Текст книги "Последние гигаганты. Полная история Guns N’ Roses"

8. Летать как космический мозг

Мы все встречали Новый 1990 год под бой часов на «MTV»… 8, 7, 6, 5… Мы – это я, Слэш, Дафф, Арлетт и несколько голливудских кобелей. Все пили шампанское, курили траву и чего только не делали, на что имели право те, кому досталось место под солнцем, в то время и в том месте… 4, 3, 2… УРА!

Как же хорошо было жить в это время. Зато в ближайшие пару месяцев мое представление о жизни в Лос-Анджелесе перевернется с ног на голову, а комедийная и трагедийная маски соединятся вместе – но я об этом еще не знал тогда – и моя карьера разлетится на много маленьких конфетти. Потом я встану на ноги. Каждый, кто прошел через безумные эксцессы 1980-х годов, должен был найти способ в конце концов подняться снова или кануть в безвестность. Я до сих пор поражаюсь, как быстро взлеты сменялись падениями. Этому поражаются все, с кем я общался, и кто когда-либо имел дело с Guns N’ Roses в пору их ядовитого расцвета, – тому, как быстро дерьмо превращалось в золото, потом в платину, а затем снова в дерьмо. И это преследует нас всю жизнь.

Ниже представлены два моих интервью, которые я взял у Слэша и Даффа, а затем у Акселя, с которым записал более осмысленные высказывания о Винсе Ниле после новогодней вечеринки. Первое предназначалось для передачи на радио «Capital» в Лондоне, которую я тогда вел, и оно передает дух Guns N’ Roses конца эпохи пышных причесок восьмидесятых лучше, чем все мои предыдущие работы с ними. Это не очень умное, но забавное интервью. Второе интервью прошло в сумеречные часы, когда Аксель предпочитал проводить деловые встречи, и над ним нависло грозное предзнаменование – от того, что беспокоило Акселя тогда, и нескольких намеков о том, что будет тревожить его всю оставшуюся жизнь.

Я помещаю их здесь в настолько неприукрашенном виде, насколько это возможно.

Интервью для радио «Capital», где участвовали я, Слэш и Дафф, которое мы провели в Западном Голливуде одним пьяным вечером в январе 1990 года, так и не вышло в эфир по очевидным причинам, которые скоро станут вам понятны. И оно предстанет перед вами во всей своей бесславной славе.

Интервью начинается с пьяного пения Даффа: «Дом – наш дом, наш милый дом…»[5]5
   Строчка из мюзикла «Звуки музыки» (прим. пер.).


[Закрыть] Дальше идет мой голос в режиме ведущего радиопередачи, который объясняет им, что, хотя это и предварительная запись, она выйдет в эфир. «Так что вы можете говорить и делать, что хотите, но…»

Слэш: То есть мы можем говорить ругательства?

Мик: Если это необходимо, но постарайтесь свести их к минимуму, хорошо?

С: О, круто. Ладно.

М: Итак, представьте, что сейчас вечер субботы и мы в Лондоне.

С: А дождь идет? Скорее всего…

М: Просто делай как я, ладно? Я собираюсь начать. Так. Слэш. Дафф.

Спасибо вам, что пришли на передачу…

С: Ну, спасибо, что дал нам посмотреть, как ты приходишь. [Много хихиканья.]

М: [начинает заново]: Итак, вы слушаете радио «Capital», и я беседую со Слэшем и Даффом из группы Guns N’ Roses. Сегодня второй день нового года… Вы, ребята, хорошо провели Рождество и Новый год?

Дафф: О, да! О, да!

С: Охренительно чудесно…

Д: О, да! Мы собираемся пойти записать альбом, э… за две недели.

С: Ага, так что, если кто-то интересовался, то это произойдет.

М: Это хорошо, потому что вы знаете, что говорят в Англии – будто вы никогда не запишете еще один альбом, потому что вы такие плохие парни, что никогда не соберетесь…

Д [пренебрежительно фыркая]: А-А-А! ПФ-Ф-Ф-Ф-Ф-Р-Р-Р-Р-Р! Они НЕПРАВЫ!

М: Ты можешь что-нибудь добавить, Слэш?

С: Ага! Да пошли вы… Ха-ха! Нет. Мы собираемся записать еще один альбом. Мы просто пережили очень много всякого дерьма, понимаете? Все будет хорошо. Просто расслабьтесь. Он будет очень хороший. Он будет очень…

Д [перебивая]: Представьте, например, как вы едете в метро. Покупаешь такой билетик на метро, садишься в вагон, а потом теряешься где-то на Пиккадилли, а потом на Темзе, а потом садишься в другой поезд и теряешься опять, и опять, и опять… Вот что происходило с нашей группой в долбаных… общих чертах. И мы оказались на Темзе в дождь. В принципе, было примерно так…

М: …наша группа оказалась на Темзе под дождем, ведь поэтому новый альбом не вышел в прошлом году?

С [с энтузиазмом кивая]: Мы напились, заблудились, нам некуда было идти… И мой цилиндр, на хрен, испортился…

Д: А теперь мы снова в сухости и тепле в… э, где-то, где сухо.

С: Нет, нет, дело в том, что не то чтобы мы… м… Я не буду называть имен. Но мы не такие, как некоторые группы, которые альбомы записывают как дрочат…

Д: POISON?

С: Нет, нет… Для нас это очень важно, поэтому мы не спешим с этим и…

Д: WARRANT?

С: Тс-с-с…

Д: BRITNEY FOX?

С [хихикая]: Я до тебя доберусь, обещаю.

Д: Нет, я просто шучу. Нет, случилось вот что… альбом получился ого-о-о! А потом мы, такие, ого-о-о!

С: Никто не ожидал… Я думал – не в обиду Лемми и другим ребятам – я думал, что он будет как альбом Motörhead, что он просто выйдет и все… Ага, да.

Д: Мы через многое прошли, а потом нам потребовалось время, чтобы восстановиться и заново научиться жить своей собственной жизнью.

С: Получаешь жилье…

Д: И пытаешься справиться со всем.

С: И девушек…

Д: И пытаешься справиться со всем.

С: О да! Это так! Сейчас мы все уже расстались со своими прежними подругами.

Д: Развод!

М: Это официальное заявление, да?

Д: Да ладно, мы же в Англии – это же очень далеко, так? Так вот, девочки, я развелся…

М: Ладно, прежде чем мы углубимся в эту тему…

Д: Нет, давайте углубимся сильнее!

С: Нет, теперь глубоко! Слишком глубоко!

М: Мы собираемся еще больше углубиться, но сначала мы сыграем песню Guns N’ Roses. Какой трек мы услышим?

Д: «NIGHTRAIN»!

С: Нет! Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет… «You’re Crazy».

Д: Сам ты с ума сошел…

С: Я псих, да, но нет, сыграй «You’re Crazy». Д: Ладно, «You’re Crazy».

С: Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! Черт, я не могу вспомнить название…

Д: «NIGHTRAIN»!

С: Нет! Все играют «Nightrain»… Эм… [начинает щелкать пальцами] эм…

Д: У тебя не получается?

С: Нет, нет, нет, нет, нет! Эм…

Д: Мы даже не помним свои собственные записи… «It’s So Easy»? С: Нет, та, которая… «… pulls up her skirt». Которую мы вообще больше не играем? [Оба начинают громко напевать совершенно разные риффы. Интервью уже перешло в полномасштабный театр абсурда в стиле фильма «Это – Spinal Tap».]

Д [глядя на меня]: Ты знаешь песню, о которой мы говорим… [снова начинает напевать].

С: Нет, подожди, подожди! Мы должны ее вспомнить. [Оба начинают петь и щелкать пальцами и т. д.]

С: Боже, это ужасно… Эм… «My way, you’re way…»

Д: «ANYTHING GOES»!

С: «ANYTHING GOES»!

М [веселым голосом радиоведущего]: Итак, мы слушаем «Anything Goes»…

Д: В нашем исполнении, да!

[Я снова объявляю о начале записи, и мы переходим к интервью. Вроде того.]

М: О чем мы говорили?

С: Ни о чем особо… Мы расстались со своими подругами, это была основная тема.

Д: Это важно! И оба в один день!

С: В один день! Было серьезно…

М: Ладно, давайте поговорим о девушках…

Д: Нет. Давайте поговорим о музыке.

С: Да, конечно. Это было бы более…

Д: Я не… э… нет.

С: У нас уже есть новые!

Д [шепотом]: Я не могу говорить об этом. У меня судебные иски и всякое такое…

С: Да, ладно, ладно, ладно, ладно. Ладно, не важно. Да. Нет. У меня новая девушка. А у него… у него нет новой девушки, потому что он все еще женат…

Д: Нет! Я просто не могу говорить об этом… Мик, давай немного поговорим о тебе.

С: Классная рубашка.

Д: Как у тебя дела дома? У тебя есть девушка?

С [толкая его локтем]: Она здесь! Ее зовут…

Д: Точно! О, она прекрасна! Ты молодец! Эй, ребята в Англии, Мик, черт возьми, счастливчик. У него охренительная девушка…

М [бормочет]: Очень мило с вашей стороны, но вернемся к интервью…

Д: У нас со Слэшем теперь «Корветы». Вы можете поверить в это дерьмо?

М: … вопрос, на который всем хочется знать ответ, – это чем вы занимались в этом году, почему еще не вышел альбом и когда выйдет?

С [тряся головой]: Мы привыкали…

Д: Но у нас тридцать пять песен!

С: У нас тридцать пять новых песен. Но нам пришлось… Дайте мне объяснить…

Д: Уж объясни это каким-нибудь хреном, пожалуйста. Я уже пытался.

С: В первый долбаный раз, когда мы… Это можно говорить?

Д: Ага, давай.

С: В первый долбаный раз, когда мы приехали в Англию, мы такие, мы просто, такие, просто… вот билет на самолет, поехали, и мы такие, у-у-у-ху! И мы напиваемся до усрачки, а потом нам становится плохо прямо на улице и все такое. Все изменилось… [Оба начинают говорить одновременно.]

Д: Мы просто сидели на улице через дорогу от «Marquee» и просто бухали. Мы не знали. Мы думали, что мы просто, типа, играем на разогреве, а потом приехали туда, а там аншлаг!

С: Для нас это было круче всего за все время. А теперь у нас есть дома…

Д: Но, черт возьми, Англия была нашей стартовой площадкой…

С: Нет, нет, нет, но там все изменилось, вот что важно.

Д: Вот что мы делали в этом году. Но изменения начались в Англии, а потом продолжились сейчас…

С: Но мы не изменились.

Д: Да, мы не изменились.

М: Ну, в любом случае ты все еще пьян.

С: Сейчас же второй день Нового года. ТЫ ТОЖЕ пьян!

Д [смеется]: Мик, ты вообще сможешь использовать это интервью?

М: Я дам ему шанс.

С: Мы не созданы для рок-звездного дерьма.

Д: Точно! Не созданы! [Уходит в длинные бессвязные разглагольствования о том, как он подрался в клубе в канун Нового года] … и парень был гораздо больше меня, но я просто БА-БА-А-АХ! И у него глаза окосели, как в мультиках, представляешь? И он упал. А потом все стали нас растаскивать, но его протащили мимо меня, и я настучал ему по репе еще три раза! Сказали, что вроде сломал ему челюсть…

С: А Насти [Сьюисайд – бывший гитарист Hanoi Rocks] просунул свою руку в толпу и тоже врезал разок!

Д: Мы вечно сталкиваемся с этим дерьмом, люди пытаются докопаться до нас. Я и раньше говорил: если кто-то будет возникать на моего кореша, вот, Слэша, например, – пожалеет. Как и произошло, когда большой парень собирался его ударить – я его заслонил.

С: Конечно, а я могу спрятаться за его ногой…

Д: Однажды я побил за Слэша одного парня. А он бы поступил так же ради меня.

С: Но мы не хотим звучать глупо, потому что мы уже начинаем звучать глупо…

Д: Потому что мы пьяные! Мы пьяные! Конечно, мы будем звучать глупо.

С: Нет, но мы же чертова группа…

Д: Да… вот почему мы здесь.

М: Ладно, давайте исполним еще что-нибудь. Что на этот раз? Не обязательно песню Guns N’ Roses…

[Оба говорят одновременно.]

Д: «SCARRED FOR LIFE»! ROSE TATTOO!

С: «Scarred for Life». Rose Tattoo… [Дафф играет на невидимой гитаре и поет фальцетом. Мы возвращаемся к записи.]

Д: Ой, я слажал…

С: Вообще-то, мы умные.

Д: Но не прямо сейчас. Мик, ты меня напоил!

С: Нам просто нравится веселиться. Выходить и играть. Это когда мы просто выходим на сцену и играем, и играем очень добросовестно, но нас бесит говорить о музыке.

Д: Да, хорошо сказано.

С: Это правда.

Д: Очень хорошо сказано.

С: Да.

Д: Мы не против поговорить с тобой, потому что ты знаешь, что это такое. Но большинство людей говорят: «Итак, каково это – быть РОК-ЗВЕЗДОЙ?» А что это? Что такое рок-звезда?

С: Это такой камень, который светится. Ха-ха-ха!

М [решив, что уже достаточно]: Итак, давайте все проясним…

С: В Англии? Мы любим вас, ребята.

Д: Мы правда вас любим.

С: Как мы, черт возьми, дали жару в Лондоне в тот первый раз.

Д: Люблю «Marquee». Люблю Лондон.

С: Правда, в паре мест мы слажали…

Д: Когда мы вернемся, мы выступим в «Marquee».

С: Нет, старик, его больше нет.

Д: Ах да, нет.

С: Тогда, я думаю, мы выступим в «Уэмбли».

Д: Нет, давайте в том байкерском клубе! Давайте в байкерском клубе! Я не хочу повторения Донингтона.

С: Не Донингтон, а Уэмбли… [Дальше следует долгое обсуждение плюсов и минусов стадиона «Уэмбли» по сравнению с парком Донингтон, и все говорят одновременно.]

С: Две группы на концерте – это круто. Пять групп и целый день… Это просто…

Д: Ни за что. Никакого Донингтона.

М: Где бы то ни было, я знаю, что вам обоим не терпится снова выступать, а вашим поклонникам увидеть вас на сцене.

С [строя рожу]: Да, чувак, нам нужно на сцену. Когда мы доделаем этот альбом, то поедем выступать.

Д: Слышите? Слышите? Слышите? [Дафф хватается за край стола двумя руками и громко бьется об него головой.]

С [брезгливо]: Что это было?

Д: О, давай ты тоже! Ладно, вместе… раз, два, три, четыре! [Оба наклоняются и синхронно бьются головой об стол, от чего в записи слышен громкий СТУК.]

М [отчаянно пытается исправить ситуацию]: Вы слышали эксклюзивное выступление на радио «Capital»… Я хочу поблагодарить Даффа и Слэша за то, что провели со мной этот вечер… [Много громкого смеха на заднем плане.]

С: Всем, кто оставался с нами, спасибо за внимание… Ха-ха-ха!

Д: Ага! Благодарю вас! Потому что… э… ха…

М: Что будем исполнять? [Долгая пауза.]

С: «We are the Road Crew» группы Motörhead?

Д: ДА! [поет] We are the ROAD CREW… на-на-на-на-на-не-е-е-е-ет…

С [перекрикивая шум]: У нас когда-то была группа под названием Road Crew. «Rocket Queen» появилась благодаря этой песне…

Д: Точно! Лемми, привет! От Даффа и Слэша! И Филти, и всем остальным…

С: Привет!

Д: Лемми, ты крут!

М: Мы прощаемся с нашими слушателями…

Д: УВИДИМСЯ! Скоро увидимся!

С: Мик, спасибо, что так долго держал микрофон. Я бы даже свой член не смог так долго держать…

Д: Смог бы, я видел! Помнишь, мы были на гастролях, и я притворился, что сплю, а ты говорил со своей девушкой по гребаному телефону, взял тряпочку и сказал: «Возьми бутылку от колы, детка». Я притворяюсь, что сплю, а он дрочит.

М: И на этой радостной ноте…

Д: Я пытаюсь заснуть, а он в трубку: «О, детка. У меня для тебя много кончи в тряпочке…»

ЗАПИСЬ РЕЗКО ОБРЫВАЕТСЯ.

Через несколько дней, когда я пришел к Акселю домой, чтобы взять у него интервью, атмосфера, конечно, была совсем другая. Он даже не поздоровался, когда открыл дверь, просто сразу начал рисоваться. Стараясь увести разговор от приглашения Винса Нила на дуэль, я спросил Роуза о его стычке с Дэвидом Боуи перед выступлениями с Rolling Stones и правду ли говорят о том, что они теперь лучшие друзья.

– Ну, насчет «лучших друзей» не знаю. Но мне он очень нравится. Мы долго говорили о делах и разных других вещах, и я понял, что не знаю никого такого же классного, увлеченного, измученного и больного по жизни. Помню, как посмотрел на Слэша и сказал: «Мужик, я понял, что у меня большие проблемы», – а он спросил: «Почему?» Я ответил: «Потому что у нас с этим парнем много общего. Но я хоть просто долбанутый, а он вообще на хрен больной!» А Боуи сидел, смеялся и говорил: «Одна часть меня – эксперименталист, а другая хочет делать что-то, что понравится людям, но я ни черта не знаю почему! Почему я такой?» А я сижу и думаю, что мне предстоит еще лет двадцать… такой же жизни? Я ведь уже такой же… Еще двадцать лет? Что же мне делать?

Аксель рассмеялся. И неожиданно мы снова поладили. Я решил спросить о некоторых более серьезных и личных вещах в его жизни. В первую очередь, о речи, которую он произнес на сцене о героиновой зависимости Слэша и Стива. И о том, когда он объявил, что уходит из группы. Стало ли его обязанностью устанавливать законы в группе и быть в ней диктатором?

– Зависит от того, кого ты спросишь. Мы ссорились в Чикаго, когда ездили туда в прошлом году, чтобы сбежать из Лос-Анджелеса и хоть что-нибудь написать. У всех было свое расписание, и все приходили в разное время. Но когда приходил я, то говорил: «Окей, давайте делать это, давайте делать то, давай сыграем твою песню, Слэш. Хорошо, теперь давайте послушаем, что нам приготовил Дафф…» Но все считали, что я диктатор. Вдруг я оказываюсь тоталитарным правителем, эгоистичным уродом, понимаешь? Но, черт возьми, чувак, мне кажется, все было в порядке. Слэш жаловался, что мы ничего не сделали, а я настаивал: «Что ты имеешь в виду? Мы только что записали шесть новых фрагментов песен!» Все это мы делаем за пару недель, но когда вдруг все обламывается, то виноват в этом оказываюсь я.

И Слэш мне доказывает: «Ага, а я сидел здесь месяц на жопе ровно и ждал, когда ты придешь». Я ехал через всю страну на грузовике из Лос-Анджелеса в Чикаго, и это заняло у меня несколько недель. Но после работы с Джаггером, я решил: никто не смеет больше называть меня диктатором. Или пойдет работать с Rolling Stones и узнает по-настоящему, что это значит!

– Была ли у тебя возможность «потусоваться» с Джаггером или другими музыкантами из Rolling Stones, когда они играли у них на разогреве?

– Вообще-то, нет. Уж точно не с Джаггером. Этот парень уходит со сцены и сразу начинает заниматься бумажной работой. Он проверяет все, занимается каждой мельчайшей деталью концерта, начиная с того, сколько платят бэк-вокалистам, до того, сколько и на что тратят деньги ассистенты. Джаггер руководит всем. Он, его адвокат и еще пара ребят, с которыми он общается. Но в основном всем занимается Мик. И я его понимаю. То есть я не сижу и не проверяю чеки от продажи билетов после каждого концерта, хотя надо бы… Не знаю. Ты не планируешь этим заниматься, когда приходишь петь в группу. Ты не хочешь этим заниматься. Ты не хочешь быть для остальных музыкантов тем, от кого они зависят и на кого должны равняться. Но кто-то должен им быть. А гитарист не может, потому что он не общается с аудиторией напрямую с помощью зрительного контакта и языка тела. Он может стоять позади, завесить лицо волосами и где-то за усилителями увлеченно играть свою гитарную партию…

Роуз сказал и о том, как на концертах в «Coliseum» научился выступать на стадионах.

«Этому нужно учиться, но это вполне возможно. Поэтому когда кто-то начинает пугать: «В следующем году у тебя будет большое турне по стадионам, чувак! Ты готов?» Я отвечаю: «Конечно, я знаю, как выступать на стадионе. Да, это сложно, но я умею это делать». А если могу, значит, это то, чем я хочу заниматься. Стадионы больше, и на них веселее».

Я попросил Акселя рассказать мне о том, как идет работа над вторым альбомом Guns N’ Roses.

– Он получается отличным, – с восторгом ответил он. – Я написал баллады, а Слэш – тяжелый хрустящий рок. Получается такая очень интересная смесь… Писать песни для этого альбома было несравнимо тяжелее, чем для первого, объяснил Роуз. «Одна из причин, по которым было так трудно, в том, что песни для первого альбома в основном рождались у меня из одной строчки, или одной короткой мелодии, или из нескольких слов и крика. А группа выстраивала вокруг этой строчки песню. На этот раз Иззи сам сочинил как минимум восемь песен. Слэш придумал целый альбом. А Дафф написал одну песню, но выразив в ней все. Она называется «Why Do You Look at Me When You Hate Me», и она просто офигенная! Такого раньше не было, ведь до первого альбома Иззи, кажется, за всю свою жизнь написал только одну песню. А теперь они сами получаются. И у Иззи очень тонкое и сдержанное чувство юмора. У него есть эта песня про…» Аксель напел слова: «Сегодня она потеряла голову, / Ее разнесло по всей дороге, / Ну ничего, говорю…» – он засмеялся. «Она называется «Dust and Bones и, по-моему, она классная. Ритм напоминает что-то вроде «Cherokee People» группы Paul Revere & the Raiders, только она реально оригинальная и более тяжелая. Это странная песня. Но это ведь Иззи, что еще я могу сказать?

– Очевидно, тебе нравится работать в студии звукозаписи, – заметил я. – Больше, чем выступать на концертах?

– Да. Мне больше нравится записываться, чем играть вживую, если только я не готов к концерту психологически. А перед выходом на сцену я всегда не хочу выступать, и в девяти случаях из десяти начинаю ненавидеть этот чертов концерт. Но если я готов, то поехали! Хотя основную часть времени меня что-нибудь бесит или что-то идет не так… Большая часть выступлений мне вообще не нравится.

– Разве ты не сам в этом виноват? Некоторые обвиняли тебя в том, что ты настроен слишком агрессивно.

– Я точно не знаю… Перед концертом всегда случается какая-нибудь херня, а я реагирую на это как придурок. Мне не нравится мировоззрение любителей травки, которые просто позволяют всему случаться. Мне нравится Ленни Кравиц: мир и любовь, чувак, конечно, или ты на хрен сдохнешь! Я надеру тебе зад, если полезешь в мой огород, понимаешь? Такое у меня всегда было отношение к этим вещам.

– Ужесточилось ли это отношение с приходом славы? Ведешь ли ты себя так, потому что слава и известность заставляют?

Аксель посмотрел прямо на меня.

– Я всегда был таким, но сейчас нахожусь в таком положении, что вынужден еще больше подчеркивать это. И люди позволяют мне себя так вести, нравится им это или нет. Это странно.

– Злоупотреблял ли ты этим когда-нибудь?

Долгая пауза.

– Нет. Обычно я просто эмоционально неуравновешенный человек, – сказал Роуз, улыбаясь. – Правда. Обычно перед концертом во мне происходит эмоциональная катастрофа из-за каких-то других событий в жизни. То есть, как я и сказал, за мгновение до концерта со мной всегда случается что-то странное, прямо перед тем, как надо выходить на сцену, понимаешь? Например, когда я нашел Уильяма Роуза… Оказывается, в 1984 году его убили и похоронили где-то в Иллинойсе, а я узнал об этом за два дня до концерта и был просто не в себе! Я пытался раскрыть эту тайну с самого детства, хотя даже не знал о его существовании до подросткового возраста. К тому же мне сказали, будто сам Дьявол вселил в меня воспоминания о том, как выглядел дом, в котором я никогда не жил. Но я пытался найти Уильяма Роуза. Не потому что мне нравился этот парень, а потому что он мой отец. Я просто хотел узнать о своей наследственности – вдруг окажется, что я буду усираться от боли в локтях в сорок лет из-за какой-нибудь наследственной особенности? Или любое другое странное дерьмо, которое обычные семьи принимают как должное.

– Так твой настоящий отец был убит?

– Да, его убили. Говорят, застрелили в упор, чувак. Чудесная семья…

Я спросил о жесткой критике, которая обрушилась на Роуза лично за песню «One in a Million». Считает ли он, что самые суровые критики просто не поняли юмора в его песнях?

– Чтобы оценить юмор в наших работах, нужно много всего знать и правильно понимать. Но не все это видят. Не все на это способны. В песне «One in a Million» я употребил слово «ниггер». Оно входит в английский язык независимо от того, хорошее это слово или плохое. Это уничижительное слово с негативным значением. В песне оно не обозначает всю негроидную расу, а относится только к определенным чернокожим людям в конкретных ситуациях. Тем, которые грабили меня и угрожали моей жизни. Я описал все это одним словом, но дело не только в этом. Я еще хотел посмотреть, какое впечатление произведет эта расистская шутка. Хотел узнать, как она повлияет на мир. Слэшу она понравилась…

…В песне говорится: «Не хочу покупать ваши золотые цепи». И что, какой-нибудь чернокожий с шоу Опры Уинфри, который заявляет «ой, они оскорбляют чернокожих», собирается пригласить одного из таких ребят с автобусной остановки к себе домой, кормить его, заботиться о нем и оставить со своими детьми? Да они даже близко к нему не подойдут!

Я не считаю каждого чернокожего ниггером. Мне все равно. Себя я вообще считаю зеленым и с другой планеты, понимаешь? Я никогда не чувствовал свою принадлежность к какой-либо группе. У чернокожего человека на плечах висит груз 300 лет истории и отношений с миром. Это надо учитывать. Ладно. Но у меня с этим миром ничего общего. Мне это скучно. Некоторые люди считают себя слишком чувствительными, хотя спокойно смотрят фильм о том, как кто-то выбивает всю дурь из людей, но при этом могут быть самыми миролюбивыми людьми в мире. А ты смотришь этот фильм и думаешь – да! Он это заслужил, плохого парня застрелили…

Я заметил кое-что – для меня стало сюрпризом, что получилась песня «One in a Million». Я писал ее в шутку. Пару лет назад Уэста Аркина прямо в Рождество ограбили двое чернокожих. Он вышел поиграть на гитаре на бульваре Голливуд, стоял и играл перед остальными музыкантами, и тут у него, угрожая ножом, отбирают семьдесят восемь центов. Через пару дней мы сидим все вместе, смотрим телевизор – Дафф, Уэст, еще несколько ребят – и бездельничаем с похмелья. Я сижу без денег, без работы и с чувством вины за то, что постоянно тусуюсь дома у Уэста и вроде как дышу его кислородом, понимаешь? Поэтому беру его гитару, а играть я умею только на верхних двух струнах, и заканчиваю тем, что придумываю этот долбаный рифф. А потом я начал в шутку добавлять к нему слова, какую-то белиберду. Кажется, мы только что смотрели на видео Сэма Кинисона, и весь юмор ушел в эту сторону. Не знаю. Мы только начали писать песню, и, когда я спел «Полицейские и ниггеры, / Убирайтесь с дороги…», это просто взорвало Уэсту мозг, потому что он не мог поверить, что я это спою со сцены. Но я смог.

А потом появился припев, потому что я люблю относиться ко всему серьезно, как в песне Элтона Джона «Rocket Man». В тот момент я думал о своих друзьях и родственниках в Индиане и понял, что эти люди уже не представляют, кто я сейчас такой. Даже те, с которыми мы были близки. Я привозил людей, селил их здесь и за все платил. Но для них в этом не было никакой радости. Я бесился, сходил с ума, но пытался работать. А они говорили: «Чувак, я больше не хочу быть рокером, если приходится проходить через это». Но все равно я звал их сюда, и мы тусовались пару месяцев и вместе писали песни. Вели серьезные разговоры, будто под кислотой, обсуждали семью, жизнь, и все было очень серьезно, все заново узнавали друг друга. Трудно представить, что восемь лет назад мы общались каждый день, а теперь я оказался в совершенно другом мире. Там я слонялся по улице со скейтбордом, без денег и мечтал играть в рок-группе, а теперь вдруг нахожусь здесь. Им кажется странным, что друзья вешают на стены плакаты с Акселем, понимаешь? И у меня от этого тоже странное чувство. В общем, я случайно придумал этот припев: «Ты один на миллион, – понимаешь, и – мы тянемся к тебе, но ты слишком высоко… («too high» также можно перевести «слишком под кайфом». – Прим. пер.).

Я спросил, почему в текстах песен группы постоянно присутствуют параллели с наркотиками, ведь еще в шестидесятых и семидесятых это было бы в порядке вещей, хотя в новой, более лицемерной и напряженной обстановке восьмидесятых такие вещи, как правило, выделяют группу среди остальных. Причина в этом, или все песни сугубо автобиографические?

– Тогда все увлекались героином, а подобные сравнения хорошо сочетаются с рок-музыкой – это доказали Aerosmith своим ранним творчеством, а также Stones. А разные названия наркотиков… этот язык всегда самый свежий. В хип-хопе и прочем, даже у тех, кто выступает против наркотиков, все равно названия придумывают уличные дилеры. Они всегда идут впереди обычного языка, потому что им постоянно нужно менять названия, чтобы люди не понимали, о чем идет речь, а они сами могли продолжать торговать наркотиками. А еще дилеры стараются быть самыми модными, крутыми и плохими парнями из всех. И у них это получается. Так что в строчке «мы тянемся к тебе, но ты слишком высоко» я представлял, как эти люди пытаются связаться со мной, а я исчез или умер. А слова «ты один на миллион» кто-то сказал мне однажды с сарказмом, и они описывают не мое эго. Но это просто хорошая фраза, ведь можно использовать слова «ты один на миллион» в позитивном значении, чтобы заставлять себя лучше работать. Хотя изначально контекст был: «Ага, а ты что, на хрен, один на миллион что ли?» И ко мне эти слова прицепились.

А когда мы стали работать в студии, Дафф исполнял гитарную партию гораздо агрессивнее, чем я. Слэш играл плотно и отчетливо, а я хотел, чтобы песня звучала менее аккуратно. Но потом Иззи добавил партию электрогитары. Несмотря на то что я старался убедить его играть более расслабленно, у него получилась весьма агрессивная партия. Так вышло, что эту песню уже нельзя было исполнять смешным низким голосом. Мы попробовали, но ничего не получилось, выходило как-то не так, а гитары звучали так резко, что мне пришлось петь буквально Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р, чтобы полностью соответствовать музыке.

Я сказал, что в записи песня звучит совершенно серьезно.

– Да, но она выражает только одну точку зрения из сотен разных, которые у меня бывают относительно той или иной ситуации. Когда я встречаю чернокожего, то в каждой ситуации веду себя по-разному. Так же, как и с любым другим человеком, неважно.

– Получал ли он личные оскорбления от чернокожих, когда только пошли разговоры об этой песне?

– Нет, вообще-то, нет. На самом деле многие чернокожие подходят ко мне и хотят о ней поговорить, потому что эта тема им интересна. Однажды в Чикаго ко мне подошла чернокожая девушка и сказала: «Знаешь, я ненавидела тебя за песню «One in a Million»». Я ответил: «Начинается». А она говорит: «Но я езжу на метро… – И вдруг стала говорить очень серьезно. – И однажды осмотрелась по сторонам, и поняла, что ты имеешь в виду. Так что все в порядке». Я много такого слышу…

– А что на это сказали другие музыканты?

– У меня был большой серьезный разговор с Айс Кьюбом, – небрежно заметил Аксель. Это один из пяти рэпперов из команды NWA [Niggerz Wit Attitudes («Ниггеры с характером». – Прим. пер.)], чей трек «Fuck tha Police» («На хер полицию». – Прим. пер.) вызвал такую бурю, что на них стали охотиться все копы Лос-Анджелеса, а Айс Кьюб написал строчки «Не знаю, педики они или нет, / Обыскивают ниггера и хватают его за яйца…».

По словам Роуза, Кьюб написал ему письмо, в котором предлагал «поработать над песней «Welcome to the Jungle», потому что узнал, что Аксель хочет превратить ее в рэп-композицию и он хотел бы поучаствовать. Как бы там ни было, все закончилось долгим серьезным разговором о песне «One in a Million», и Кьюб тоже понял, почему эта песня была написана и что она значит. А он как никто знаком с тем, о чем я в ней пою».

Наконец мы закрыли скользкую тему с песней «One in a Million». Аксель снова закурил, открыл еще одну банку колы, и мы вернулись к обсуждению нового альбома Guns N’ Roses.

– Пока у нас около семи готовых песен, – сказал он, – но знаю, что к концу работы в студии их будет сорок две или сорок пять, и я хочу оставить тридцать из них.

– То есть Guns N’ Roses хотят выпустить альбом на двух дисках?

– На двух или на одном, но примерно на семьдесят шесть минут. А еще хочу четыре-пять песен для стороны Б – люди не очень слушают сторону Б, – и они войдут в отдельный EP. Скажем, что это песни, не вошедшие в альбом. Но если мы так сделаем, то нужно еще четыре песни для EP. Поэтому это уже следующий релиз, а потом будет еще запись живых выступлений с гастролей. Если мы все сделаем правильно, то нам не надо будет записывать новый альбом еще лет пять, – добавил Аксель с кривой ухмылкой.