Текст книги "Последние гигаганты. Полная история Guns N’ Roses"

«Live?! @ Like a Suicide» сразу же раскупили, в основном в Голливуде. Но самое главное, что запись пришлась по душе критикам, и первые отзывы на творчество группы как на уровне страны, так и на международном, которые появились в «RIP», «Circus», а в Соединенном Королевстве в «Kerrang!», говорили о Guns N’ Roses как о серьезном коллективе, насколько таким можно быть на заре карьеры. Поразительно, что единственным, кому не понравилась вся задумка этого EP с самого начала, был Аксель: «Это самый надуманный кусок дерьма, который мы когда-либо делали, – сказал он. – Это никакой не живой концерт. Если вам кажется, что это живая запись, то вы либо псих, либо идиот».

Произнося эти слова в декабре 1986 года, он находился в ситуации, в которой иногда оказываются артисты, – знал, что работу, которую только услышала публика, группа давно превзошла своим новым творчеством. Все, что связано с альбомом «Appetite for Destruction», начиная с самых первых демо-записей, стало огромным шагом вперед по сравнению с грохочущей панковской низкокачественной музыкой «Live?! @ Like a Suicide». Но жребий был брошен, особенно для «Geffen»: эти ребята были словно дикая стая, оставляющая за собой разрушения по всему Стрипу и даже у дверей компании – сотрудники пришли в ужас от одного их появления в компании голой девицы, все еще мокрой и завернутой в занавеску для душа. Кроме того, пугала и их повседневная жизнь: случайный секс в эпоху СПИДа, тяжелые наркотики, постоянные драки в заведениях, беспредел в клубах и барах… У Акселя и Слэша состоялся как минимум один серьезный разговор о приеме наркотиков перед выступлением. Возникали сомнения в музыкальных способностях Стивена Адлера даже в трезвом состоянии. Один исполнительный продюсер торопил Зутаута с выпуском альбома, пока группа еще не самоуничтожилась.

Освещал ребятам путь Майк Клинк, у которого был не только потрясающий слух, но и с трудом заслуженная степень по психологии рок-звезд. Сделав группе выговор о приеме наркотиков во время записи в студии, он принялся за запись настоящих Guns N’ Roses. Клинк задумал «ухватить самую суть группы, не спустив их при этом на землю», так что сначала все песни записали вживую, чтобы музыканты чувствовали друг друга, а наложения свели к минимуму. Слэшу, которого уже привело в восторг то, как Клинк записал игру гитариста Майкла Шенкера на одном из его любимых альбомов – «Lights Out» группы UFO, сразу понравился стиль работы продюсера: «Майкл знал, как направить нашу энергию в продуктивное русло, – вспоминал он. – Его секрет прост: он не трахал мозг идеальным звучанием, а старался записать, как мы звучим на самом деле». Дафф тоже был счастлив: «У моих любимых панк-групп бас-гитара звучала громче всего и служила основой музыки, – сказал он. – И в песнях для альбома «Appetite» бас был самым громким и звучным во всей записи. У него было много пространства».

Майк Клинк обладал не только выдающимися техническими навыками. Он увидел, насколько Аксель внимателен к деталям, его скрытый перфекционизм, так что к творчеству вокалиста у него был совершенно иной подход. Как позднее рассказал Аксель, чего люди не слышали в записях сразу, так это того, с каким перфекционизмом над ними работали. «Так сделано специально. Мы сделали тестовые записи с другими продюсерами, и все получилось гладко и идеально – со Спенсером Проффером. А «Geffen Records» сказали, что они звучат как долбаное радио. Вот почему с Майком Клинком мы решили все переделать – искали сырой звук, потому что не хотели звучать слишком плотно и сжато.

Guns N’ Roses на сцене могут звучать абсолютно непредсказуемо. Мы не сидим на месте, и вы не знаете, чего ожидать. Но как передать это в записи? Нужно еще умудриться, требуется нечто большее. Вот почему я больше всего люблю записывать песни, потому что это все равно что писать картину. Начинаешь с тени, с идеи, а потом она отражается в чем-то еще… Добавляешь детали и получается что-то, чего ты даже не ожидал. Например, Слэш добавит небольшой медленный гитарный фрагмент, который полностью изменит настроение. Вот что я люблю… Берешь кисть и добавляешь немного оттенка, а потом: «Ого, у меня получился совершенно другой эффект, который еще тяжелее, чем я представлял. Я не знаю, что я нашел, но я что-то нашел», – понимаете?

Например, в песне «Paradise City» – продолжал Роуз, – я спел два первых вокальных фрагмента – там их всего пять, – и мне они показались необычными. Тогда у меня появилась идея. Я соединил их, и они оказались совсем странными и непонятными. И Клинк засомневался: «Ну, насчет этого не знаю…» А я ответил: «Я тоже не знаю, может, утро вечера мудренее?» Так что мы пошли домой, но на следующий день я снова сказал: «Я все еще сомневаюсь». А он отрезал: «Нет, я думаю, получилось круто!» Майк изменил свое мнение, так что мы добавили еще три вокальных фрагмента, и все получилось. Но дело в том, что получилось не так, как планировали. Мы даже не знаем, как это случилось».

Клинк реалистично относился к привычкам ребят. У него, Алана Нивена и Акселя были дома, куда они возвращались в конце дня, но застрявшие в «долине скуки» Слэш, Иззи и Стивен, а еще техники из студии, Порки и Джейм-О, и огромный охранник/водитель по имени Льюис, которого нанял Алан Нивен для минимизации ущерба, шли громить местный бар, если им удавалось найти такой, который они еще не разгромили. В духоте похмельного воздуха Клинк спокойно разговаривал с музыкантом, который играл не в полную силу, и заставлял его переделать свою партию. Со Слэшем было немного больше проблем, когда дело дошло до записи соло-гитары. Летом 1986 года, когда он жил в полном хаосе, принимал наркотики и ночевал черт знает где, парень продал или потерял большинство своих инструментов. Теперь, когда Иззи, Дафф и Слэш почти закончили записи сессий в «Rumbo», где играли «как бы вживую», Клинк стал добиваться нужного звучания. В последний день записи в «Rumbo» Алан Нивен помог найти решение и пришел с прекрасной огненной копией гитары Леса Пола, которую для него сделал Джим Фут, гитарный мастер в Редондо-Бич. Слэшу гитара сразу же понравилась, потом они вместе с Клинком нашли подходящий усилитель «Marshall» в аренду и счастливо провели время в студии «Take 1», записывая и накладывая гитарную партию. С тех пор гитара стала основным студийным инструментом Слэша, хотя, по его собственному признанию в автобиографии, даже ему самому не удавалось воссоздать то уникальное звучание, которого они добились с Клинком в альбоме «Appetite», не говоря уже обо всех его подражателях, которые хотели звучать так же: «Размер и форма помещения, деки, которые использовались для записи, а также молекулярный состав воздуха – все это играет роль, и влажность и температура воздуха тоже сильно сказываются на записи… Нужно нечто большее, чем просто поставить те же инструменты в ту же комнату, поверьте, многие пытались». Слэш наконец был доволен звучанием, и в хорошем темпе записывал, как он вспоминает, по песне в день. Дафф был рад вернуться на нужную сторону Голливудских холмов и зависал в студии, пока Слэш работал, а затем они вместе исчезали в ночи. Они перезаписали песни с первой – «Think About You» – до последней – «Paradise City» – и придерживались этой последовательности.

Алан Нивен сделал еще один мудрый шаг и предложил сократить песню «Welcome to the Jungle», убрав одно из повторений строчек «when you’re high… and you… never wanna come down» и оставив только одно. Тогда ребята не знали, как он повлиял на творчество группы Great White. «Хорошо, что никто из нас об этом не знал, – признался Слэш, – потому что запись могла пройти не так хорошо и песня «Welcome to the Jungle» могла бы быть совсем другой… Меня это не беспокоило, но когда мы узнали о связи Алана с Great White, то это отрицательно сказалось на работе с другими участниками группы». Он имел в виду Акселя.

Впереди их ждали новые проблемы. Кроме песни «Sweet Child», во время записи альбома «Appetite» родилась еще одна поздняя взрывная песня Guns N’ Roses, которую Слэш и Иззи начали сочинять после подписания контракта с «Geffen», а закончили в студии. Текст песни, который они представили Акселю нацарапанным на коричневом бумажном пакете, описывал время, проведенное ими на героине по мере увеличения доз – «раньше я принимал немного, но не распробовал, так что мне нужно было все больше и больше…», и беспомощность – «он стучит в дверь… Он не оставит меня в покое…». Парни назвали песню «Mr Brownstone» – с однозначным намеком на то, о чем она, и придумали структуру из куплета в стиле Бо Диддли и быстро нарастающего по напряженности припева, а в исполнении Акселя она превратилась из исповеди в предупреждение. Песня стала суровым автобиографическим описанием жизни музыкантов, как и «Sweet Child»: «Этот альбом – сборник рассказов о жизни группы в Голливуде: от попыток выжить до самого конца», – признался Слэш. 30 с лишним песен охватывают большой период времени – начиная с «November Rain», которую Аксель начал писать еще в Индиане, и «Anything Goes», которую они с Иззи сочинили в первые дни существования группы Hollywood Rose, и до «Mr Brownstone» и «Sweet Child».

Теперь перед ними стояла задача отобрать песни из этих тридцати, чтобы получился единый альбом, который раскроет самую суть группы. Том Зутаут твердо придерживался мнения, что альбом должен быть в жанре хард-рока, максимум с одной балладой. Алан Нивен был с ним согласен – он планировал создать ядро фанатской базы группе, которую все еще считал «андеграундной». Аксель считал, что им нужен классический альбом с «живой» музыкой, который словно сохраняет момент во времени. Он понимал, что время больших романтичных песен, близких его сердцу, таких как «November Rain» и «Don’t Cry», еще не настало.

На сессиях с Клинком они тоже достигли выдающихся успехов. Даже до сведения сырых записей было очевидно, что продюсер выполнил все задачи и, более того, взял на себя ответственность за результат. Ему удалось запечатлеть легкость и непосредственность Стивена, Даффа и Иззи, параллельно работая наедине со Слэшем над сольными фрагментами, а потом еще пахать по 18 часов в день над записью вокала Акселя, и эта часть оказалась самой сложной.

Вскоре после выхода альбома Аксель объяснял: «Я пою пятью или шестью разными голосами, каждый из которых – часть меня, и они не надуманы. Второй баритон или типа того. Я пел в хоре, но на занятиях сидел и скучал, а когда научился читать ноты, то старался исполнить чужие партии, потому что мне было интересно, смогу ли я. У нас был учитель с абсолютным слухом – у него уши были как у летучей мыши, или как радар. Так что, если ты поешь не свою партию, ее надо было спеть чисто, иначе он услышит…» Все это правда: вокал Акселя меняется от песни «It’s So Easy» до «Sweet Child» и «Welcome to the Jungle», как меняется и его манера проживать и исполнять песню как повествование, и это одна из привлекательных черт альбома.

Вскоре после Нового года Алан Нивен отвез Слэша в Нью-Йорк на встречу с кандидатами на сведение песен. Они обедали с Риком Рубином, который только что представил Aerosmith новому поколению с помощью революционного кавера, написанного совместно с Run DMC на песню «Walk This Way» десятилетней давности. «Мы только впустую проболтали, – вспоминал Слэш, – потому что они уже отказались сводить наши песни. Многие нам отказали – и, конечно, все они потом об этом пожалели».

Алан Нивен какое-то время думал выполнить эту работу сам и попробовал свести «Mr Brownstone», которая очень понравилась Иззи, но в итоге ребята и менеджер предпочли попробовать поработать с командой Стива Томпсона и Майкла Барбьеро – опытных инженеров, которые в основном работали с танцевальными и клубными ремиксами, но выдали потрясающую версию «Mr Brownstone» в качестве тестовой работы. Они вместе оказались в студии «Media Sound» в Мидтауне на Манхэттене, куда пригласили группу без Стивена, но с Нивеном и Зутаутом и разными сотрудниками и девушками, большинство из которых разместили в отеле «Parker Meridian» в общих комнатах. Из материала выбрали те песни, которые войдут в альбом, а Нивен заботливо сохранил остатки. Одну за одной они исключали ранние версии песен «November Rain», «Pretty Tied Up», «Civil War», «The Garden», «Dust and Bones», «Yesterdays» и «Don’t Cry». В числе последних были «Back Off Bitch» и «You Could be Mine», которые до последнего считали достойными стать первыми синглами Guns N’ Roses.

Томпсон и Барбьеро придумали уникальный способ работы: Барбьеро сводил основу, затем Томпсон садился к нему за пульт, они начинали проигрывать песню, и тогда Томпсон регулировал динамику вокала и гитары, а Барбьеро контролировал основу. Играя на регуляторах в четыре руки, они проигрывали и исправляли каждую песню снова и снова до тех пор, пока все не останутся довольны. «Они работали просто восхитительно, – восторгался Слэш в своей автобиографии. – У них была система, свой особый язык, на котором они общались без слов. Стив был энергичным, нахальным парнем, а Майкл – сдержанным, рассудительным, расчетливым. И они постоянно друг друга нервировали, но каким-то образом это только подпитывало их творчество».

Слэш приехал в Нью-Йорк с гипсом на руке, потому что сломал запястье – такое могло случиться только с ним: он упал на пол, пытаясь дотянуться до проигрывателя и остановить перемотку, занимаясь при этом сексом с девушкой дома у друга Даффа в Сиэтле. Как-то вечером он пошел в диско-клуб под названием «China Club» со Стивом Томпсоном и чувствовал себя там не в своей тарелке, потому что пришел в цилиндре и коже. Но различия между Томпсоном с Барбьеро и ребятами лучше всего иллюстрирует случай, который произошел во время сведения «Rocket Queen». Адриана Смит, подруга Слэша из Лос-Анджелеса, оказалась в Нью-Йорке, поселилась с ребятами в отеле «Parker Meridian», ночевала в комнате со Слэшем и Акселем, а днем пила в студии. Когда Аксель решил, что композиции «Rocket Queen» чего-то не хватает, он, как вспоминает Адриана, обратился к ней. «Аксель предложил мне заняться сексом в студии. Я была сильно пьяна, у него была девушка, а у меня парень, но у Акселя был к этой песне творческий интерес, и он хотел придать ей остроты, а я была той, кто мог это сделать. Я сделала это для группы».

«Мы зажгли свечи для атмосферы, – рассказывал Слэш, и они с Акселем пошли в кабину записи, легли на пол у барабанной установки, и мы записали процесс…» Майкла Барбьеро идея не сильно впечатлила: «Я не хотел присутствовать при записи звуков девушки, которую трахают, – признался он. – Это едва ли вершина моей карьеры. Так что я настроил микрофоны, а запись сделал мой помощник. Если посмотреть на альбом, то там написано «Victor ‘the fuckin’ engineer Deyglio»[4]4
   «Victor ‘the fuckin’ engineer Deyglio» (англ.) – Виктор «гребаный инженер» или «инженер по сексу» Дейглио (прим. пер.).


[Закрыть]. Так что это буквально». Акселю и ребятам показалось, что будет забавно. Или, как позже выразился Дафф: «Она была такая энергичная. И знала, что делать с микрофоном».

Закончив работу, ребята вернулись в Лос-Анджелес, где сыграли пару домашних концертов, первый в «Whisky», а второй в «Roxy», и эти выступления станут последними для Guns N’ Roses в качестве маленькой местной группы. Они, сами того не зная, уже переросли эти крошечные клубы, несмотря на их громкую историю. В период необходимого затишься между сведением и определением финальной последовательности песен альбома, которое состоится в мае 1987 года, Алан Нивен разработал план, который успешно работал в музыкальной индустрии с тех пор, как Чес Чендлер привез Джими Хендрикса в Лондон в конце 1966 года. Британские аудитории, если убедить их послушать последнюю американскую сенсацию, придадут им статусности, которую можно взять с собой обратно в Америку и которая сделает знакомых местных парней более гламурными. «С точки зрения развития группы, продвижение в Соединенном Королевстве играло ключевую роль в моей стратегии, – объясняет Нивен. – Суть в том, чтобы создать впечатление, что они не просто кучка голливудских придурков, а группа международного уровня».

Настало время для очередного изящного хода Алана Нивена. Он договорился с президентом «Geffen» Эдди Розенблатом, что лично станет дистрибьютором и продаст все 10 тысяч записей – пластинок и кассет «Live?! @ Like a Suicide EP», приехал на фургоне и загрузил их туда. «Позднее Эдди сказал мне, что, когда я загрузил фургон и уехал, ему было интересно, увидит ли он меня снова». Нивен продал свой груз независимому дистрибьютору под названием «Important» и получил чек на 42 тысячи долларов. Затем он вернулся к Эдди с чеком. «Я достал чек и помахал перед ним. Он потянулся за чеком, а я его отдернул и сказал: «На это мы поедем в Англию». Пару мгновений Эдди сидел и смотрел на меня. Я повторил: «На эти деньги мы поедем в Англию, ладно?» И он ответил: «Хорошо», и я отдал ему чек. Так мы оплатили три концерта в клубе «Marquee»».

«Marquee» – знаменитый рок-клуб на Уордор-стрит в Лондоне. С начала шестидесятых годов все известные рок-музыканты от Rolling Stones и Джими Хендрикса до Дэвида Боуи и Sex Pistols играли в этом клубе. Устроить первый заграничный концерт Guns N’ Roses именно в этом клубе – невероятный успех и результат нестандартного мышления и предприимчивости, которые выделяют Guns N’ Roses на фоне остальных и делают их умнее и круче их современников из Лос-Анджелеса. «Мне было важно свозить их в Англию, – говорит Нивен. – Было важно, чтобы они шли впереди стаи». Faster Pussycat тоже записывали дебютный альбом с крупным лейблом, LA Guns не отставали. Другие чародеи из Западного Голливуда, типа Jetboy, тоже шли за ними по пятам. «Это дало мне ясно понять: беги впереди».

Чтобы осветить приезд группы в Лондон, «Geffen» привезли британскую музыкальную прессу в Лос-Анджелес. «Sounds» – еженедельный журнал, известный, в отличие от своих более прославленных конкурентов – «NME» и «Melody Maker», безудержной любовью к хард-року и хеви-металу, опубликовал первое британское интервью с Guns N’ Roses, в котором музыканты оплакивали фальшивую сцену Лос-Анджелеса (Аксель воспользовался возможностью уколоть Poison, Слэш назвал Van Halen единственной настоящей рок-группой Лос-Анджелеса), а писатель Пол Эллиотт точно подметил, что «восставший ад вернул себе часть былого очарования». Затем вышел материал в «Time Out», ведущем лондонском издании об искусстве, культуре и прочем, чей репортер был слегка шокирован поездкой в последнюю резиденцию Уэста Аркина – байкерскую берлогу на Пуансеттия-стрит, где ночевали музыканты Guns N’ Roses. Она была еще хуже адского дома и вскоре унаследовала его название, а Слэш считал, что она «ужаснее, чем все остальное жилье, которое я когда-либо видел в стране первого мира». Но это не мешало ему тусоваться там и заявить репортеру «Time Out», что живет здесь, потому что только что бросил свою девушку из-за ее «слишком больших сисек».

Нивен присутствовал на обеих встречах с прессой и позаботился о том, чтобы феноменальные Guns N’ Roses за границей предстали именно такими, какие они есть: дикими задирами и хулиганами, которых не остановить.

4. Пять черепов и ходячая смерть

Эффект от первой волны упоминаний Guns N’ Roses в британской прессе только усилится, когда с ними познакомится Европа, но, пока этого еще не произошло, ребята принимали окончательное решение, какими предстанут студийные сессии с Майком Клинком в альбоме «Appetite». Запись смонтировали, а в последние дни винила и альбомов с ярко выраженными сторонами А и Б (на готовом альбоме они назовут эти стороны G и R) эта работа требовала серьезных умственных усилий и немного творчества. В замечательной подборке песен, которые Guns N’ Roses хотели записать не хуже, чем в великих и бессмертных альбомах, видна не только динамика, но и единое повествование.

«Welcome to the Jungle», со своим бешеным, интенсивным вступительным риффом (который сам по себе действует практически как слабительное после дразнящего вступления Слэша), рассказывает о наивном деревенском мальчике, который выходит из автобуса и оказывается в неизвестном городе, стала очевидным выбором для первой песни. «Paradise City», рассказывающая о вершине мечтаний и завершающая первую сторону, прекрасно с ней перекликается. Затем «My Michelle» открывает вторую сторону и невероятно откровенно и серьезно повествует о Мишель Янг, а уравновешивает ее, в свою очередь, финальный трек альбома, «Rocket Queen», написанный о еще одной девушке из темного круга их голливудских друзей – Барби фон Гриф. «Я написал эту песню о девушке, которая собиралась собрать группу и назвать ее Rocket Queen. Какое-то время она помогала мне оставаться живым», – рассказал Аксель журналу «Hit Parader» в 1988 году. Все песни между ними были словно чистое золото, ничего лишнего: на первой стороне тройной удар из «It’s So Easy» (отстойные девчонки, наркотики еще хуже), «Nightrain» (отстойная выпивка, девушки еще хуже) и «Out ta Get Me» (медленная городская паранойя и местами реальные проблемы Акселя с законом), а затем опустошительное самонаказание в песне «Mr Brownstone». Песни на второй стороне повествуют о сплошных удовольствиях: после «My Michelle» идет сладкая композиция Иззи «Think About You» («Мое сердце стало другим, и я так рад, что ты мне это показала»); затем «Sweet Child o’ Mine» Акселя («Ее глаза как синее небо…»); «You’re Crazy» («Искать любовь в таком темном мире…»); а затем «Anything Goes» словно лопает воздушный шарик и возвращает слушателя в эпоху адского дома («В спущенных трусах / Ты сидишь на мусорном ведре»).

Общее впечатление от альбома напоминает поездку на американских горках, как и жизнь самих музыкантов – в основном жесткую и дерзкую, но временами трогательную и уязвимую. В этом альбоме им удалось достичь искренности, которая ускользала от большинства музыкантов Стрипа с модными прическами. В нем удачно сочетается все, что сделало его таким успешным и за что его полюбили: дикий образ жизни, который придает песням уличную простоту и честность, а непостоянство характеров, которое приближало группу к распаду с точки зрения личных отношений, привносило в музыку неподдельную едва сдерживаемую ярость. Расслабленная игра Иззи и Стивена, отстающая на полбита, в сочетании с жестким ритмом, панковскими замашками Даффа, пятью голосами Акселя на любой случай и взрывная соло-гитара Слэша – все они запечатлены в нужном месте в нужный момент и производят такой эффект, какой и должно производить такое искусство: попадают прямо в нервную систему и вызывают мнгновенный выброс адреналина. Альбом создан не для того, чтобы его обсуждали или критиковали – Лос-Анджелес и весь Стрип существовали не для этого. У Акселя были художественные задумки на будущее, которые он продолжит воплощать, но первый альбом группы был как прямой удар – сильный и ослепительный, быстрый и своевременный, и никоим образом не для потомков.

Почти невозможно было представить его коммерчески успешным проектом, ему не хватало пышности, которую так любили на радио. Алан Нивен даже не был уверен, получат ли они финансирование на съемку видеоклипа, даже если найдут песню, которую можно подчистить для широкой общественности – в альбоме как минимум 12 четких ругательств, а в песне «It’s So Easy» недвусмысленная строчка Акселя «почему бы тебе просто… не пойти на хрен…».

Зато Майк Клинк был уверен, что они с ребятами превзошли сами себя и что альбом ждет успех, несмотря на очевидные коммерческие проблемы. «Я сказал Тому Зутауту в «Geffen»: «Мы продадим два миллиона экземпляров». А он сказал: «Нет, мы продадим пять миллионов!» По словам Барбьеро, песня «Sweet Child o’ Mine» «нам всем показалась бесспорным хитом. Насколько я помню, когда мы закончили работу над альбомом, Аксель спроосил у меня, считаю ли я, что он будет хорошо продаваться. Я ответил, что, несмотря на то, что он не похож ни на что из того, что крутят по радио, я считаю, что альбом станет золотым. Но ошибся всего на 20 миллионов экземпляров».

Название альбома, которое так легко описывало всю жизнь Guns N’ Roses в конце восьмидесятых, было одной из немногих вещей, которую они придумали не сами. У Акселя была открытка с картиной художника Роберта Уильямса из Лос-Анджелеса – графичным мультяшным изображением робота, который стоит рядом с изнасилованной женщиной в порванной блузке, спущенных трусах, в царапинах и с оголенной грудью, а над ними висит какое-то мстительное адское создание с красными когтями и острыми зубами. Уильямс назвал картину «Аппетит к разрушению». Аксель хотел взять не только название Уильямса, но и получить права на использование самой картины на обложке альбома, и Зутаут должным образом договорился с художником. Однако сотрудники «Geffen» сразу забеспокоились из-за этой идеи. В 1987 году в Америке атмосфера вокруг цензуры накалялась. Типпер Гор, жена сенатора США и будущего вице-президента Эла Гора, воспользовалась своим общественным положением и создала организацию по контролю над содержанием музыкальных произведений («PMRC»), когда узнала, что ее 11-летняя дочь слушает известную песню Принса «Darling Nikki» («I met her in a hotel lobby masturbating with a magazine»). Гор выразила все свое возмущение на нескольких слушаниях Конгресса и добилась обязательных пометок цензуры на альбомах. Для большинства артистов эти пометки стали знаком чести, особенно для рэперов и эксцентричных рок-групп, но насколько бы пренебрежительно ни относились к этому сами артисты, компания «Geffen» хорошо понимала, какова репутация у Guns N’ Roses в музыкальной индустрии, и знала бескомпромиссное содержание их альбома. Они боялись, что, если на обложке будет картина Уильямса или нечто подобное, то его не будут продавать крупные магазины типа «WalMart» и «Sears», а другие – например, «Tower Records», – не будут выставлять его на видном месте. К тому же, есть еще Библейский пояс на юге Штатов, где, как были уверены продавцы «Geffen», вообще нельзя будет продавать этот альбом, не спровоцировав при этом протесты. Этот вопрос пока так и останется нерешенным, а выход альбома плавно перенесется с весны на лето.

Пока же Guns N’ Roses отправились в Лондон выступать в клубе «Marquee» 19, 22 и 28 июня. Они устали от перелета, были в похмелье и плохом настроении, кто-то из них только что вернулся из реабилитационной клиники. Слэш вернулся в страну, которую едва помнил (если вообще был в состоянии что-либо помнить), а остальные никогда не были за границей. У Алана Нивена и Тома Зутаута был гораздо более широкий взгляд на мир, по крайней мере, с точки зрения культуры и путешествий, но вскоре они столкнулись с тем же дерьмом, которого им хватило и в Лос-Анджелесе. Дафф припер Стивена к стенке за глупые замечания в адрес Роберта Джона, который сам оплатил свою поездку; Слэш пил пять дней подряд, и теперь ему нужно было пару дней поспать. Он снова напился на вечеринке в честь выхода фильма «Огненные сердца» о Бобе Диллане и устроил потасовку. Аксель повздорил с охраной в «Tower Records» из-за плохого самочувствия после антигистаминов и недосыпания и сидел на ступеньках, не в состоянии и не желая никуда идти.

Растущие капризы можно отчасти приписать желанию Guns N’ Roses проявить себя. Они попали в город Rolling Stones и Sex Pistols. Мерзкая британская пресса уже готова была перемыть косточки кучке новых музыкантов из Лос-Анджелеса, желающих стать звездами. Но лондонский филиал компании «Geffen» поддерживал их так, как американский поддержать не мог. Они выпустили ограниченный тираж записей «It’s So Easy» и «Mr Brownstone», зная, что у них нет шансов попасть на радио, но менеджер лейбла Джо Болсом сказал: «Мы знали, что они заинтересуют музыкальную прессу, и так и произошло, а это только усилило репутацию группы и познакомило с ней публику, так что пресса сделала свою работу. Кроме того, записи вполне хорошо продавались. Для начала мы сделали всего 10 тысяч экземпляров».

Перед первым концертом группы в «Marquee», когда в пятницу вечером там уже собралась огромная толпа зрителей, Алан Нивен произнес ободряющую речь. «Я усадил этих придурков и сказал: «Слушайте, все будут смотреть на вас как на кучку позеров-онанистов из Лос-Анджелеса. Они пришли вас проверить. Они будут плеваться в вас. Они будут вам улюлюкать. И, если моргнете, вам конец. Обращайтесь с ними так, как они того заслуживают». И, благослови Бог аудиторию клуба «Marquee», так все и было, пока Аксель и Дафф не пригозили сойти со сцены и побить пару человек. С этого момента между ними и зрителями началась любовь».

Их лондонский агент Джон Джексон придумал стратегию, по которой они один раз выступят в «Marquee», потом дадут музыкальной прессе несколько дней на публикацию отзывов, а затем дадут еще два концерта на следующей неделе. План был хорош, но он чуть не провалился, когда первый концерт не произвел ожидаемого ошеломительного эффекта. Будь то усталость от перелета или потеря ориентации в тысяче километров от дома, но первый концерт в «Marquee» был провалом и прошел просто ужасно.

«Здорово наконец оказаться в гребаной Англии!» – воскликнул Аксель на сцене, пока Слэш выжимал все соки из первого трека «Reckless Life». Толпа отреагировала на это слишком возбужденно, возможно, из-за напряженной атмосферы или из-за напоминания о панковской эпохе: на сцену посыпался град плевков и пластиковых пивных стаканчиков, из-за чего Акселю пришлось прервать следующую песню, очень уместную «Out ta Get Me». «Эй, если вы будете бросать сюда всякое дерьмо, то мы на хрен уйдем, – визжал он. – Че думаете?» – бросил он. Еще один стакан громко врезался в барабанную установку Стивена. «Эй, черт тебя дери, засранец!» – крикнул Аксель, злобно указав пальцем на пьяного хулигана и прокричал ему еще несколько ругательств уже не в микрофон. Это было плохое начало. Концерт начался снова с «Anything Goes», но тонкая связь между группой и залом была потеряна. Вокалист тяжело воспринял такую реакцию, назвал этот вечер «кошмаром наяву» и расстроился оттого, что «провалился» на сцене города, откуда родом были его кумиры.

Через несколько дней в изданиях «Kerrang!» и «NME» появились ожидаемо слабые отзывы.

Материал для «NME» написал Стив Сатерленд – известный журналист, который вскоре станет редактором, но который не особенно восхищался рок-группами из Лос-Анджелеса вообще и Guns N’ Roses в частности, поэтому он их просто разгромил. Аксель воспринял этот отзыв близко к сердцу, позвонил в редакцию и угрожал прийти к Сатерленду (который позднее признался, что в качестве меры предосторожности стал обедать пораньше). Еще более болезненным для Акселя был отзыв Ксавьера Расселла в журнале «Kerrang!», в котором сказано, что Guns N’ Roses «попросту провалились». Несмотря на то, что Расселл послушал раннюю запись «Appetite» и смягчил критику, назвав ее «замечательной», в статье он рассуждает о том, что выступление могло пройти по-другому, если бы зрители не кидали пивные банки прямо в музыкантов. Сам Аксель, когда они вернулись на гастроли по Соединенному Королевству несколько месяцев спустя, рассказывал мне: «Этот журнал первым выразил нам свою поддержку. Так что, когда вы сказали, что мы хороши, я вам поверил. А если вы говорите, что концерт – отстой, я тоже верю…»