Текст книги "Когда «Мерло» теряет вкус"

ЧАСТЬ 2. Дэн

1

Большие часы на стене показывали половину четвертого. Обычный белый круг с тонкими серебристыми стрелками и узкими растянутыми цифрами, но было в этих часах нечто невероятно отвратительное. Скорее всего то, как медленно двигались стрелки. В какой-то момент начинало казаться, что минутная на самом деле не минутная, а секундная, и должна двигаться гораздо – гораздо! – быстрее, но она не двигалась. Может быть, часы стояли? Нет. Какое-то время назад длинная стрелка находилась на двадцати семи, а теперь она на тридцати одной.

За столом у стены сидела женщина лет сорока в белом халате и шапочке. Она что-то писала в большом больничном журнале. Послышался кашель и стоны пожилой пациентки.

– Сестра, сестра, – прохрипела она, – помоги, сестра, больно, дышать не могу.

Женщина за столом продолжала писать, не поднимая головы:

– Я не сестра.

– Дышать не могу, помогите…

Повисло молчание.

– Сестра, помоги…

– Сестра сейчас подойдет, глянет, – голова в белой шапочке, усидчиво склоненная над писаниной, не поднималась, и ручка продолжала выводить ровные строки по зеленоватому листу журнала.

Дэн повернул – насколько это было возможно в повязке и корсете – голову вправо. Стонущая женщина лежала на третьей или четвертой койке от него. И всего коек с пациентами в той стороне было три или четыре. Столько же – слева от него. Невероятно хотелось пить. Во рту все горело, иссушенное горло рвалось наружу. Прямо перед Дэном – шагах в пяти – под лампой с надписью «Выход» открывалась и закрывалась картонная дверь, входила и выходила девушка-казашка в цветастом платке. Или ему казалось?

Дэн закрыл глаза и тихо зашептал:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Дай прожить эту ночь, и пусть она скорее закончится. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Дай еще хоть немного пожить. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного.

Длинная стрелка на отвратительных часах пересеклась с растянутыми эллипсами упавшей на бок бесконечности – цифрой «8».

Сухие растрескавшиеся губы Дэна казались хрустящими.

– Пить, – тихо проговорил Дэн, – дайте попить.

Девушка-казашка в цветастом платке подала ему бинт, смоченный водой, и маленький железный лоток со спасительной жидкостью:

– Бинтик мочи и соси. Только не пей.

Согнув немного в коленях ноги, Дэн подтянул их к себе, чтобы было удобнее держать лоток. Ноги хорошо его слушались и свободно двигались. Это радовало.

В полседьмого утра в реанимацию вошел молодой врач, чье лицо показалось Дэну знакомым. Судя по всему, он был одним из тех, кто готовил его к операции, а возможно, и состоял в операционной бригаде. Даже всплыло его имя – Абзал. Врач подошел к столу, быстро проглядел журнал, задумчиво достал из пачки сигарету и сунул ее за ухо. Безразлично посмотрел на Дэна, продолжая о чем-то размышлять, потом подошел к нему:

– Как дела?

– Нормально, – с трудом проговорил Дэн сухими губами.

– Болит где-нибудь?

– Нет.

– Меня хорошо видишь?

– Не очень.

– В глазах двоится или просто мутно?

– Мутно.

– Хорошо. Ничего, терпи. Операция прошла успешно, скоро станет лучше.

– Ссать хочу.

– Сейчас сестра утку даст, – Абзал похлопал Дэна по здоровой руке, достал из-за уха сигарету и вышел из реанимации.

Через несколько минут медсестра принесла судно. Проснулся мужчина, чья койка находилась рядом с койкой Дэна.

– Сестра, мне тоже судно, – попросил он сиплым басом.

В реанимацию входили и выходили врачи, медсестры – больничный мир оживал с приходом утра. «Прожил ночь», – облегченно подумал Дэн и закрыл глаза.

Он никак не мог помочиться в судно. Кряхтел проснувшийся мужчина, ходила туда-сюда медсестра. Дэн пытался отвлечься и думать о танцах в клубе, о горном водопаде, о чем-то еще. Но чем больше он старался отвлечься, тем сильнее натягивалась нить нервного ступора. Казалось, его вот-вот разорвет изнутри, но нить была натянута до предела и не позволяла жидкости сделать хоть какое-то движение и высвободиться наружу. «Теки, теки», – повторял про себя Дэн, но она не текла.

– Можно судно убрать? – спросила подошедшая сестра.

– Нет. Еще нет. Не получается никак. Можно, я в туалет пройду? Я могу – у меня ноги ходят.

– Какой туалет? С ума сошел? Давай еще попробуй, – сестра отошла.

Напряжение росло, а все каналы, оттоки и течи были наглухо перекрыты. Наглухо.

– Девушка, – позвал Дэн сидевшую за столом врачиху, но та не услышала. – Девушка, где здесь туалет?

– Далеко туалет. Зачем тебе? Тебе судно?

– Не могу в судно. Мне нужно в туалет, – Дэн левой, загипсованной, рукой дотянулся до иглы капельницы на правой и вырвал ее из вены.

– Подожди, что ты делаешь? – вскрикнула врач, но не встала со стула.

Правой рукой он отсоединил трубку кровооттока из носа. Кровь закапала на простыню.

– Айгуля! – позвала врач и наконец сама поднялась над столом.

Стянув в сторону одеяло, Дэн попытался сесть на койке. Оказалось, еще какие-то провода и трубки были присоединены к голове. Он быстро, но осторожно отсоединил их все и встал с койки. К нему подбежала Айгуль, но растерявшись, не знала, что делать.

– Отойдите! Где туалет? – прохрипел Дэн и поднял руку, чтобы оттолкнуть медсестру.

– По коридору направо, – автоматически пролепетала Айгуль и отступила, пропуская его к выходу.

– Да уложи ты его на койку, – подскочила врачиха. Дэн с силой толкнул ее в грудь, сделал два шага вперед и рухнул на кафельный пол.

2

Благодаря друзьям родителей Дэна (в основном, его отца Олега Семеновича – священника Никольской церкви) удалось быстро найти подходящую больницу в Ганновере, оформить визы и необходимые документы.

Дэна на койке-коляске везли по коридору больницы, поднимали на лифте, снова везли по коридору. Досаждало громкое и грубое звучание немецкой речи. Послышавшийся вдруг на ее фоне тихий грудной девичий голос показался Дэну невероятно родным и приятным:

– Вы меня слышите? Меня зовут Маша. Я русская, работаю здесь медсестрой. Вас сейчас везут в реанимацию. Операция завтра в девять утра.

– Спасибо, Маша, – проговорил Дэн. В поле его зрения мелькнуло миловидное лицо девушки.

В отделении реанимации ему дали кислород, и он впал в легкий поверхностный то ли сон, то ли дремоту. Перед этим успел увидеть, как в комнату вошел его отец.

– Олег Семенович, – Маша неслышно появилась в отделении, – вам сейчас лучше в гостиницу идти. У вашего сына состояние стабильное, а вам лучше отоспаться и на завтра силы сберечь.

– Хорошо, да, конечно, – обернулся к ней Олег Семенович, – спаси вас Бог.

Он подошел к кровати Дэна, перекрестил его, хотел тронуть сына за руку, но левая была в гипсе, а правую настолько оплели провода, трубки капельницы и датчики, что тронуть ее не представлялось возможным. Рука Олега Семеновича так и застыла в воздухе. Он вышел вслед за Машей из реанимации.

Ночью Дэн проснулся, хотя точнее было бы назвать это выходом из полудремотного-полубеспамятного состояния, в котором его держал поступающий в легкие кислород. Дэн открыл глаза и увидел, что маленькая черная трубочка с кислородом выпала из его рта. Оказалось, она была подведена к нему так, что он мог сам по желанию либо брать ее в рот и дышать кислородом, либо выпускать изо рта и возвращаться из дремоты.

Дэн посмотрел на высокий потолок, на стеклянные витражи, за которыми жил немецкий город. Мерцали уличные огни, но городского шума не было слышно. Только система кондиционирования то набирала обороты и работала громче, то ее урчание сходило на нет. Он облизнул губы. Жизнь продолжалась в нем, и продолжалось осознание этой жизни. Из головы, а потом и из всего его тела потекла молитва – сначала неспешно и неуверенно, прерывистыми линиями и пунктиром, а потом сильнее и стремительнее, огромным потоком куда-то вверх. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Дай мне еще пожить».

Рано утром Дэна повезли в операционную. В небольшой проходной комнате остановились около белого шкафа, распаковали какое-то оборудование, подключили его к датчикам на голове. Ко рту поднесли маску, и через несколько секунд все исчезло.

Потом он летел в большой – то ли пластиковой, то ли ватной – ярко-желтой кабинке-ракете по светлому тоннелю в сторону еще большего света. Сердце замирало от счастья. Это было похоже на американские горки, только скорость все увеличивалась и увеличивалась, вокруг становилось светлее и светлее, и счастье наполняло Дэна все больше и больше. В какую-то секунду он осознал, что никогда в прежней жизни не испытывал такого наслаждения, как сейчас, но потом осознание ушло и только чей-то – возможно, его – голос громко и бесконечно кричал от счастья.

Маша проводила Олега Семеновича в кухню, где было три столика со стульями, большой холодильник, кофейный агрегат и прочая кухонная техника и утварь.

– Спаси Бог, Маша. Попьете со мной чаю?

– Да, садитесь, я сейчас налью, – Маша достала из буфета кружки, – вам какой чай – черный, зеленый, фруктовый или травяной?

– Черный мне, обычный.

Маша поставила на стол кружки и села рядом с Олегом Семеновичем.

– Спаси Бог, – он взял кружку, – горячий…

– Да, вы осторожнее.

– Я виноват перед ним, – спокойно проговорил Олег Семенович, – не по любви с ним поступал, а из гордыни. Заставил в семинарию поступить. Я долго убеждал, он внимательно слушал, а потом в ответ говорит так просто: «Не хочу», – и не объясняет ничего. Он честным и простым всегда был. Я рассердился, насильно его тогда отвел, чуть не за ухо. Ну он год проучился и из семинарии потом ушел. И из дома ушел… Если бы не мое отцовское тщеславие тогда, может, все и не так сложилось бы.

– Не корите себя, – Маша отложила чайную ложку и опустила руки на стол ладонями вниз, – никто не знает, как было бы. Бог только знает. У вас есть еще дети?

Олег Семенович бросил на нее испуганный взгляд:

– Неужели с Денисом так плохо все?

– Нет-нет, я не к тому… – смутилась Маша. – Просто спрашиваю.

– Да, две дочери еще младшие. А у вас семья есть?

– У меня родители в Гамбурге. Я к ним иногда на выходные езжу. Иногда – они ко мне. Здесь в общежитии живу. Учусь в институте и подрабатываю.

– Спаси вас Бог. Вы хорошая девушка, – Олег Семенович поднялся из-за стола, взял кружку и отнес ее к буфету, где поставил на поднос для грязной посуды.

– Чай, значит, здесь бесплатно – хоть запейся? – вернулся он к Маше и снова сел за стол.

Маша улыбнулась:

– Да, сортов десять…

– Коммунизм…

– Зато кофе платный.

3

Вокруг было серо. Дэн приоткрыл глаза. Знакомая обстановка реанимации. Около кровати перед ним стояли двое врачей.

– Halo44
  Здравствуйте. (нем.).


[Закрыть], – помахал один рукой.

– Здравствуйте, – проговорил другой на русском с сильным акцентом, – я Алекс, врач. Вы меня видите?

– Да, – выдохнул Дэн.

– Смотрите, – врач выставил указательный палец, отвел его влево, потом вправо, – видите? Хорошо видите?

– Двоится все.

– Два изображения, да? Это нормально, – ободряюще кивнул он головой, – ничего не болит?

– Нет.

– Хорошо, да, все хорошо. Наверное, сегодня позже – в палату. Все будет хорошо, – врачи ушли.

Дэн закрыл глаза. Через серость пробились краски и свет. В его детской комнате было тепло и солнечно. Он подошел к своему трехколесному велосипеду, на котором сидел плюшевый медведь. Взял медведя, но потом почему-то передумал и посадил его обратно на треугольное сиденье. Оглянулся на свои игрушки. Его наполняло радостное ожидание. Внутри была приятная уверенность, что скоро должно произойти что-то очень хорошее.

С этой уверенностью он проснулся. Стерильная чистота и простор зала реанимации, сложное медицинское оборудование, темные стены и пластиковые перегородки, тонированные витражи – во всем этом он находил какой-то уют и успокоение.

Через несколько минут к его кровати подошел медбрат – высокий и плотно сбитый, с двумя большими серьгами в ухе и с козлиной рыжей бородкой под нижней губой. Спросил на ломаном английском:

– Hi. How are you?

– Hi. I’m fine. Thank you55
  – Привет. Как дела? – Привет. Хорошо. Спасибо. (англ.).


[Закрыть], – с таким же акцентом ответил Дэн.

– My name is Frank. Are you ready for a small morning bath?66
  – Меня зовут Фрэнк. Вы готовы к небольшой утренней ванне? (англ.).


[Закрыть] – медбрат улыбнулся и, скривив забавную физиономию, сделал вид, что намыливает себя мочалкой.

– Yes, sure77
  – Да, конечно. (англ.).


[Закрыть], – слегка улыбнулся Дэн.

– Super! – Фрэнк сложил пальцы в кружок «О’кей», куда-то отошел и через минуту вернулся, прикатив с собой небольшой столик. Судя по всему, пока он отходил, успел еще сунуть себе в рот жевательную резинку, и теперь жизнерадостно надувал и лопал пузыри. На столике стоял небольшой тазик, около него лежали запакованные пакеты. Подбросив высоко вверх первый пакет, медбрат поймал его, сильно ударив по нему с двух сторон ладонями. Герметично запакованный пакет громко хлопнул, выпуская воздух.

– Oops, – улыбнулся Фрэнк, достал из пакета латексные перчатки, крутанул ими, словно фокусник, в воздухе и натянул на руки. В его исполнении обыденные процедуры, которые он наверняка выполнял несколько раз в день, превращались в шоу одного актера, сдобренное экстравагантными трюками. Было видно, что медбрат наслаждался своей ловкостью и производимым на пациентов эффектом. Открывая все последующие пакеты, он двигался легко и артистично, и для открытия каждого у него находился новый трюк и новый элемент шоу. Он подбрасывал их, тянул за углы, сворачивал трубочкой, вертел в воздухе. Дэну казалось, что Фрэнк вот-вот начнет танцевать, но это почему-то совсем не забавляло, а представлялось скучным и нарочитым. Из пакетов были извлечены две мочалки, какие-то тюбики, два полотенца, зубная щетка, пластиковый стаканчик. Завершив шоу «открывание пакетов» и не ожидая аплодисментов, Фрэнк принял деловой, но в то же время беззаботный вид. Насвистывая какую-то песенку, он повернул Дэна на бок, развязал тесемки ночной рубашки, потом повернул на другой бок и легко снял рубашку, оголив тело. Поставил перед Дэном на кровать маленький столик со складными ножками, на него – тазик с водой.

– Are you alright? – подняв брови, глянул на Дэна Фрэнк.

– Yes, I’m fine.

– Super,88
  – Вы в порядке? – Да, хорошо. – Супер. (англ.).


[Закрыть] – Фрэнк намочил мочалку, выдавил на нее из тюбика жидкое мыло и, продолжая насвистывать, начал обтирать тело Дэна.

– I can do it myself, – смущенно проговорил Дэн.

– No-no, don’t worry and enjoy99
  – Я могу сделать это сам. – Нет-нет, не беспокойтесь и получайте удовольствие. (англ.)..


[Закрыть], – не обращая на него внимания, медбрат продолжал обмывание: снова повернул на бок, обтер спину, поднял руку, протер под мышкой. Провел мочалкой по одной ноге, по другой. Движения Фрэнка были уверенны и профессиональны. «Он обмывает меня, словно труп, – мелькнуло у Дэна в голове, – я, наверное, и выгляжу, как труп…».

– Yes, very good, – улыбнулся Фрэнк, – now… – он взял вторую мочалку и намочил ее в какой-то жидкости, – now here, – он поводил рукой над пахом Дэна, – you can do it yourself1010
  – Да, очень хорошо… теперь… теперь здесь… вы можете сделать это сами. (англ.).


[Закрыть]…

Дэн взял в здоровую руку мочалку, промыл пах и промежность.

– Very-very good, – снова улыбнулся медбрат, – and now your teeth…1111
  – Очень-очень хорошо… и теперь ваши зубы… (англ.).


[Закрыть] – он набрал в пластиковый стаканчик воды, выдавил на зубную щетку пасту и подал Дэну. Дэн неуверенными движениями почистил зубы и сплюнул в тазик.

– Super, you are great. Feel better! – медбрат собрал все туалетные принадлежности. – See you later!1212
  – Отлично, вы молодец. Поправляйтесь! До встречи! (англ.).


[Закрыть] – он направился к выходу из реанимации, снова напевая песенку.

4

В тот же день Дэна перевели из реанимации в палату – перевезли на каталке. Он чувствовал необыкновенную легкость в ногах – хотелось скорее подняться и куда-нибудь идти. Он спросил перевозивших его врача и медбрата, можно ли ему уже ходить. «Лучше пока нет. К вам после обеда придет врач из кабинета лечебной гимнастики. Тогда вы, возможно, вместе попробуете ходить», – ответил врач. Но как только Дэна оставили в палате одного, он сел на кровати и спустил на пол ноги. К его правой руке была присоединена тонкая пластиковая трубка капельницы, к половому члену – катетер мочеотвода с большой резиновой грушей. Взяв в руку грушу, Дэн встал. Ноги казались невесомыми и безвольными. В глазах двоилось. Шаг дался легко, но получился неуклюжим – словно он передвигал свое тело на палках, а не на ногах. Вдобавок подводило равновесие. Дэн посмотрел в окно. Серо-черные квадраты стекла и декоративных панелей здания напротив. Видны врачи в белых халатах – тоже медицинский корпус. Хотелось подойти к окну, посмотреть на небо, солнце, но Дэн не был уверен, удастся это ему или нет. К тому же капельница и груша сковывали движения. Он лег обратно в постель.

В палату вошел отец. Поставил около кровати стул, сел, взял Дэна за руку:

– Как себя чувствуешь? Ничего не болит?

– Нет, все хорошо, папа.

Олег Семенович гладил руку Дэна и ничего не говорил. Молчал и Дэн. Прошло несколько минут. Дэн сжал ладонь отца и проговорил:

– Папа, я виноват перед вами. Простите меня.

– Нет, это я виноват, – с готовностью, поспешно ответил Олег Семенович, – меня прости, – и ответно сжал ладонь Дэна.

В палате снова воцарилось молчание. Прервал его вошедший в палату медбрат, внешне представлявший из себя полную противоположность Фрэнка из реанимации – невысокий, худощавый и верткий, с черной кучерявой шевелюрой и быстрой выразительной мимикой.

– Hello, – бодро поздоровался он, – How are you doing? Feeling better?

– Hello. Yes, I’m feeling better, thank you1313
  – Привет… Как поживаешь? Чувствуешь себя лучше? – Привет. Да, я чувствую себя лучше, спасибо. (англ.).


[Закрыть], – ответил Дэн. Олег Семенович предупредительно встал со стула.

– No, please, don’t worry, please sit, – улыбнулся медбрат, прошел к столу и взял листки меню. – Have you made your choice for your dinner? Not yet? – На страницах меню не было никаких отметок. – I need to take it back to the kitchen…

– Sorry, I’ll fill it out1414
  – Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, пожалуйста, сидите… Вы уже определились с выбором насчет ужина? Еще нет? Мне нужно отнести это обратно на кухню. – Извините, я заполню. (англ.).


[Закрыть], – ответил Дэн и повернулся к отцу: – Папа, возьмите, пожалуйста, меню, отметьте там что-нибудь мне на ужин.

– Tomorrow we will have Italian day, – с улыбкой продолжал медбрат, – so you can take ravioli. It’s like your Russian pel… pale… – рассмеялся он, – how do you call it?1515
  – Завтра у нас будет итальянский день… так что ты сможешь заказать равиоли. Это ведь как ваши русские пел.. пэйл (игра слов – «бледный» по-английски) … как вы это называете? (англ.).


[Закрыть]

– Пельмени? – улыбнулся Дэн.

– Yes, right! – обрадовался медбрат, – Пэйлмэн. Like «Pale man» in English… My friend’s bride is Russian. She was cooking it for us. Very delicious and very fat. It’s really like for pale men, so they get stronger and bigger1616
  – Да, точно… Как «бледный мужчина» по-английски. Невеста моего друга – русская. Она готовила их нам. Очень вкусно и очень жирно. Действительно, как будто для бледных мужчин, чтобы они становились сильнее и больше. (англ.).


[Закрыть], – снова рассмеялся он.

Дэн улыбнулся. Олег Семенович вернул медбрату меню с отмеченными блюдами.

– Спа-си… Спа-си-бо, – с сильным акцентом проговорил по-русски медбрат и взял меню, – feel better! Bye!1717
  – Поправляйся! Пока! (англ.).


[Закрыть] – он вышел из палаты.

Олег Семенович снова сел на стул, но потом поднялся, взял сумку и достал из нее Библию.

– Это тебе, – протянул новое, солидно оформленное издание сыну. Дэн взял его и положил на тумбочку:

– Спасибо.

– Сколько раз просил тебя говорить не «спасибо», а «спаси Бог», – недовольно проговорил отец.

Дэн ничего не ответил.

5

Небо темнело. Подрагивали желтые листья на деревьях – то ли от ветра, то ли от попадания первых капель дождя. Наташа возвращалась из института – не доехав несколько остановок, шла пешком через любимый сквер около театра оперы и балета. «Love me, love me, say that you love me1818
  Люби меня, люби меня, скажи, что ты меня любишь. (англ.).


[Закрыть]» – запел мобильный телефон – старая, но забавная песенка «The Cardigans». «Пошло все в жопу!» – тихо проговорила Наташа. Хотелось сорвать с плеч рюкзак и с размаху шлепнуть его об дерево, или – еще лучше – зашвырнуть в старый фонтан метрах в десяти от нее. Но она все-таки достала телефон и посмотрела на дисплей. Неизвестный московский номер. «Черт! – похолодело у нее в груди. – Черт, черт, черт… Кроме Егора, некому…». Телефон продолжал с надрывом «Love me, love me, say that you love». Наташа прикрыла телефон ладонью, чтобы он тише звонил, но раздражающее «Love me» так и било по нервам. Дрожащей рукой Наташа нажала кнопку с зеленым телефоном.

– Алло-оа? – добавила голосу наглости.

– Наташа, привет, – далекий незнакомый голос. «Не Егор…» – отпустило в груди.

– Да, слушаю. Здравствуйте.

– Это я, Дэн. Не узнала? – хрипловатый смех.

– Дэн, привет! А почему московский номер высветился?

– Не знаю… Здесь IP-телефония, может, из-за этого… – Дэн стоял в холле больницы и разговаривал с телефона-автомата, работавшего по каким-то специальным карточкам, которые он купил в больничном кафе.

– Классно. Рада тебя слышать… Как ты? – Наташа сошла с тротуара к дереву и прислонилась к стволу.

– Все о’кей. Только мне башку обрили. Ты теперь меня разлюбишь такого.

– Не говори чепухи.

– Хочу какую-нибудь прикольную шапочку – закрывать лысину.

– Я тебе подарю, – Наташа достала из рюкзака сигареты и закурила.

– Или, может, тату на лысине сделать? – Дэн наблюдал за сидящими за столиком в холле пожилыми женщинами в ярких платьях.

– А тебе можно?

– Не знаю…

– Я тебе наколю.

– А может, и не буду делать… – погладил он на свободной от повязки части головы приятно щекотавший ладонь отрастающий ежик волос.

– Я завалила аттестацию.

– Фигня, пересдашь.

– Мою работу оценивал Курчатов, в студию к которому я хотела идти. А он мне поставил неуд. Фактически сказал: «Никому не нужны твои картинки, девочка. Да и сама ты никому на хер не нужна…», – обняв рукой дерево, Наташа села сначала на корточки, а потом и на покрытую желтыми листьями землю. Порывы ветра принесли первые тяжелые капли дождя.

– Ну… Пойдешь не к нему, а к другому…

– Я же тебе говорила, что я только ради него в этот дурацкий институт поступила…

– Еще раз ему потом пересдашь… – Дэн увидел вышедшую в холл Машу. Она подошла к администратору, прощебетала что-то (в ее устах даже немецкий язык звучал как-то бархатно и нежно), потом поздоровалась с сидевшими за столиком яркими пожилыми женщинами и развернулась, чтобы пойти обратно к лифту. Увидев Дэна, радостно ему улыбнулась и помахала рукой, после чего вышла из холла.

– Давай не будем больше об этом, – Наташа с досадой отбросила окурок.

– Извини, у меня сейчас просто настроение такое, странное…

– Вижу.

– Ты только не обижайся.

– Хорошо, не буду. Как твой отец?

– В порядке. У него здесь оказалось много знакомых – бывших прихожан. Все зовут в гости.

– Вы помирились?

– Да, – Дэн провел пальцем по дисплею телефона, отсчитывающему остающиеся на карточке единицы. Он показывал «37».

– Здорово… Я рада.

– Ладно, здесь на карточке единицы заканчиваются, – соврал он. – Я тебе потом еще позвоню.

– Ага, буду ждать. Выздоравливай скорее и возвращайся. Целую.

– Спасибо. Я тебя тоже целую. Пока.

Дождь усилился. Наташа поднялась с земли, взяла рюкзачок и пошла к выходу из сквера по той же аллее, по которой она шла когда-то с Егором. Сейчас она выйдет из сквера, и справа будет забор с их безумным граффити – березки и отвратительные инопланетяне-насекомые. Но инопланетян-насекомых уже не оказалось. Двое маляров красили забор, покрывая свежей белой краской произведение их совместного творчества. Незакрашенными оставались только березы. «Идиоты, что же они красят, когда дождь идет…» – с неожиданной злостью подумала Наташа и остановилась посмотреть, как высокий маляр закрасит березы.

Дождь почти прекратился. Наташа наконец добралась до дома. Отряхивая капюшон, подошла к двери подъезда, перед кодовым замком которой стоял полноватый парень лет тридцати пяти, задумчиво вертевший в руках биту. Он обернулся к Наташе и посмотрел на нее недоверчивым взглядом. Наташа набрала цифры кода на замке.