой и, как правило, на больший срок к матери Тани. У неё были более комфортные бытовые условия и, конечно же, всегда в достатке овощей, молока, куриных яиц и, часто, сала. Так что за счёт этого можно было хоть как-то сэкономить на покупку платья жене или костюмчика ребёнку. О тёплых морях-океанах даже и не мечтали.

Поездки за пределы городка были редкими по причинам отсутствия выходных, денежных средств и транспорта. Если намечалась покупка тяжёлой и объёмной вещи, то зимой, например, поступали просто. К первому автобусу из Боровска (около 5 часов утра) с собой брали санки, которые на нашей остановке (5 км от городка) закапывали в снег и уже налегке достигали Москвы. На обратном пути загружали на вызволенные из-под снега санки приобретения и тащили их по промёрзшей бетонке. Так я привёз, например, швейную машинку, которая долгое время потом сопровождала нас во всех переездах и на всех квартирах. А вот первый свой телевизор приобрёл в ГУМе в середине апреля 1959 года. Санки уже не могли быть применены, снег давно растаял, было совершенно тепло и сухо. Вышел из последнего уже автобуса, попутчиков в полк не было, помочь некому, подтащил коробку с телевизором к кювету, залез под неё и согнувшись – вперёд. Коробка большая, плечи маленькие, держать поклажу неудобно, идти тяжело, отдыхаю опять на краю кювета и так передвигаюсь. Было уже близко к полуночи, когда предстал перед глазами ошарашенного таким грузом часового-контролёра на КПП. Он предложил оставить здесь покупку до утра, но разве мог я расстаться с таким дорогим для меня грузом. Дотащил кое-как этот аппарат марки «Енисей» до дома, предмет роскоши по тем временам, пока ещё редкий в семьях офицеров. К сожалению, наша первая крупная покупка служила недолго. Вечером 30 апреля оставив телевизор включённым, ужинали на кухне. Почувствовав запах горелой изоляции, вернулся в комнату и, о ужас, комната полна едкого дыма, звука нет, изображения нет, но слышен какой-то свист – значит цел каскад строчной развёртки. И что делать? Завтра же ведь праздник, собирались смотреть парад, да и у меня как раз был выходной. Отдохнули, значит. Тогда я, должно быть, был решительным, и так как ни о каком гарантийном ремонте и речи быть не могло – куда и на чём тащить это чудо техники – вскрыл «ящик» и увидел практически полностью сгоревшие и спаявшиеся монтажные провода в жгуте, в котором шли накальные цепи радиоламп. Конечно, это был заводской брак, но апеллировать было не к кому. Как говорят «глаза боятся, а руки делают», так и я, вооружившись схемой, проводами, позаимствовав у кого-то паяльник и тестер, за одну предмайскую ночь перепаял весь сгоревший монтаж и к утру доложил огорчённой накануне Татьяне, что мы будем смотреть парад по своему телевизору. С тех пор он больше никогда не горел, служил нам ещё пять лет в Харькове и какое-то время ещё, пока мы не подарили его моему однокашнику по академии.

Кстати, телевизионные антенны мы делали самостоятельно из имевшихся подручных материалов и поднимали на высоту метров 10—12, для чего в окружающем лесу отыскивали самую ровную и высокую берёзку, которая и служила мачтой. Тогда ещё не была построена Останкинская телебашня, а сигнал с Шаболовки доходил до нас очень слабеньким, что побуждало «творить» антенные усилители для уверенного приёма не только первого канала, но и только что появившегося второго. При настройке сделанного мной усилителя несколько дней принимал какой-то финский канал (так мы его идентифицировали). Так что в практике радиоприёма встречаются разные «чудеса», не вписывающиеся иногда в строгие рамки теории распространения радиоволн.

Боевое дежурство, офицерский быт и традиции

Если солдаты боевого расчёта размещались в отдельном домике, достаточно просторном по понятиям тех времён, хотя и без надлежащих удобств, то офицеры боевого расчёта, а их в начале моей службы было 7 человек, размещались в небольшой комнатке кирпичного домика, о котором я уже упоминал выше. Размеры помещения позволяли разместить койки только в два этажа, одноэтажная была лишь у начальника боевого расчёта. В комнатке еле-еле умещался стол, за которым мы принимали пищу, и две табуретки. Сидели, конечно же, на койках. Освещение состояло из одной-единственной лампочки под потолком без всякого абажура, умывальник с небольшим запасом воды стоял в полухолодном коридоре, удобства – на улице. Никакой «музыки», естественно, не было. И чем прикажете офицерам заниматься в длинные осенне-зимние вечера? Вечерами я, как правило, уходил в сооружение и занимался либо с любопытствующими солдатами и сержантами (были и такие), либо читал техническую, иногда, художественную литературу, практически полностью прочитывал популярный в то время журнал «Наука и жизнь», который мы выписывали дома. А основная масса офицеров, особенно и не заботившаяся без понуканий о повышении своей профессиональной подготовки, отдавалась любимому занятию – игре в преферанс. После ужина на табуретку между койками устанавливался чей-нибудь самый большой походный чемодан, рядом огромная, размером с полведра импровизированная пепельница и …пошла распасовка. Как правило, играли на деньги, хотя ставки и были по полкопейки или по копейке, но к концу недели проигрыши достигали трёх, четырёх, а то и более, рублей, что по тем временам было серьёзным убытком. Чаще всего на выигранные-проигранные деньги после завершения недельного дежурства в подходящее время устраивался «вечер отдыха».

Ещё в школьные годы мать строго внушила мне негативное отношение к карточным играм, особенно на деньги (у нас в селе популярной была игра в «очко») и я постоянно следовал этому наказу матери, переросшему в мои собственные убеждения. Конечно, я не исключал из своего обихода безобидные игры, но никогда не питал к ним особого пристрастия. Я с удовольствием играл в шахматы, иногда в шашки или в домино. Но в этих условиях продвигать свои пристрастия и убеждения было бесперспективно.

Так как нижние койки всегда были заняты игроками, то остальным, не участникам игры, приходилось для отдыха залезать на второй ярус. Среди ночи просыпаешься, задыхаясь от удушья, лампочка еле просматривается в табачном чаду и волей-неволей приходится спускаться на «грешную землю» за глотком свежего воздуха. Вот такое было свинское воспитание «доблестных» офицеров вредить не только своему здоровью, но и здоровью окружающих. Поэтому и приходилось, сидя рядом с играющими, постигать секреты этой довольно сложной игры на сообразительность и память. Освоил и я эту игру, но моей она так и не стала.

Волею служебной судьбы мне приходилось бывать практически во всех полках нашего 17-го корпуса и везде обстановка в боевых расчётах была похожей. К слову, все корпусные комиссии, в составе которых я и работал в полках, начинали расписывать «пульку» сразу же, как только автобус выезжал за ворота штаба корпуса – дороги-то были хотя и дальними, но знакомыми до мелочей из-за частых поездок по ним. Так что ничего не отвлекало от приятного времяпрепровождения.

Распространению этой напасти в немалой степени способствовали, прямо скажем, никудышные бытовые условия для боевых расчётов на объектах. Положение стало меняться к лучшему, когда в полках по единому типовому проекту стали строить, хотя и хозспособом, домики для боевых расчётов, в которых были отдельные помещения для офицеров и солдат, общая прихожая, тёплый умывальник. Теперь уже в нашем помещении койки стояли в один ярус, появился стол со стульями, тумбочки у каждой койки, на окнах – тюлевые шторы. И, главное, карточные игры стали более «тайными» – солдаты были рядом и у многих офицеров проснулись понятия о приличиях. Конечно, многое зависело от начальника боевого расчёта; когда я стал официально исполнять эти обязанности, то старался карточные игрища исключить. Реально стали больше играть в шахматы, даже в мои дежурства устраивали совместные с солдатами своеобразные турниры. Обстановка в боевом расчёте от таких дружественных игр только улучшалась. По крайней мере, какое-то время разговоры в коллективах шли об удачах и поражениях в этих соревнованиях. Для сплочённости расчёта это имело определённую пользу, и таким воспитательным методом грешно было пренебрегать.

И ещё о быте. В городке никаких парикмахерских не было и в условиях длительного нахождения вдали от цивилизации приходилось рассчитывать на «внутренние ресурсы», дабы не потерять человеческий облик. Практически в каждом расчёте и среди офицеров и среди солдат были свои парикмахеры. Моим парикмахером долгое время был ефрейтор Борис Тягай, родом из Николаевской области, маленького роста, очень опрятный, добросовестнейший, исполнительный и умелый не только как оператор ручного сопровождения, но и как наш «фирменный» парикмахер. Надолго остаются в памяти такие люди. С ними легко служить и работать и всегда хочется сделать для них что-то приятное. Я и старался в течение всей моей службы исключительно уважительно строить отношения с такими людьми. И они отвечали мне добром, насколько это было в их возможностях и силах.