Текст книги "Последние гигаганты. Полная история Guns N’ Roses"

7. Тупые наркоманы

Иззи Стрэдлину все становилось только хуже, пока наконец не стало лучше. 27 августа он летел из Индианаполиса, пьяный, уставший и раздражительный. Кажется, он сказал стюардессе, чтобы та «катилась к черту», а потом избежал очереди в туалет, справив нужду в мусорное ведро на кухне. Пилот посадил самолет в ближайшем аэропорту, который оказался в Фениксе, Иззи арестовали за непристойное поведение в общественном месте, и это стало проблемой, потому что у него уже был привод за хранение наркотиков и его могли посадить на полгода. Вместо этого он получил еще полгода условно и должен был регулярно писать в стаканчики для мочи, чтобы доказать, что не принимает наркотики.

«Я словно очнулся, – расскал мне позднее Иззи. – В этот момент я сказал себе, что это должно прекратиться. Я не хотел сдохнуть или, что еще хуже, оказаться в тюрьме». Так что Иззи отправился в наркологическую клинику и обратился за консультацией к профессионалам. Но на самом деле заставило его прекратить то, что он захотел этого сам. Потому что подумал, что в какой-то момент либо сердце лопнет, либо крыша съедет, так? «В конце концов, это дерьмо тебя убьет, и это случается часто. От этого постоянно умирают люди. Как-то у меня была целая неделя трезвости, целая неделя без алгоколя, и я подумал: «Боже, вот если бы я мог и дальше так жить…» Было непросто». Я долго ничего не принимал, пока хотя бы кто-то это заметил. Мне предлагали дорожку. И я говорил: «Нет, спасибо, я завязал, ты забыл?»

Но, похоже, это были мои единственные друзья. Первые пять лет, что мы провели вместе, группа была как маленькая семья. Никто ничего не соображал, но мы были друг у друга, понимаешь?»

Через две недели после ареста Иззи, 11 сентября 1989 года, они с Акселем пришли на церемонию «MTV VMA Awards» в амфитеатр «Universal» в Лос-Анджелесе. Они получили награду за «Sweet Child o’ Mine» и выступили на сцене с Томом Петти, Аксель в песне «Jailhouse Rock» и оба в классической «Free Fallin’». Когда Иззи спустился со сцены и передал гитару своему настройщику, на него выпрыгнул вокалист Mötley Crüe Винс Нил и ударил прямо по лицу, чем рассек ему губу: по заявлению Винса, это расплата за сексуальные домогательства к новой жене вокалиста по имени Шариз, которая раньше занималась борьбой в грязи в клубе «Tropicana». В зависимости от того, чьей версии верить, Иззи упал, Винс убежал, Аксель догнал Винса, Винс предложил Акселю подраться, Аксель велел Винсу «отвалить на хрен от его группы» – и бла-бла-бла, а мальчики такие мальчики… Кто знает, что там было на самом деле? Но этот инцидент, каким бы незначительным ни был, выльется в ситуацию, которая затянет в свое болото еще много людей, даже меня…

Еще до того, как случай начал во что-то выливаться, Алан Нивен ехал в машине с Биллом Элсоном, концертным агентом Guns N’ Roses в Америке. Они направлялись из Манхэттена в Медоулендс в Нью-Джерси на концерт Metallica. Несмотря на то, что скоро Metallica добьются почти того же успеха, что и Guns N’ Roses, их обоих не очень интересовал сам концерт. Элсон планировал «пообщаться» (по выражению Нивена) с менеджерами Metallica, Клиффом Бернстейном и Питером Меншем, которых, помимо работы с Metallica и Def Leppard, попросили «курировать» турне по стадионам, в которое как раз должны были отправиться Rolling Stones, пока что самую кассовую концертную группу в мире на протяжении уже трех десятилетий, со времени их прихода к славе.

Погода была ужасная, и Элсон, сидя за рулем, пытался убедить Нивена, что Guns N’ Roses должны выступать на разогреве у Rolling Stones в этом турне. Им предлагали 50 тысяч долларов за одно выступление и к тому же шанс сыграть на площадке «Coliseum» в Лос-Анджелесе вместимостью 77 тысяч человек, ради которого, как предполагал Элсон, Иззи, Слэш и Аксель – поклонники Rolling Stones с пеленок – могут постараться совладать с собой. Элсон вскользь упомянул, что предложение поступило напрямую из офиса Мика Джаггера.

Но если Элсон ожидал, что Нивен запрыгает от радости, то он ошибался. Нивен знал, что ответят музыканты, и оказался прав: «Мы должны сыграть с Rolling Stones», – хором сказали Слэш и Иззи, но у него было свое мнение. Во-первых, на его взгляд, Stones уже стали исторической группой. Их последнее турне, как он красочно описал, было «не очень убедительным, они вяло и небрежно играли материал из обязательного, но незначительного альбома, который записали ради турне, и только устало переливали из пустого в порожнее…», в то время как Guns N’ Roses находятся на пике своей славы. Еще Нивену было известно, что Rolling Stones самоутверждаются, приглашая на разогрев популярных музыкантов-однодневок, как бы показывая всем, кто есть кто в мире рок-музыки, от Дженис Джоплин и группы Santana до Lynyrd Skynyrd и Питера Тоша. В последнее время этот список включал Foreigner, Принса, Southside Johnny… и они были счастливы предложить выступить на разогреве всем, кому хватало недолговечной славы, чтобы помочь Rolling Stones продать побольше билетов.

Теперь настала очередь новых королей дорог – Guns N’ Roses, и Алан Нивен не возражал, но придерживался принципа: авторитет по ассоциации распространяется в обе стороны. Любой шаг, который поможет расширить восприятие Guns N’ Roses публикой, отдалить их от метал-сцены Лос-Анджелеса с Mötley Crüe и Poison и приблизить к классическому рок-н-роллу Rolling Stones, будет очень кстати, большое спасибо. Но 50 тысяч долларов за концерт, когда Элсону лучше других было известно, что Guns N’ Roses соберут в два раза больше, если устроят свой собственный концерт, – что это вообще за дерьмо?

Алан ответил Биллу, что подумает. Потом поискал информацию и узнал, что Stones уже назначили два концерта в «Coliseum» и собирались назначить еще четыре. Только за эти два концерта они продадут 150 тысяч билетов, причем в среднем билет стоит 30 долларов, а лучшие места городские брокеры предлагают по 700 долларов. Кроме того, будут еще деньги от продажи товаров, где наряду с обычными футболками по 20 долларов продаются и такие высококлассные вещи, как кожаная куртка за 450 долларов или бомбер за 190. Когда просочились слухи – неизвестно, благодаря кому, – что Guns N’ Roses будут выступать со Stones, Нивен понял, что произойдет, и позвонил Биллу сообщить, что Guns N’ Roses не будут выступать. Элсон пришел в ужас. Никто еще не отказывался от концерта c Rolling Stones! Но, когда Нивену позвонили из «LA Times» подтвердить эти слухи, он ответил им то же самое и объяснил решение разницей в возрасте между музыкальными коллективами, указав при этом, что Guns N’ Roses теперь более авторитетны.

На этот раз Слэша и Иззи чуть было удар не хватил. «Нив, это же чертовы Rolling Stones! Мы должны это сделать!» – убеждал его Иззи. Но Нивен стоял на своем. Наконец Элсон снова ему позвонил.

Он сказал, что ему еще раз позвонили из офиса Мика Джаггера. Появилось новое предложение: четыре концерта в «Coliseum» за 500 тысяч долларов. Нивен возразил, что ангажировать группу теперь стоит миллион долларов. «Мы уже продали ему [Джаггеру] хренову тучу билетов», – сказал он Элсону. Биллу опять пришлось перезванивать Stones и сообщать плохие новости. Они такого не ожидали. Нивен знал, что это азартная игра, но она точно стоила того. Если Stones согласятся, то Guns N’ Roses заработают за четыре концерта столько же, сколько им сначала предлагали за все турне – по 50 тысяч за концерт, да еще и сэкономят на расходах на гастроли.

Мнение Нивена подкрепляла еще одна деталь, которой он сейчас не был готов поделиться ни с Rolling Stones, ни с кем-либо еще, но она была очень важна. Дело в том, что спустя почти год отдыха от гастролей все пятеро музыкантов погрузились каждый в свой, иногда страшный мир, и Guns N’ Roses как группа не готовы были выходить на сцену – по крайней мере, пока четверо из пяти не уйдут в завязку. Помимо наглости, с которой он торговался с Миком Джаггером, о любви которого к деньгам ходили легенды, у Нивена было не так много козырей. Когда Алан пришел на концерт Rolling Stones в «St Louis», он снова забеспокоился. Концерт представлял собой ревю, но Stones снова были на коне, Киф прямо источал крутизну – видимо, ему придали сил сольные записи и концерты, – а Мик по-прежнему выглядел очень энергично и спортивно. Guns, в отличие от них, были чуть ли не при смерти.

Что бы там ни было, азартный ход Нивена окупился. Guns N’ Roses предложили миллион долларов за четыре выступления на разогреве у Rolling Stones, после группы чернокожих рокеров Living Colour, которые в тот момент тоже купались в лучах славы благодаря своему дебютному альбому «Vivid», ставшему дважды платиновым, и перед самими хедлайнерами. Теперь все, что им нужно было сделать, это явиться вовремя. Но за пару часов до первого концерта, когда на площадке уже собралось 77 тысяч зрителей, Акселя Роуза еще не было. Проблемы начались еще за неделю до этого, на съемке видеоклипа на песню «It’s So Easy» из альбома «Appetite» в клубе «Cathouse», который снова снимал Найджел Дик. «Мы всегда хотели снять видео на эту песню, – признался мне Аксель. – В какой-то момент мы решили снять любительское видео, без всяких ограничений и цензуры. Просто живая съемка, а не хлопоты о том, захочет ли его показывать «MTV». Просто выйти и снять чертовски живое, настоящее, рискованное видео».

Видео с участием Эрин в садомазохистских сценах официально так и не вышло. Алан Нивен позаботился об этом. «Мне звонит Найджел Дик и говорит, что Аксель позвал его снимать со словами: «Я хочу снять для видео несколько кадров». Найджел продолжает: «Ты на хрен упадешь, когда я тебе это покажу». Он подвесил ее в дверном проеме и бил по заднице, засунув ей в рот кляп и все такое… Весело, конечно, но не стоит включать это в клип, который представляет всю группу, и выставлять на обозрение всему миру». Кончилось тем, что Нивен не дал его монтировать и забрал все копии. «Причина в том, что я знал, что он совершает самоубийство, снимая эти развлечения с Эрин. И вот он развелся. Знаете, что бы они сделали с этими видео? Я спас этого придурка».

Чтобы добавить неприятностей тому вечеру, на съемочную площадку к Слэшу явился Дэвид Боуи и начал говорить с Эрин Эверли, которая тоже снималась. Аксель только взглянул на это и сразу стал махать на Боуи кулаками, пока его не выгнали с площадки. «У нас с Боуи были разногласия, – пожал плечами Аксель, когда я спросил его об этом. Потом мы ходили ужинать и разговаривали, затем пошли в «China Club», а потом, когда мы уходили, я сказал: «Хочу тебя поблагодарить. Ты первый человек, который подошел и извинился за случившееся». На следующий день я открываю журнал «Rolling Stone», а там рассказывается, что у меня нет никакого уважения к крестному отцу глэма, хотя я сам ношу макияж, и прочий бред. Это смешно».

Но Аксель не шутил, когда на разминочном концерте перед выступлениями в «Coliseum», организованном журналом «RIP», говорил Иззи, что не хочет выступать с Rolling Stones. Иззи удивился, но не очень-то забеспокоился. Аксель всегда слишком обо всем волновался, до нелепости. Он не хотел в турне с Aerosmith, а потом вспоминал о нем как о лучшем событии года. Что бы ни случилось, Нив все разрулит. А потом, в 6 часов утра 18 октября, в день первого концерта, Аксель позвонил Иззи и сказал, что уходит из Guns N’ Roses. Иззи снова не знал, насколько серьезно воспринимать это заявление. Аксель, по его собственному признанию, «уходил из группы каждые три дня» – так он сказал Говарду Стерну в интервью на радио всего за несколько недель до этого.

Но на этот раз все было иначе. Еще не утихли скандалы вокруг «One in a Million», и вокалист Living Colour Вернон Райд выразил в прессе серьезные опасения. Чтобы избежать возможных столкновений на концерте в «Coliseum», Акселю и ребятам выделили отдельную зону за кулисами, с противоположной стороны от гримерок Living Colour. По словам Коллина Комбса, личного помощника Акселя, тот настолько глубоко погрузился в «параноидальные» мысли о первом выступлении на сцене с того момента, как начались эти споры о песне «One in a Million», что думал, что его собираются убрать. Он считал, кто-то собирается его убить».

Когда Иззи приехал в «Coliseum», он сообщил новости Алану Нивену. «Это будут долгие четыре дня…» – сказал он. Нивен, который уже такое проходил, знал, что может случиться одно из двух: Аксель не сказал о том, что уходит, никому, кроме Иззи. Может быть, он проснется и будет чувствовать себя по-другому. Или он просто не придет, и тогда у Нивена будет худший день за всю профессиональную карьеру. Часы перед концертом тянулись медленно, Аксель все не появлялся, и напряжение в гримерке Guns N’ Roses дошло до того, что Дуг Голдстейн чуть не плакал. Когда Living Colour вышли на сцену, Нивен понял, что настало время решительных мер. И он принял их, не дрогнув – в который раз.

Как он объясняет сейчас, то, что Аксель еще не пришел на концерт, «было неудивительно и не обязательно означало, что он вообще не придет. Но то, что он не явился на концерт в Фениксе в прошлом году, привело к беспорядкам с серьезным материальным ущербом. Теперь ставки были гораздо выше. Беспорядки с участием 77 тысяч стадионных укурков были вполне вероятны, если Аксель так и не появится. Последствия и правда могли быть катастрофическими. Трагедия в Донингтоне все еще крутилась у меня в голове».

Нивен обратился к главному продюсеру Rolling Stones Брайану Ахерну: «Брайан, у тебя есть хорошие связи в полиции? Хороший парень, который не будет задавать вопросов?» Ахерн ответил: «Я его пришлю» И без лишних слов сделал телефонный звонок.

«Брайан – исключительный человек, спокойный, без всякого смущения или стресса, и я всю жизнь буду ценить это спокойствие и уверенность, – рассказывает Нивен. – Я поговорил с его человеком. Через несколько минут черно-белая машина с парой надежных полицейских в форме остановилась у «Shoreham Towers». Они поднялись на двенадцатый этаж и стали стучать Акселю в дверь. Испуганных обитателей квартиры вывели из дома и посадили в машину. Включив сирену и мигалку, полицейская машина неслась по вечернему городу». Машина подъехала прямо к ступенькам сцены. Так Аксель приехал на концерт в «Coliseum», чтобы выступить перед 77 тысячами зрителей, собравшихся в Лос-Анджелесе, опоздав при этом всего на 25 минут.

Когда Роуз выходил из полицейской машины, лицо его было похоже на гром. Когда ему сказали, что Вернон Райд во время выступления Living Colour произнес на сцене небольшую речь о том, что называть человека ниггером – значит пропагандировать расизм и нетерпимость, каким бы объяснением это ни сопровождалось, Аксель пришел в бешенство. А потом, когда ему сказали, что после этой речи многие зрители в «Coliseum» встали на сиденья и громко аплодировали, свистели и выражали одобрение разными возгласами, Аксель уже был готов убивать. «Мы вышли на сцену с особой миссией, – объяснял позднее Райд. – На сцене я сделал заявление о песне «One in a Million», и помню, как потом Кит Ричардс пришел к нам в гримерку и пожал мне за это руку. В итоге, когда я услышал песню, то был, скорее, разочарован, потому что группа мне нравилась. Но я считал, что текст этой песни – полная лажа, как будто я стою у этого парня на пути».

Когда в гримерку Guns N’ Roses пришла весть об издевке Райда – и о том, что за это он получил стоячие овации, – все так волновались о том, как среагирует Аксель, что никто не осмеливался встречаться с ним глазами. Guns N’ Roses вышли на сцену почти в 8 вечера. Музыканты еще настраивали инструменты и готовились зажечь, когда Аксель схватил микрофон и обратился к аудитории: «Прежде, чем мы начнем играть, я хочу сказать, что устал от всей этой шумихи вокруг нашей песни». Затем он заявил, что он не расист, и объяснил, что определенные слова – в адрес людей, которые тебя обижают, – приемлемы в контексте искусства. «Если вы по-прежнему хотите называть меня расистом, – крикнул он, – то можете… засунуть себе…»

Музыканты резко начали играть, а Аксель стал маниакально обходить сцену. Правда, теперь к тонкому фарсу примешалась черная комедия. Так как Аксель отказался приехать заранее и посмотреть на сооружение огромной сцены перед концертом, то, когда он бежал с одного края сцены на другой, его ослепили софиты. Он добежал до края сцены и рухнул прямо в яму к фотографу. «Я перестал дышать», – признается Нивен. Затем из темноты медленно появилась рука с микрофоном, потому что два охранника не спеша водрузили Акселя обратно на сцену. Теперь, когда к его злости и разочарованию добавилось еще и смущение, он пошел ва-банк. Второй песней была «Mr Brownstone». Аксель протопал к краю сцены и сказал толпе: «Я просто хочу сказать… Ненавижу делать это на сцене, но я уже испробовал все чертовы средства. Если кое-кто в группе не разберется со своими проблемами, то это будет последний концерт Guns N’ Roses, который вы увидите…»

Обычная для Акселя показная речь. На следующий день в «LA Times» появился обзор, в котором это выступление описывали как «одновременно тревожное и завораживающее – и которое, вероятно, войдет в историю рок-музыки Лос-Анджелеса. У Роуза есть потенциал стать одной из самых ярких фигур на американской рок-сцене после покойного Джима Моррисона». Но в жизни Акселя происходили и другие события, которые не лежали на поверхности и из-за которых его жизнь вошла в штопор. Не только из-за того, что музыканты были не в форме и накачались наркотиками – у героинового дилера Слэша был пропуск за кулисы, – и не только из-за того, что Дэвид Боуи приставал к его подружке, но и потому, что за несколько дней до концертов с ним через третье лицо связался брат Уильяма Роуза, который сообщил Стюарту, что Уильям Роуз мертв. «Отличная семья, – сказал мне Аксель, грустно пожав плечами. – Я даже не знаю, как он умер. И мне все равно…»

На сцене Аксель говорил особенно о Слэше и Стивене. Слэш, чья мать Ола была на концерте, потом рассказал мне, что хотел уйти, когда Роуз произнес свою внезапную речь. Но нельзя было и отрицать, что у него был очередной «ужасный период». Слэш признался, что избегал встречи с музыкантами Rolling Stones, потому что был настолько под кайфом, что не помнил себя… «Это было в период, когда я плотно сидел, а когда в тебе столько наркоты, тебя уже не волнует, кто они такие; ничто так не важно, как просто делать то, что я делаю».

Стивен, который стал употреблять героин ежедневно, был еще больше потрясен. «Аксель сказал мне: «Начинай играть «Brownstone»», – вспоминает он. Я играю «Brownstone», а он выходит и говорит, что мы все на героине. Он так разошелся, что я сижу, спрятавшись за барабанами, и думаю: «Я не знаю этого парня…»

По словам Даффа, все разозлились на Акселя за это. Но я могу сказать, что лично я разозлился на него за то, что он говорил не обо мне. То есть я просто тоже оказался там, поэтому, конечно, был просто в ярости. Но на следующий день мы разговаривали по телефону, и, знаешь, все было хорошо, он объяснил, почему так поступил. Аксель выпускал много пара по поводу разного дерьма. А дерьма было много… Вот что мы делаем в группе – мы не закупориваем дерьмо. Мы выплескиваем его наружу.

По словам Алана Нивена, после выступления Аксель уходил со сцены «с опущенной головой и сердитым взглядом, предупреждая всех и каждого, чтобы не приближались». Когда он шел в гримерку, к нему спустился сам Дэвид Геффен.

«Отличное выступление, Аксель», – сказал Дэвид.

«Надеюсь, тебе понравилось, урод, – чуть не брызгал слюной Аксель. – Потому что это последний концерт, который ты увидишь».

Нивен, который стоял у Акселя за спиной, вспоминал, насколько потрясен был Геффен. «Не обращай внимания, Дэвид. Я все исправлю», – сказал он Геффену. – «Вот только бог знает, как, подумал я про себя».

На следующее утро Алан Нивен и Дуг Голдстейн поехали проведать Акселя и посмотреть, не остыл ли он и не передумал ли – в который раз – уходить из группы.

«Аксель лежал в постели и не собирался из нее вылезать, – писал позднее Нивен. – И никто и ничто не могло его заставить. По дороге к нему я предложил Дуги купить пакет пончиков – очень, очень большой пакет».

Аксель сидел в постели и жаловался на Слэша. Он жаловался на Стивена. Он жаловался на Даффа. Он жаловался на всех и вся, но самые язвительные слова припас для Слэша. Ему было все равно, будет ли он выступать. Ему было все равно, что это концерт с Rolling Stones перед 77 тысячами зрителей. Он ненавидел Слэша. Он не собирался снова выходить с ним на сцену.

«Все, что мы с Дугом могли сделать, – это слушать, слушать, слушать его, чтобы он продолжал говорить. И кормить его пончиками. Когда утро перешло в день, у него в крови стал подниматься уровень сахара – настоящее сахарное цунами. Аксель начал оживать. Он стал дрыгать ногами под одеялом. В нем бушевала энергия, у которой не было выхода. Нам этого оказалось достаточно, чтобы убедить Роуза в том, что, если – если – нам удастся заставить Слэша извиниться перед Акселем за употребление героина и что угодно еще, причем прилюдно, тогда, может быть, он подумает о том, чтобы выступать.

«Я тихо проскользнул в гостиную. Позвонил Слэшу. «Я не хочу ничего слышать, кроме унизительных извинений, Слэш, – рычал я в трубку. – Меня не волнует, что ты чувствуешь и справедливо ли это хоть в какой-то мере и степени. Это единственный шанс вытащить его сегодня на сцену, и сейчас только это имеет значение».

Выполнит ли Слэш требования, было неясно. Как тонко выразился Нивен: «Любой, кто не колется, всегда будет по меньшей мере возмущаться теми, кто это делает, – нет ничего более эгоистичного, разрушительного и отстраняющего человека от других, чем привычка пускать по вене. И конечно, наркоманам всегда хватает высокомерия быть уверенными в своем превосходстве и заблуждаться, что они контролируют себя».

Конечно, у Акселя были все основания злиться, но он пытался справиться с ситуацией с эгоизмом нарциссичного социопата. Его не столько беспокоило состояние Слэша, сколько бесило то, что Слэш не проявлял почтительную покорность воле и прихотям Акселя…

В конце концов Слэш уступил. Отчасти потому, что, если бы он этого не сделал, то оказался бы виноват в том, что группа запорола свои самые важные выступления. Отчасти, возможно, потому, что Аксель был прав, и Слэш это знал. После неудачной поездки на Гавайи Дуг Голдстейн поселил Слэша у себя дома в Голливуде, чтобы тот попробовал вылечиться. Но результаты снова оказались неудовлетворительны. Он рассказывает: «Тогда я еще не женился, но уже жил со своей будущей женой. Около десяти дней у нас дома Слэш ползал по полу, его рвало, он испражнялся, мочился… А я за ним убирал». После того, как Голдстейну пришлось уехать на пару дней на выступление с Great White, он вернулся домой и выслушал истории о том, как посреди ночи Слэш будил Росса Гозу, соседа Дуга по квартире, криками о том, что ему нужны наркотики. Гоза был музыкальным директором «KNAC», крупнейшей рок-радиостанции Лос-Анджелеса. «Он проснулся от того, что Слэш душит его и говорит: «Ты отвезешь меня в гребаный Лос-Анджелес! За наркотой. И не расскажешь об этом Дугу, или я тебя убью, мать твою!» И Росс согласился: «Ладно». За это Слэш выписал ему чек, который Росс до сих пор хранит…» «Еще до выступлений с Rolling Stones я устал возить его в клиники, из которых он сбегал в первый же вечер», – вспоминает Голдстейн. Он даже платил другим людям, чтобы те шпионили за ним. «Слэш покупал наркотики у журнального киоска. В офисе через дорогу работал парень, которому я платил, и он звонил мне и говорил: «Ага, да, твой парень был здесь сегодня. Два раза!» В тот долгий темный период после гастролей с альбомом «Appetite» следить за ними было безумием».

По каким бы то ни было причинам в конце концов Слэш усмирил свою гордость и извинился перед Акселем. «С большой неохотой он сказал, что подумает о том, чтобы повторить эти слова на сцене, – вспоминает Нивен. – Аксель, в свою очередь, равнодушно согласился подумать о том, чтобы прийти на концерт». В тот вечер Слэш сделал заявление на сцене и поклялся завязать со своими дурными привычками. «Вчера вечером я стоял здесь и даже не осознавал этого, – признался Слэш зрителям. – Мы здесь не ради того, чтобы ширяться. Никто в этой группе не пропагандирует героин. Мы не будем одной из тех слабых групп, которые из-за этого распадаются». Или, как выразился Алан Нивен: «Благослови его бог, Слэш принял на себя удар за всю команду». А что касается Акселя, считает Нивен, то «он доказал, что может подчинить себе почти всех. Ему стало ясно, что если он захватит власть, то будет все контролировать и единолично распоряжаться группой. Возможно, это произошло в тот самый момент, когда Роуз наелся пончиков и злился, что его доставили на концерт в полицейской машине, грозясь надеть наручники. Тогда он и решил, каким хочет видеть будущее группы».

Когда, несколько недель спустя, я спросил Акселя об этом, он все еще был непреклонен и считал, что поступил правильно. «Он говорил уверенно и серьезно. То есть я предложил полностью разориться и вернуться жить на улицу, потому что отмена концертов обойдется нам примерно в полтора миллиона долларов. Это сделает Акселя банкротом. Не считая того, что я придержал в интересах Guns N’ Roses, конечно, но это неважно. Но я не хотел этого делать, потому что не хотел, чтобы ребята платили мне за отмену концертов. Я не хотел, чтобы Дафф лишился своего дома из-за того, что Аксель отменил концерты. Я бы не смог с этим жить. Но в то же время я не собирался смотреть, как они поубивают друг друга и сами себя. Мы, вроде, перепробовали все, чтобы собраться, и в конце концов должны были выступить. Понимаешь, все остальные злились на меня, но потом ко мне подошла мама Слэша и пожала руку, и его брат тоже».

Слэш сказал, что после первого концерта с Rolling Stones ему в гримерку прислал цветы Элтон Джон. «Да, здорово. Он прислал цветы и записку. Он не имел в виду Stones. Он был против прессы и всех остальных, кто нападал на Guns N’ Roses. Там было написано: «Не позволяй ублюдкам тебя сломить! Я тоже их всех ненавижу… С уважением, Элтон Джон». Это было бесподобно».

Но помогло ли это публичное осмеяние музыкантов? Аксель ухмыльнулся. «Помогло, мужик! Потому что Слэш снова в игре, чертов ублюдок. И песни складываются, они складываются очень мощно».

Не прошло и недели, как ребята отыграли концерты с Rolling Stones, и Дуг Голдстейн вывез Стивена Адлера и Слэша на лечение в Аризоне, на этот раз на эксклюзивный гольф-курорт. Появляться без предупреждения у Слэша дома уже вошло у него в привычку. Голдстейн говорил: «Окей, тебе нужны только шорты и кроссовки. Но сначала я посмотрю, что в кроссовках. И я сам покупаю сигареты. Потому что они прятали маленькие шарики с героином на дне пачки «Мальборо». Правда, потом это уже перешло в «я заберу тебя голым и проведу ректальный осмотр!».

В этот раз, в поездке в Аризону, Голдстейну пришлось иметь дело со Слэшем и Стивеном. «Я должен следить за ними, пока они очищают организм, – рассказывает он. – Так что я беру снотворное, чтобы ими управлять. Я забираю Стивена и еду домой к Слэшу, а его уже кто-то предупредил. Он испарился, и его не найти, но я говорю: «Черт с ним, Стивен, мы едем».

Мы садимся в самолет и живем на курорте четыре дня, а Стиви спит, например, до трех часов пополудни. И я говорю: «Слушай, я пойду поиграю утром в гольф». Стивен отвечает: «Ага, ага, я просто посплю в номере». Я выхожу из отеля в полшестого утра и примерно в восемь утра забиваю свой первый берди за весь день. Стою у девятой лунки, и тут подъезжает полицейский и говорит: «Здесь есть Голдстейн? Вам нужно позвонить в свой офис». Я звоню в офис, Нив берет трубку. Он говорит: «Какого черта, ты вообще где?» – Я: «Играю в гольф, а что?» – «Слэша арестовали!» – Я: «Ты же в Лос-Анджелесе, иди и вытаскивай его». – Он рычит: «Он в долбаной Аризоне в твоем отеле, тупица».

Втайне от Дуга Стивен, не выдержав терзаний и мук отвыкания от героина, позвонил Слэшу в Лос-Анджелес и умолял его «привезти наркоты, вытащить его отсюда и потусоваться с ним». В панике Голдстейн запрыгнул в гольфмобиль и помчался в отель. Когда он подъехал, «там было примерно десять полицейских машин, скорая, пожарные и 200 зевак».

Дуг пробрался через толпу и увидел Слэша, который «стоит там голый и в крови. Я подумал, что дело совсем плохо! Слэш заорал: «Дуги, я был в душе. Посмотрел в замочную скважину, а эти ребята стали стрелять в меня. Но они стреляют не пулями. Они стреляют стрелами! Стрелы такие, пиу-пиу-пиу!»

Боже мой… Один из копов, стоящих рядом с ним, говорит: «Эй, Слэш, опиши ему нападавших». Слэш говорит: «Тот высокий был, типа, метр сорок два и в футболке AC/DC». Он, конечно, увидел это в замочную скважину… Я смотрю на Эрла Гэббидона, телохранителя Акселя, и говорю: «Сделай одолжение, вот ключ от моего номера, поди принеси портфель». Я везде носил с собой портфель с 50 тысячами долларов, как раз для таких случаев. А пока сказал Слэшу: «Расскажи мне, что случилось?» Он обиженно ответил: «Так вот, они пускают в меня стрелы, а я сказал, черт возьми, я надеру им зад! И я сломал дверь в душе, чтобы выйти. Ломаю дверь и начинаю считать, сколько стрел у меня в голове. Я не догнал этих ублюдков, а потом какая-то сучка подходит и говорит на каком-то языке, так что я ее вырубил, и она упала…»

Это была горничная. Она говорила по-испански! У меня в руке портфель, и я вижу в толпе парня, у которого рубашка в крови. Я тяну его в сторону и говорю: «Позволь задать тебе вопрос. Что ты видел?» – «Я все видел». – «Ты видел, как он ударил горничную?» – «Ага, я видел, как он ударил горничную». Я сказал: «Знаешь, не могу не заметить, что у тебя фирменная рубашка с монограммой». Он такой: «Нет, нет, нет. Моя жена купила ее на какой-то распродаже». Я сказал: «Послушай, я знаю, что делаю. Не рассказывай мне. Это чертова рубашка с монограммой. Это рубашка за две тысячи долларов, так?» Я даю парню две штуки. «Скажи мне еще разок, что ты видел?» Он говорит: «О-го-го! Понял! Я ни хрена не видел…»

И уходит. Потом я спрашиваю: «Где управляющий?» Один парень говорит: «Это я».

– Вы уже осмотрели номер?

– Ага.

– Уже посчитали убытки?

– Ага. Мы не сможем сдавать номер в течение двух дней, пока там ремонт. На самом деле, не такие уж большие убытки. Штуки две, наверное.

– Простите, вы сказали, штук пять?

Даю ему пять тысяч и спрашиваю: «А что насчет горничной? Сколько она получает?»