Текст книги "Жанна де Ламотт"

43. Тайный доброжелатель

Жанна де Ламотт получила анонимную записку, составленную из склеенных букв, вырезанных из книги или газеты:

«Если хотите узнать, писали ей в записке, что делает дук дель Асидо, когда запирается у себя в комнате, отворите вделанный в нее в стене шкаф, надавите в правом углу его задней стенки третий гвоздь сверху и поймете, что надо делать дальше. Конечно, Вы слишком опытны, чтобы не уничтожить этой записки немедленно, как только прочтете ее!»

Жанна, пробежав записку, сейчас же сожгла ее, растерла пепел и выбросила его в окно, а затем позвала горничную, которая подала ей записку, и спросила:

– Кто принес мне сейчас письмо?

Горничная ответила, что это был человек без ливреи, совершенно не известный ей.

– А что, вы не знаете, дук снимает дом или он его собственный?

– О нет! Дук этот дом снимает! – ответила горничная.

– Со всей обстановкой?

– Да, большинство вещей здесь хозяйских.

– Хорошо, ступайте.

Выпроводив горничную, Жанна заперлась в своей комнате, желая сию же минуту воспользоваться благим советом, данным ей неизвестным лицом в анонимной записке.

Не было ничего удивительного, если дом был только снят в нынешнем году дуком, что тайны расположения этого дома были известны кому-нибудь, очевидно, жившему здесь перед ним. Кто именно был этот «кто-нибудь» и почему он делал Жанне такое важное сообщение, разумеется, она знать не могла, но это не мешало ей как можно быстрее воспользоваться сведениями, так любезно сообщенными ей запиской.

Жанна заперлась у себя в комнате, отворила шкаф (он был действительно, вделан в стену и оставался пустым) и легко нашла в правом углу его задней стенки три гвоздя. Она надавила на последний из них, и задняя стенка шкафа отворилась, оставив проход со ступенями, которые вели кверху. Проход был очень узким, так что даже один человек мог по нему пройти с трудом.

Если бы ступеньки шли не кверху, а вниз, Жанна не решилась бы спуститься по ним. Но наверху был кабинет, в котором имел обыкновение запираться дук дель Асидо, и Жанна смело стала подниматься по потайной лестнице.

Тайник оказался устроенным образцово. Он вел к одному из внутренних углов кабинета, а из него в этом углу было проделано небольшое отверстие, так что, глядя в него, можно было видеть и слышать все, что делалось в кабинете. Приложив глаз к этому отверстию, Жанна увидела большую комнату, в которой никогда не была, – дук никогда не приглашал ее к себе в кабинет.

За письменным столом сидел старец с длинной седой бородой, седыми волосами и черной шапочке. Он сидел, облокотившись на спинку кресла, симметрично положив руки на подлокотники, склонив голову набок и закрыв глаза, словно дремал, а то и вовсе спал…

Жанна в душе не знала, как благодарить ей неизвестного доброжелателя, доставившего ей случай стать наблюдательницей интимных сторон жизни такого человека, как дук дель Асидо.

Сидевший в кресле старик был, несомненно, тот, так сказать, подставной Белый, который приходил к дуку, когда тому нужно было обернуться в старика. Тогда он оставался в кабинете взаперти, а переодетый дук под видом Белого, путешествовал по городу.

Жанна знала, что это было именно так, как теперь, и решила ждать на своем наблюдательном посту до тех пор, пока не вернется дук Иосиф.

Ждать ей пришлось недолго. Вскоре послышался стук в дверь, очевидно, условный. Сидевший в кресле старик встал, направился к двери и из-за портьеры отпер ее.

И Жанна увидела двух совершенно одинаковых стариков, двух двойников, похожих друг на друга, как отражение в зеркале походит на свой оригинал.

Зрелище было до того странное, хотя Жанна и была подготовлена к нему, что де Ламотт в первую минуту не могла дать себе отчет, во сне это или наяву?

Рост, походка, манеры были поразительно схожи, о лице, бороде, волосах и шапочке и говорить нечего. Все у обоих стариков было одинаково.

– Ну что? – спросил один. – Все благополучно?

– Насколько это может быть. Я у Желтого взял три тысячи рублей. Кстати, я отдал Желтому приказание насчет Жанны де Ламотт.

Прибывший, видимо, давал отчет ожидавшему для того, чтобы он узнал, что тот делал, разыгрывая тут роль без него, что было необходимо, потому что они изображали одно и то же лицо.

Говорили они по-итальянски, но Жанна владела и этим языком и понимала его свободно. Из тайника, в котором наблюдала она, все было видно и слышно.

– Насчет Жанны де Ламотт? – переспросил первый старик.

– Да. Она оказалась слишком предприимчивой: затеяла сунуться туда, где ее вовсе не спрашивали.

– А ее открытие твоей метаморфозы?

– Да, именно. За это я поручил ей фиктивное дело об оставшихся якобы от Кончини драгоценностях, историю которых она сама же мне и напомнила. Я уверил ее, что драгоценности Кончини спрятаны в двойном дне венецианской шкатулки, находящейся теперь в России, и что эту шкатулку отыскивают иезуиты, а их агент – не кто иной как пьяный вечно Орест Беспалов, живущий приживальщиком у Николаева.

– И она поверила?

– Поверила и уже стала нянчиться с этим Орестом. Комедия будет доведена до конца. Я приказал Желтому, чтобы он внушил Оресту, что тот должен отыскать клад, и даже указал ему место, где он должен его найти, а сам Желтый должен зарыть на этом месте сундук с надписью на пергаменте, который ты сделай и завтра же пошли к Желтому. Надпись такую: «Привет замечательному глубокомыслию хитроумной Жанны, принявшей пьяного дурачка за агента иезуитов. Написано это соком той крови, которой можно сделать отметины на коже»! Пусть она с Орестом вместо клада выроет в сундуке эту запись…

– А ты думаешь, она пойдет на эту удочку с кладом?

– Я постараюсь об этом. К тому же по первому разу этот Орест, сам того не зная, блестяще разыграл свою роль на маскараде.

– Все это хорошо, но стоит ли заниматься подобными пустяками?

– Все-таки надо отвлечь Ореста Беспалова от Николаева, потому что Орест служит для него всегда невольным подспорьем, и надо проучить эту дуру де Ламотт, чтобы она не совалась не в свое дело, и занять ее на это время, пока не кончены наши дела, чтобы она не мешала…

– А Желтый все такой же?

– Да, сегодня опять пришлось его припугнуть…

– И он подчинился?..

– Немедленно… Он и три тысячи выдал сейчас же. – Дук, переодетый в Белого, хлопнул по кипе ассигнаций, брошенной им на стол. Видимо, эти деньги приводили его в хорошее расположение духа. Он рассмеялся и сквозь смех проговорил:

– Знаешь, мне пришла в голову мысль женить пьяного Ореста Беспалова на Жанне де Ламотт!.. У меня являются такие фантазии, и я их выполню просто, ради курьеза…

Жанна, сердце которой билось часто и кулаки сжимались, потому что она слышала все от слова до слова, не могла устоять и двинулась.

Дук вздрогнул и прислушался.

– Что это? Как будто шорох? – проговорил он.

– Вероятно, мыши; кому ж тут быть еще? – успокоил его старик. – Однако, мне пора, – заключил он и направился к двери.

Переодетый дук проводил его, запер дверь и прошел в смежную с кабинетом уборную, чтобы принять, вероятно, тот обычный вид щеголя, которым он был в качестве дука дель Асидо.

Такого оскорбления, такого унижения не наносил ей даже палач. Жанна едва стояла на ногах. Почти шатаясь, она сошла с лестницы, заперла шкаф и упала на первый же попавшийся стул в полном изнеможении. Она пережила позор клейма на эшафоте, но этот позор был все-таки как бы скрашен ужасом, который внушался такой казнью. Она могла говорить, что она невинна, что ее осудили лишь ради того, чтобы обелить Марию Антуанетту, что она – жертва, и тогда ее позор превращался в ореол мученицы, незаслуженно пострадавшей!.. Но то, что хотел с нею сделать дук дель Асидо, было неизгладимым оскорблением, потому что ставило ее в смешное положение, делало ее сразу же посмешищем…

Как, она, прирожденная Валуа, и вдруг жена какого-то проходимца!.. Она, прогремевшая на целый свет своей интригой в деле ожерелья королевы Марии Антуанетты, и вдруг разыгрывает нелепую партию в истории с «пьяным дураком», принимая его за агента иезуитов?!.

Но теперь Жанна предупреждена и не попадется впросак.

Она была несказанно благодарна неизвестному покровителю, предупредившему ее.

Но каков этот дук?! И ведь она, несмотря на свою опытность, чуть было не попалась в расставленную им ловушку! И хороша бы она была, если бы попалась!

Из всего этого Жанна вывела, что счастье все-таки благоприятствует ей, потому что иначе как счастьем она не могла объяснить полученное предупреждение. Понять путем логического рассуждения, почему было сделано такое предостережение, она никак не могла; сделать это мог или благоприятель Жанны или же враг дука Асидо.

Но Жанна не знала в Петербурге никого, кто мог бы быть ее благоприятелем, и враги дука ей тоже казались неизвестными.

44. Объяснение

В записке княгини Марии Саше Николаичу было сказано: «постарайтесь увидеться», и он не понял, что это значит.

Произошедшую на его глазах сцену в Летнем саду, то есть то, как дук увез оттуда жену, Саша Николаич объяснил себе не грубой выходкой дука, на которую считал его не способным, а тем, что, очевидно, случилось дома у них что-либо очень важное, что потребовало немедленного возвращения княгини домой. Поэтому он прежде всего попробовал самый простой способ увидеться с княгиней, то есть прямо приехал к ней и велел доложить о себе.

Он приехал уже после объяснения княгини с мужем, и она немедленно приняла его. Он вошел в уже знакомую ему комнату, нижнюю гостиную с окнами в сад на балкон, и княгиня Мария тут встретила его.

– Вы мне писали! – заговорил Николаев, здороваясь с нею. – Я не знаю, как вас благодарить!

– За что?

– За те несколько строк и, главное, за обратную расписку отца дука моему отцу в том, что он получил все свои деньги обратно!

– Как расписку?.. какую расписку?! – воскликнула княгиня Мария, пораженная его словами. – Я не посылала вам никакой расписки!.. Я вам только советовала подождать платить до тех пор, пока я не скажу вам этого сама, и вот сегодня именно это я и хотела сказать!!!

– Вы хотели сегодня сказать мне, чтобы я заплатил дуку?!..

– Ну да, долг, который вы признали!

– Но тогда у меня не было обратной расписки, о которой я помнил довольно смутно… Мне казалось, будто она находилась среди документов моего отца, но наверное я этого не знал, потому что никогда внимательно не пересматривал этих документов, имевших, по-моему, значение лишь историческое, как память или как автографы. Но вы сами мне прислали эту расписку.

– Да нет же! – перебила княгиня Мария, – я не посылала вам!..

– Но те строки, с которыми вы обратились ко мне, были написаны на оборотной стороне этой расписки!

– Вы не шутите и не ошибаетесь?

– Нет, княгиня, но меня удивляет ваше недоумение.

– Я второпях написала на первом попавшемся клочке бумаги, который мне подсунул Орест… Я и не подозревала, что это была обратная расписка дука отцу.

«Опять Орест! – подумал Саша Николаич, впрочем, доискаться будет легко, откуда у него появилась расписка!..»

В это время княгиня Мария тоже соображала, что ей делать. Она сознавала всю необходимость получить деньги с Николаева, и в то же время видела полную невозможность заставить теперь его заплатить.

Теперь ясно было, что он написал свое письмо дуку вовсе не в силу ее совета, а в силу того, что имел в руках неопровержимые доказательства, что платить ему не следует.

– Простите! – сказала княгиня Мария. – Я вообще терпеть не могу денежных дел! О существовании обратной расписки я и не подозревала! Я очень рада, что она пришла к вам, хотя и косвенным образом, через меня!

Она решила сначала выяснить вопрос о расписке с мужем, а затем вернуться с Николаевым к разговору о его доме. В настоящую же минуту она поспешила заговорить о другом.

А сам Николаев только и желал этого.

– Да! Не будем говорить о деньгах! – восторженно произнес он. – Есть вещи, которые нельзя оценить никакими деньгами!..

– Например?..

– Например, вашу улыбку!.. Да ведь кто хоть раз увидел ее, тот не сможет забыть то счастье, которое испытал, когда вы улыбнулись!..

И между ними начался один из тех разговоров, которые имеют обыкновение вести влюбленные в начале девятнадцатого столетия, то есть разговор высокопарный, с деланными, метафорическими фразами, условными поэтическими выражениями, соответствовавшими эпохе. Но суть всего этого была та же самая, что и испокон века. Та же постепенность соблюдалась в разговоре, и княгиня Мария, поощрявшая своим вниманием любовное красноречие Саши Николаича, вела себя в данном случае, как все женщины, когда перед ними тот, кто им нравится.

Мало-помалу Саша Николаич сполз с низенького кресла, на котором сидел, и очутился на коленях; рука княгини Марии оказалась в его руках, и он припал к ней горячими губами.

Вечная песня… Старая история… Старая, как мир…

– Мария! – страстно шептал Саша Николаич. – Я верю в то, что мы рождены друг для друга, что наши души давно слились на небесах, мы соединимся здесь, как они слились там, чтобы быть неразлучными… Я много думал о нас в последние дни и признал, что счастье для нас не невозможно… Мы можем соединиться с тобой…

– Но я не могу оставить дука, моего мужа! – сказала княгиня Мария.

– Можешь… Все можешь сделать… А для тебя это легче, чем для всякой другой!.. Ты обвенчана с дуком лишь по католическому обряду за границей, и ваш союз скрепляет договором гражданского обрядя лишь Франция. Все это не обязательно для тебя здесь, в России, как для православной и для русской подданной; мы можем обвенчаться по православному обряду.

Это было вовсе не то, чего желала княгиня Мария. Она хотела возвышенных поэтических отношений к молодому и нравившемуся ей человеку, но обстановку жизни, титул, знакомства и положение она хотела сохранить княжеские и оставаться по-прежнему женой дука дель Асидо. Перспектива стать просто госпожой Николаевой и пользоваться доходами с определенного капитала, а не швырять деньгами, когда и как заблагорассудится, вовсе не прельщала ее. И потому она не ответила на слова Саши Николаича тем восторгом, которого он ждал от нее.

А он так был уверен в этом восторге с ее стороны, что, увидев как будто даже нахмурившееся лицо княгини Марии, вдруг весь вспыхнул и заговорил взволнованнее прежнего, с нескрываемым испугом:

– Что значат эти нахмуренные брови и серьезно сжатые губы?.. Я не ждал этого… Я думал, что когда я выскажу свой план, скажу, что нам можно будет соединиться навек перед Богом и людьми, то мои слова будут встречены с радостью.

– Вы слишком многого требуете от меня!

– Как многого?! – воскликнул Саша Николаич, не помня хорошенько, что говорит. – Да разве не вы улыбались и глядели на меня так, что я читал бессловесный ответ моему чувству в ваших глазах!.. Да сейчас… Сию минуту я на коленях целовал ваши руки… Разве после этого я не получил права назвать вас своей женой, если есть возможность сделать это перед законом?!

– Не все ли равно, чьей женой я буду называться?! – проговорила она так, что нельзя было разобрать, всерьез ли говорит она, или шутит.

Но Саша Николаич вдруг поднялся и выпрямился.

– Не говорите так! – почти закричал он.

– Да полноте, успокойтесь! – стала было его уговаривать княгиня.

Но Николаев, как закусивший удила конь, понесся вперед, не признавая никаких задержек.

– Как?! Помириться с тем, чтобы вы носили имя другого, чтобы этот другой был тот старый муж, которого бы мы обманывали, воруя у него наши поцелуи, наше счастье и скрывая его от людей, как ворованное?.. Нет, я на это не способен! Я и сам не хочу лгать и не могу уважать ту женщину, которая будет вместе со мной лгать… Я знаю, что многие идут на такую низость, но я слишком люблю вас…

– Кто дал вам право говорить все это? – вдруг с сердцем произнесла княгиня.

– Моя любовь… – начал было Саша Николаич.

– Вы не смели бы говорить о своей любви, если бы я не дала вам права, а потому вы ничего не можете требовать, кроме того, что я хочу вам позволить! А если вы забылись настолько, что не можете соразмерить ваши слова, то лучше уйдите и возвращайтесь, когда придете в себя!

– И уйду!.. И уйду! – с отчаянием неистовства повторил Саша Николаич. – Все пусть пропадет, но я уйду»!

И как будто боясь, что не выдержит и останется, он, схватившись за голову, выбежал на улицу.

45. Три двери гостиной

Не успел Саша Николаич выбежать из комнаты в одну дверь, как в другой с балкона появился человек в больших темных очках, рыжеволосый.

Княгиня Мария при виде его невольно взялась за сонетку и хотела крикнуть, но он остановил ее, протянув к ней обе руки.

– Ради бога, не звоните и не пугайтесь! Я не сделаю вам зла!..

– Что вам здесь нужно? – спросила княгиня, успокоенная робким и даже как будто приниженным видом посетителя.

– Я был тут на балконе, и слышал ваш разговор с Николаевым!

Княгиня Мария не без труда припомнила, что перед нею стоит господин Люсли, который раньше приходил несколько раз к ее мужу по делу.

– Позвольте! – остановила она его, – кто дал вам право быть у меня на балконе и подслушивать то, что я говорю у себя в гостиной?

– Случай! – подхватил Люсли, – слепой случай привел меня сюда! У меня было дело к вашему мужу, я несколько раз к нему заходил, мне говорили, что его нет дома, и мне показалось, что он говорит это нарочно. Тогда я прошел садом в надежде, что встречу его или вас, и так я попал на балкон и слушал ваш разговор.

– Это слишком дерзко, чтобы не сказать больше, с вашей стороны! – нахмурив брови, произнесла княгиня Мария. – Но что вам нужно от моего мужа?

– Об этом мне стыдно говорить с вами! Мне нужны деньги, но… вам я хотел бы сказать не то. Этот ваш разговор с Николаевым, с моим счастливым соперником…

– Как, соперником?!..

– Ну, да! Если слово уже сорвалось, я не стану отказываться! Напрасно вы думаете, что не знаете меня!..

Посетитель снял очки и сбросил рыжий парик…

– Граф Савищев? – воскликнула Мария.

– Да! Я – бывший граф Савищев… Вы меня когда-то знали под этим именем, и я тогда был без ума от вас; и все, что потом случилось со мной, я вынес только благодаря тому, что знал, что вы на свете существуете и что я когда-нибудь добьюсь вашего внимания!.. Я решил, не пренебрегая никакими средствами, во что бы то ни стало составить себе такое положение, такое богатство, чтобы подойти и отуманить вас в десять раз большей роскошью, чем та, что вас окружает теперь.

– А вместо этого вы приходите за деньгами к моему мужу? – насмешливо проговорила княгиня Мария.

– Не смейтесь надо мной… Это слишком жестоко с вашей стороны!.. Не услышь я сейчас вашего разговора с Николаевым, я бы исполнил задуманное и только тогда открылся вам; но после того что вы сказали ему, и после того, как он так дерзко отверг вас, мне хочется вам сказать: «Приказывайте… Скажите мне, чтобы я сделал все, что вы захотите, и я буду вашим рабом!. Я не побоюсь обмануть вашего мужа!»

– Да вы пьяны или с ума сошли? – топнув ногой, крикнула княгиня Мария.

На самом деле Люсли был и пьян, но только не от вина, а от давнишней своей упорной страсти к ней, и вместе с тем он был сумасшедший, потому что, потеряв возможность управлять своим рассудком, он слишком долгое время неестественно сдерживал свою бурную натуру, и с тем большим бешенством вырвалась теперь его скрытая страсть.

– А-а, так! – проговорил он. – Вы гоните меня! Ну, так я же на все пойду!..

Он выхватил из кармана свернутый платок, быстро распустил его и кинул в лицо княгини Марии.

Она почувствовала, что вдыхает в себя какой-то ошеломляющий, приторно-сладкий запах, и в тот же миг потеряла сознание и упала на пол без чувств.

Бывший граф Савищев кинулся к ней.

Но тут его схватила крепкая, сильная рука и отбросила в сторону.

– Разве для этого был дан тебе платок? – услышал он над собой рассерженный возглас.

Савищев обернулся и увидел дука дель Асидо.

– Я был тут! – указал дук на завешенную портьерою дверь, которая оказалась в гостиной третьей, – и слышал все, что ты тут говорил!

Но он не успел договорить, как бывший граф Савищев со стремительностью, которую трудно было ожидать от него, кинулся на балкон, перепрыгнул через перила и кинулся бежать.

Дук только поглядел ему вслед с отвращением и произнес:

– Негодяй и трус!

Он не преследовал Савищева, уверенный в том, что сможет разыскать его, если захочет, и наказать его за отчаянный поступок.

Да и прежде чем возиться с этим человечком, нужно было позаботиться о княгине Марии. Опасности для нее никакой не было. Платок, который был брошен ей в лицо, был пропитан сильнейшим наркотиком, способным немедленно усыпить, но безвредным.

Дук сам же, под видом Белого, дал этот платок бывшему графу Савищеву, носившему имя Люсли и желтую кокарду их общества. И он ему дал этот платок вовсе не для того, чтобы он усыпил им его жену. Она же вдохнула всего один раз, а затем дук, выскочив из-за портьеры, отбросил мнимого Люсли и схватил платок.

Теперь дук поднял княгиню Марию и поднес ее к балконной двери, зная, что свежий воздух сейчас же приведет ее в себя.

Как нарочно, из сада повеял легкий ветерок, вздохнув, княгиня Мария открыла глаза. Дук бережно усадил ее в кресло.

– Прежде всего, ваша очередь! – произнес он. – Я все слышал, что тут было, слышал и ваш разговор с Николаевым и спас вас от этого ворвавшегося к вам негодяя!.. Итак, если бы этот Николаев согласился, вы были бы готовы обмануть меня?..

Мария, не совсем еще очнувшись, посмотрела на него снизу вверх, но ничего не ответила.

– Вы готовы были обмануть меня, – повторил дук, – и теперь молчите, потому что вам нечего мне возразить.

Княгиня улыбнулась, скривив губы, словно уверенная, что ему не стращать ее и не ей робеть перед ним!

– Напрасно вы подслушивали! – спокойно сказала она. – То, что я говорила с Николаевым, вы и не подслушивая могли бы представить себе… Как же вы хотите, чтобы я иначе разговаривала с ним, когда мне нужно получить от него чуть ли не целое состояние?..

Дук склонил голову и потупился.

– Так ты так говорила с ним только для того, чтобы получить деньги?

– А для чего же еще?.. Неужели вы думаете, что меня может заинтересовать такой незначительный господин?.. Если бы я захотела, на меня бы обратили внимание люди, которые – не чета Николаеву! – И, сказав это, княгиня Мария встала и гордо вышла, а дук остался на месте, уничтоженный поистине величественным спокойствием своей жены.