Текст книги "Когда «Мерло» теряет вкус"

10

Через несколько дней Дэн вышел на работу в клуб. В пятницу ночью привычно отыгрывал свой сет – так же, как он делал бы это два месяца назад, словно ничего не изменилось. На танцполе прыгала та же публика. Те же девчонки жались к барным стойкам. Дэн поманил жестом Витька – знакомого диджея, прислонившегося к спинке кресла недалеко от диджейского пульта. Тот зашел в кабинку. Дэн протянул ему купюру:

– Принеси пару стопок водки.

– Тебе можно?

Дэн кивнул.

– А гнать опять не начнешь, как тогда на вечеринке «Мальборо»?

– Нет, не беспокойся, – он с равнодушным выражением лица поменял диск в одном из дисководов.

Витек принес водку. Дэн выпил одну стопку, минуты через три – вторую. Неожиданно для самого себя поставил старенький ремикс на «Precious» Depeche Mode, а после него – Infected Mushrooms. От алкоголя никакого эффекта не чувствовалось. Дэн поставил последний релиз Global Dee Jays и вернул сет в более привычное русло. Выпил еще водки. Она как-то странно на него действовала. Мозги туманились, появлялась заторможенность, не очень приятная тяжесть в голове и в теле, а обычной легкости, радости и драйва не было. «Для того чтобы обрести нечто, нужно обрести ничто», – думал он, отрешенно наблюдая за танцующими парнями и девушками, которые удалялись от него. На самом деле никого нет. Ни людей, ни животных. И тихо. Пустая планета. Словно повторение одного ночного кошмара, который приходил к нему в немецкой больнице после операции.

Тогда ему снилось, что он проснулся, отключил себя от системы, выдернул из вены иглу и пошел по коридорам больницы, но никого не мог найти. Он споткнулся и упал, после чего вдруг понял, что это сон, и он ходит по больнице во сне, как лунатик. Он на самом деле вытащил из вены иглу, на самом деле упал и больно ударил колено. И если сейчас не проснуться, он может нанести себе еще больший вред – ведь он не понимает, что происходит. Он может удариться головой и снова довести все до операции, если не хуже… Нужно как можно скорее проснуться. Но проснуться он не мог. Пытался ущипнуть себя, ударить по щеке, и не мог. Только шел дальше, прихрамывая, по пустынной больнице. Удивлялся и злился, что вдруг исчезли все медсестры и дежурные врачи. Постоянно твердил про себя: «Просыпайся! Просыпайся!» Лихорадочно думал, за что бы зацепиться в своем сне, за какую деталь, за какой предмет, который мог бы ему помочь осознать все и вырваться из сна. Но ничего не получалось. Уходили силы; он задыхался – всего ведь только пятый день после операции. Он начал кричать, но его никто не слышал. На этаже было пусто. Впереди показалась лестница. Он взялся руками за перила и сел на пол. Вдруг осознал страшную вещь: все исчезли не только на этом этаже, но и во всем здании, в городе, на планете. Чтобы подтвердить свою догадку, он спустился по лестнице на нижний этаж. Никого. Подошел к окну и посмотрел на город. Из города слышался какой-то звук, негромкий и настороженный. Дэн понял, что это: шелест листьев. И кроме шелеста листьев – ничего; гулкая пустота. Все живые существа исчезли. Он остался один на этой планете. В состоянии невероятного, панического ужаса он вернулся к лестнице. Его почему-то тянуло наверх, на крышу. Он понял, что сейчас поднимется на крышу, а потом сбросится вниз, будучи не в силах выдержать осознание абсолютного одиночества на этой планете. Взявшись за ручку двери, ведшей на чердак, Дэн на секунду сел на пол. И в этот момент вдруг резко, порывисто проснулся, и реальность словно навалилась на него всей своей тяжестью, так, что он даже почувствовал какое-то давление на грудь. Он лежал в постели, тоненькая трубочка системы все так же вела под упругую повязку на левой руке.

Или все-таки эта пустая планета – не только образ того недавнего кошмара? Пустота и тишина магнитом притягивали какую-то глубоко запрятанную часть его внутреннего «я». И это его тайное «я» внутри почему-то знало (почему и откуда?), что когда-нибудь Дэн окажется на этой пустой планете и будет бродить меж ее молчаливых деревьев. Бродить, зная, что здесь никого нет; зная, что ему никогда не обойти весь этот шарик по его экватору, параллели или меридиану. Зная, что до конца жизни он будет слышать только два звука, производимых окружающим миром: шелест листвы деревьев и журчание воды.

Вернувшись домой, Дэн лег в постель, но не мог заснуть. Считал до тысячи, переворачивал подушку, включал тихую музыку, но – безрезультатно. Ему представлялось, что он – выброшенный на сушу кит, разрушающийся под собственной тяжестью. Проворочавшись около часа, он встал с кровати и подошел к компьютеру. Включил почтовую программу, достал из ящика стола бумажку с адресом Маши.

ВНИМАНИЕ В ВЕРСТКЕ

«Маша, привет!

Как у тебя дела? Как учеба, работа? У меня все нормально. Долетел, даже уже вышел на работу. Здоровье в порядке. Только плохо сплю иногда. Чувствую, что изменился после операции. Хотя мы все время меняемся. Тебе так не кажется? Все, из чего мы состоим – тело, душа, проч., все находится в непрерывном движении. Как можем мы полностью остановиться? А когда приходит смерть – разве дух не должен двигаться по инерции?

Сейчас мне кажется, что у человека есть только один повод жить – его ненасытность. А я, как ни странно, вдруг насытился всем, что есть на этой Земле. Ем все больше, а еда становится все более безвкусной. Я пытаюсь пробовать новые продукты, новые сорта сыра, новые сорта колбас. Пробую манго, киви, авокадо, но чем больше пробую, тем более безвкусным все становится. Я не вижу, где конец этому пути. Так хочется вернуть настоящий насыщенный вкус. Но время летит и движется, и своим движением разбавляет вкус жизни.

Мне сейчас ничего не интересно… Потерялись какие-то нити, которые обычно связывают человека со всеми проявлениями жизни – общественной, личной, физической, духовной и т. д. Больше нет идеалов и нет стремлений. Все, что интересно и увлекательно для обычного человека, все, к чему он стремится, – невероятно далеко от меня. Когда приближаешься к черте смерти, понимаешь, что, по большому счету, на этой Земле нет ничего такого, ради чего стоит жить. Но жить при этом почему-то хочется еще больше…

Ладно, извини, что гружу тебя своими мыслями.

Как профессор? Передавай ему привет от меня.

Счастливо!

Буду ждать ответа.

Дэн».

Перед тем как нажать кнопку «отправить», Дэн еще раз прочитал сообщение, после чего выделил курсором мыши большую часть письма, стер ее и отправил то, что осталось:

ВНИМАНИЕ В ВЕРСТКЕ

«Маша, привет!

Как у тебя дела? Как учеба, работа? У меня все нормально. Долетел, даже уже вышел на работу. Здоровье в порядке. Как профессор? Передавай ему привет от меня.

Счастливо!

Буду ждать ответа.

Дэн».

На часах было почти десять утра. Дэн отключил звук телефона и лег в постель. Компьютер пискнул, информируя о принятом сообщении. Пришлось снова встать.

«Дэн, привет!

Очень рада получить от тебя сообщение! Я только что вернулась из клуба. Чуть-чуть пьяная, так что извини, если что не так напишу. И так было классное настроение, а теперь еще лучше! Сейчас подумала, какая музыка была бы в клубе, если диджеем был ты, и как бы я танцевала под твою музыку. Думаю, классно! Ходила с подругами в новый клуб. Русских там почти нет, только немцы и еще студенты из других стран. Ну и хорошо. А то в русских клубах здесь часто драки.

Учеба и работа у меня хорошо – как обычно. Сейчас почему-то много пациентов из Эмиратов, а русских – никого. Как ты себя чувствуешь? Не болит ли голова? Пьешь обезболивающие? Вике и Сэму приветы передам.

Ну пока!

Целую,

Маша».

Дэн закрыл лицо руками и сидел так некоторое время. Сон уже находился где-то рядом, постепенно вытесняя реальность. Он выключил компьютер и повалился на кровать. В этот раз ему удалось заснуть.

Проснулся он в три часа дня. Мобильный телефон показывал несколько пропущенных звонков от Наташи. Дэн привычным движением бросил телефон на кресло, поднялся с кровати и пошел в ванную комнату. Включил горячую воду в душе и спрятался от мира за полиэтиленовую занавеску. Тело прогревалось под тонкими острыми струями, температура которых была на грани переносимости. Пар вокруг Дэна поднимался вверх. Вода стекала по лицу, щекотала под носом, попадала в уши. Блаженство… Да, все бывает именно так. Тихо, спокойно, обыкновенно. Незаметные трагедии, разрушения, смерти, которые сам человек старается сделать более незаметными, надеясь, что так будет меньше боли. Дэн лег в ванне, положил лейку душа на грудь. Горячая вода теперь стекала по туловищу сразу вниз, и ногам без нее было немного холодно. Бритвенных лезвий в квартире нет. Конечно, можно найти еще что-нибудь острое… Дэн подумал, что сейчас нет абсолютно никакой разницы – остаться живым или перерезать себе вены. Но мысли о боли и крови были неприятны, да и выходить из ванны, искать режущие предметы – лень… Он продолжал лежать и поливать себя из душевой лейки. Казалось, что это пребывание под горячими струями, возникающая взаимосвязь с водой и ее теплом, и даже какое-то общение с ней могут продолжаться вечно.

Выйдя из ванной комнаты, Дэн подошел к письменному столу и написал на листе бумаги:

«Моя жизнь, во мне, для меня самого – закончилась. Наверное, такое бывает… Все остальное в моей жизни – то, что будет дальше – не мое. Я могу выбросить его, могу отдать, подарить кому-нибудь… Можно догадаться, какой выбор делаю я».

11

– Куда ты идешь?

– Так… По делам… Мне нужно…

– Подожди, я хочу с тобой.

– Нет, не могу, извини, – и он бежал от нее прочь по узким темным и сырым улицам города. Дэну то ли приснился этот сон, то ли представлялось все наяву. «Пойми – сейчас мне нужно уйти…» – повторял он в том странном видении. И слова из видения повторялись у него в мозгу – словно заклинание: «Не могу, извини. Сейчас мне нужно уйти…».

Теперь они реже виделись с Наташей. Оба много работали, уставали. В выходные – если не нужно было выходить на работу – предпочитали отоспаться дома. Елена Сергеевна – мать Алексея и тетя Наташи – придерживалась строгих взглядов и не любила, когда Наташа оставалась ночевать у Дэна. Вдобавок начался суд над Алексеем. Слушания, встречи с адвокатом, переживания. Наташа старалась поддержать тетю, быть чаще рядом. Но раз в неделю ей все-таки удавалось выбраться к Дэну домой – на вечер или на ночь.

– Побрей мне ноги, – Наташина голова выглянула из ванной комнаты.

– Сейчас… Я чищу лук… – Дэн дочистил луковицу и положил ее в раковину. Помыл руки и прошел в ванную комнату к Наташе. Она стояла под струями горячего душа.

– Не боишься? – спросил Дэн.

– Немножко. Но нужно же когда-то начинать… – улыбнулась Наташа.

– А ты взамен будешь брить мне физиономию? – усмехнулся он.

– Может быть… Только тебе там сложнее – то нос будет попадаться, то скулы… Срежу еще что-нибудь…

– Ничего, у меня безопасные лезвия… Моей брить?

– Ну да. Я же свою с собой не ношу…

Дэн взял бритвенный станок, промыл лезвие. Следуя указаниям Наташи, намылил пеной ее голени и икры.

– Боишься тоже? – улыбнулась Наташа.

– Немножко, – он осторожно провел бритвой по гладкой нежной коже голени, – не больно?

– Нормально. Можешь смелее, – Наташа поставила другую ногу на край ванны.

Через три минуты процесс бритья был закончен.

– Спасибо, – Наташа поцеловала Дэна в лоб, – первый опыт оказался вполне успешным. Из тебя выйдет отличный ногобрей.

Дэн промыл бритвенный станок:

– Ладно, я пошел доваривать спагетти.

В сковороде разогревалось масло. Дэн резал помидоры. За окном валил мокрый снег. Горячие спагетти в промозглый зимний вечер – совсем неплохо. Из ванной комнаты вышла Наташа, закутанная в два больших полотенца. Прошла на кухню и села на стул.

– С легким паром, – улыбнулся Дэн.

– Спасибо.

Дэн бросил в сковороду порезанные помидоры и лук.

– Как ты? Не устал? – спросила Наташа.

– От резания помидоров?

– От работы в последние дни.

– Ничего, нормально… Зато еще одна такая неделя, и я смогу расплатиться с Анваром.

– Голова не переутомится?

– Нет. Я отлично себя чувствую.

Последние две недели Дэн работал почти каждую ночь – семь ночей проработал в клубах, и четыре – на корпоративных и частных вечеринках. Демпинговал цены, и поэтому удавалось больше чем обычно работать на частных мероприятиях, несмотря на то, что сезон новогодних корпоративок еще не начался. Все эти дни одно устремление двигало им – скорее заработать деньги и вернуть Анвару долг. С другой стороны, ему нравился такой режим. Постоянная занятость отключала мозги, заставляя жить словно на автопилоте. Это было приятно. Он думал о том, что в мире есть только одна вещь, которая абсолютно невозможна. Невозможно остановить жизнь и остановиться самому. Ты все равно куда-нибудь двигаешься. А после смерти твой дух по инерции продолжает движение. Или не продолжает?

– Ну что, скоро ты уже порадуешь меня своим кулинарным мастерством? – перебирая мокрые волосы, спросила Наташа.

– Еще пятнадцать минут.

– Классно… Знаешь, хотя ты и говоришь, что отлично себя чувствуешь, мне не нравится твой вид. Ты загруженный и серый все время…

Дэн ничего не ответил.

– Ты стал каким-то другим после этой аварии и операции… – продолжила Наташа. – Скажи, может, тебя пытали в немецкой больнице, а? – она рассмеялась. – Какие-нибудь недобитые фрицы мстили за погибших отцов?

Дэн усмехнулся в ответ:

– Все нормально… Нужно только адаптироваться немного после операции, – он помешал скворчащий в сковороде соус.

– Мы все время к чему-то адаптируемся. А мне надоело… Я вчера поругалась со своей шефиней, Леной. Она – дура, и мне надоело адаптироваться к отсутствию у нее умственных способностей. Теперь она грозится меня уволить. А я могу придумать и нарисовать гораздо лучше, чем она. Несправедливо.

– Но только грозится ведь…

– Да, пока только грозится… Блин, зачем я бросила курить… – Наташа встала со стула и подошла к окну. – Иногда нестерпимо хочется. Может, сходишь за сигаретами? А то у меня голова мокрая… – она присела на край подоконника.

– Готова так легко сдаться? – Дэн с ехидцей посмотрел на нее.

– Да… Сдамся на пару дней. Потом снова брошу – зато будет повод для еще одной победы над собой.

– Ни фига… Я не буду в этом участвовать, – Дэн достал из холодильника зелень.

– Ну сходи, пожалуйста… И вообще – забыл? Ты обязан мне жизнью… – улыбнулась Наташа.

– Не пойду.

– Блин, нельзя быть таким неблагодарным! А то станешь, как моя шефиня Лена. Она даже сигарету держит кончиками пальцев и на меня направляет, чтобы показать свое презрение, – Наташа продемонстрировала, как шефиня держит сигарету кончиками пальцев.

Дэн молча помешал в сковороде соус и принялся натирать сыр.

– Я ведь все равно потом куплю… Или ты против того, чтобы я в твоей квартире курила?

Дэн взял очищенный лук и принялся нарезать его быстрыми, уверенными движениями.

– Тебя раздражает то, что я сейчас говорю? – прикусила губу Наташа.

– М-м, да…

– Да и сама я, по-моему, тебя в последнее время раздражаю, – Наташа поднялась с подоконника и вышла из кухни. В комнате она оделась, еще раз вытерла волосы полотенцем, расчесала их и уложила под шапку, взяла свой рюкзачок и ушла.

Дэн выключил газ, наложил себе в тарелку спагетти, сыпанул тертый сыр, залил все соусом, сел за стол и начал есть. Наверное, именно так все и должно было произойти. Он ничего не чувствовал; разве что только голод.

После плотного ужина Дэн прошел в комнату. На кресле ему почудилась чья-то тень – большого недовольного мужчины. Но это была только обычная гора его одежды. Он включил свет, опустился на колени, наклонился и уперся головой в пол. Кожа на шраме от соприкосновения с жестким ворсом ковра неприятно запульсировала и заболела. Дэн повалился на пол, лег на спину и раскинул руки.

Для того чтобы преодолеть бессмысленность и бесцельность всего, нужно что-то делать. Что-то хотеть, к чему-то стремиться. И если все бренно здесь, если бренно все, что ты видишь, – нужно стремиться к тому, что не видишь. Если ты его не видишь, это не значит, что его не существует. Возможно, просто ты сам его еще не создал. Нужно делать что-то, нужно начать создавать. Создавать то, что не умрет; то, что не принадлежит этому миру, нематериальное. Через тридцать лет люди научатся разбирать друг друга на молекулы и заново собирать. Через пятьдесят лет разберут по атомам Бога и всю Вселенную. Мы станем всесильными и бесконечными, а людям все равно будет мало. Все равно будет тоска, и все равно захочется куда-нибудь еще, дальше, дальше… Но за всеми далями человек вернется только к самому себе; поймет, что самое бесконечное во Вселенной – это он сам. Нужно только прислушаться и приглядеться. Каждый человек – это Вселенная, и все во Вселенной он может чувствовать и слышать.

Через несколько минут Дэн встал с пола и подошел к столу. Взял ручку и лист бумаги. Сел на стул и записал: «Если все умирает, если ничего не имеет смысла, раз МЫ умираем, остается только одно: верить в то, что мы не совсем умираем, что какая-то наша часть – душа – продолжает свое существование после нашей смерти, что она бессмертна. Не только верить, но и своей верой и ежедневными делами создавать и пестовать эту бессмертную часть в себе, готовить ее для будущей жизни «там» после смерти тела «здесь».

И если душа бессмертна, то после моей смерти «здесь» она должна обитать не где-либо во Вселенной, а в каком-то совершенно другом мире. Наша Вселенная подчинена закону цикличности: в ней абсолютно все – звездная пыль, планеты, звезды, галактики – рождается, развивается и потом прекращает свое существование. Это несовместимо с условием бессмертности души. Впрочем, есть способ, при котором душа может находиться и в нашей Вселенной: подчиниться закону цикличности, все время умирать в одной ипостаси и потом рождаться в другой, развиваться в ней, потом умирать и снова рождаться, и так далее… До бесконечности». ВНИМАНИЕ В ВЕРСТКЕ: КУРСИВ

Он положил ручку на стол, включил телевизор. По МТВ транслировали старый видеоклип Nirvana «Smells like a teen spirit». Дэн запрыгал по комнате, мотая головой – словно подражая молодым парням и девушкам на телеэкране. В голове появились неприятные ощущения, шрам снова запульсировал. Дэн перестал танцевать и сел на пол. «Все хорошо. Наверное, все хорошо», – сказал он про себя и потянулся к телефону.

12

Через неделю, как приблизительно и рассчитывал, Дэн смог расплатиться с Анваром. Еще три дня ушло на то, чтобы по дешевке распродать друзьям большую часть своей аппаратуры и раздать различные мелочи. Все получалось легко и быстро. «Отдавать блаженнее, нежели принимать…» – невольно думалось ему. Отказываться от всего, разрушать устоявшийся порядок, оставлять нажитые удобства оказалось легче, чем он себе представлял.

К концу декабря непроданным у него оставался только синтезатор. Не столько из-за того, что на него не находилось покупателей, сколько потому, что инструмент оставался единственной вещью, с которой Дэн не хотел расставаться, и в объявлениях и рассылках по друзьям выставлял за него явно завышенную цену.

В квартире уже не было ни усилителя, ни микшера, ни колонок, но, возвращаясь домой, Дэн часто первым делом включал синтезатор, надевал наушники, садился на стул, и его пальцы начинали наигрывать несложные мелодии (он заметил, что в последнее время производимые им пассажи звучали все бесхитростнее).

Тридцатого декабря позвонил Рустем – преподаватель танцев:

– С наступающим!

– Спасибо, Рус, и тебя.

– Как здоровье?

– Все нормально.

– В группу планируешь вернуться?

– Нет, Рус, уже вряд ли.

– Жаль. У тебя хороший потенциал был.

– Почему «был»? Не хорони меня! – наигранно возмутился Дэн. – Тут, на самом деле, другая история.

– Да, конечно, – быстро согласился Рустем. – Но я вообще-то по другому вопросу. Получил от тебя сообщение, что ты свой «Korg» продаешь?

– Продаю.

– Но там же с торгом?

– Ты сколько готов за него заплатить? – Дэн хлебнул воды из стакана.

– Восемьдесят дал бы.

– Забирай за восемьдесят…

Рустем приехал вечером. Осмотрел инструмент, перебрал пальцами клавиши:

– Мы с кентом группу решили замутить. Нужно репитировать.

– В каком стиле? – безразлично спросил Дэн.

– Что-то типа R’N’B. Нам продюсер «Метисов» будет помогать.

– Классно, – так же безразлично отреагировал Дэн. – Чай будешь?

– Давай. Холодно, блин, на улице. И пробки такие – час до тебя добирался.

Они прошли на кухню. Дэн включил чайник. Рустем сел за стол:

– Где собираешься встречать новый год?

– Буду ездить по друзьям, поздравлять всех с новым счастьем.

– Заезжай и ко мне.

– Заеду.

– Че там с твоим танцем?

– М-м? – Дэн непонимающе поднял брови.

– Сказал же по телефону, что бросаешь танцы.

– Я ухожу в монастырь.

– Чего? – не понял Рустем.

– После нового года поеду на Соловки.

– Гонишь… – Рус посмотрел на него с недоверием.

– После операции в Германии, или, может, во время операции – я не знаю точно – что-то случилось с моей верой. И теперь я понимаю, что мне нужно в монастырь.

– Боженька пришел, что ли, во время операции, типа: «Иди за мной»? – Рус ухмыльнулся, но тут же спохватился: – Не, ты не подумай, я не стебусь, верующих уважаю, но интересно просто.

– Наоборот. Боженька вдруг ушел. Вот я и решил пойти заново Его искать.

– А ближе нельзя отправиться? В более комфортное место? В Индию, например. Сейчас многие туда едут. Какая вообще разница, какого Бога искать, он ведь един.

Дэн подумал, улыбнулся, но ничего не ответил.

– Я недавно прочел, что Бог на самом деле – это вообще геном, – продолжил Рус. – То есть какая-то там неизменяющаяся структура молекул в ДНК. Раньше на Земле жили инопланетяне, и в этом геноме для них хранилась важная информация. А потом, когда они улетали с Земли, им понадобился надежный носитель информации – сохранить этот геном на будущее. Поэтому они создали людей, дали им инстинкт продолжения рода, и вставили в нас геном. А скоро прилетят и заберут.

В новогоднюю ночь Дэн мотался по городу с одной вечеринки на другую, от одних друзей к другим, пил водку, пел песни, но в четыре часа ночи уже оказался дома, трезвый и скучный. Лег спать и сразу же уснул.

В пол-одиннадцатого утра первого дня нового года Дэн стоял у двери родительской квартиры. Мелькнула мысль: а вдруг еще спят? Хотя это было трудно представить – родители всегда вставали рано, не делая исключения даже для новогоднего утра. Он позвонил в звонок. За дверью послышался голос Кати. Он облегченно вздохнул. Ему было спокойнее, что дверь откроет она, а не отец.

Он не успел ничего сказать, как она бросилась ему на шею:

– Вот ты даешь…

Дэн пронес на кухню цветы матери.

– Ну зачем ты… – тихо проговорила Ольга Дмитриевна.

Дэн неожиданно стушевался.

– Только не надо устраивать картину «Возвращение блудного сына»… – Катя скривила Дэну физиономию и вышла из кухни..

Ольга Дмитриевна накрывала на стол, Дэн с отцом и с Катей сидели в гостиной. Дэн представлял, как скажет сейчас самое главное. Представлял, но не мог сказать… «Я ухожу в монастырь…» Какие-то опереточные слова. Дэн чувствовал, что внутри него этих слов уже нет; внутри было пусто и стерильно. А слова (он чувствовал это почти физиологически, и это физиологическое чувство даже имело определенный вкус – вкус буквы «ч») застряли где-то на границе его рта – может быть, на зубах, может быть, в губах или коже щек.

Он переживал и за реакцию матери, и за реакцию отца. Не представлял себе, что будет делать, если родители не благословят его. Хотя внутренняя интуиция подсказывала ему, что отец его поддержит. А за ним – и мать. Катя, наверное, будет расстроена. Она, пожалуй, воспринимает монашество как заточение в тюрьму.

– Я хочу уйти в монастырь. – Его зубы, губы – там, где находились эти слова, вдруг сами выбросили их наружу.

Отец тяжело поднял на него глаза:

– Ты же теперь не веруешь в Бога?

– Потому и хочу в монастырь… – словно не своим голосом, вязким, наполненным все тем же ощущением буквы «ч», ответил Дэн.

Отец покачал головой. Катя принялась грызть ногти.

– В аксайский? – тихо спросил отец.

– Нет. В Соловецкий.

Отец удивленно поднял брови.

– Чувствую, что мне так нужно сейчас, – предупреждая его вопрос, продолжил Дэн, быстро и неуверенно. – Мне нужно туда, где тяжело, где сурово.

Олег Семенович неопределенно крякнул.

– А к тебе можно будет ездить? – почти испуганно спросила Катя.

В комнату вошла мать.

– Прошу к столу. А что все как на похоронах?

Реакция родителей была примерно такой, как Дэн и ожидал. Мать поплакала, и за ней – неожиданно для Дэна – Катька. Потом, как будто смирившись, Ольга Дмитриевна принялась рассуждать о разных практичных вопросах – какую одежду взять, как и когда лучше ехать, и дальше – в том же духе.

Отец больше молчал – так что Дэн даже начал сомневаться, благословит или нет, – но в конце концов благословил:

– Пожалуй, другого выхода у тебя теперь и нет… Поезжай на полгода послушником… А дальше – как воля Божья будет.

Потом взял своей большой рукой Дэна за шею и резко – как часто делал в детстве – ткнул лбом себе в грудь.