Текст книги "Последние гигаганты. Полная история Guns N’ Roses"

6. Пропавший миллион

За лето 1988 года Guns N’ Roses стали величайшей рок-группой Америки и теперь собирались выступать на фестивале «Monsters of Rock» на гоночной трассе в Донигтон Парке – самом престижном рок-фестивале Европы на открытом воздухе. Они договорились о выступлении за несколько месяцев, когда в Соединенном Королевстве продалось всего несколько тысяч экземпляров альбома «Appetite», и заняли место в концертной программе, которое всегда зарезервировано для перспективной группы, которая может пробудить зрителей от дневной дремоты. Не без доли иронии, хедлайнерами фестиваля были Iron Maiden, вернувшиеся на родную землю и любимые огромной толпой зрителей, которая по официальным оценкам достигала 100 тысяч человек, хотя некоторые оценивают количество посетителей в 120 тысяч. Остальные заявленные коллективы тоже были сильны. Открывать концерт должны были товарищи Iron Maiden по менеджерской компании – группа Helloween, необычная немецкая прогрессив-метал-группа. Guns N’ Roses шли за ними, затем Megadeth – ответвление группы Metallica, потом Дэвид Ли Рот, за ним Kiss, а потом Iron Maiden.

Возможно, они с Iron Maiden были непохожи, зато понимали, как престижно было оказаться в Донингтоне вместе с другими группами, которым посчастливилось попасть в афиши. В полдень, когда друзья прибыли в палатки, располагавшиеся за кулисами, настроение у всех было приподнятое. Я разговаривал с Аланом Нивеном, который удивительно откровенно выражал свое удивление успеху «Appetite». «Если бы до выхода альбома ты мне сказал, что мы продадим больше 250 экземпляров, то я бы рассмеялся тебе в лицо. Если бы ты сказал, что мы продадим больше полумиллиона, я бы решил, что ты ненормальный».

На самом деле, ко дню концерта в Доннингтоне только в США уже было продано более 3 миллионов экземпляров, а сингл «Sweet Child» разошелся милионным тиражом. Однако настрой в небольшом лагере Guns N’ Roses за кулисами концерта в Донингтоне был решительно распущенный. Было очень мало охраны, все просто слонялись туда-сюда. Когда Лемми из Motörhead зашел поздороваться, Дафф был вне себя от счастья. «Эй, Лемми, чувак! Я чертовски люблю тебя. Ты мое вдохновение!» И он запел припев «We are the Road Crew», одного из хитов Motörhead. Даже Аксель захотел сфотографироваться c настоящим рок-н-ролльщиком вне закона. Тем времен Слэш дал поносить свой цилиндр Ларсу Ульриху из Metallica, а потом они прихватили Дэйва Мастейна, лидера группы Megadeth, и пошли «пробовать» особый коричневый сахар, который Дэйв всегда брал с собой на концерты в дни молодости и глупости.

В начале дня погода была ветреная и холодная, а потом стала только хуже – традиционная погода для Донингтона. Первый серьезный ливень обрушился на Донингтон, как будто по секундомеру, точно в тот момент, как Helloween вышли на сцену. Сильный ветер сорвал один из видеомониторов, который упал на землю, однако никто не пострадал. Но это стало страшным предвестием того, что случится дальше. Фестивальная площадка шла немного под уклоном к сцене, и, пока лил дождь, земля стала мокрой и скользкой, быстро превратившись в грязевую ванну. Фестиваль в Донингтоне всегда славился «приходящей» толпой зрителей, которая там собиралась, – то есть поклонников, которые приезжали в день концерта и покупали входной билет на месте. Но на фестиваль 1988 года собралось столько народу, что в кассе закончились билеты, и сотрудником пришлось выдавать импровизированные клочки бумаги. Толпа росла, и грязь месили тысячи пар ног, взбиравшиеся куда повыше, чтобы получше разглядеть Guns N’ Roses. К началу их выступления в два часа дня дождь ослаб, но люди все напирали на сцену, чтобы разглядеть музыкантов. Guns N’ Roses начали с песни «It’s So Easy», и музыка разносилась по ветру, но, когда они сыграли «Mr Brownstone», а затем «You’re Crazy», Аксель увидел, что люди перед сценой с трудом удерживаются на ногах, потому что сзади на них напирает 50-тысячная толпа, и они съезжают вперед по сырой грязи. На этот раз он совершенно оправданно прервал выступление. Некоторых зрителей вытаскивали охранники. «Отойдите назад! Назад!» – закричал он, впадая в панику от того, что видел внизу. Прошла, казалось, целая вечность, и Слэш начал играть вступительный рифф «Paradise City», но из толпы все еще вытаскивали тела, и Аксель во второй раз прервал концерт на середине песни.

«Смотрите! – крикнул он. – Я отнимаю время у своих песен, чтобы утихомирить вас, и это мое единственное развлечение на сегодня». Ситуация вроде бы улучшилась, и группа стала осторожно играть «Welcome to the Jungle». Но черные тучи снова затянули небо над сценой, и начался очередной ливень. Они старались успокоить зрителей балладой «Patience», одной из новых акустических композиций, но люди в толпе тревожились. Вступление к «Sweet Child» получило запоздалые возгласы одобрения, и музыканты стрательно, но со скрипом доиграли песню. На бис они не играли. «Не убейтесь там», – посоветовал Аксель, уходя со сцены, еще не зная ужасной правды, которая вот-вот откроется. Когда группа выходила на сцену, толпа внезапно двинулась вперед, и десятки людей у сцены скользили по грязи и падали. Двоих подростков затоптали в давке. Алан Дик и Лэндон Сиггерс скончались в палатке скорой помощи. Сиггерс был настолько изуродован, что родные смогли опознать его только по татуировкам со скорпионом и тигром на руках.

«Я видел, как все произошло, – рассказывал ныне покойный Морис Джонс, руководитель отдела продвижения, писателю из «Music Week», Джеффу Кларку Мидсу. – Проблему создали идиоты, абсолютные идиоты. Они ломились вперед и сжимали толпу. Но дальше идти было некуда. Потом в пяти метрах от сцены в толпе образовалась прореха, и люди попадали. Я спустился к авансцене, увидел, как работают сотрудники скорой помощи и врачи и почувствовал себя таким бесполезным… Не могу описать своих ощущений. Я увидел на земле пять тел и понял, что кто-то погиб».

В официальном заявлении, которое позже сделал старший офицер полиции Деннис Кларк из отделения Уэст-Мидлендс, он описал аудиторию фестиваля «в некоторых отношениях превосходной» и объявил, что на мероприятии не было арестов, однако британские таблоиды предсказуемо раздули скандал, и воскресные издания пестрели совершенно не соответствующими действительности рассказами, в которых, помимо прочего, упоминалось, что сцена обрушилась и что Guns N’ Roses отказались перестать играть, даже когда им сообщили о бедственном положении пострадавших зрителей. «Даже известные и якобы уважаемые издания сообщали, что сцена обрушилась, – жаловался Джонс Мидс. – Со сценой было все в порядке, и она не представляла никакой опасности».

Следователь открыто заключил, что больше ничего нельзя было сделать, чтобы гарантировать безопасность людей. Тем не менее, районный совет Норт-Уэст-Лестершира наложил ограничение на все будущие мероприятия в Донингтоне в 70 тысяч зрителей, и следующую лицензию промоутеры получат только через два года.

«Мы посмотрели вниз и подумали, о, черт! – рассказывал Слэш, когда позднее я спросил его об этом. – Было видно, что толпа хлынула к сцене, когда мы вышли, чувствовалась сила…» Когда позднее музыкантам сказали, что погибло два человека, для них это значило, что все было зря. Дафф, казалось, расстроился больше всех. «Я видел все это дерьмо, мужик, – сказал он мне. – Я видел, как все стали падать. И мы перестали играть, остановились и закричали: «Валите назад!» – потому что увидели, что ребята падают на землю. «Валите назад! Валите назад!» Но слой грязи был такой большой, сантиметров 30 глубиной, и мы видели, как мальчишки упали, а потом на них наступили. Люди не знали, что прошлись по другим людям, они думали, это грязь.

Мужик, мы думали, что это мы виноваты, понимаешь… Я был там и все видел, но оказалось, что мы ничего не можем сделать, кроме как кричать на них. Я готов был прыгнуть в толпу, но сам боялся погибнуть. Может, я просто трусливый кусок дерьма». Я ответил, что это смелое признание, учитывая те обстоятельства. Но винил ли Дафф лично себя в трагедии, в смерти двух ребят? «Говорю тебе, нас это просто сломало. Это сломало нас всех. В тот вечер мы вернулись в отель и смотрели сраные новости – они еще не знали, кто эти подростки, но у одного из них была татуировка. Мы были просто… – Он погрузился в неловкое молчание. – Многие месяцы я чувствовал, что это полностью наша вина. Вероятно, я буду винить себя всю оставшуюся жизнь».

Джон Джексон, концертный агент Guns N’ Roses и Iron Maiden, стоял с краю сцены, когда произошел несчастный случай. «Довольно быстро стало понятно, что там серьезная проблема, – рассказал он мне. – Охранники что-то заметили и сразу сообщили о ситуации персоналу на сцене, а те передали музыкантам, которые были просто великолепны… Они не имели никакого представления, что происходит, но полностью успокоили зал. Прервали выступление, начали играть какую-то медленную блюзовую импровизацию, чтобы охладить пыл поклонников, и в результате испортили свой концерт. Но слава Богу, что они это сделали».

«Подростков доставили в подразделение скорой помощи имени Святого Иоанна, но интуиция подсказывала мне, что они были уже мертвы, – продолжал Джексон. – Не помню точно, когда мне сообщили об их смерти, но это произошло очень скоро. Немногие люди тогда осознавали масштабы трагедии, так что отмена концерта не обсуждалась. Одной из причин этого было то, что толпа успокоилась, а мы не хотели еще больших неприятностей. У меня есть кадры аэрофотосъемки зрителей примерно в момент трагедии, и на них видно, что на площадке было еще очень много места, а через турникеты проходили все новые и новые зрители. Так что дело не в давке, а в том, что люди не устояли на ногах из-за грязи».

Удивительно, что никому из музыкантов не сообщали о трагедии, пока Iron Maiden не сошли со сцены более чем через восемь часов. Вопрос о том, продолжился бы фестиваль или нет, если бы организаторы узнали о смерти подростков, аккуратно замяли. Рассматривали ли Джексон и Джонс отмену остальных выступлений? «Не думаю, – признался Джексон. – Было бы очень сложно сообщить такому количеству людей, что концерт отменяется. Из-за этого в толпе могло произойти еще больше неприятностей. В тот день там было более 100 тысяч человек, и около половины в момент трагедии были еще в пути на концерт. Предыдущий рекорд посещаемости был на фестивале в 1984 году – 66,5 тысяч человек пришли на концерт AC/DC. Так что в этот раз толпа была просто огромная. Только более 35 тысяч человек пришли купить билет на вход в день концерта».

Когда Алан Нивен сообщал ребятам новости о гибели двух подростков, то чуть не плакал. Слэш вспоминал: «Все изменилось. От огромной радости до огромной трагедии. Для нас это было слишком. Мы уже никогда не будем такими же беззаботными, как прежде». В тот вечер Аксель и Слэш сидели рядом в баре отеля и не могли осознать масштаб трагедии. Они болтали с друзьями и приятелями из прессы, но мысли их были далеко. Как вспоминал Нивен много лет спустя: «Это разрывало нам сердце, и Слэш выразил наши чувства лучше всего, сказав, что прежняя беззаботность не вернется к нам уже никогда. Мы все резко повзрослели». Как раз тогда на прилавках появился «Rolling Stone» с ними на обложке, и подпись оказалась пугающе уместной. Там было написано: «Жесткая музыка для жестких времен».

Смерть Алана Дика и Лэндона Сиггерса бросила тень на весь остальной год. В сентябре музыканты играли на еще одном крупном фестивале после группы «INXS» на «Texas Stadium», но им было тяжело оправиться от недавних событий, и они думали отменить концерт. За десять дней до этого песня «Welcome to the Jungle» получила премию на церемонии «MTV Awards». Тем временем «Sweet Child» уже затмила ее, так как стала одним из лучших видеоклипов года. Но ребята были опустошены, разбиты и мрачно ждали, когда закончатся последние выступления с Aerosmith, заполняя пустоту алкоголем и наркотиками. Альбом «Appetite» и сингл «Sweet Child» заняли первые строчки в американских чартах, но все это уже не имело значения. Как рассказывал тогда Слэш журналу «Musician»: «Мы знали, что это закончится… дело в том, что мы просто выгорели».

Но турне в поддержку «Appetite for Destruction», которому исполнилось уже полтора года, еще не закончилось. У ребят была пара месяцев на то, чтобы успокоиться, когда они вернулись в Лос-Анджелес: Аксель проводил время с Эрин, Дафф с Мэнди, а Слэш, Иззи и Стивен – с разными наркодилерами и прочими прихлебателями. Но времени было мало. В ноябре «Geffen» наконец выпустили мини-альбом «GN’R Lies» и довольно потирали руки, потому что он сразу взлетел на вторую строчку и разошелся тиражом более пяти миллионов экземпляров. Альбом стал классической уловкой, чтобы заработать на ненасытном рынке: в него вошли четыре песни из «Live?! @ Like A Suicide» и четыре акустические песни, которые они записали с Майком Клинком в начале 1988 года. Идея пришла благодаря одному случаю за кулисами концерта в Детройте, за несколько дней до фестиваля в Донингтоне. Когда Дуг Голдстейн сопровождал Акселя из-за кулис в автобус, к ним подбежал ребенок в слезах и пожаловался, что бутлегеры на улице продают альбом «Live?! @ Like A Suicide» по 500 долларов за штуку, а у него нет таких денег. Он спросил, не подарит ли ему Аксель один альбом. У Акселя не было с собой альбома, но он был тронут тем, что бутлегеры довели до слез настоящего поклонника, и решил сделать хоть что-то.

«Аксель сказал: «Дуги, запиши его адрес и пришли альбом». Так что я остановился и записал адрес мальчишки. Мы садимся в автобус, я завожу мотор, и тут Аксель проходит вперед и говорит: «Дуги, Слэш, мне нужно с вами поговорить. Как нам обойти бутлегеров?» Я говорю: «Легко». Аксель такой: «Да? И как же?» Я говорю: «Ладно, вот «Live?! @ Like A Suicide» – это четыре, цитирую, живых песни. Чувак, это простая арифметика. Возьми, например, четыре своих любимых песни в акустической версии. Сделай из них альбом, и обойдешь бутлегеров». Потому что теперь поклонники получат в два раза больше песен за те же деньги…»

Но если, как утверждает Голдстейн, «GN’R Lies» и был его идеей, то он якобы и не получил с него ни пенни. Если так, то Дуг единственный из всей команды, кто на этом не заработал. Привлекательная упаковка альбома сыграла на растущей скандальной репутации группы, а первоначальное название «Lies! The Sex, the Drugs, the Violence, the Shocking Truth» быстро сократили до «GN’R Lies», и конверт оформили в виде страницы таблоидной газеты, на которой напечатаны рассказы о плохом поведении музыкантов. Вот и все – простой сборник готовых песен, который увеличит популярность группы, усилит их репутацию в мире музыки и заработает кучу денег всем, кто в этом участвовал.

И так бы просто оно и было, если бы не последняя, восьмая песня Акселя «One in a Million», второй куплет которой начинается словами «Полицейские и ниггеры, / Убирайтесь с дороги, / Мне не нужны ваши золотые цепи», а четвертый – «Иммигранты и педики, / Какой в них смысл? / Они приезжают в нашу страну и делают, что им вздумается, / Строят свой мини-Иран или распространяют какую-нибудь гребаную болезнь».

Оскорбительность песни была очевидна, а в кругу Guns N’ Roses особенно. Руководитель звукозаписывающей компании Дэвид Геффен – гей. Ола, мать Слэша – чернокожая. Одна из сестер Даффа вышла замуж за афроамериканца, и их дети смешанной расы. Более того, строчки о «золотых цепях» и «гребаной болезни» – намеренно невежественные и стереотипные, это просто мусор, который услышишь скорее от Ку-клукс-клана, чем от известной рок-группы.

Песня задумывалась как дурачество на один раз, Аксель сочинил ее, импровизируя в своей квартире и наигрывая элементарный рифф на двух нижних струнах акустической гитары, при этом он напевал фразы скэтом под Уэста Аркина, а по телевизору выступал комик Сэм Киннисон. Эта песня родилась где-то в той же части мозга, что «Used to Love Her», явно под влиянием какого-то быдловатого кантри, сначала называлась «Police and Niggers» и задумана была как шуточная. Но Аксель доработал стихи, посвященные одной из его любимых тем – страху и враждебности, которые он ощущал, когда только приехал на автобусный вокзал «Greyhound» в Северном Голливуде. Как обычно, когда его загнали в угол, он начал защищаться. Насмешка над «мини-Ираном» была адресована лавочнику, с которым он как-то подрался. Слово «ниггер», как он сам объяснил, использовано в том же контексте, в котором у Джона Леннона в песне «Woman is the Nigger of the World». Рэп-исполнители постоянно употребляют это слово, а ему почему нельзя? Он не верил ни в какую цензуру. А насчет термина «педик» он позднее скажет журналу «Interview»: «Возможно, у меня есть некоторые проблемы с гомофобией… Возможно, это потому, что, когда мне было два года, мой папаша трахал меня в задницу, и с тех пор у меня комплекс. Но кроме этого, не знаю, страдаю ли я какой-либо формой гомофобии».

Как только стало ясно, что Аксель намерен включить эту песню в релиз «GN’R Lies», другие участники группы высказали свои возражения. Я снова встретился со Слэшем в марте 1989 года, когда уже кипели споры, и он рассказал мне: «В этой песне есть строчка «Полицейские и ниггеры, убирайтесь с дороги», которую я не хотел, чтобы Аксель пел. Но Аксель такой человек, который будет петь то, что хочет петь». Еще Слэш рассказал, что, когда говорил с матерью по телефону, она ответила ему, что еще не слышала «One in a Million», но он узнал от своего брата, что слышала, «и не знала, что мне сказать…»

Дафф также выразил свое неудовольствие. Даже Стивен возражал: «Когда я впервые услышал «One in a Million», то спросил Акселя: «Что за херня? Это обязательно?» – а он ответил: «Ага, обязательно. Я выражаю свои чувства». Или, как потом рассказывал мне Иззи: «Это песня, про которую вся группа говорила: «Не включай ее в альбом. Ты белый, у тебя рыжие волосы, не надо». Понимаешь? «Идите к черту! Я сделаю это, потому что я Аксель!» Ну ладно, давай, это же твоя долбанутая голова. Конечно, вы тоже виноваты, потому что вы все в группе. Но что делать? Он вышел из-под контроля, а я просто гребаный гитарист…»

В конечном итоге, все отказывались от этой песни. Юридический отдел «Geffen» было не так просто успокоить. Но бескомпромиссность Акселя привела к одному из самых удивительных и странных решений в истории рок-н-ролла и его подруги коммерции. Аксель напишет, по сути, извинения в таблоидном стиле, которые поместят на обложку альбома. На передней части напечатали: «До вас когда-нибудь несправедливо докапывался человек с пистолетом и значком? Может, вы зашли на заправку или в магазин, где с вами обращался как с ничтожеством человек, который едва говорит по-английски? Надеюсь, что нет, но, может, на вас когда-нибудь нападал гомосексуалист? Или какой-нибудь так называемый священник пытался развести вас на деньги, заработанные тяжелым трудом? Эта песня очень проста. Мои извинения тем, кто может обидеться».

Единственным творческим союзником Акселя был Алан Нивен, что необычно, учитывая растующую неприязнь к нему Роуза. «Я первый раз услышал «Million», когда Аксель сыграл ее мне, сидя у себя на кровати, – вспоминает Нивен. – Когда он пел, то ненадолго превратился в того мальчишку, каким был в то время, когда испытывал эти чувства, и вместо резкого парня я увидел человека очень ранимого. Он стал тем юношей из Индианы, которого пугал огромный Лос-Анджелес. В творчестве Акселя не было ничего неуместного, и я поддержал его в решении записать песню. Тогда я не думал, как это может отразиться на Слэше и Оле. Мы не всегда принимаем верные решения. Но тогда я вообще не воспринимал Слэша как «чернокожего». В Англии было меньше расового разделения, и нации были просто нациями – никого не называли афроамериканцами или как-то еще. Да боже мой, Слэш родился в Хампстеде».

Но история с этой песней тоже никуда не денется. Никогда.

К началу декабря 1988 года Guns N’ Roses снова отправились на гастроли: они были хедлайнерами пяти концертов в Японии, которые перенесли с лета, и их кульминацией стало аншлаговое выступление на арене «Будокан» в Токио, вместимостью в 14 тысяч зрителей. Музыканты, за исключением Акселя, напивались все гастроли, потому что знали, что не смогут принимать никакие наркотики на территории Японии. Как рассказывает Дуг Голдстейн: «Они знали, что не смогут взять с собой героин. Так что в самолете Иззи принял горсть снотворных таблеток, и нам пришлось буквально пронести его через таможню, положить в фургон, а затем дотащить до номера в отеле. Через несколько часов Иззи просыпается и ни черта не соображает, где вообще находится. Поэтому звонит Стивену. «Эй, мужик, где мы?» – Стивен отвечает: «Мы в гребаной Японии». – Иззи изумляется: «Не может быть». – Стивен говорит: «Я хочу, чтобы ты прямо сейчас подошел к окну, посмотрел на улицу, и, если увидишь хоть одного человека со светлыми волосами, то я тебе отсосу!»

Как-то ночью Стивен ходил во сне, потому что напился до чертиков. Именно этим они и занимаются, когда нельзя достать наркотиков, – бухают в говно. Так что Стивен заходит в номер Тома Мэйхью, настройщика барабанов, и мочится на обогреватель. Он решил, что это туалет. Поднимает сиденье… о, Боже мой!»

После Японии они давали три концерта в Австралии, а затем один в Новой Зеландии. «Когда мы летели из Японии в Австралию, – вспоминает Дуг, – Аксель сидел рядом с Аланом Нивеном. Стивен и Том Мэйхью – перед ними. Мне никогда не удавалось заснуть в самолете, так что от скуки я начал брызгать водой на Стивена, сидевшего от меня через проход. От этого Стивен проснулся и изо всей силы врезал Тому Мэйхью. Он думал, что это сделал Аксель и что он бьет Акселя, поэтому так сильно ударил бедного парня, что тот ка-а-ак зах-хр-р-рипит! Том не мог как следует вдохнуть, потому что Стивен стукнул его прямо в грудь».

А после этих концертов музыканты вернулись домой. Наконец-то. Приземлились за пять дней до Рождества в райском городе, где трава была зеленее, чем когда-либо, а девушки такие красивые, что от рая его было уже не отличить. «Думаю, мне больше нравятся порнозвезды, – признался Слэш, когда я передал ему приглашение на ужин от одной из «подружек месяца» журнала «Playboy». – Меньше разговоров…»

В следующее турне Guns N’ Roses отправятся только через два года. За два года «Appetite for Destruction» стал одним из бестселлеров десятилетия, а его продажи по всему миру насчитывали более 30 миллионов экземпляров. За это время Guns N’ Roses превратились из всеми любимой андеграундной группы в одну из величайших и самых обсуждаемых групп в мире. Даже их ближайшие соперники в игре с серьезными ставками – Metallica – теперь хотели быть на них похожими, наняли Майка Клинка для записи нового альбома (пока не стало ясно, что Guns N’ Roses им не догнать), и каждый раз общались с парнями, когда бывали в Лос-Анджелесе. Ларс Ульрих даже заказал себе белую кожаную куртку, как у Акселя в клипе «Paradise City», а вокалист Metallica Джеймс Хэтфилд вместе со Слэшем клеил девочек. В своей автобиографии Слэш вспоминает «девушку, которую Джеймс захотел трахнуть, так что я пустил их в свою спальню. Какое-то время они были там, а потом мне понадобилось что-то взять, я тихо прокрался в комнату и увидел, как Джеймс трахает девицу в рот. Он стоял на кровати, прижимая ее головой к стене, и своим громогласным голосом, нанося удар за ударом, рычал: «Так хорошо! Так хорошо! Да! Так хорошо!»

Я тоже много времени проводил в Лос-Анджелесе и постоянно тусовался со Слэшем, Даффом, и Акселем. В это время я начал понимать, кем они являются на самом деле и как сильно отличаются друг от друга. Слэша я узнал лучше других. Он был настоящим голливудским интеллектуалом, по сравнению с остальными – и не в последней степени с Акселем, чье деревенское детство было чуждо Слэшу настолько, насколько это можно себе представить, – он был самым сдержанным и воспитанным хулиганом, которого я только знал. Энтони Кидис, вокалист Red Hot Chili Peppers, примерно в это же время описывал мне себя как «самого накачанного наркомана, которого ты только видел!». Но это больше говорило о том, что его бросает из одной крайности в другую, чем о том, что он «управляет» своей наркозависимостью. Слэш же казался совсем другим, более непринужденным, более мудрым. Он ненавидел конфликты, и это окажется недостатком, когда позднее ему придется столкнуться с растущими запросами Акселя. Но в нем было и еще кое-что. Какая-то благовоспитанная беззаботность, с которой он принимал героин так, словно наслаждался деликатесом. Из-за этого то, что стороннему наблюдателю казалось болезненным увлечением смертельно опасными змеями, превратилось в своего рода благословение. Цыганское благословение, должно быть – в добрый путь. Пока вы или кто-то вроде вас не покажет ему что-нибудь получше. Если вы или кто-то вроде вас достаточно глупы, чтобы осмелиться…

Помню, как однажды вечером ужинал с ним после турне с Aerosmith. Слэш сидел на корточках в темной угловой кабинке в ресторане «El Compadre» – дешевом мексиканском местечке напротив адского дома, который давно остался в прошлом. Старые привычки и старые места, похоже, трудно забыть. У него были все те же пышные кудри, но сам он выглядел уставшим, и не просто уставшим с дороги или под кайфом, – он словно нес бремя всего того, что случилось с ним – с ними – за последние полтора года.

Слэш позвонил и предложил поужинать, а потом привел нас туда: «Я знаю, что это место обшарпанное и неопрятное, но мне здесь нравится, мне здесь уютно», – признался он. Парень рассказал мне об адском доме и о том, как девушки делали музыкантам минет прямо под столиками в «El Compadre». Но он был далеко не в настроении тусоваться, как обычно. Мы говорили о Донингтоне, и я спросил, чувствует ли он свою вину. Слэш ответил, что нет, но долго рассказывал, как бы он разделил зрителей на небольшие безопасные сектора, если бы им снова довелось там играть, и о том, как он мучился и не знал, стоит ли ему написать семьям Лэндона Сиггерса и Алана Дика.

Продажи «Appetite for Destruction» только что перевалили за пять миллионов экземпляров, так что мы обсуждали, каково это – быть богатым и знаменитым. «Я не хочу, чтобы это отразилось на моей личности, – утверждал он. – Я не собираюсь превращаться в одну из неуверенных в себе рок-звезд, которые даже не понимают, чем отличаются от поп-звезд…» Но какая-то странная неприкаянность, которую приносит успех, уже начала проявляться. По его собственному признанию, он сильно выгорел от этих тяжелых гастролей, и в то же время ему было «уже скучно» отдыхать дома в Лос-Анджелесе. Музыканты планировали вернуться в студию записывать новый альбом – Слэш сказал, что сам записывает песни дома на магнитофон, – но в ближайшие два года они туда так и не вернутся. Когда «Appetite» начал завоевывать мир, им бесконечно звонили по телефону и просили дать интервью, и большинством этих интервью занимался Слэш, потому что «Иззи не хочет, он хочет оставаться в тени. Стивен вообще мало чем занимается, потому что это не его. А Даффу нравится, но прямо сейчас он на свадьбе…»

– А как же Аксель?

– Он очень эмоциональный… Ничего особенного…

Когда я сказал Слэшу, что у нас в офисе журнала «Kerrang!» каждый год составляют список рок-звезд, которые предположительно отбросят коньки в следующем году, и он сейчас в этом списке на первом месте, тот рассмеялся и рассказал, что Алан Нивен уже однажды собрал ему чемоданы в клинику на Гавайях, «но ко мне прилетала одна девушка…».

На самом деле, Нивену, который понял, что Слэш не создан для реабилитации, пришлось, – по его словам, – стать изобретательным, когда вредная привычка Слэша полностью завладела им и угрожала его существованию. Сначала он поселил Слэша в свободной спальне у себя дома, чтобы откачать его. «Мы с женой по очереди ухаживали за ним, вытирали рвоту и тщательно дозировали валиум, чтобы смягчить процесс. Иногда этого было недостаточно. Он отказывался от приглашения пожить у меня».

Тогда Алану пришла идея отправить Слэша на Гавайи, чтобы он отходил на солнышке. «Эй, Слэш, приходи в офис завтра в полдень, у тебя интервью с «Guitar Magazine», и твое фото будет на обложке», – сказал ему Нивен по телефону. Когда парень приехал, Голдстейн затащил его в лимузин и отвез прямо в аэропорт. Никакого интервью на самом деле не было. И они вместе полетели на Гавайи… подальше от привычной обстановки Слэша и его дилеров. На островах он должен был завязать.

Но потом к Слэшу «прилетала одна девушка», и, когда он вернулся в Лос-Анджелес, то был еще хуже, чем раньше. Единственной уступкой, на которую, как Слэш признался мне сейчас, он пошел ради здоровья, было то, что он переключился на водку, потому что из-за угля в составе «Джека Дэниелса» его язык и зубы стали покрываться пятнами.

В ресторане начала громко играть мексиканская группа, и ему уже не сиделось на месте. Перед тем, как мы ушли, Слэш сказал: «Я уже долго пью, а мне всего двадцать три… Я принимаю столько алкоголя и наркотиков не потому, что не знаю, чем это чревато, и не жду, когда что-то физически меня остановит. Я все осознаю, но все равно буду это делать. Так что, если что-то и правда случится, я не буду жаловаться, потому что я знал, понимаешь?»

Мы попрощались, и еще несколько месяцев я его не видел. Рост популярности альбома «Appetite for Destruction» было не остановить, и она как бы обособила музыкантов от всех остальных. Guns N’ Roses продавали больше записей, чем Aerosmith, Mötley Crüe и Poison вместе взятые. Они продадут даже больше записей, чем Bon Jovi, которые только что выпустили новый альбом «New Jersey», следующий за их выдающимся бестселлером «Slippery When Wet», и пять синглов с него станут хитами. Они продадут больше, чем Def Leppard, чьи последние два альбома стали первыми вышедшими подряд альбомами в Америке, каждый из которых разошелся тиражом более семи миллионов экземпляров: «Pyromania» и «Hysteria».

Guns N’ Roses добрались до вершины, где побывали очень немногие группы, и ни у кого не было карты этой неизведанной территории. Они только приспосабливались к своей новой жизни. Ребята получили свои первые большие деньги: чеки на 850 тысяч долларов каждый, а дальше будет еще больше. Аксель купил квартиру в Голливуде, на двенадцатом этаже многоквартирного дома под названием «Shoreham Towers», за магазином «Tower Records» на бульваре Сансет, большой участок земли в Висконсине и сказал, что планирует купить жилье еще и в Нью-Йорке. Он жил то в отеле, то дома в Лос-Анджелесе с Эрин, и еще часть денег потратил на «Корвет Стинг Рэй» по индивидуальному заказу и черный «БМВ». Квартира в Лос-Анджелесе была оформлена в черном цвете, а на стенах были зеркала и его золотые и платиновые пластинки.